Не вызывает сомнений, что процесс освобождения человека от рабства греху, «обожение», немыслим без совершенствования в духе христианской любви; о необходимости последней для спасения неоднократно говорили как Сам Спаситель, так и Святые Апостолы, а впоследствии – и Святые Отцы Церкви. Христианская любовь – это любовь к Самому Богу и к ближнему (под ближним традиционно принято понимать человека). Это не вызывает сомнений – любовь к Богу и ближнему Сам Спаситель относит к главнейшим заповедям (Мк. 12:29–31).

Но всю полноту христианской любви, по-видимому, нельзя свести только к любви к Самому Творцу и другому человеку. Если человек венец творения, то он и должен привести все творение к Богу, а иначе как через любовь этого сделать нельзя. Дело в том, что Творец, еще до создания самого человека, создал творение – мир видимый и невидимый, о котором Сам свидетельствовал: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт. 1:31). Исходя из этого, все творение Божие было весьма совершенным, включая и животный мир, над которым изначально определено было владычествовать человеку (Быт. 1:26). Что значит «владычествовать»? Святитель Иоанн Златоуст так размышляет над этим словом: «Видишь власть несказанную? Видишь начальство великое? Видишь, что все твари подчинены человеку? Не думай же низко об этом разумном животном (человеке), но помысли о величии его чести»[1]. То есть слово «владычествовать» должно побуждать человека не к своеволию, а к степенности, чтобы он понял, какая надежда на него возложена. Понятие «владычествовать» вовсе не предполагало, что человек мог уничтожать животный мир, хотя бы потому, что животные изначально не предназначались человеку в пищу (Быт. 1:29), да и самой смерти тогда на Земле не существовало. Как известно, смерть не является творением Божиим, она пришла в мир после грехопадения человека как естественное следствие грехопадения. Вероятно, «владычествовать» в этом случае означало «управлять» творением. Совершенно очевидно, что Сам Создатель любил свое творение, и человек, созданный по образу и подобию Божию, должен был поступать точно так же, то есть беречь и любить творение Божие.

Можно говорить о том, что любовь человека к творению – точно так же, как и любовь к Самому Господу и к ближнему – должна была стать средством совершенствования человека и укрепления его в любви и добре. Сам Адам был совершенным. Это совершенство выразилось в том, что он нарек имена животным таким образом, что в имени выражалась суть этого животного. Нам теперь, после грехопадения, трудно понять и охватить все отличительные качества животного, заключенные в слове, например, «собака». И как можно охватить всю суть животного, заключенного в имени, например, «кошка»? Наоборот, мы прибегаем к описательным словам, чтобы выразить отличительные черты этих двух животных. Для Адама достаточно было одного слова, им созданного, которое и охватывало всю суть животного, включая, видимо, и заботу человека об этом животном и, с другой стороны, чувство самого животного, что человек заботится о нем.

Но все изменилось с грехопадением человека. Люди стали истреблять и друг друга, и весь живой мир. И если в отдельных случаях это еще нужно признать временно допустимым (уничтожение нечестивых народов по прямому повелению Божию, принесение ветхозаветных жертв, использование некоторых животных в пищу и для других нужд), то в других случаях – это прямо греховно (беззаконное убийство человека, истребление животных не ради реальной нужды, а вследствие необузданной жестокости). Такое отношение во многом порождается тем, что человек смотрит на живое существо как на нечто низшее, примитивное, жизнь которого ничего не стоит. А это, можно сказать без преувеличения, служит лишь укреплению человека во зле и явно препятствует главной человеческой цели – спасению. Подобно тому, как Каин, убив Авеля, стал бояться людей, потому что, как говорит Каин, «и всякий, кто встретится со мною, убьет меня» (Быт. 4:14), так и животные, увидев разлад среди людей, стали боятся их. Апостол Павел описал эту зависимость так: «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» (Рим. 8:19–23). Ключевыми словами для нашей темы являются слова «тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее». Поэтому обращение твари к человеку произойдет после обращения человека к Богу. Примером тому могут послужить бесчисленные свидетельства, когда животные служили праведникам (ворон кормил пророка Илию; медведь, питавшийся из рук прп. Серафима Саровского), не трогали мучеников на арене цирка (мученичество Игнатия Богоносца) и другое.

