Смысловая сторона проблемы

Сниженный, редуцированный уровень «проблемы согласования» как соотнесения двух текстов, библейского и научного (что обычно и имеется в виду), в своих границах имеет право на существование. Не предлагая своих путей решения (время ответов еще не наступило), покажем по возможности четко, в чем именно состоит трудность согласования и выскажем критические суждения о двух известных путях решения проблемы – эволюционном и неокреационистском. Все это, по мнению автора, имеет отношение к постановке проблемы.

Я уже приводил слова о. Александра Салтыкова: «Развитие естественных наук привело к обнаружению многочисленных явлений, не укладывавшихся, как кажется, в рамки библейского откровения о создании мира и человека».

В чем же основная трудность, болезненность этой проблемы, если искать именно согласия двух свидетельств?

Что в науке не укладывается, «как кажется, в рамки библейского откровения»? Концепции ли науки, ее теории или ее факты? Концепции могут быть вещью переменной, но не переменны факты. Есть точка зрения, что в науке все переменчиво, нет постоянного. Алексей Ильич Осипов пишет: «Научное знание всегда ограничено, условно и потому никогда не может претендовать на абсолютную истинность»[1]. Священник Константин Буфеев, аргументируя именно ненадежность научной картины мира в споре с эволюционистами, пишет: «Научные теории, как хорошо известно, не являются абсолютом, ибо постоянно меняются, диалектически отрицая одна другую»[2]. Оба высказывания находятся в контексте общей мысли, что противоречия Библии и науки связаны с концептуальной недостоверностью самой науки. У А.И. Осипова эта мысль высказана мягко и аккуратно, у свящ. К. Буфеева – более жестко.

По-видимому, близкой позиции придерживается и протоиерей Андрей Лоргус. Он усматривает противоречие именно «между Шестодневом и той картинкой мира, которую рисует наука. Мир для нас всё равно остаётся загадкой. Действительно перед нами существует такая проблема: зачем нам Господь открыл то или иное. Очень важная духовная проблема. Но я не думаю, что она обязательно должна совпасть с той картинкой, которую нам рисует ХХ век. Придёт иное научное осмысление, придут иные картинки»[3] .

Итак, научное знание суть картинки, которые рисует наука. Завтра она может рисовать другие картинки. В то же время в приведенной цитате присутствует в неявной форме очень важный вопрос: зачем Господь открыл нам современное научное знание о мире? Это вопрос богословского осмысления современности, и прежде всего современной науки. А от него один шаг и до вопроса, сформулированного и нами в предыдущем пункте: зачем Он открыл видимое противоречие картины творения в Шестодневе и картины мира, даваемой наукой? Что Господь от нас хочет в этой ситуации противоречия?

И все же в границах проблемы соотнесения двух текстов о. Андрей усматривает противоречие библейской картины творения и неустойчивой картинки мира, поставляемой наукой. Причина противоречия определяется ненадежностью этой «картинки мира»: «Придёт иное научное осмысление, придут иные картинки» .

  Убеждение, что все научное знание неизбежно пересматривается, что в нем нет постоянного, является важной основой современного неокреационизма. Почвой для такого убеждения является многообразная смена научных парадигм, совершавшаяся в XX веке.

Действительно, есть в науке широкий изменяющийся пласт. Наука в значительной мере есть система интерпретаций, записанных к тому же на особом языке, «научном языке», достаточно далеком от экзистенциальной реальности мира. Отношение этого языка и этой реальности – философская проблема. Но, с другой стороны, наука и претендует не на «абсолютную истинность» всех своих конструкций и результатов, а только на эффективность определенной части первых и на достоверность некоторой части вторых (проверенных и перепроверенных). И вопрос может идти лишь о том, отвергнет ли наука завтра то, что установила сегодня, или не отвергнет? По мнению ряда авторов, непременно отвергнет, поскольку, с их точки зрения, в науке нет и вовсе ничего, установленного достоверно.

Такая позиция удобна. Она снимает проблему.

Однако, как я уже сказал, наука состоит не только из теорий, но и из добытых ею фактов. Включает она также парадигмы и определенный менталитет, от которых легко избавиться не возможно. Но они – отдельная тема.

