Сотворение через эволюцию

В ответ на вызов, предъявленный противоречием между буквальным Шестодневом и наукой, ряд верующих ученых, и мирян и духовенства, ответили утверждением, что XX век смягчил противоречия между наукой и Писанием, что есть много сходства между тем, о чем свидетельствует наука, и тем, о чем сообщает Библия[1]. Только Писание следует понимать расширительно, и дни творения – это эпохи. Расширительно следует понимать и акты творения. Они не были мгновенными, они лишь изображены таковыми. Также в них участвовали и прежде сотворенные реальности.

Вот их аргументы.

Мир сотворен Богом из ничего. Но наука XX века подтверждает, что мир не вечно существовал, как думал ученый XIX век, он возник около 15 млрд. лет назад. Возник вместе с материей, пространством и временем, так что нельзя сказать, что было «до» его возникновения[2]. Причем тезис о сотворении пространства и времени вместе с миром можно найти у отцов, например, у Василия Великого и других учителей Церкви, и это, конечно, усиливает сходство.

Бог сотворил свет в первый день до светил. Но и космология показывает появление электомагнитного излучения во Вселенной, его отделение от материи задолго до Солнца и звезд.

Параллелизмы прослеживаются и дальше.

Научно фиксируемая эволюция оказалась отчасти схожей с днями Творения в Откровении. Этому сходству были посвящены работы, например, митр. Иоанна (Вендланда), прот. Глеба Каледы и др. Я не буду на этом останавливаться. В этой концепции христианского эволюционизма сам процесс эволюции рассматривается как инструмент в руках Божьих, посредством которого творится жизнь на земле в ее восхождении к более высоким формам.

Из общих соображений как богословского, так и метафизического порядка было ясно, что совпадение библейского и научного свидетельства не может быть полным. Но и частичное совпадение воспринималось как знаменательный факт.

Понятие эволюции в данной работе

Необходимо уточнить смысл слова «эволюция», в котором он употребляется в данной работе, т.к. термин чреват недоразумениями. Он может применяться к локальным системам и глобальным, иметь в виду микроэволюцию, макроэволюцию, глобальную прогрессивную эволюцию. Он может наполняться различным содержанием. Может подразумеваться эволюция с ее фактической стороны, как наблюдаемое явление, или подразумеваться та или иная теоретическая концепция (например, «дарвиновская эволюция»). Из смешения вырастают недоразумения. Так, одни из реальности факта эволюции заключают справедливость теории Дарвина, другие, чтобы опровергнуть факт эволюции, пытаются доказать несостоятельность дарвинизма. Саму теорию Дарвина отождествляют с метафизической концепцией «самодвижения материи». Но все это, конечно, разные концепции – в такой мере, что даже дарвинизм может быть совместим с религиозной верой. Автор знает православных биологов, признающих именно религиозный вариант дарвинизма. Для них «ненаправленная генетическая изменчивость» (ненаправленная с точки зрения людей, ненаправленная в границах причинной системы мира) и естественный (т.е. вновь без вмешательства человека) отбор – инструменты в руках Божьих. Конечно, это метафизическая концепция, а не научная теория, потому что в научной теории нет понятия «Божьего промысла» и «инструмента в руках Божьих». Но концепция, ориентированная на парадигму дарвиновских механизмов эволюции.

В данной работе нас интересует глобальная эволюция, ее события и процессы: возникновение Вселенной, возникновение жизни на Земле, развертывание ее все более совершенных форм, возникновение человека. Но она интересует нас здесь только со стороны своей эмпирической реальности, только в плане ее явления, т.е. самого внешнего факта эволюции, без каких-либо теоретических построений. Мы не рассматриваем, не выдвигаем объясняющих моделей и никаких метафизических концепций. Во всяком случае, автор всякий раз оговаривается: мой личный метафизический (ни для кого не обязательный) взгляд состоит в том-то.

«Эволюция» в данной работе есть просто фиксируемая в наблюдениях смена состояний рассматриваемой системы (здесь – биосферы). Утверждение, что система эволюционировала, здесь означает, что она менялась, были какие-то стадии, этапы. И все. «Мир эволюционировал» – менялся. Такое утверждение само по себе не связано ни с какой метафизикой, ни с какой теорией развития. Менялся ли мир, потому что развитие – имманентное свойство материи, или потому что Творец повелел ему меняться? Факт эволюции не означает того или другого, признание факта не метафизично, оно определяется только надежностью экспериментальных методик и их интерпретаций. Признание факта эволюции совместимо даже с признанием чуда. В этой работе я не обсуждаю законы эволюции, каковы они и есть ли они вообще. Я говорю об эволюции только в плане наблюдаемого факта смены состояний системы (Вселенной, Земли, жизни на Земле), о прогрессивной эволюции – как о факте поэтапного становления системы, например, живых форм, и я не вкладываю в этот факт никакого ни концептуального, ни, тем более, метафизического смысла.