И, как ни печально, но поврежденность человеческой природы грехом все более и более усугубляется. Не говоря уже о грехах против самого Творца, грехах против ближнего, против самого себя, человек непрестанно грешит и против всего творения Божьего – созданного Богом видимого мира, включая и населяющих его живых существ.

И сегодня, в эпоху невиданного разгула жестокости, невиданного презрения не только к жизни созданных Всевышним живых существ, но и к жизни самого человека, вопрос об отношении человека к животному весьма актуален. Предстоит ответить на вопрос, чем для человека должно являться животное – лишь средством удовлетворения различных потребностей или чем-то другим, а в прошлом, до грехопадения, совершенным творением Божиим, на которое, как и на все, созданное Творцом, может и должна распространяться человеческая любовь и бережное отношение.

Ответы на эти вопросы нельзя получить, не исследовав вопрос о том, наделено ли животное душой, и если да, то каковы свойства последней.

Приходится констатировать, что различные богословские мнения о наличии у животных души, смертности либо, наоборот, бессмертии души животного, роли животного в спасении человека, месте животного в жизни вечной достаточно противоречивы.

Хочется сказать, что сам факт наличия противоречивых точек зрения на этот вопрос вызывает печальное недоумение. Даже не вдаваясь в тонкости различных богословских теорий, добросовестный ученый-христианин, да и простой верующий, имеющий правильное, не искаженное представление о Творце всяческих, задаст простые вопросы: неужели Творец создал что-либо несовершенным? Неужели Творец, имя которому Любовь, сотворил какую-то живую душу тленной, уходящей в небытие после смерти тела? Неужели Творец изначально определил быть расторгнутой в жизни вечной существовавшую на Земле живую связь, любовь между человеком и творением Божием – животным, вследствие конечной гибели последнего (а если так, то где любовь Божия к собственному творению)? Итак, если ответить на эти вопросы положительно, мы неизбежно уклонимся в страшную ересь – придется фактически утверждать, что творение Божие изначально было несовершенным, Господь не любит до конца свое творение, а Царство Небесное, в которое войдет по смерти спасшийся, ущербно, там не будет хватать того, что было даже на поврежденной грехом Земле, – полноты человеческой любви к творению. Можно ли так клеветать на Бога?

Но, как и всегда, для разрешения поставленного вопроса главнейшим авторитетом является Священное Писание, в том числе в его святоотеческом осмыслении. Итак, рассмотрим, что же конкретно содержится в Писании по этому вопросу и как соответствующие места Писания толкуют Святые Отцы и ученые мужи Церкви.

Свидетельства о наличии у животных души имеются в Ветхом Завете. Так, Господь, разрешив употреблять мясное в пищу, повелевает не есть кровь животного, а выливать ее на землю, как воду, потому что «кровь есть душа» (Втор. 12: 16, 23–24). Господь говорит о душе животного, что «душа тела в крови», «кровь сия душу очищает» (Лев. 17: 10–14). Итак, уже Ветхий Завет однозначно свидетельствует о животном как о существе, наделенном душой.   

Но что такое душа животного и что отличает душу животного от души человека? В настоящее время среди богословов достаточно распространено мнение о том, что душа животного – это то, что оживляет его организм, – кровь, субстанция материальная.

Душа человека, это дыхание жизни, которое вдунул Бог в тело человека при его сотворении, – субстанция нематериальная. Иоанн Златоуст объясняет различие души человека и животного так: «С человеком было не так (как с животными), но сначала тело творится из праха земного, а потом ему дается жизненная сила, которая и составляет сущность души (Быт. 2:7). Поэтому и о бессловесных животных сказал Моисей, что кровь его душа его есть. А в человеке есть бестелесная и бессмертная сущность, имеющая великое преимущество перед телом, и именно такое, какое прилично иметь бестелесному перед телом»[2].

