В последние годы жизни к Н.И. Пирогову приходит необыкновенное духовное озарение. В течение 1879-1881 гг. он пишет «Дневник старого врача, писанный исключительно для самого себя, но не без задней мысли, что, может быть, когда-нибудь прочтет и кто другой». В хитром подзаголовке все тот же Пирогов: полнейшая откровенность, как в разговоре с самим собой. И необоримое желание открыть себя людям. «Передо мной все разверзлось», — любил повторять он. Именно в этот небольшой отрезок времени Пирогов предстал перед нами как мыслитель, философ, христианин.
В своем «Дневнике» Пирогов рассказывает о детстве, трудной юности, бедственном отрочестве, о пути в профессию и как бы подводит итоги сделанного. Биографические моменты переплетаются с рассуждениями о жизни, о любви, о смерти. В конце жизни он пытается разобрать свой жизненный путь, проанализировать его и, найдя сделанные ошибки, открыто заявить о них. Редко кто может похвалиться критическим отношением не только к себе, но и к своей трудовой деятельности. В этом плане Пирогов был безжалостен к себе, ибо считал за правило не скрывать от людей ни своих заблуждений, ни своих неудач. В его записях такая беспощадность и правдивость в разборе своих поступков и прожитых дней! Достаточно привести пример об оперированном им еще 40 лет назад старике, чтобы заодно убедиться, сколько тенденциозной лжи относительно его нравственных качеств разносили по миру его антагонисты.
«Только однажды, — рассказывает автор «Записок», — я так грубо ошибся при исследовании больного, что, сделав литотомию, не нашел камня. Это случилось именно у робкого и богобоязненного старика; раздосадованный на свою оплошность, я был так неделикатен, что измученного больного несколько раз послал к ч..ту. “Как это вы Бога не боитесь, — произнес он томным, умоляющим голосом, — и призываете нечистого злого духа, когда только имя Господне могло бы облегчить мои страдания”. <…> Какой урок, — говорит Пирогов, — в этих словах страдальца; я их как будто и теперь еще слышу. Да, и мне приходится, вспоминая прошедшее, нередко относиться, охая, к жизни и повторять слышанное однажды восклицание старого капитана, страдавшего непроходимою стриктурою и свищами мочевого канала. Измученный тщетным позывом на мочу, трясясь и всхлипывая, он с расстановкою выкрикивал: “Ох, ох ты, жизнь-матушка!”»[1].
Но не только о больном и оперированном им старике Пирогов вспоминает с глубокою скорбью; ему тяжело вспоминать о тех вивисекциях и операциях, в которых он «по незнанию, по неопытности, легкомыслию или Бог знает почему» заставлял животных мучиться понапрасну. «Да, самая едкая хандра есть та, — говорит он, — которая наводит воспоминания о насилиях, нанесенных некогда чужому или собственному чувству. Как бы равнодушно мы не насиловали чувств другого, никогда не можем быть уверены, чтобы это насилие не отразилось, рано или поздно, на нашем собственном чувстве».
Лет 30 тому назад сам Николай Иванович счел бы сказанное фразеологией. «Я, — говорит он, — считал всякую жалость к страданиям собаки при вивисекциях, а еще более привязанность к животному, одною нелепою сентиментальностью. Но время все изменяет, и я, некогда без всякого сострадания к мукам (хлороформа тогда еще не знали), делавший ежедневно десятки вивисекций, теперь не решился бы и с хлороформом резать собаку из-за одного научного любопытства».
«Когда моя Лядка (любимая собачка Николая Ивановича), — продолжает он, — околевала в страданиях, устремив на меня свои глазенки, стоная и, несмотря на муки, выражала мне привет легкими движениями хвоста, во мне, с жалостью к любимой собачонке, пробудились воспоминания о мученьях, причиненных мною лет 30-40 тому назад целым сотням подобных Лядке животных — и мне стало невыносимо тяжело на душе»[2]. Читая эти строки, какое-то особенно теплое чувство благоговейного удивления и уважения к автору невольно переживаешь всякий раз.
Мысли выдающегося ученого и сейчас, как никогда, важны и ценны. Словно предчувствуя это, он писал: «Время обсудит и оценит лучше нашего и наши убеждения, и наши действия, а мы утешим себя тем, что и здесь на земле, где все проходит, есть для нас одно неразрешимое – это господство идей. И потому если мы верно служили идее, которая, по нашему твердому убеждению, вела нас к истине путем жизни, науки и школы, то будем надеяться, что и поток времени не унесет ее вместе с нами»[3].
