Творение

Священное Писание (Библия), обладающее необычайной глубиной и охватом повествования, создано для просвещения людей всех последующих времен и поколений. Разные части Писания создавались, если судить внешне, под влиянием событий, представлений и литературных стилей разных эпох. Святые отцы Церкви, богословы и другие авторы, жившие в разное время, привносили в истолкование Писания нечто новое, опираясь в том числе на соответствующее времени миропонимание. Это можно отчётливо видеть, например, у св. Василия Великого или св. Иоанна Дамаскина[i],[ii]. Поэтому должно быть вполне естественным, если и в настоящее время Оно и отдельные Его части, в частности Книга Бытия, могут рассматриваться и анализироваться с учетом современных знаний и представлений об окружающем мире. Примерами таких недавних или современных добросовестных толкований могут служить книги профессора В.Н. Ильина, протоиерея Николая Иванова и другие[iii],[iv],[v],[vi]. Ввиду имеющих место горячих полемик по поводу соотношений, взаимосвязи и противоречий библейских сведений о происхождении мира и человека и данных об этом современной науки, автору представилось необходимым также высказаться по этому поводу. Последующее повествование будет касаться преимущественно двух первых глав Книги Бытия, в которых содержатся основные сведения о создании материального мира и которые поэтому имеют наибольшую связь со сферой естествознания.

Центральной темой рассматриваемых глав Книги Бытия предстает создание мира, космоса, Земли, жизни на ней и человека Богом-Творцом. В ходе повествования очень яркими моментами выступают этапность творения мира, представленная в описании событий шести последовательных и связанных друг с другом дней, и подчеркнутость особенности творения человека. Надо также отметить, что все эти описания даны в очень кратком, даже можно сказать конспективном виде, что подчеркивает включение в них только самых основных моментов, представленных нередко в символической, иносказательной форме. Объясняя отсутствие описания многих моментов созидания мира, св. Василий Великий писал: «История не коснулась сего, чтобы приучить ум наш к самодеятельности, и дать ему случай по немногим данным делать заключения и о прочем». А св. Иоанн Златоуст в дополнение к этому говорил: «Кто станет слушать Священное Писание без рассуждения и все принимать буквально, тот может предполагать много нелепого о Боге. Тот же, кто будет вникать в глубину смысла, разрешит все недоумения»[vii].

Более прикровенной, но, вместе с тем, явной темой рассматриваемых глав выступает сотрудничество, синергия Бога и Его творения. Даже может быть в словах «И увидел Бог свет, что он хорош…» (Быт. 1, 4) и прочих таких же местах подразумевается уже некая присущая творению самостоятельность, свобода, полнота отклика на Слово Божие, полнота воплощения, которая потенциально как бы могла и не быть столь совершенной. «Несказанная свобода Божьей Первоосновы (Бог Отец) призывает тварь к свободе и кладет в ее основание свободу как первооснову самой твари…, поставив рядом со Своей, несозданной свободой, свободу созданную»[viii]. Тот же великий принцип, заложенный в природе, принцип свободы, подчёркивал В. Соловьёв[ix]. Потом эти моменты синергии начинают выступать ещё более явно и постоянно: «И сказал Бог: да произведет земля зелень… И произвела земля… Да произведет вода пресмыкающихся, душу живую… И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода… Да произведет земля душу живую по роду ее, скотов и гадов и зверей земных по роду их… И создал Бог зверей земных по роду их…» (Быт. 1, 11-12, 20-21, 24-25). Таким образом, творение живых существ, растений и животных осуществляется прежде всего посредством стихий, земли и воды, послушных Слову Божию, Слову, действующему в них и через них. В этих кратких, но чрезвычайно ёмких высказываниях опять же нельзя не видеть прямого указания на ту великую свободу, которая дана миру природы Богом творить из себя новое, непосредственно и самостоятельно участвовать в становлении бытия. Известный богослов протоиерей В. Зеньковский пишет об этом так: «Характерной особенностью библейского повествования о творении является признание самодеятельности «земли», то есть всего дочеловеческого бытия, чем утверждается как раз то, что является самым существенным в теории эволюции. Evolution créatrice… есть факт, настойчиво подчеркнутый в Библии… Земля… призывается к творчеству, к самодеятельности, что есть признание внутренних движущих сил, присущих земле»[x].