Но признание, что эволюция, как факт, имела место – вне зависимости от ее понимания и ее интерпретаций – чрезвычайно важное для нашей темы. В частности, неокреационисты отвергают не только ту или иную концепцию эволюции, но и самый ее факт.

Неполнота эволюционной теории

Кратко определю свое отношение к вопросу о существовании законов эволюции вообще, и к теории Дарвина в частности.

 Автор полагает (на уровне личного мнения, не обязательного ни для кого), что как законы природы – реальность, так и законы эволюции – тоже реальность, и их можно и надо изучать. Но законы природы не охватывают всего, что есть в природе, а законы биологической эволюции – всего, что происходит в эволюции. Там и там существуют уникальные явления, занимающие существенное место, составляющие основу обеих реальностей, и они не подлежат категории всеобщности, соответственно, не подлежат и ведомству науки[3]. Итак, поскольку законы существуют (их сфера – все подобное, типичное, повторяющееся), научная дисциплина, изучающая природу или процесс эволюции, оправдана, возможна, действенна, многое может рассказать о своем объекте – природе или эволюционном процессе. Но поскольку не все в эволюции этими законами может быть описано, постольку полная, исчерпывающая теория биологической эволюции невозможна. Итак, теория эволюции возможна, она необходима, но исчерпывающей теории эволюции не существует в принципе и не может существовать. В ней всегда будут незашиваемые дыры и безответные вопросы.

Логическую причину этого автор видит в том, что такая (полная, исчерпывающая) теория эволюции должна была бы уметь объяснять и антропогенез, феномен человека, как вершины эволюционного процесса, что означало бы парадокс, потому что человек, в полном значении этого слова (а не просто «прямоходящий» или «умелый» и пр.), есть загадка для самого себя. Ясно же, что человек не сводится к тому или иному набору телесных и даже психических качеств, а потому, говоря о происхождении человека, надо объяснять именно всего человека, во всей его сущности, а не его прямохождение, бинокулярное зрение, устройство руки и т.п. Но полнота человеческой природы есть загадка, есть то, о чем спорят антропологи, социологи, философы. Как же можно объяснить происхождение того, сущность чего остается неизвестной[4]?

Невозможна такая частичная человеческая деятельность (по созданию полной объясняющей эволюционной теории), которая в итоге должна была бы охватить полноту всего феномена человека, объяснить эту полноту и возникновение феномена. Невозможна теория, рождающаяся в определенный исторический момент и призванная объяснить возникновение феномена, вся сущность которого лежит за пределами любой конкретной исторической эпохи! Ведь ясно же, что мы к настоящему моменту не раскрыли в себе полноту человеческой природы! Как же мы можем создать теорию, объясняющую происхождение этой полноты?!

Итак, поскольку феномен человека – загадка для него самого, полной объясняющей теории его появления, теории антропогенеза, быть не может в принципе, и полной эволюционной теории тоже (если полагаем, что эволюция породила и человека).

Метафизическую причину невозможности создания исчерпывающей теории эволюции автор видит в том, что подлинной Причиной эволюции является Творец и мира и эволюции, замысел Которого не может быть исчерпан какой-либо человеческой теорией. Логический парадокс есть лишь простое следствие метафизического факта.

Однако частичная, относительная теория эволюции возможна. И метафизическую причину этого факта автор видит в том, что Творец так создал всю природу, что в ней на всех уровнях существует и уникальное, и универсальное. Уникальное дает смысловую полноту бытия, дает вне объяснений, самим фактом своего существования. Можно сказать, что уникальное – смысл, явленный как данное бытие . Универсальное – сфера повторяющегося, воспроизводимого, она же – зона описаний и объяснений. Существует огромная, от земли до недосягаемой высоты простирающаяся пирамида действующих законов и закономерностей, сфера подобного, типичного, универсального. Поэтому возможна наука, изучающая подобное и закономерное в природе. По-видимому, таков план всего тварного мира: сосуществование рядом и уникального, дающего миру смысловую наполненность, и закономерного, разворачивающего ее в многообразии реализаций. В эволюции, предполагает автор, действует этот же принцип. (Он просматривается и в неживой природе, и в живом организме, и за пределами, собственно, природы – в психике человека, его интеллекте: везде уникальное разворачивается многообразными универсальными механизмами. Социальная сфера не составляет исключения[5].)

Повторяю, утверждение о принципиальной невозможности создания «полной теории эволюции» является позицией его «личной научной веры», но не позицией того знания, которое имеет доказательную силу.