Что же касается научных фактов, то если они установлены, они уже не зависят от мировоззрения, парадигмы и от новых открытий и не могут как-то измениться в будущем[4]. Например, Земля круглая – это факт, а не гипотеза, хотя когда-то можно было об этом спорить. О природе пятен на Луне много спорили, еще в 17 веке думали, что Луна – самосветящееся тело[5]; законы небесных тел иные, чем на Земле, природа «лунной материи» не подобна земному веществу. Теперь эта «природа» известна – вещество на Луне то же, что и на Земле, и никуда мы от этого не денемся, даже если узнаем много нового о Луне. То, что когда-то было предметом теоретических построений, теперь привезено на Землю в виде образцов лунных пород.

Также и Солнце – огненный шар с известным диаметром, поверхностным составом, температурой, до него 150 миллионов километров. Это также факт, а не теория. Когда-то этот факт можно было опровергать, он был получен интерпретацией косвенных экспериментов, «на кончике пера», как и многое в науке. Но то, что было интерпретацией, стало достоверным фактом. Теперь все это изучено до рутинности. Можно указать конкретный момент, когда тот или иной факт о Солнце был установлен, указать конкретный период, в течение которого он подвергался сомнению, обсуждался. Но теперь уже и обсуждать нечего – это просто факт.

Все это и многое иное – факты, и никому, слава Богу, не приходит в голову объявлять ересью их признание.

Но на том же уровне достоверности существует научно установленный факт огромных и пространственных, и временных размеров Вселенной, факт такого масштаба окружающей Вселенной, который абсолютно не сопоставим со всем, о чем думали мыслители IV–X веков, да и много позже. О такой Вселенной не думали святые отцы, они об этом ничего не знали, и, соответственно, вопросов таких не возникало. Не было «проблемы соотнесения науки и Библии» за отсутствием самой науки. А святые отцы обычно писали о реальных проблемах Церкви, а не выдумывали их из головы.

Научным фактом является не какая-либо модель того, как возникла Вселенная (например, Bin Bang), не механизмы или законы эволюции Вселенной, не механизмы и законы биологической эволюции на Земле, предполагаемые дарвинизмом, номогенезом или какими-то другими теориями эволюции. О моделях эволюции спорят сами ученые. С моей личной точки зрения (то есть моей мировоззренческой установки), мы не можем знать доказательно, существуют ли вообще «достаточные механизмы и законы» биологической эволюции, и смогут ли они когда-нибудь стать достоянием науки. Здесь – область убеждений ученого, область его веры, его мировоззрения – по крайней мере так обстоит дело на современном этапе[6].

Однако научным фактом является сам возраст Вселенной, измеряемый миллиардами лет, а не тысячами или миллионами. Фактом является фиксируемая палеонтологией смена живых форм на Земле продолжительностью в несколько миллиардов лет, смена определенных этапов в развитии жизни. Эта этапность живых форм на Земле наблюдается и реконструируется палеонтологами. Однако остаются непосредственно не наблюдаемыми механизмы смены живых форм, они – область теоретических построений и гипотез[7]. И существуют ли вообще общие механизмы прогрессивной эволюции жизни на Земле, детерминированные или случайные, или смена живых форм была некоторым уникальным и чудесным событием, не подлежащим во всем своем объеме научному объяснению, хотя и исследуемому в каких-то звеньях – все это не является чем-то научно установленным, не является фактом и остается в области личной веры ученого.

В частности, мое личное мнение таково, что если даже оставить проблему Шестоднева вообще в стороне и оставаться лишь в границах науки, все равно создать приемлемую имманентную достаточную модель, описывающую прогрессивную эволюцию, принципиально нельзя. Появление высших живых форм не может быть описано какой-либо моделью, оно всегда включает в себя фактор невыводимости высших форм из низших, который верующий ум воспринимает (интерпретирует) как чудо. И тем более не возможна достаточная модель, описывающая «эволюционный феномен» человека в целом (а ведь и на это претендует теория эволюции). Для меня это противоречие в определении. Но это моя личная позиция, изложенная в одной из работ[8].