Этапность созидания мира – причем, созидание (творение) в направлении совершенствования тварного бытия. Сначала возникает неодушевленное естество во всем его проявлении (творение солнца и луны после растительности не меняет картину кардинально и, возможно, не первоочерёдное упоминание светил имеет особый смысл в плане противопоставления их языческому почитанию («Но солнца и луны ещё не было, дабы не ведущие Бога не именовали солнце начальником и отцом света, и не почитали его зиждителем земных произрастаний»)[xi]), потом жизнь от растительных форм к животным и, наконец, к человеку. Последующее создается на основе предыдущего ­– земля и вода дают основу растительной жизни, а затем они вместе, в свою очередь, обеспечивают жизнь рыб, «скотов, и гадов и зверей земных по роду их» (Быт. 1, 24), которым Господь даёт «всякую траву…, всякое дерево…, плод… в пищу» (Быт. 1, 29). Творение мира Богом, этапность этого творения, восхождение от менее совершенного к более совершенному, свобода твари, ее самодеятельность и соработничество Богу – вот те общие и чрезвычайно важные составляющие первых глав Библии.

Но какой же «механизм» лежит в основе творения, как созидается сущее? «Богословская интерпретация творения мира исходит из древнецерковного учения, особенно тщательно разработанного в XIV в. Св. Григорием Паламой, о необходимости различения в Боге Его сущности, или природы, трансцендентной тварному миру, и его энергий, или действий, доступных познанию человека. Основная идея богословской модели природы мира достаточно ясно усматривается уже из следующего высказывания Св. Григория Паламы: “Бог есть и называется природой всего сущего, ибо Ему все причастно и существует в силу этой причастности, но причастности не к Его природе, а к Его энергиям”»[xii]. «Это учение Св. Григория Паламы, охраняющее апофатический момент в понятии Божества и в тоже время уясняющее “вездеприсутствие” Бога в мире в божественных энергиях, не только важно для богословия, для чистоты учения о Боге, оно важно и для метафизики, для понимания мира. В мире существует не только его поверхность (“оболочка”), измеримая и чувственно воспринимаемая, – через все в мире проходят лучи божественных энергий и творят свое оживляющее и преображающее действие. В порядке обычного познания никогда не бывает дано распознать, где кончается чувственная и рациональная “суть” мира и где проходят линии этих излучений божественных энергий… Сквозь все ткани мира проходят лучи божественных энергий; не принадлежа к тварному бытию, не будучи “сотворенными”, эти излучения не могут быть отождествляемы с закрытой для нас “сущностью” в Боге – без твердого признания этого различия “сущности в Боге” и Его божественных энергий, мы ни мира не можем понять, как живого целого, ни Бога понять без впадения в чистый трансцендентализм»[xiii]. И вот сходятся воедино, незримо и несказанно связываются и взаимодействуют энергии Божии и великая свобода творения… Дерзаю говорить − нераздельно и неслиянно. Именно в этом лежит главная тайна бытия тварного мира, не определяемая рационально: «Так как основа жизни мира апофатична, то она не поддается никакой рационализации»[xiv]. Все бытие мира от его сотворения, через великую тайну Боговоплощения, до «тайны будущего века» пронизывается этой великой формулой.

Венцом творения Божия явилось создание человека, создание особое – не при участии стихий, а по особому слову Божию: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт. 2, 7). Заметим, однако, что Господь созидает человека в тот же день, что и «зверей земных по роду их…» и созидает из «праха земного», из той же субстанции, что и последних («Да произведет земля душу живую по роду ее…, Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных…» (Быт. 1, 24; 2, 19). Так же как и предыдущие живые твари, человек становится «душею живою», и ему также дано повеление «плодитесь и размножайтесь…».