Но несмотря на то что никак нельзя отождествлять душу человека и душу животного (для животного это прежде всего движущее начало, а для человека это человек в собственном смысле слова), трудно полностью согласиться с тем, что душа животного – сугубо материальная субстанция, которая не имеет никакого духовного начала. Прежде всего потому, что в таком случае будет грубо нарушен общепринятый и важнейший богословский принцип – «Сотворенное Богом возвращается к Богу». Если душа животного – субстанция сугубо материальная, что вернется к Творцу после физической смерти творения? Вместе с тем, принимая во внимание все изложенное выше, нужно признать, что душа животного по сравнению с душой человека в большей мере материальная субстанция.

В свете Ветхого Завета представляются весьма странными рассуждения некоторых исследователей о том, что душа животного является смертной; они аргументируют свою точку зрения тем, что душа животного — это кровь, душа находится в его крови. Однако вряд ли слова «кровь есть душа» следует понимать дословно; в противном случае как ответить на вопрос о том, каким же образом вполне материальная кровь животного является одновременно и нематериальной «душой». Возможно, кровь здесь понимается лишь как своеобразное «вместилище» души животного. К тому же в Писании нигде не сказано о том, что душа животного уничтожается вместе с вылитой кровью; если рассуждать подобным образом, механистически, тогда то же самое можно было бы сказать и о душе человека: ведь и она находится в смертном теле. Нет нужды лишний раз говорить о том, что последнее было бы ересью, противоречащей всему Божественному Откровению и самому смыслу сотворения человека. К тому же упомянутым рассуждениям о смертности души животного противоречат слова Самого Господа, запрещающего употреблять кровь животного в пищу: ведь если кровь животного содержит в себе только материальное начало, тогда чего бояться, она переварится вместе с остальной пищей, и, в силу этого, не способна причинить какого-либо духовного вреда человеку. Другое дело, если все же кровь животного содержит в себе некое духовное начало: оно-то как раз, по-видимому, и не должно входить в человека и контактировать с духовным началом последнего.

Мнение о том, что душа животного смертна, опровергают и следующие слова Господа – «кровь сия душу очищает» и что она предназначена для жертвенника (Лев. 17: 11). Ибо каким образом исключительно «материальная» кровь могла бы очищать душу человека, не имея никакой духовной составляющей? Можно полагать, что душа животного с жертвенника восходила ко Господу, будучи прообразом Великой Искупительной Жертвы Самого Спасителя.

И полностью опровергают мнение сторонников «смертности» души животных слова апостола Павла: «Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего (ее), в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне. И не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего» (Рим. 8:18–23).

Само это место Писания четко и конкретно, оно вряд ли предполагает какую-то полную аллегорию либо возможность двоякого толкования. Как же понимают это место Писания отцы Церкви?