Много места в дневнике занимают рассуждения о вере. «Пирогов не считал себя философом и не претендовал быть им, но в действительности мы находим у него цельное и продуманное философское миропонимание. До поступления в университет Пирогов был всецело проникнут религиозным мировоззрением, но с поступлением в университет он довольно быстро усвоил те взгляды, которыми была пропитана тогда медицина. Это был четкий и последовательный материализм», — писал протоиерей Василий Зеньковский в своей «Истории русской философии»[4].
Однако «мои религиозные убеждения не оставались в течение моей жизни одними и теми же», — писал Николай Иванович в своем дневнике[5]. С годами он стал понимать, что вера необходима как самая глубокая потребность души, индивидуально для каждого более, чем для общества. В душе каждой человеческой особи есть частичка не от мира сего, ищущая себе и духовной пищи. Обращение к Богу у Пирогова носило печать осознанного выбора и живой потребности ума: «Для меня существование Верховного Разума и Верховной воли сделалось такой же необходимостью, как мое собственное умственное и нравственное существование»[6].
Начав, как и большинство образованных лиц, свою сознательную жизнь с непродуманного скептицизма в вопросах веры и с исключительного поклонения эмпиризму, Николай Иванович в расцвете своих сил и гениальной умственной и научной деятельности был уже вполне верующим, не только верующим, но и православным христианином и в то же время горячим апологетом философского разрешения «вечно-тревожных», «проклятых» вопросов жизни. «Прослужив верой и правдой, — говорил он, — эмпирическому, тогда еще новому направлению моей науки с лишком пятьдесят лет, я убедился, однако же, что для человека с моим складом ума невозможно оставаться по всем занимающим меня вопросам жизни в этом одном направлении, или, другими словами, сделаться однобоким позитивистом и сказать: стой! и ни шагу далее! Я не могу искоренить в себе желание заглянуть за кулисы эмпирической сцены. Есть вещи на свете, к которым и такое надежное средство, как опыт, не применимо, а между тем эти вещи — это вопросы жизни, без решения которых, хотя бы и приблизительного, умирать не хочется. <…> Мой бедный ум, не раз блуждавший, остановился на этом признании: для меня существование Верховного Разума и Верховной Воли сделалось такою же необходимостью, как мое собственное умственное и нравственное существование». Подобно идеалистам древности, он чуял во всех явлениях мира вдохновляющее присутствие разумной творческой Промыслительной силы, целесообразно направляющей все к добру и благу. Небо казалось ему светлым и чистым, зовущим к свободной творческой работе и бескорыстным подвигам, а не хмурым и жутким, отпугивающим своею загадочностью и пустынностью и внушающим одну мысль о лютой борьбе за свое ничтожество. В душе его жила гармония, и он видел несокрушимую божественную гармонию во всем живущем[7].
Пирогов был так убежден в плане и целесообразности природы, что смело высказывал следующую мысль: «Принимая весьма хладнокровно взгляд на происхождение мое от обезьяны, я не могу слышать без отвращения и перенести ни малейшего намека об отсутствии творческого плана и творческой целесообразности в мироздании!» При этом он саркастически замечает: «Для меня не менее вероятен и обратный переход человека в обезьяну, совершающийся почти на наших глазах». Принимая учение Дарвина, Пирогов в то же время ставит вопрос о том, «что заставило атомы вещества складываться в оформленное существо, способное к самобытному бытию и борьбе за существование, наследственности и произведению новых себе подобных или несходных с собой существ»[8]. И, отвечая на него, говорит о том, что никогда не признает, чтобы первобытная клетка «не заключала в себе творческой мысли в ее конечном назначении и творческого (целесообразного) предопределения». Он прямо говорит, что Верховный разум и духовная воля Творца, проявляемые целесообразно, прочное, неизменное, абсолютное начало[9].
Пирогов пишет в своем дневнике: «Вот я, не оспаривая достоинства позитивизма и его пригодности для многих умов, считаю его, однако же, для моего собственного ума непригодным». Пирогов был глубоко убежден, что существует Истина, единая, цельная, высшая, служащая основанием всего нашего нравственного бытия. Если бы не было Истины, то «без этой основы не существовали бы для нас и научные истины, ибо в нас не существовало бы нравственного стремления к открытию ее (т.е. Истины). <…> Истина! Ведь это абсолют, это – Бог! Мы не должны сметь когда-нибудь ее постигнуть!.. Мы можем стремиться к ней, и это стремление, данное нам свыше, есть наше драгоценнейшее достояние»[10].