Так вот, наиболее видимое острие «проблемы согласования» науки и Шестоднева, проблемы, у которой есть, конечно, много более глубоких граней, состоит в том, как согласовать свидетельство науки, имеющее статус установленного факта, и свидетельство Писания, имеющее статус Откровения Божия. То есть речь не идет о сопоставлении с Библией каких-либо теорий, но именно научных фактов. И глубина проблемы определяется, как говорилось, высоким статусом двух встретившихся ценностей.

Астрономия на уровне факта свидетельствует, что Вселенная существует несколько миллиардов лет и прошла через последовательность состояний. Палеонтология на уровне факта свидетельствует, что жизнь на Земле существует около четырех миллиардов лет и также прошла множество состояний, фаз развития. Это развитие фиксируется «палеонтологической летописью». Это все неотменяемые научные факты – без отношения к любым теориям и догадкам науки.

С другой стороны, Священное Писание, если понимать его буквально, рассказывает о Творении мира Богом за шесть дней, причем в сравнительно недалеком прошлом. Список поименно указанных в книге Бытия патриархов показывает, что речь идет о нескольких тысячах лет истории. И это – на уровне Богом данного Откровения. Расширительное же толкование слова «йом» – день как эволюционных периодов, равно как и расширительное понимание самих актов творения, указанных в первых двух главах книги Бытия, есть уже наша интерпретация , причем не общецерковно признанная, а именно современная, принимаемая нами в целях устранения противоречия с данными науки. Удачна ли такая интерпретация – речь впереди. Но во всяком случае мы должны отмечать, где мы вступаем в область интерпретаций, а не протаскивать их неприметно (потому что они нам нравятся).

Палеонтология показывает, что жизнь на Земле медленно усложнялась в течение сотен миллионов и миллиардов лет, а Священное Писание, имеющее для христианина непререкаемый авторитет и опять же понимаемое буквально, говорит о практически мгновенном творении всего многообразия жизни на земле.

Палеоантропология показывает, что десятки или сотни тысяч лет люди жили за счет собирательства и охоты и не знали ни земледелия, ни скотоводства. А Библия говорит, что уже второе поколение людей, то есть первые рожденные, Каин и Авель, были земледельцем и скотоводом.

То же касается первых городов, то же касается изготовления металлических орудий и т.д. То же касается Потопа. Палеонтология и археологические раскопки показывают, что жизнь на земле никогда не прерывалась, человечество никогда целиком не погибало, всемирного Потопа, такого, который покрыл бы вершины гор, не было.

Не было в том натуралистическом смысле, который придает этому наука, и в том феноменальном мире, который только и изучает наука.

Так выглядит проблема.

Между свидетельствами современной науки и буквально понимаемой Библией фиксируются очевидные противоречия, подлинные или кажущиеся.

Мегавремя Вселенной как факт

Для большинства геологов, палеонтологов, других «естественников» – астрономов, физиков, планетологов и др. – медленное развитие мира в процессах длительностью в миллионы и миллиарды лет есть факт. Они в своей ежедневной работе постоянно имеют дело с этим фактором мегавремени Вселенной, Земли, жизни на Земле – и знают, что вся их область знания рассыплется без этого фактора. Но для многих, для абсолютного большинства в том числе, возможно, и замечательных специалистов-гуманитариев (далеких от данных особых областей науки), все не так очевидно. Им не близки проблемы, не ясны методы их решения, чужд язык естественных наук, не понятен формализм – им не очевидны сверхбольшие длительности мировых процессов[9]. Да и «естественники» в массе своей не всегда четко объясняют, почему верят, что мир существует миллионы и миллиарды лет. Считают так, «потому что так принято»[10]. Такова современная норма мышления. Мало кто подвергает анализу и сомнению общепринятое.

Поэтому необходимо сказать в защиту факта длительного, измеряемого миллионами и миллиардами лет существования Вселенной, показать устойчивость этого факта, его независимость от того или иного конкретного эксперимента. Тем более что и в нашей теме он играет важную, возможно, ключевую роль во всей дискуссии: не в решении проблемы, но в постановке. «Проблема согласования» выглядит различно, если речь идет о меняющейся «картинке мира», нарисованной наукой, или о факте, за которым – весь массив наук. Но проблема именно в том, чтобы понять, как соотносится Шестоднев с наукой в целом, а не с той или иной ее «картинкой», и какие выводы для нас следуют из этого соотнесения.