Святитель Феофан Затворник, собрав все ранние святоотеческие толкования так толкует это место Писания: «…все эти страдания, какого бы рода они ни были – ничто в сравнении с той славой, которая явится в нас в будущей жизни. Тогда не только мы, но и вся тварь будет восстановлена. Последняя уже ожидает этого своего восстановления и славы сынов Божиих… Открытия славы чад Божиих с нетерпением ожидает вся тварь, потому что и сама будет участвовать в ней. А почему она ждет с нетерпением? Потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Тварь, как и человек, сотворена прекрасной, доброй и чуждой смерти. Отдана она во власть человеку, как царю ее, для того чтобы тот, будучи сам чист, свят и бессмертен, поддерживал ее и хранил в чистоте и добре. Но после падения человека, чтобы он, обладая прекрасной тварью, не возгордился, Господь предал тварь за человека и ее господина проклятию – суете, изменчивости и смерти, однако не навеки, а на время, с надеждой восстановления ее в первобытное состояние (в свободу от тления), когда и люди освободятся от этого же тления и явятся во славе чад Божиих. Таким образом, то же раздвоение, которое человек чувствует в себе самом и стонет от собственного бессилия восстановить утраченное единство, внесено и в природу. Изменчивость и смерть – следствие греха, вырывают вопли как у твари, так и из души человека. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне. Эти стоны и воздыхания твари, просвещенный Духом Божиим, слышит Апостол. Воздыхает, стонет и человек. И не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего. Не только тварь, не имеющая никаких видимых и осязательных начатков славы, стонет и воздыхает о ней, но и мы, уже имеющие начаток Духа – прощение грехов, усиление духа нашего благодатью Св. Духа, мир совести, смелость сыновнего обращения к Богу, этот осязательный залог будущего обновления, воздыхаем о том, чтобы поскорее избавиться от скорбей внешних и внутренних – от тления тела и вступить в полную светлость сыновства в нетленном теле»[3].

Очень ясно рассуждает об этом месте апостольского послания и Святитель Иоанн Златоуст, прямо говоря: «…живущие на земле, то есть люди, подвергнутся не конечной, а временной гибели; также и тварь… Не ты один, но то, что ниже тебя, что не имеет ни разума, ни чувства, – и то будет с тобою участвовать в благах. Свободится, говорит (апостол), от работы истления, то есть не будет уже тленною, но сделается соответственною благообразия твоего тела. Как тварь сделалась тленною, когда тело твое стало тленным, так и тогда, когда тело твое будет нетленным, и тварь последует за ним и сделается соответственною ему. Выражая это, (апостол) прибавил: в свободу славы чад Божиих, то есть посредством свободы… Если надеется тварь, которая из-за тебя стала тем, что она теперь, тем более надейся ты, чрез которого тварь будет наслаждаться всеми теми благами… Так и Бог облекает тварь нетлением в свободу славы чад»[4].

Святой блаженный Феофилакт Болгарский так толкует вышеприведенные слова апостола Павла: «Желая показать, какую получим мы славу, говорит, что и самая тварь переменится к лучшему, и тем паче мы придем в лучшее состояние. Сказанное имеет такой смысл. Пророки поступают так: у них реки рукоплещут, холмы скачут, животные и чувственные предметы имеют лица. Так делает и апостол, когда говорит, что тварь имеет "чаяние", то есть большое ожидание, что и она переменится к лучшему, и ожидает откровения славы нас, сынов Божиих. Тогда и она прославлена будет нетлением, когда и мы улучим безсмертие. Поэтому, когда слышишь речь о твари, как об одушевленной, полагай, что так говорится по обычаю олицетворения. "Суете", то есть тлению, "тварь повинуся", то есть сделалась тленной через тебя, человек. Поскольку ты получил тело смертное и подверженное страданиям, то и земля произрастила терния и волчцы, и небо состарившееся имеет нужду в перемене. Каким же образом тварь сделалась тленной через другого? Потому что она и создана была всецело для человека. Выражение "не волею" означает, что все было попечением Божиим, а не могло состоять в воле твари, пренебрегал ею и устремлял дух к небесному. Слова "на уповании" и прочие, подобные им, почитай сказанным по обычаю олицетворения. Итак, и сама тварь "свободится"; не ты один, но и гораздо низшее тебя, не имеющее ни души, ни чувства, и это, говорю, будет участвовать с тобою в благах и не будет уже тленным, но сделается соответственным тебе. Когда тело твое стало тленным, то и тварь сделалась тленной. Так точно, когда тело твое сделается нетленным, то и тварь станет нетленной. Итак, если тварь подверглась страданию для тебя, то и ты должен терпеть страдание для Бога; и если она надеется быть прославленной, то тем более ты надейся быть прославленным. И отец одевает слуг в хорошее платье для чести сыновей. Так и Бог уберег тварь в честь нашу» [5].