«Прожить полжизни, чтобы узнавать и перевоспитывать себя – неутешительно и все же лучше, чем умереть, не узнав себя!» — восклицает Пирогов, лично переживший все увлечения Вольтером и Руссо, «грубейший», по собственным словам, материалист и атеист в молодые годы, а в 40 лет уже искренно верующий христианин[11].
«Для врача, ищущего веры, самое трудное уверовать в бессмертие и загробную жизнь, — отмечал Пирогов, имея в виду, конечно же, собственный опыт. — Это потому, во-первых, что главный объект врачебной науки и всех занятий врача есть тело, так скоро переходящее в разрушение; во-вторых, врач ежедневно убеждается наглядно, что все психические способности находятся не только в связи с телом, но и в полной от него зависимости...»[12].
«Я верую, — по крайней мере стараюсь верить и прошу Бога даровать мне эту веру, — в духовную загробную жизнь. Так верить я обязан как христианин, она — венец учения Христа; идеал веры в загробную жизнь поставлен Им; не умирая, мы не достигаем конечной цели нашей жизни. Вот суть учения… Истину узнаем только за гробом». «И только тот, кто проложил себе этот путь в здешней жизни, достигнет бессмертия <…> А кто был так не счастлив, не способен, ленив и ничтожен, что не хотел воспользоваться самою высшею способностью человека – развивать сознание себя до самопознания и одерживать через то верх над материей, тот должен отказаться от бессмертия, которого он не в состоянии был и предчувствовать. Много званых, мало избранных <…> Из всего сказанного явствует, что жить на земле надо для усовершенствования, для облагорожения материи; что необходимо приготовлять себе чрез земное бытие путь к бессмертию»[13]. Нельзя не согласиться с этими утешительными доводами. Но возникает вопрос: чем же руководствоваться на избранном пути, где та путеводная нить, приводящая к пристани духа?
В «Дневнике старого врача» мы находим следующие важные слова: «Мне нужен был отвлеченный, недостижимо-высокий идеал веры. И принявшись за Евангелие, которого я никогда еще сам не читывал, — а мне было уже 38 лет отроду — я нашел для себя этот идеал»[14]. Евангелие явилось для Пирогова действительным указателем пути к совершенству. Так произошел знаменательный перелом в душе Н.И. Пирогова. Длинным и трудным был его путь к вере. «Но, — читаем мы в «Дневнике», — я благодарю Бога за то, что по крайней мере успел понять себя и увидал, что мой ум может ужиться с искреннею верою. И я, исповедуя себя весьма часто, не могу не верить себе, что искренно верую в учение Христа Спасителя»[15].
Когда перечитываешь философский, прерванный смертью «Дневник» Николая Ивановича, когда вдумываешься в намеченные им смелые черты местами своеобразного, но глубоко идеалистического в общем мировоззрения, согретого религиозным чувством, высоко вдохновляющей верой в конечное назначение человека — быть орудием в жизни Верховного Разума, преклоняешься пред этим последним обобщением его много думавшей мысли, ибо чувствуешь в нем и за ним длинный путь многолетней тяжелой борьбы с самим собою, постоянную, иногда мучительную, работу «бедного человеческого ума», «немало блуждавшего по разным дебрям и топям». Зато тем торжественнее, тем победнее, тем увереннее звучит последний полнозвучный аккорд его честных неутомимых исканий: «Я вполне убежден, что воззрения мои на жизнь и на мир останутся такими же, как есть, до последнего вздоха; я думаю, что, пережив разные фазисы моего мировоззрения, я наконец убедился, что не доживу ни до какого нового их метаморфоза. Чувствую что-то прочное в себе; изменяйся, сколько хочешь, окружающее меня, но я не подвигнусь»[16].
Из всей гаммы разнообразных чувств Пирогов выше всего ставил альтруистическое христианское чувство любви, рассматривая его как рычаг прогрессивного развития жизни. И долгим подвигом жизни он сумел сделать добро главною пружиною своих действий. Религиозность, связанная с признанием Бога — Любви, целесообразности, плана и разумной мысли во всяком проявлении мировой жизни, привела его к вере в нравственный миропорядок, и осуществление нравственной цели здесь, на земле, сделалось для него главным вопросом жизни. «Вот отчего у него выработалось постоянное честное отношение к обществу, бескорыстная преданность своему делу, беззаветная любовь к родине и человечеству; неутомимость в неустанном труде на пользу “больного, голодного и несчастного брата”; его тонкое нравственное чутье, правдивость, не знавшая компромиссов и создавшая ему целый ряд неприятностей в жизни; выдержанность и стойкость характера, терпение, доходящее до героизма, наконец, глубокая вера в лучшее будущее и в торжество добра на земле, выработавшая из него убежденного оптимиста и не оставлявшая его в самые тяжелые минуты испытаний, каких у него, как и у всякого, опережающего свое время, было, конечно, немало»[17].