Постановка проблемы «Шестоднев и наука» в том состоит, что есть такой не удобный для прямого толкования научный факт: мир существует очень долго. И именно с этим обстоятельством надо что-то делать, с наличием некоторого факта, а не спорить с теориями, хорошими или плохими (эволюционными, номогенетическими и др.).

Аргументы, приводимые ниже в защиту реальности мегавремени, есть ничтожная капля, сравнительно с тем, что накопила наука.

Кратко можно сказать так. Дело не в том, что те или иные эксперименты подтверждают длительное существование мира, и, поколебав эксперименты, поколеблешь понятия. Но дело в том, что с этим тезисом прямо или косвенно связаны все факты современной науки, вся наука как целое. Мегавремя Вселенной, в масштабах которого фиксируются различные, сменяющие друг друга состояния мира и биологической жизни на Земле, является осевым понятием для всей науки о макромире, о большом мире. Оно чрезвычайно эффективно, и без него разваливается все наше знание о Вселенной и о Земле как целом. Только с помощью этого понятия удается объяснять и предсказывать огромные пласты непосредственно наблюдаемых наукой фактов.

Надо понимать, что, наблюдая Землю или Вселенную, мы видим не саму динамику мегавремени, а его срез в данный момент, поскольку все историческое существование человечества умещается в микроскопическую долю этого мегавремени. Мегавремя мы реконструируем. В этом смысле оно не обладает той очевидностью и экзистенциальной наполненностью, как наше живое, человеческое время и как наше историческое время. Этот последний факт может быть пищей для богословов или философов, которых интересует логический анализ характера времени. Он важен и всем, кто ценит гуманитарный и экзистенциальный аспект времени не менее интеллектуально-системного. Можно сказать, что мегавремя отличается от живого, экзистенциального времени так, как фотон отличается от света. Свет видят, о фотоне размышляют. Фотон – интеллектуальный конструкт, его нельзя видеть, его можно сконструировать на базе суммы экспериментов и теорий, без него нельзя в физике обойтись. Но он конструируется умом. Мегавремя в миллионы и миллиарды лет также не видят, экзистенциально не переживают, его образ интеллектуально воссоздают. Однако в интеллектуальной реконструкции мира без этого понятия обойтись невозможно. Без него немыслима современная наука. Это понятие мегавремени относится не к тем понятиям, которые следуют из каких-то отдельно взятых экспериментов (так обычно пытаются оспорить его реальность неокреационисты), но оно относится к тем понятиям, которые сами несут на себе массив наук. Это базовое, стержневое понятие, как и другие подобные ему. Они составляют арматуру, крепящую весь комплекс естественных наук. Базовое положение категории мегавремени в науке определяется тем, сколь многочисленны концепции и теории, методики экспериментов и наблюдений, и сами наблюдаемые и экспериментальные факты, в которых это понятие существенно присутствует и работает. Оно существует не само по себе, не изолированно от корпуса наук, но среди других существенных категорий науки, в которые оно впаяно до неразрывности. Можно сказать (хотя и не без доли провокации): мегавремя Вселенной – реальный факт, потому что иначе не могла бы существовать современная наука. Выдернув столп, разрушим целое.

Возьмем размер наблюдаемой Вселенной и поделим на фундаментальную константу – скорость света: получим оценку времени существования Вселенной (от предполагаемого Большого Взрыва) – например 10 млрд. лет. Получим именно этот масштаб, а не масштаб в семь с половиной тысяч лет. В рамках существующих (в космологии) взглядов на Вселенную это совпадение (отношение пространственных размеров наблюдаемой Вселенной к скорости света примерно равно времени существования Вселенной) легко объяснимо. Оно же соответствует получаемым иными методиками возрастам звезд и галактик. То есть размеры и время Вселенной в современной космологии связаны между собой через скорость света – и предположить, что Вселенная существует только семь тысяч лет, можно лишь разорвав эту связь.