Правда, здесь святитель говорит о некоторой аллегории сказанного апостолом, но только в смысле какого-то сознательного «чаяния» тварью искупления. Во всем остальном его мнение вполне согласно с мнением остальных отцов: тварь будет вновь «восстановлена» в нетлении и будет участвовать в будущих благах.

Очень много рассуждает о душе и «духе» животных фактически наш современник, выдающийся врач и богослов, святитель Лука (Войно-Ясенецкий). Он прямо говорит о бессмертии «духа» животных, ссылаясь при этом на авторитетное слово апостола Павла: «И дух животный, конечно, должен быть бессмертным, ибо он тоже имеет начало в Духе Божьем, Духе бессмертном. Мысль о бессмертии духа животных явно содержится в известных словах Павловых о надежде всей твари (Рим. 8:20-21): …в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих»[6].

Предстоит разобраться: о душе каких именно живых существ идет речь? Всех ли или только высших животных?

Святой Антоний Великий говорит об этом следующее: «Растения имеют жизнь физическую, но души не имеют. Человек называется разумным животным, потому что имеет ум и способен приобретать познания. Прочие же животные земные и воздушные, у которых есть голос, имеют дыхание и душу. Все растущее и умаляющееся можно назвать живым, потому что оно живет и растет, но нельзя сказать, чтобы все такое имело душу. Живых существ четыре различных вида: одни из них бессмертны и воодушевлены – каковы ангелы; другие имеют ум, душу и дыхание – каковы люди; иные имеют дыхание и душу – каковы животные, а иные имеют только жизнь – каковы растения. Жизнь в растениях держится и без души, и без дыхания, и без ума и бессмертия; но прочее все без жизни быть не может»[7]

Интересно, что святитель Лука, комментируя это высказывание святого Антония Великого, не разделяет в полном объеме его мнения по поводу отсутствия одухотворенности у растений и кратко поясняет, каких именно животных имел в виду Антоний Великий в смысле одухотворенности: «Мы не приписываем растениям душу в том смысле, как она понимается у человека и животных, а только бессознательное представление и бессознательную волю. Антоний Великий, говоря о душе животных, конечно, имел в виду высших животных, а не таких, как кишечнополостные, моллюски, губки, даже инфузории, о существовании которых или о принадлежности их к животному миру он и представления не мог иметь. Конечно, эти низшие животные формы, в отношении к их духовности, стоят не выше растений, а даже ниже, и им принадлежит только дух жизни, как и всякому животному»[8].

Святитель Лука подчеркивает: «Не только люди, а и животные имеют душу. Душа животного в крови его. И животное, как и человек, состоит из духа, души и тела. Что же такое душа? В простейшем ее виде, у животных – это объединяемый самосознанием (умом у высших животных) комплекс органических и чувственных восприятий, мыслей и чувств, следов воспоминаний или только (у низших) комплекс органических ощущений. Примитивный дух животных – это только дыхание жизни (у низших). По мере повышения по лествице существ растет их духовность, и к дыханию жизни присоединяются зачатки ума, воли и чувства»[9].

В своеобразной манере (утверждая, что высшее животное, как и человек, является существом трехсоставным) рассуждает святитель Лука о «душе» и «духе» животных: «В самосознании при жизни жизнь духа тесно переплетается с теми психическими актами, которые общи человеку и животным, т.е. с органическими ощущениями и чувственными восприятиями: эти последние, в свою очередь, неразрывно связаны с жизнью тела, особенно мозга, и исчезают со смертью тела. Поэтому примитивная душа животных смертна, как смертны и те элементы самосознания человека, которые исходят из умершего тела (органические и чувственные восприятия). Но бессмертны те элементы самосознания, которые связаны с жизнью духа. Бессмертен дух, который <…> может существовать без связи с телом и душой»[10].