Его дневник обрывается на воспоминаниях о первой жене Екатерине Дмитриевне (урожденной Березиной): «В первый раз я пожелал бессмертия – загробной жизни. Это сделала любовь. Захотелось, чтобы любовь была вечна, – так она была сладка… Со временем я узнал по опыту, что не одна только любовь составляет причину желания вечно жить. Вера в бессмертие основана на чем-то еще более высшем, чем самая любовь. Теперь я верю или, вернее, желаю верить в бессмертие не потому только, что люблю жизнь за любовь мою – и истинную любовь – ко второй жене и детям (от первой); нет, моя вера в бессмертие основана теперь на другом нравственном начале, на другом идеале»[18].
Идеал этот проник всю душу, не оставив в ней места для сомнений, анализов, и, разом овладев ею, вселил восторг и блаженство. Идеал Богочеловека Христа так близок к сердцу Николая Ивановича, тайна божественной жизни открылась в Иисусе Христе в таком близком нравственному сознанию человечества виде, что он не раз воодушевленно восклицает: «Искренно верую в учение Христа Спасителя!»
«Для меня главное в христианстве, — говорит Николай Иванович в другом месте, — это недосягаемая высота и освящающая душу чистота идеала веры; на нем целые века тьмы, страстей и неистовств не оставили ни единого пятна; кровь и грязь, которыми мир не раз старался осквернить идеальную святость и чистоту христианского учения, стекали потоками назад на осквернителей! Смело и несмотря ни на какие исторические исследования, всякий христианин должен утверждать, что никому из смертных невозможно было додуматься, и еще менее дойти до той высоты и чистоты нравственного чувства и жизни, которые содержатся в учении Христа, нельзя не прочувствовать, что оно не от мира сего, от высших, а не от нижних»[19].
«Недостижимая высота и освящающая душу чистота идеала веры», на котором даже «целые века догмы, страстей и неистовств не оставили ни единого пятна», (ибо «кровь и грязь, которыми мир старался осквернить» этот идеал «стекали потоками назад, на осквернителей») — в этом для Пирогова существо христианства. Отсюда для него следует один весьма существенный вывод, которым он резко отделяет себя от всякого моралистического рационализма: «Христианство — не мораль». «Мораль (от mos — «нрав, обычай») зависима от нравов, а нравы меняются со временем. Положительного, неизменного нравственного кодекса всего человечества нет». Поэтому Пирогов подчеркивает существенность христианского различия между благодатью и законом и связь этого сознания с верой в Богочеловечество Христа. «Для современного — именно современного — христианина признание божественной натуры Спасителя должно быть краеугольным камнем его веры. Этим признается непреложность, непогрешимость, благодатная внутренняя истина идеала, служащего основой христианского учения. Этим же оно отличается от изменчивой внешней, хотя и вполне законной мирской морали. Благодатная, не подлежащая ни сомнению, ни расследованию истина может сделаться моей собственной внутренней истиной только тогда, когда я извлекаю ее из высшего источника и верую, что она сообщается лишь благодатным путем. Только при такой вере я и в состоянии отличить внешнюю и научную правду, требующую умственного анализа и свободного расследования, от той высшей, вечной, исполненной благодати правды, которая служит идеалом моей веры»[20].
Следует отметить, что «Дневник старого врача» — все-таки не богословский труд, С. Франк относит его принадлежность скорее к классическим произведениям литературы ХIХ в., таким же, как публицистика Ф. Достоевского, А. Герцена, В. Розанова, Н. Бердяева. Не только по своей форме, по сочетанию в ней автобиографических и мемуарных записей с философскими и религиозными размышлениями, но и по своей духовной глубине книга эта достойна всяких похвал. Из нее мы с полной отчетливостью воспроизводим своеобразный духовный облик и мировоззрение Н.И. Пирогова.