Таким образом, подчеркивание в Священном Писании сущностного телесного единства человека и прочих животных проступает с совершенной несомненностью. Об этом писали и cвятые jтцы: «Что такое человек, как не животное разумное… (Св. Иустин Философ)»[xv], «Он первоначально составлен из той же земли, из которой произошли растения и безсловесные животные… животное это [т.е. человек] явилось превосходным и совершенным…, взяв уже от готового творения некоторую малую часть, из этой части построил уже целое животное…»[xvi]. Но принципиальным отличием человека является создание его по образу и подобию Божию и дарование ему права владычества над всею землею, чем подчеркивается божественная сторона его природы, активно проявляющаяся в деле соработничества с Богом: «Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел их к человеку, чтобы видеть, как он назовет их и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было ей имя. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым…» (Быт. 2, 19-20). Человек свободен и самостоятелен, познает, созидает и отдает плоды труда Господу для высшего утверждения истины. В цитированном эпизоде проступает как бы элемент продолжения творения мира, но уже в акте его самопознания, совершающегося через человека и возводящего собой и вместе с собой творение ко Творцу. Знать, любить, владеть и хранить – с этим мир дан человеку. «Адам, именованием зверей ты подтверждаешь свое владычество. Ты подражаешь достоинству Зиждителя… Адаму надо было узреть неизреченное устроение, носимое в себе каждым животным… Бог говорит Адаму: “Мы делим с тобой славу творческой премудрости. Пусть познают меня, как Зиждителя по закону естества, тебя же, как владыку по смыслу именования. Давай имена тем, кому я дал бытие”» (Василий Селевкийский)[xvii]. Связь человека и всего остального тварного мира глубоко мистична: «По учению святого Максима Исповедника, первый человек был призван воссоединить в себе всю совокупность тварного бытия; он должен был одновременно достигнуть совершенного единения с Богом и таким образом сообщить состояние обóжения всей твари… он должен был соединить рай со всей землёй, то есть, нося всегда рай в себе в силу своего постоянного общения с Богом, он должен был превратить в рай всю землю… Наконец, не имея ничего вне себя, кроме одного Бога, человеку ничего не оставалось бы, как полностью себя Ему отдать в порыве любви и вручить Ему всю вселенную, соединённую в его человеческом существе. Тогда бы Сам Бог, со Своей стороны, отдал бы Себя человеку, который по этому дару, то есть по благодати, имел бы всё то, что Бог имеет по природе. Таким образом, совершилось бы обóжение человека и всего тварного мира. Так как эту миссию, данную человеку, не выполнил Адам, то мы можем проразумевать ее в деле Христа – Нового Адама»[xviii]. В грехопадении человек пренебрег Божьим заданием, отступил от цели своего естества, образ и подобие Божии в нем исказились. Тем самым весь тварный мир («тварь») вне человека, мистически сошедшийся воедино в человеческом естестве, в этом микрокосме, не получил своего дальнейшего развития и преображения («тварь покорилась суете не добровольно» (Рим. 8, 20)), остался в первозданном состоянии, впал в страдание («вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим. 8, 22)).

Человек, как центр и вершина мироздания, обитает в огромном, бесконечно разнообразном и бесконечно сложном окружающем мире, выступая одновременно как его неотъемлемая часть и вместе с тем как единственный разумный субъект этого мира, призванный к его всестороннему познанию. То Божье задание − знать, любить, использовать и хранить этот мир, − которое было изначально дано человеку в перспективе его обóжения, осталось с ним и после грехопадения, хотя последнее, конечно, не могло не наложить на него свой пагубный отпечаток. Для нас в данном случае важно обратить внимание на познавательные способности человека, что подчеркивалось и великими богословами далеких эпох: «Из рук Божиих выходит особое, совершенное создание, животное разумное, смертное и способное к пониманию и восприятию наук (знания)» (Св. Анастасий Синаит), «И вот что есть человек: животное смертное и бессмертное, видимое и невидимое, чувственное и мысленное, способное видеть творение и познавать мысленное» (Св. Симеон Новый Богослов)[xix].

Способность к творчеству, познанию является одним из ярких выражений образа Божия в человеке. «Человек, носящий образ и подобие Божественного слова (так веруют христиане), – поскольку он добросовестно мыслит, а значит, изучает, создает науку, – делает ее этой силой Логоса, Его Именем; и то, что он открывает, есть действие Логоса в мире… Для верующего христианина основной априорной истиной является то, что Одним и Тем же Логосом, Одной и Той же Премудростью создан мир и явлена в нем премудрая («софийная») книга – Библия. Один и Тот же логос, Одна и Та же Премудрость действуют в строе природы («естества чин») – в ее так называемых законах – и в то же время открывают этот строй, эти законы познающему разуму ученых и философов, поскольку ими руководит чистосердечное желание истины…»[xx].