Сформулирую кратко и свое отношение к самой известной «теории эволюции» – дарвиновской[6]. Я утверждаю, что эта теория подразумевает ряд предельных редукционистских предположений. Она опирается на неявные и неочевидные постулаты, никак не обосновывая этот выбор, более того, не делая попыток сформулировать их в явном виде. Данная теория в главном своем звене (претензии объяснить макроэволюцию) не имеет фактической подтверждающей базы, т.е. фактов, которые однозначно свидетельствовали бы, что именно мутационный процесс и последующий отбор, накапливаясь в миллионах поколений, является источником макроэволюционного разнообразия и причиной эволюционного процесса (подразумевающего прежде всего прогрессивную эволюцию). Прямого доказательства этого утверждения нет[7]. Если у горизонта видна луна и видна далекая гора, то может сложиться впечатление, что, идя достаточно долго, мы придем и к горе, и к луне. Но к горе мы придем, а к луне – никогда. Требуется доказать, что эволюционные пути подобны пути к горе и не подобны пути к луне. Такого доказательства не существует, и в настоящее время не ясно вообще, каким образом это можно было бы вообще доказывать. До тех пор, пока мы не знаем, так сказать, «топологию» тех «эволюционных пространств» (структурных, функциональных и т.д.), через которые шел путь эволюции, то есть «пространства всех возможных эволюционных путей», мы не можем знать, были ли эти «пространства», говоря языком математики, односвязными (как путь к горе), или многосвязными (как путь к луне)[8].

Складывается впечатление, что в своем центральном звене дарвинизм – не научная теория, но скорее метафизическая концепция, способная влиять на науку, формируя систему научных приоритетов. Она есть язык, на котором пытаются говорить об эволюции, но не научная теория, имеющая (в вопросе своей достаточности) доказательную силу. Этот язык использует ряд реальных, доказанных научных результатов, ассимилирует их в себе. Его достоинство в том, что это все-таки язык, а без языка работать невозможно. Его же недостаток в том, что этот язык ограниченный и идеологизированный.

Еще о христианском эволюционизме

Само по себе признание глобальной эволюции эмпирической реальностью является концептуально-нейтральным фактом и совместимо с разными концепциями. Эволюция, понимаемая не как та или иная теория, а как эмпирический факт, совместима даже и с чудом .

Например, очевидна эволюция человечества за последние пять тысяч лет. Но центр этого периода – воплощение Христа, вхождение Бога в историю, который и есть величайшее чудо.

Для христианина очевидно, что в основе всего биологического эволюционного процесса лежит Божественное деяние (либо как предопределение мира, либо как творение новых логосов, как об этом говорит священник Андрей Лоргус[9], и как я писал в одной из своих работ, называя такое творение чудом[10]).

Итак, христианское понимание эволюции как инструмента творения, возможно, поддерживалось и такими православными писателями, как прот. Глеб Каледа, митр. Иоанн Вендланд и др.

Однако и в таком варианте понимания эволюции концепция христианского эволюционизма не лишена богословских трудностей. Процесс творения, мне кажется, мыслится слишком натуралистично, Священное Время Творения совпадает с феноменальным временем нашего мира (Дни Творения интерпретируются как длительные этапы феноменологического времени). Далее, последовательность эволюции во времени, как ее фиксирует палеонтология, не во всем совпадает с последовательностью Дней Творения по Шестодневу[11].

Но главной является богословская проблема, на которую справедливо указывают неокреационисты: как в пространствах эволюции быть с Адамом, куда его поместить, как не «размазать» его по тысячелетиям палеолита? Как быть с личным грехом Адама, с личной ответственностью, изгнанием из Рая?[12] Как быть с тем, что Бог не сотворил смерти (Прем. 1:13), а палеонтология свидетельствует о существовании смерти во все эпохи? И т.д.

Хотя в этом подходе христианского эволюционизма, признающего эволюцию инструментом Божьего Творения, впускающего внутрь эволюции чудо Творения, есть достоинства в плане диалога богословия с наукой, в нем присутствуют и большие богословские проблемы, и не ясно, можно ли вообще на этом пути получить удовлетворительное согласие с православным пониманием Творения. Это тот вопрос, который требует спокойной богословской дискуссии. Во всяком случае здесь не обойтись без расширительного понимания Библии, а точнее расширительного понимания толкований Библии отцами Церкви. Хотя бы потому, что отцы Церкви, по-видимому, никогда не думали о миллиардах лет существования мира, а сотворение не мыслили в категориях эволюции. Дни Творения, по-видимому, они считали обычными сутками. И, конечно, они не знали науки современного вида, не знали и «проблемы согласования» в нашем смысле. Более того, вопросов миротворения они касались обычно не для систематического и догматического изучения, но ради какой-либо, например, назидательной внутрицерковной цели.