Пирогов не считал невозможной и абсурдной ситуацию одновременного признания и науки, и веры. Более того, он подчеркивал, что личность, имеющая таковую, «может быть в одно и то же время и человеком науки, и человеком веры, — и в вере, и в науке быть вполне искренним»[21]. Именно вера может помочь человеку ответить на эти вопросы, являясь существенной доминантой в организации духовного мира человека и последней, окончательной и главной, как подчеркивал Пирогов, ставкой человека: действительно, с чем он уходит в вечность и как воспринимает эту неизбежность?[22]
Совершенный нравственно-религиозный облик Пирогова всегда привлекал внимание людей Церкви, прежде всего духовенства. Так было еще при жизни великого хирурга. Вот с какими словами в 1861 г., во время прощания ученого с Киевским учебным округом к Пирогову обратился его духовник, законоучитель в Первой киевской гимназии, священник В.П. Каменский: «Да, Ваш ум — в послушании вере; Ваша мудрость не по преданию человеческому или по стихиям мира, а по Христе. Естественная религия, одинокая в людях, богатых ведением естественным, в Вас оживлена и утверждена религиею откровенною; истина, почерпнутая из источника человеческой науки, озарена светом истины евангельской; та и другая мирно обитают в Вас, поддерживая друг друга, где нужно: вы ясно показали в себе, что наука мирно может жить с верою!»
Далее священник В.П. Каменский продолжает: «Неоднократно я имел случай быть свидетелем чисто христианского выражения Вами отношений Ваших к Богу и ближнему и Вашего благочестия дома и в церкви, куда Вы любили ходить никем не замечены, и молились в тайне – по-евангельски. Не видали Вас на балах и шумных вечерах… Зато всегда были открыты для страждущих, нуждающихся в Вас, особенно для меньшей братии. В притворах дома Вашего, как некогда в притворах иерусалимской овчей купели, слежаще множество болящих, слепых, хромых, сухих, чающих от вас облегчения в недугах своих, и Вы всем человеколюбно помогали»[23].
В 1911 году профессор богословия Томского университета, протоиерей Иаков Галахов подготовил прекрасное исследование «Николай Иванович Пирогов и его религиозно-философские взгляды», в котором подробно остановился на анализе духовных исканий великого хирурга и оценке его религиозного мировоззрения. Священник и богослов отец Иаков справедливо заключает, что «покойный был велик не в одной только медицине. Перед нами вырисовывается довольно крупная фигура своеобразного религиозного мыслителя, поставившего своей задачей осветить свой жизненный путь идейным содержанием, получить ответ на запросы, идущие из глубины души. В 38 лет он самостоятельно начал читать Евангелие и, признав его Божественный характер, нашел в нем полное удовлетворение. В некоторых деталях он, правда, разошелся с Церковью, но это расхождение не порвало отношений между матерью и сыном. <…> Церковь не подавляет своим авторитетом индивидуальных субъективных мнений своих чад, если они не подрывают церковного фундамента, основных ее догматов и верований, касающихся личности Иисуса Христа. <…> Николай Иванович умер в мире с Церковью. Над его могилой возвышается храм, а в нем поминается непрерывно имя раба Божьего Николая, приносятся Богу молитвы и совершается бескровная жертва о грехах его вольных и невольных. Мир праху твоему, великий муж науки и добрый сын Церкви. Вечная тебе память!»[24].
В 1914 году появилось замечательное исследование «Николай Иванович Пирогов как религиозный мыслитель», принадлежащее перу священника В. Кожина, в которой великий хирург представлен как верующий ученый и добрый христианин, имевший вполне целостную систему религиозных взглядов, основанную на православном вероучении. Анализируя эту систему, автор справедливо приходит к выводу, что для Пирогова, в отличие от таких либеральных религиозных мыслителей, как Штраус, Ренан и Толстой, «только вера в Богочеловека и служит основою христианского учения. Кто имеет эту веру, тот тем самым уже признает непреложным и непогрешимым Христово учение и не может смешать его с изменчивой, внешней, хотя и вполне законной мирской моралью. Идеал Христова учения так возвышен и свят, что без помощи свыше человек не может его достигнуть, что, по мнению Пирогова, превосходно выражено в молитве: "Чертог твой вижду, Спасе мой, и одежды не имам, да вниду в онь". Потому все желающие приблизиться к идеалу христианского учения должны уповать не на собственные силы, а на помощь "Божественной благодати и всеобъемлющей любви"».
Далее священник В. Кожин делает справедливое заключение: «Н.И. Пирогов, очевидно, не признает нравственной деятельности без Бога. Эта вера не только побуждает его к выполнению Христова учения, но и дает ему надежду получить от Бога помощь для выполнения Его (учения). Везде, где бы он ни заговорил о любви, как основе нашей нравственной деятельности, упоминает и веру. Любовь к ближним – это лишь следствие горячей любви человека к Богу, своему Искупителю»[25].
Коллега Пирогова, доктор медицины Н.Я. Пясковский убедительно утверждает, что «Николай Иванович является не только верующим христианином, но и православным, признающим необходимым иерархический, обрядовый и вообще церковный строй своей веры»[26]. По его мнению, можно только удивляться, каким образом столь строгий эмпирик сделался искренно и глубоко убежденным в истинах христианской религии.
