Термин «иерархия» при переносе на социальную почву стал обозначать положение субъектов в пирамиде, обусловленное чёткой логикой. Некоторые исследователи (Сергеев В.Н., Сергеев К.В., Кашников В.И., Браун А.) считают, что и после такого перемещения рассматриваемое понятие долго сохраняло подтекст, легитимирующий «социальную пирамиду» как отражение божественного порядка. Так Калашников объясняет этот факт связью между иерархичностью общества и служением великой идее. Несмотря на то что демократическая форма организации управления фактически упраздняет иерархию, в российском обществе властная структура не мыслится вне иерархической пирамиды. В.И. Россман (США) считает, что Россия воспроизводит платоновскую идею иерархии, тогда как США предпочли теорию Аристотеля. Учёный считает, что трансцендентностью этики Платон предвосхитил христианство, цели его государства лежали вне целей граждан. Русская мораль также трансцендентна и основана на жертвенности. У Аристотеля, наоборот, мораль и государство служат достижению счастья. История Российской империи и СССР толкают Россмана к выводу: русская душа - платоничка. Романович рассматривает развитие платоновской идеи «иерархии» и её путь в Россию.
Платоновская метафизика наиболее полно была развита в рамках «неоплатонизма», как языческого, так и христианского. У Плотина (ок. 203-270 гг.) это ключевой момент творения. Ориген (185-254 гг.) первый предпринял попытку синтеза христианского вероучения с неоплатонизмом, у него наблюдается сходство с концепцией Плотина о ниспадающей иерархии образов. У Григория Нисского (325-394 гг.) влияние неоплатонического иерархизма прослеживается в учении о мире ангельском. Василий Великий (339-379 гг.) подходит к выводу, что видимый мир есть образ невидимого первообраза. Этот посыл приобретает законченные черты в трудах Дионисия Ареопагита. Благодаря ему иерархическое подчинение стало доминирующим мировоззренческим принципом построения социальной иерархии. Труды Дионисия Ареопагита оказали сильнейшее влияние на развитие богословской мысли. Блаженный Августин (354-430 гг.) определяет иерархию как несовершенное отражение духовного царства, монархом которого является сам Бог. Земное государство было подчинено Церкви. Иерархический порядок признавался как православными так и католическими богословами. Сокрушительный удар по иерархии был нанесён протестантизмом, признавшим за мирянами право на священство и положившим начало десакрализации власти. На Руси, напротив, иерархичность закрепилась надёжно. Если протестантизм через «оправдание верой» десакрализировал институт посредников между сакральным и профанным, то в России, не знавшей Реформации, царь занял вехнюю ступень в этом институте.
В настоящий момент интересную концепцию развивает А.А. Казанцев. Он считает, что русский капитализм вырос из почвы, удобренной сетями староверов и сектантов. Иерархичность, преобразовавшись в культурные практики, повлияла на другие конфессии России, например, верховная иерархия российских мусульман назначала мулл и имамов, что не свойственно другим мусульманским народам. То есть культура через культурные практики удерживает приоритет над чуждыми ей идеологическими течениями. Но, с другой стороны, если иноверцы принимали русские концепты власти (в т. ч. иерархичность), то сектанты именно их и отвергали. Казанцев отмечает, что капитализм не органичен для традиционной православной веры, но он имманентен для тех, кто противостоит православию. По мысли Казанцева, революция в России возможна практически всегда. Для этого постоянно воспроизводимым «еретическим сетям» нужно лишь соединиться, а пассивным «ортодоксам» - попасть под влияние «еретиков». С этой точки зрения, демократия с её антииерархичностью является плодом «еретического» протестантизма. Демократическая идеология чревата для России революционной ситуацией при принятии ее большинством населения, но на настоящем этапе этого нет. Романович отмечает, что укрепление «вертикали власти» привели к тому, что властная структура стала больше соответствовать традиционной для России иерархической модели.