О реальности мегавремени, о периодах в миллионы, сотни миллионов и миллиарды лет свидетельствует, конечно, не одно только это поверхностное рассуждение и не одни лишь радиоизотопные методы, но буквально все в науке о Земле и космосе. В одних случаях мы почти можем держать в руках самый кончик этого мегавремени, видеть не только его следы, но и наблюдать его работу непосредственно, видеть, как оно действует сейчас и здесь , и видеть, как оно простирается от нас на миллионы лет в прошлое. В других случаях мы не можем видеть его работу «здесь» и «сейчас», мы видим накопившиеся следы этой работы (например в исследуемом образце) и можем лабораторно исследовать те процессы, которые порождают подобные следы. И отсюда умозаключаем о мегавремени мира, интеллектуальным усилием видим его простирание в прошлое на огромные периоды. В третьей, обширной группе свидетельств мегавремя в наблюдениях вообще отсутствует, его мы не видим, не измеряем ни прямо, ни косвенно. Мы не можем лабораторно исследовать непосредственные процессы, которые привели к тому, что мы наблюдаем. Мы наблюдаем статику, определенную статическую картину. Но время присутствует в этих статичных фактах как их скрытый параметр, без которого их не объяснить.

В свидетельствах дендрохронологии мы видим, как на наших глазах образуются годовые кольца деревьев, видим молодые, старые и уже умершие деревья. Состыковывая некоторым образом кольца современных деревьев с кольцами стволов давно погибших деревьев, удается шкалу продлить на 10 тыс. лет назад – что во всяком случае выходит за пределы 7,5 тыс. лет, которые ставят неокреационисты. И подсчитать годовые кольца можно с точностью до года, да вдобавок проверить радиоуглеродными методами. Как и везде в науке, здесь есть свои трудности, но в целом это так.

Также есть приледниковые озера, в которых образуются ленточные глины (или варвы), представляющие собой чередование очень тонких слоев глинистого и песчанистого осадка. Ежегодно образуются два слоя: глины (зимой) и песка (летом), подобно тому, как в дереве появляются кольца, и так слой за слоем, которые можно сосчитать, и определить время (одна пара слоев – один год). Имеющаяся шкала варвохронологии охватывает период в 17 тыс. лет. Образование ленточных глин происходит прямо на наших глазах, это и есть тот «кончик мегавремени», который мы держим в руках.

Об огромных периодах времени свидетельствуют радиоизотопные методы. Они относятся ко второй группе свидетельств о мегавремени. Эти методы не дают возможность видеть его работу здесь и сейчас, мы не наблюдаем, как накапливается в образце тот или иной изотоп, да и не можем наблюдать. Процесс крайне медленный, причем нельзя выдернуть образец для наблюдения за ним из природной среды (нарушим условия его существования в ней, характер обмена изотопами между образцом и средой). Мы лишь фиксируем изотопный состав в данный момент, и по нему умозаключаем о прошедшем мегавремени. Нам дано также лабораторно изучать законы радиоактивного распада, мы строим модели, описывающие распад. И уже с их помощью домысливаем о мегавремени, о том, как это время работало прежде, и как оно работает здесь и сейчас. Мы вкладываем в свои модели теоретические допущения, а в свои расчеты древности образца – допущения, например, о процессах в среде, в которой возник или хранился образец и т.п. Модели и допущения требуют уточнений, перекрестных проверок. Они, действительно, проходят жесткий отбор и системную проверку.

Работу моделей, положенных в основу реконструкции мегавремени, мы можем наблюдать в других лабораторных и природных условиях. Можем проверять надежность методов в тех случаях, когда время измеряемого процесса нам почему-либо известно. Кроме того, проведенные радиоизотопные измерения системны, они закономерно меняются на земной поверхности от точки к точке, от слоя к слою, и так в масштабах целых континентов, равно как и в масштабах океанского дна. Важно, что существуют разные, независимые друг от друга радиоизотопные методы определения абсолютного возраста. И одни и те же образцы часто подвергаются перекрестному исследованию различных методик. Результаты должны быть согласуемыми. И различные датировки некоторым образом стыкуются друг с другом. Так, изотопные датировки земных образцов стыкуются с определениями возрастов метеоритов и лунных пород.