Продолжая свою мысль, св. Лука говорит об этом весьма оригинально: «Что скажем о духе животных? Они, как и люди, бывают от природы носителями определенного духа. Животные одной породы бывают смелые и трусливые, злые и угрюмые, ласковые и веселые. Им не свойственны высшие формы духовности – религиозность, нравственное чувство, философское и научное мышление, тонкая художественная и музыкальная восприимчивость. Но любовь и зачатки альтруизма, а также эстетического чувства свойственны и животным. Не высшая форма любви, не любовь Божественная, а только любовь семейная; но в этой любви лебеди и голуби, пожалуй, даже превосходят людей. Известны факты самоубийства лебедя, потерявшего свою подругу; он высоко взлетает, складывает крылья и падает камнем на землю. Степень духовности у животных тем ниже, чем на более низкой ступени зоологической лестницы совершенства форм стоят они. Исключение из этого правила – любовь у птиц. В параллель с этим можно до некоторой степени поставить тот факт, что высшие формы любви и религиозности часто обнаруживаются людьми простыми, необразованными. Высшие животные, носители хотя бы ограниченной духовности, должны обладать самосознанием в примитивной форме. Разве собака не могла бы сказать: мне холодно, я больна, со мной дурно обращается хозяин. Степень самосознания животных определяется развитием их ума и доступной им степенью духовности»[11].

Святитель Лука заканчивает свои мысли по поводу души животных, говоря о величии и гармоничности замысла Творца, который касается не только человека, но и твари: «Но только ли человек наследует бессмертие? Великое слово: Се, творю все новое относится, конечно, не к одному человеку, а ко всему творению, ко всякой твари. Мы говорили уже, что дух животных, – хотя бы и самый малый начаток его, дух жизни, не может быть смертным, ибо и он от Духа Святого. И у животных дух связан с телом, как у человека, и поэтому есть полное основание ожидать, что и их тела будут существовать в новой природе, новом мироздании после гибели нынешнего мира. Об этом говорит и апостол Павел в 8 главе послания к Римлянам (8:19–22)… Вся тварь жила бы в свете и радости, если бы грехопадение Адамово не изменило всех судеб мира, и в наставших печальных судьбах жизни она, по греховной воле Адама, которому Бог подчинил ее, подпала суете, нестроениям и страданиям. И для нее есть надежда, что в день прославления всех праведных, искупленных Христом от рабства тлению, она и сама будет освобождена от страданий и тления, то есть станет нетленной. В новом Иерусалиме, новом мироздании и животным будет место; там не будет ничего нечистого, и новая тварь получит древнее оправдание и освящение Словом Божиим: И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма (Быт. 1:31). Конечно, бессмертие не будет иметь для твари того значения, как для человека. Ее примитивный дух не может бесконечно развиваться и нравственно совершенствоваться. Жизнь вечная для низкой твари будет лишь тихой радостью в наслаждении новой светозарной природой и в общении с человеком, который уже не будет мучить и истреблять ее. Ему будет цельно и гармонично в будущем новом мироздании, и всякой твари найдется место в нем»[12].

Какие же выводы напрашиваются из изложенного?

Во-первых, высшие животные обладают душой.

Во-вторых, есть основания полагать, что эта душа (по выражению Св. Луки — «дух») является неуничтожимой (бессмертной); эта концепция требует глубочайшего богословского исследования и осмысления, после чего можно будет сформулировать окончательный вывод по данному вопросу.

В-третьих, в будущей жизни животные (тварь) так или иначе будут восстановлены из состояния смертности и тления.

В-четвертых, эта тварь будет участвовать вместе с человеком в вечных благах, хотя и не в той степени, что человек.

Из всего этого следует важная мысль: животные – часть творения Божьего, которая в свое время (до грехопадения) была совершенной и вновь станет совершенной в будущей жизни. И именно поэтому тварь, после Самого Бога и ближнего, также достойна совершенной христианской любви и бережного отношения со стороны человека; такая любовь, духовно совершенствуя человека, станет одним из залогов его спасения.