Интересно, что сущность духовного наследия Н.И. Пирогова, заключающуюся в соединении науки и религии, раньше других удалось распознать видному отечественному хирургу Н.Н. Бурденко, который был уверен, что «память о людях, подобных ему [Пирогову], должна быть поддерживаема, как светильник, льющий кроткий примирительный свет. В ее живучести – утешение для тех, на кого могут нападать минуты малодушного неверия в возможность и осуществимость добра и справедливости на земле»[27]. Такие восторженные свидетельства о личности и нравственном облике великого хирурга оставили нам ближайшие его современники и последователи, почитатели его таланта и ученые представители православного духовенства.
В советское же время заслуги Н.И. Пирогова в области науки и медицины оценивались чрезвычайно высоко, а философско-педагогические идеи или замалчивались, или оценивались в искаженном виде. Например, характеристика статьи «Вопросы жизни» была достаточно тенденциозной, поскольку о философском значении статьи вообще не говорилось, а лишь подчеркивалось, что «не все положения этой статьи были на высоте требований передовой русской интеллигенции того времени»[28]. Поскольку по своим идейным и политическим воззрениям Пирогов не был «передовым интеллигентом», т. е. в советском понимании — материалистом и революционным демократом, то его имя никак не упоминалось и в пятитомной академической «Истории философии СССР» (1968-1985)[29].
Есть и в наше время попытки как-то его очернить, приводятся гипотезы, которые нельзя считать достоверными. В частности, можно упомянуть стремления сторонников «космизации» представить Пирогова своего рода предтечей русского космизма в философии[30]. Некоторые пытаются представить Пирогова эзотериком, сторонником тайного знания, размышлявшим о необходимости синтеза научных и вненаучных способов познания, который, по их мнению, даст несомненный результат. Согласно этой логике, Пирогов является изобретателем «нового космического мышления», имеющего какой-то неясный (и для самого Пирогова) «неземной источник». Утверждается, что по какому-то наитию Пирогов приблизился (только приблизился, остальное якобы завершили другие мыслители уже в ХХ веке, прежде всего Е.И. и Н.К. Рерих) к пониманию того, что «мысли, шедшие из пространства миров иного состояния материи, несли идеи, которые в определенной степени направляли развитие эмпирической науки и составляли как бы первичную материю этой самой науки»[31].
Существуют также совершенно фантастические сюжеты в ТВ-передачах, где в погоне за сенсациями и рейтингами представляют Пирогова участником неких масонских лож. Хочется направить их создателей к биографии ученого, в которой написано, что при поступлении на медицинский факультет Императорского Московского Университета Пирогов дал подписку в том, что не состоит и не будет состоять в масонских и других тайных обществах. Тогда ему было всего 14 лет, но он остался верен своему слову на всю жизнь. В этом весь Пирогов – честный, прямой, бескомпромиссный, о котором известный юрист и судья А.Ф. Кони сказал: «Оставленный Пироговым “Дневник старого врача” дает возможность заглянуть в его душу не как общественного деятеля и знаменитого ученого: он дает возможность услышать голос сердца человека, того человека, которого Пирогов хотел воспитать в каждом юноше. Это сердце преисполнено глубокой и трогательной веры в высший Промысел и умиления перед заветами Христа. Жизнь учит, что Христос имеет много слуг, но мало действительных последователей. Одним из последних был Пирогов»[32].
Высокого мнения о Пирогове был и святитель Лука (Войно-Ясенецкий), архиепископ Симферопольский. Вот что он писал о нем в своей работе «Наука и религия»: «Работы гениального врача-гуманиста профессора Н.И. Пирогова и в области медицины, и в области педагогики до сих пор считаются классическими. До сих пор в виде веского довода делаются ссылки на его сочинения. Но отношение Пирогова к религии старательно скрывается современными писателями и учеными. Приведем из сочинений Пирогова замалчиваемые цитаты.
“Мне нужен был отвлеченный, недостижимо высокий идеал веры. И принявшись за Евангелие, которого я никогда не читывал, а мне было уже 36 лет от роду, я нашел для себя этот идеал”.
“Веру я считаю психической способностью человека, которая более всех других отличает его от животных”.
“Мистицизм для нас совершенно необходим: это одна из естественных потребностей жизни”.
“Развитие индивидуальной личности и всех присущих ей свойств – вот, по моему мнению, телескоп наш против недугов века, клонящегося к закату”.
“Веруя, что основной идеал учения Христа, по своей недосягаемости, останется вечным и вечно будет влиять на души, ищущие мира через внутреннюю связь с Божеством, мы ни на минуту не можем сомневаться и в том, что этому учению суждено быть неугасимым маяком на извилистом пути нашего прогресса”.