Есть свидетельства третьей (условно) группы, в которой мы вообще не наблюдаем мегавремя и не присутствуем при процессах, которые шли длительные интервалы времени. Мы наблюдаем совершенно статические картинки, но понимаем, что они могли сложиться только в итоге длительных процессов. Видим статику , а процессы домысливаем, вкладываем в объясняющие модели, задача которых состоит в том, чтобы количественно описать наблюдаемую статику. И вот, без введения в модели мегавремя объяснить эту статику не удается.

Например, мы видим в пределах эксперимента и наблюдения статическую картину: кратеры на поверхности планет и Земли, звезды, располагающиеся определенным образом на диаграммах, метеоритные пояса в солнечной системе, элементы, имеющие свои таблицы распространенности в природе на Земле и в космосе и т.п. Но эти статические (и часто статистические) данные мы не можем объяснить, как-то модельно описать, не вводя в наши объясняющие модели время, и именно огромные его длительности. Мегавремя в таких объясняющих моделях присутствует как скрытый параметр. Оно целиком за кулисами, но мы видим его результат. И мы объясняем наблюдаемую картину мира через предполагаемую историю мира, причем через мегаисторию длительностью в миллионы лет.

Существует так называемая остаточная намагниченность горных пород. Породы зафиксировали в себе направление и напряженность магнитного поля Земли в различные геологические эпохи. В истории Земли многократно происходила инверсия магнитного поля, полюса северный и южный менялись. Без введения мегавремени нельзя объяснить информацию, которую предъявляет нам существующая картина палеомагнетизма. Но здесь мегавремя выступает скорее уже как скрытый параметр, позволяющий систематически описать и объяснить наблюдаемый комплекс палеомагнитных данных.

Без мегавремени нельзя объяснить, почему геологические структуры восточного побережья Южной Америки имеют свое соответствие и продолжение на западном побережье Африки. Глобальная геология показывает, что материки раздвигаются, когда-то они были единым материком. Нам известна скорость раздвижения материков, около 4 см в год. И одновременно с разрывом материков «разорвался» биологический мир Африки и Южной Америки, и это уже может фиксировать палеонтология. Если не ввести мегавремя и фактор формирования земной поверхности за периоды в сотни миллионов лет, не удастся объяснить этот бесчисленный набор биологических и палеонтологических фактов из регионов Южной Америки, Африки, а также и Австралии. С учетом медленного перемещения континентов, их единства в определенный период прошлого, все эти данные получают закономерное объяснение. Но никакими сроками в тысячи лет этот комплекс объяснить невозможно.

И так далее, и так далее, до бесконечности. И все это системно, все в идеале должно быть увязано между собой. А там, где есть неувязки (они, конечно, есть, и должны быть – иного наукам не дано), то это либо артефакты, которые могут быть объяснены, либо научная проблема. И такие проблемы решаются.

То же в космосе. Мы знаем расстояния до звезд[11] и скорость света. Свет от многих видимых звезд должен идти миллионы лет, от галактик – до нескольких миллиардов. Вот мегавремя существования Вселенной.

Свидетельства мегавремени доставляют нам исследования остатков вспышек сверхновых звезд (ОВС). С одной стороны, есть молодые, «исторические» ОВС, отождествленные с теми сверхновыми, которые наблюдались в исторические времена и описаны в летописях или астрономами (Крабовидная Туманность 1054г.; сверхновая SN185, взрыв которой наблюдался 7 декабря 185 года, сверхновая Тихо Браге SN 1572, наблюдавшаяся в 1572 году, сверхновая Кеплера SN 1604, наблюдавшаяся в 1604 году, и т.д., вплоть до гиперновой 2006 года). Таким образом, не может быть сомнения, что такого рода космические образования действительно связаны со взрывами звезд, а астрономическими методами полученные датировки справедливы. С другой стороны, абсолютное большинство ОСВ датируют взрывы десятками и сотнями тысяч лет назад (по земной шкале), т.е. задолго до начала исторического времени.

Если откинуть процессы длительностью более семи тысяч лет, как того требуют неокреационисты, мы разорвем связь между молодыми ОВС и точно такими же ОВС, указывающими на большую древность взрывов звезд. В то время как молодые ОВС однозначно отождествляются со взрывами сверхновых, и часть их непосредственно наблюдалась в истории, точно такие же ОВС, дающие более древние даты взрывов, искусственно отсекаются от общего объяснения, вообще повисают без объяснений.