Но это выводит нас на общий богословский вопрос. Спор православных неокреационистов и православных эволюционистов, по сути, вращается вокруг невысказанной открыто проблемы допустимости современного прочтения отцов Церкви, а через это уже – и вокруг проблемы современного прочтения Священного Писания. Возможно ли такое прочтение? Допустимо ли оно с точки зрения церковных канонов, неповрежденности вероучения? Допустимо или недопустимо отступление от буквы прочтения Писания там, где отцы Церкви понимали его буквально –возможно лиотступление от буквы без отступления от духа?

 Именно этот богословский вопрос оказывается, по нашему мнению, главным, стоящим за конкретной темой дискуссии об эволюции. От ответа на него, от меры догматически допустимого отклонения от буквы (прочтения отцов) зависит и ответ по всей обсуждаемой теме. Как видно, православные эволюционисты допускают более свободное толкование и Писания, и отцов, по сравнению с неокреационистами.

Очевидно, для адекватного понимания мысли отцов необходимо учитывать не только букву написанного ими, но и то, в какой исторической ситуации, по каким случаям и ради решения каких задач они писали. Приведу пример, когда именно небуквальное прочтение учителя Церкви открывает его мысль. Пример показывает, что, по-видимому, не всегда можно читать отцов Церкви буквально, особенно в вопросах, соприкасающихся с темами мироустройства. Порой буквальное содержание их высказываний определялось современным им уровнем знаний, не удовлетворительным с современной точки зрения. И в то же время эти же высказывания становятся безупречными, если их понять расширительно, с учетом подразумеваемого мотива их написания, то есть в их духе, а не в их букве. Устарела буква, но не дух.

Так, св. Василий Великий в «Беседах на Шестоднев» (беседа 1) предостерегает от углубления в вопрос: на чем держится Земля? Говорит о бесплодности этих рассуждений, о том, что ответить на эти вопросы невозможно. Даже форма Земли для него гипотетична. От таких вопросов, говорит он, лишь голова придет в кружение, вопрос же останется неразрешимым. И дело тут не в том только, что св. Василий не знал формы Земли или на чем Земля держится (вопросы мироустройства); он считал эти вопросы неразрешимыми, полагал устроение Земли Божьей тайной, а в попытках ответить на вопросы о Земле видел греховное стремление проникнуть в Божьи тайны. «Советую тебе не доискиваться, на чем земля основана…», «чтобы за любопытство, старающееся изведать непостижимое, и тебя не коснулось» грозное Божье слово, обращенное к Иову (Иов. 38,6).

Свт. Василий Великий на примере устроения Земли высказывает нормативные суждения об уме человека, о позволительном и непозволительном вопрошании ума, т.е. делает важнейшие духовные назидания: именно на примере того, на чем подвешена Земля, – для нас вопросе давно и однозначно решенном!

Мы знаем о форме Земли все необходимое, знаем, как она движется в поле Солнца. С этой точки зрения буквальное высказывание свт. Василия Великого потеряло значение. Но если взять это же высказывание не в его букве, а в его духе, учесть, что для св. Василия земля и небо есть первоосновы бытия, материального мира, то мы должны полностью принять его точку зрения как безукоризненную. И мы в нашем веке не знаем, и не можем знать, на чем держатся основания материального бытия. И мы должны вместе с Василием Великим сказать: все содержится в воле Божьей, в руке Его. И должны присоединиться к его наставлению, сказанному им в связи с устроением Земли, и как бы потерявшему для нас при буквальном прочтении свое значение, но имеющему независимый духовный смысл: «положи пределы своей мысли».

Так, именно отказ от буквального прочтения вскрывает более глубокий и совершенно справедливый смысл высказывания св. Василия Великого.

Можно привести и другие аналогичные примеры.

Итак, по-видимому, современность, с ее глубокими особенностями (во всяком случае по внешности, по образу жизни, по развитию наук и техники, и т.п.), ставит неизбежную задачу вновь учиться читать отцов Церкви, понимать их мысль, а не только букву – особенно там, где они высказываются о сторонах жизни, которые с тех пор радикально изменились (как изменилась наука). Учиться их читать, чтобы вникнуть в дух их высказываний. Но этот вопрос не может быть пущен на самотек, это серьезный богословский вопрос – чтобы не растечься своими толкованиями во вседозволенности.

И вот спор между христианскими эволюционистами и неокреационистами глубоко связан с вопросом неповрежденного и в то же время современного чтения отцов Церкви.