“Недосягаемая высь и чистота идеала христианской веры делает его истинно благодатным. Это обнаруживается необыкновенным спокойствием, миром и упованием, проникающим все существо верующего, и краткие молитвы, и беседы с самим собою, с Богом”.
В своем дневнике Пирогов утверждает, что он “исповедует христианскую веру именно так, как она излагается Православной Церковью”»[33].
Очень тепло и трогательно пишет о Пирогове архиепископ Иоанн (Шаховской): «Книга высшего совершенствования — Евангелие — была любимой книгой Пирогова. Он верил, что евангельское откровение есть истинное Слово Божие и что это Слово вводит душу в вечность; свою жизнь Пирогов строил на евангельских основах. Такое глубокое религиозное отношение к жизни отмечает путь многих больших ученых мира, истинных слуг человечества.
Н.И. Пирогов считал, что в мировой истории путь прогресса извилист, нет прямой линии в нравственном совершенствовании человечества. Уклоняясь от правды Христовой, люди впадают временами в звериное, демоническое состояние. Разве мы не свидетели этому в наш век? Да, человечество омрачается, когда отходит от того образа Божьей правды, чистоты и милости, который дан ему в лице Сына Божия, Христа Иисуса.
Гениальная ученость, любовь ко Христу, борьба за правду, справедливость в мире и милосердие к страждущим, больным — таков образ человеколюбивого врача Пирогова. Когда читаешь его размышления о мире и человечестве, вспоминается одна древняя молитва:
Господи, Боже мой! Удостой меня быть орудием мира Твоего,
Чтобы я вносил любовь туда, где ненависть,
Чтобы я прощал – где обижают,
Чтобы я соединял – где есть ссора,
Чтобы я говорил правду – где господствует заблуждение,
Чтобы я воздвигал веру – где давит сомнение,
Чтобы я возбуждал надежду – где мучает отчаяние,
Чтобы я вносил свет – во тьму,
Чтобы я возбуждал радость – где горе живет.
Господи, Боже мой! Удостой
Не чтобы меня утешали, но чтобы я утешал,
Не чтобы меня понимали, но чтобы я других понимал,
Не чтобы меня любили, но чтобы я других любил,
Ибо кто дает, тот получает,
Кто себя забывает, тот обретает,
Кто прощает, тому простится,
Кто умирает, тот просыпается к вечной жизни»[34].
Перелистывая страницы «Дневник старого врача», для себя мы можем отметить, как человек, несмотря на то что воспитан в релегиозной семье, под влиянием мыслителей того времени и окружающей обстановки, зараженной ядом религиозных сомнений, может потерять свою веру, порвать с христианством и церковными традициями. Но возвращается к ней, называет себя «верным сыном Православной Церкви», при этом будучи убежденным эмпириком. Мы видим пример человека, который стрался свой жизненный путь наполнить истинным содержанием, позволяющим ответить на вопросы, идущие из глубины души. При внешнем разрыве со своей верой он сохранил внутреннюю связь, что подтверждается словами Тертуллиана о душе, которая по натуре христианка и стремится к Богу.
Его рассуждения как религиозного мыслителя не всегда точны, иногда туманны, но они не предают сомнению догматы православной веры и не подрывают церковного фундамента. Это размышления не ученого-богослова, а глубоко верующего человека, уповающего на Богочеловека и «чающего воскресения мертвых», что прbдает им еще большую ценность.
«По характеру религиозных воззрений Н.И. Пирогов – это “Нафанаил, в нем же льсти несть”, как охарактеризовал его духовник на Киевских проводах. Сомневался, боролся, но, раз уверовав, уже не потерял горячей веры в личного Бога, несмотря ни на какие сомнения»[35].
[1] Пирогов Н.И. Вопросы жизни. Дневник старого врача (юбилейное издание, посвященное 200-летию со дня рождения Н.И. Пирогова). М.: НМХЦ им. Н.И Пирогова, 2010.
[2] Бертенсон И.В. Третья годовщина смерти Николая Ивановича Пирогова.1881, 23 ноября 1884 г. / Чтение Иосифа Васильевича Бертенсона в заседании соединенных Пироговского и С.- Петербургского обществ. СПб., 1884.
[3] Пирогов Н.И. Вопросы жизни. Дневник старого врача (юбилейное издание, посвященное 200-летию со дня рождения Н.И. Пирогова). М.: НМХЦ им. Н.И. Пирогова, 2010. С. 159.