Таких фактов в астрономии огромное количество.

Например, подсчитывая количество треков космических частиц в поверхностном слое метеорита, можно узнать, как долго он летал в космосе и облучался. Это метод, независимый от радиоизотопного, но согласуется с ним.

Как видим, это все совершенно разные способы определения датировок. Отвергнуть их значит отвергнуть все использованные методы, отвергнуть сам способ научного мышления, то есть всю науку о природе как целое, вместе с тем мышлением, которое положено в основу.

В приведенных случаях фактор времени присутствует явно, как определенная датировка тех или иных процессов.

Однако существуют, как уже говорилось, массивы данных, в которых время в явной форме вообще отсутствует, но нельзя модельно и предсказательно описать эти данные, не введя в описание фактор времени, причем в мега-масштабах.

Например, для объяснения известной звездной диаграммы Герцшпрунга-Рассела, систематизирующей звезды по их массе и светимости, которые сами по себе не имеют никакого отношения к времени, приходится непременно рассматривать эволюцию звезд. В самой диаграмме время не присутствует вообще[12], а объяснить ее можно только через время. В этом и других подобных случаях время присутствует как скрытый параметр, который мы вынуждены вводить, чтобы изучать явление. Масштаб этого времени – миллионы и миллиарды лет.

То же можно сказать о таблицах распространенности элементов и изотопов на Земле, на планетах, в метеоритах, на Солнце, в звездах, их относительные распространенности. Это огромные массивы наблюдений, которые нельзя описать, не введя эволюционного Времени, то есть все того же мегавремени.

Во всех случаях обойтись без мегавремени невозможно.

И все перечисленное мной – лишь капля сравнительно с массивом взаимосвязанных фактов, которые накопила наука, способная не только систематизировать и описывать их, но и предсказывать новые факты – именно исходя из моделей, опирающихся на космические периоды времени.

Таким образом, существование мира в течение многих миллионов и даже миллиардов лет – не гипотеза, а факт. Конечно, это факт не бытового, а научного сознания. Но нельзя его поколебать, не отбросив сам способ научного мышления, научного исследования.

Как мне кажется, это очень важный факт для нашей темы.

Противоречие существует не между свидетельством Библии и научной теорией (которая, может быть, завтра изменится), но между буквально, натуралистически понимаемой Библией в главах о миротворении и одним из центральных фактов науки, можно сказать, самим фактом существования науки современного типа.

Я сознательно предельно обостряю конфликт, потому что, по моему убеждению, его сглаживанием делу не поможешь. Нужно осознать проблему во всей ее резкости. Все стороны ее должны быть названы своими именами. И после этого, приняв в себя весь вес проблемы, мы должны задать вопрос: что же с этим делать?

Логические варианты

Рассмотрим логически допустимые варианты поиска путей решения этой проблемы. Это интересно потому, что все эти логически возможные варианты (формально определяемые варианты) воплощаются в дискуссиях о Шестодневе и науке в какие-то конкретные концепции.

Так, например, можно устранить противоречие отбрасыванием одной из позиций: или Библии, или науки. Первое делают атеисты, второе – неокреационисты.

Либо можно попытаться подтянуть одну позицию к другой. Можно науку подтягивать под букву Библии: это делает так называемая «креационистская наука». Либо можно Библию подтянуть к научным фактам через расширенное толкование «Дня Творения» как эпохи, а света как электромагнитного излучения. Это делает, по моему мнению, удачно или не удачно, христианский эволюционизм.

То же, как мне кажется, хотя и совсем иначе, делают и те авторы, которые пытаются выделить в библейском тексте «существенное», богооткровенное, и отнести остальное к определенной литературной стилистике Ближнего Востока.

Можно, наконец, «развести» две реальности (библейскую и научную), поместив их как бы в разных плоскостях. Здесь также несколько возможностей. Я не могу их подробно обсуждать.

Кратко и неполно это выглядит так.

Один вариант. Библия и наука имеют несопоставимые цели. Библия – это не книга о том, как устроено небо, но о том, как взойти на небо. Цель Библии – спасение человечества, а не увеличение знаний о космосе или о земле. По причине различия целей Библия и наука несопоставимы, и ложны сами попытки этого сопоставления.