[4] Зеньковский В., протоиерей. История русской философии. М.: Академический проект, Раритет, 2001. С. 371-373.
[5] Пирогов Н.И. Вопросы жизни. Дневник старого врача (юбилейное издание, посвященное 200-летию со дня рождения Н.И. Пирогова). М.: НМХЦ им. Н.И. Пирогова, 2010. С. 125.
[6] Там же, с. 134.
[7] Преображенский А.Ф., свящ. Речь перед панихидой по Н.И. Пирогову в день столетнего юбилея со дня рождения (1810-1910). Саратов: Тип. Союза Печатного Дела, 1911.
[8] Пирогов Н.И. Собрание сочинений в 8 т. М.: Медгиз, 1957-1962. Т. 8. С. 167.
[9] Там же, с. 102.
[10] Сочинения Н.И. Пирогова. Изд. второе. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1900. Т. 1. С. 55.
[11] Там же, с. 16.
[12] Пирогов Н.И. Вопросы жизни. Дневник старого врача (юбилейное издание, посвященное 200-летию со дня рождения Н.И. Пирогова). М.: НМХЦ им. Н.И. Пирогова, 2010. С. 149.
[13] Сочинения Н.И. Пирогова. Изд. второе. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1900. Т. 1. С. 30.
[14] Пирогов Н.И. Вопросы жизни. Дневник старого врача (юбилейное издание, посвященное 200-летию со дня рождения Н.И. Пирогова). М.: НМХЦ им. Н.И. Пирогова, 2010. С. 145-146.
[15] Там же, с. 136.
[16] Дампель Е. Пирогов как мыслитель. Речь, произнесенная 14 ноября 1910 г. в открытом общем собрании Перковского педагогического общества, посвящен. памяти Н.И. Пирогова, по случаю 100-летия со дня рождения. Спб., 1912.
[17] Там же.
[18] Пирогов Н.И. Вопросы жизни. Дневник старого врача (юбилейное издание, посвященное 200-летию со дня рождения Н.И. Пирогова). М.: НМХЦ им. Н.И. Пирогова, 2010. С. 425.
[19] Там же, с. 142.
[20] Франк С. Пирогов как религиозный мыслитель // Путь. №32. 1932. С.73-84.
[21] Пирогов Н.И. Собрание сочинений в 8 т. М.: Медгиз, 1957-1962. Т.8. С. 173.
[22] Доля О.В. Взаимосвязь естественно-научной медицины и философской антропологии в творчестве Н.И. Пирогова //Философия и общество. 2009. №4.
[23] Сочинения Н.И. Пирогова. Изд. второе. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1900. Т. 1. С. 548-549.
[24] Галахов И., прот. Николай Иванович Пирогов и его религиозно-философские взгляды. Томск: Тип. Дома Трудолюбия, 1911. 18 с.
[25] Кожин В., свящ. Николай Иванович Пирогов как религиозный мыслитель. Казань, Центральная типография, 1914. 18 с.
[26] Пясковский Н.Я. Пирогов как психолог, философ и богослов // Вопросы философии и психологии / Под ред. проф. Н.Я. Грота. Год IV. Кн. 1(16). Январь1893. Изд-е А.А. Абрикосова, 1893.
[27] Бурденко Н.Н. О Н.И. Пирогове с исторической точки зрения (сообщено в заседании 5 ноября). Юрьев,1908. 14 с.
[28] Люди русской науки. Очерки о выдающихся деятелях естествознания и техники. М.-Л., 1948.
[29] Гревцова Е.С. Философия Н.И. Пирогова как ответ на вопросы жизни // Вестник Рос. ун-та дружбы народов. Серия: Философия. 2009.
[30] Шаталов А.Т. Пирогов: размышления о жизни и вселенском Разуме // Философия русского космизма. М., 1996.
[31] Шапошникова Л.В. Великое путешествие. Книга третья. Вселенная мастера. М., 2005.
[32] Кони А.Ф. На жизненном пути / А.Ф. Кони. Т. 2. СПб., 1912. С. 293-314.
[33] Лука, архиепископ Симферопольский (Войно-Ясенецкий). Наука и Религия // Очерки гнойной хирургии. М. СПб.: ЗАО «Издательство БИНОМ», «Невский Диалект», 2000. С. 642-672.
[34] Иоанн (Шаховской), архиепископ. Н.И. Пирогов – хирург и мыслитель // Время Веры. Нью-Йорк: Изд-во им. Чехова, 1954. С.120-123.
[35] Кожин В., свящ. Николай Иванович Пирогов как религиозный мыслитель. Казань, Центральная типография, 1914. 18 с.