Другой близкий вариант: Библия повествует о творении и истории мира перед лицом Божьим и свидетельствует о сущности совершавшегося, а наука описывает лишь феномены мира. Естественно, их нельзя сопоставлять.

И еще один вариант того же типа. Язык Библии не сопоставим с языком науки, или, может быть, в части случаев принципиально не сопоставим. Например, песня не сопоставима с трактатом не потому, что хуже, а потому, что песня. Библия – богодухновенное слово, а наука – вовсе нет. Наука может заключать в себе своего рода чудо – в своих творческих истоках, в своем онтологическом основании, но никак не в системных результатах, служащих для написания учебников. Священное Писание имеет несколько пластов значений, в том числе – духовных значений. Его язык соответствует этой многозначной цели. Наука построена принципиально иначе, выбор ее языка определяется, фактически, обратной целью. А именно: язык науки должен быть предельно однозначен, не содержать в себе неопределенности. Уже сам язык науки должен быть таким, чтобы изгнать из себя тайну, которая (только с большой буквы) присутствует на любой странице Библии. «Проблема согласования» возникает из попытки сопоставить эти два принципиально неотобразимых друг на друга текста. Они написаны на двух взаимно не переводимых языках, а их требуется сопоставить, перевести, взаимно согласовать. Естественно, это не удается. Некорректно поставленной цели нельзя достичь[13].

Несколько иначе можно «предотвратить столкновение» библейской реальности и научной, обратив внимание на то, что мир, изучаемый наукой, радикально не похож на первозданный мир, как он описан в книге Бытия и как его воспринимали св. писатели Церкви. Один полон несовершенства и смерти, другой совершенен и смерти не знает. Это миры, которые нельзя сравнивать. Возникает предположение, что и время первозданного мира не может быть нашим феноменальным временем. А значит, и истории этих двух миров – несопоставимы. Наука и Библия говорят о разных реальностях – противоречия между ними не может быть.

Вот некоторые из логически возможных вариантов. Но прежде чем рассмотреть некоторые из них, я хотел бы поставить еще один вопрос: а почему вообще нужно искать разрешение противоречия между Библией и наукой? Почему нас это тревожит? Должно ли нас это тревожить? Этот вариант не вошел в логический список и кажется неприемлемым. Но для полноты мы рассмотрим и его.

Дело в том, что в большинстве древних цивилизаций люди очень спокойно относились к логическим противоречиям в своих верованиях. Когда две соседние фразы какого-нибудь египетского мифа противоречили друг другу, для египтянина это означало лишь более рельефное изображение граней описываемого явления.

Значимость логического противоречия возникает лишь в античной цивилизации в связи с тем, что рациональное мышление приобрело основополагающий, почти божественный статус. Этот статус важен для темы – вне его значение противоречия снижается, исчезает жгучая потребность в устранении противоречий. В жизни наши утверждения часто, причем без всякого ущерба, противоречат друг другу. Мы и не пытаемся их согласовывать, потому что они находятся в разных контекстах (которые мы также не пытаемся примирять и уточнять). Избыточной логичностью слов и поступков отличаются часто люди неумные и неадекватные.

Логическое противоречие возможно только между теми утверждениями, которые находятся в единой логической системе, лежат в одной плоскости, как теоремы в математике, как два эксперимента в физике.

Для нас это означает, что когда мы заостряем тему соотнесения Библии и науки до противоречия между ними и во что бы то ни стало желаем снять это противоречие – мы тем самым данные науки невольно ставим в один ряд со свидетельством Писания, а требование рациональной логической непротиворечивости как бы размещаем над обоими, выше их[14]. Справедливо ли с такими требованиями подходить и в нашей проблеме? Я не знаю. Результаты экспериментальной науки по своей природе подлежат логическому анализу. Подлежат ли такому же анализу и истины богословия – пусть скажут богословы.

К вопросу о страхе перед возникающими противоречиями я вернусь в самом конце статьи, когда буду подводить итоги.

Я перечислил некоторые логические варианты попыток преодоления противоречия науки и Шестоднева. На самом деле их гораздо больше.

В следующей части мы рассмотрим, как концептуально проявились некоторые из обозначенных логических возможностей[15].