«Отцы и учители Церкви всегда понимали мир, как гармоническое и органическое целое, пронизанное лучами зиждительного Логоса и Премудрости»[xxi]. Соответственно, его познание должно носить целостный характер, прежде всего реализуясь в попытках проникновения в самую суть бытия, в глубины богопознания, в глубины мистических откровений, что наиболее всего связано с опытным аскетизмом и возвышенными богословскими созерцаниями, в том числе питаемыми и непосредственным рассмотрением тварного мира («Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы» (Рим. 1, 20)), которое помогает духовному проникновению в него и дарованию откровений о мире горнем. В течение многих и многих столетий человечество в лице своих великих ветхозаветных провидцев, праотцев, пророков и праведников, мыслителей древности, а затем уже христианских подвижников и богословов старалось прежде всего проникнуть и познать этот вышний мир, мир божественных созерцаний и откровений. Бытие видимого окружающего мира гораздо меньше занимало христианской мыслителей, хотя, конечно, они не обходили его своим вниманием. При этом «святоотеческая космология строилась на платонизме, сочетая его со всеми ей современными данными геоцентрической системы мира»… Можно также видеть, что «космологические, географические и натурфилософские воззрения Аристотеля оказали несомненное влияние на мысль св. Василия»[xxii], а в рассуждениях Григория Паламы «можно без труда обнаружить заимствования то из “Тимея” и “Федра” Платона, то из Аристотелевской “Метеорологии”, “О небе” и др. трактатов естественно-научного содержания, то из “Эннеад” Плотина, то из “Шестоднева” св. Василия Великого, из Немезия Эмесского или из св. Иоанна Дамаскина»[xxiii].

Наука, эволюционизм

Стремление к познанию и осмыслению окружающего материального мира было издавна присуще человеку. С огромной силой оно проявилось в античное время, развиваясь в основном путем наблюдения и умозрения. Накопленный в эту эпоху потенциал знаний имел определяющее влияние на многие века вперед, как, например, в трудах Аристотеля, проходя через всю эпоху христианства, в том числе период творений cвятых jтцов и достигая позднего Средневековья и Нового времени. При всем том развитие рационального положительного знания в значительной мере переплеталось и умалялось псевдонаучными построениями, и «герметизм, сочетавший алхимию, медицину, астрологию, оккультную антропологию с возвышенными богословскими теориями, привлекал к себе внимание тех, кто интересовался вопросами космологии и антропологии»[xxiv]. Всё это не будет предметом рассмотрения данной работы.

«Наука есть система знаний о наблюдаемых нами явлениях действительности… она есть процесс созидания истины путем опыта и умозрения… Только знания, то есть подлинные отражения действительности, – составляют установленное, статическое содержание науки…, это знания о явлениях, то есть проявлениях жизни, природы, но не о ее сущностях (феноменах, но не ноуменах), о мире, как мы его видим, созерцаем, но не о мире как он есть сам по себе, по существу»[xxv]. Таким образом, наука призвана к исследованию материального мира во всех его формах и проявлениях путем наблюдения, опыта, рационального анализа и интуиции. По самой своей сути наука не может претендовать на познание духовных сфер бытия, вторгаться в область религиозного знания, веры. В свою очередь, знание духовных истин не может заменить собой системы научных знаний и пытаться их корректировать. Знание духовное и знание научное соотносятся друг с другом как знание внутреннего и внешнего, призваны дополнять и обогащать друг друга. «Смысл и разумная причина всего творения, корень всей твари, раздробляясь на бесчисленное множество отблесков, отражается в природе. Логосы бытия рассеяны по всей твари, продолжают, осуществляют заложенное в мире божественное повеление производить, творить, умножать и растить… Человек своим логосом, т.е. посеянным в нем разумным началом, соотносительным рассеянным в мире логосам, может постигать смыслы вещей и событий, а через это приближаться и к Логосу предвечному и познавать Бога»[xxvi]. Исходя из понимания относительной автономности религиозного и научного знания, не кажется чем-то необычным и роковым факт их раннего расхождения, «культурного дуализма» в истории, который наметился уже с позднего Средневековья и быстро нарастал в последующем[xxvii]. Само по себе это представляло, скорее всего, естественную закономерность. Трагедия же заключалась в том, что при этом возобладало мнение о самодостаточности разума, рационального мышления, развивалось недоверчивое и даже враждебное отношение к вере и Церкви. Последнее основывалось отчасти на неприятии ряда архаичных научных данных, взятых западной Церковью из прошлого и необоснованно ею догматизированных. Но, справедливо не приемля это, наука в лице её отдельных представителей дерзала ставить под сомнение и духовные истины, уже ей неподвластные. Стремясь оградиться от этого, Церковь начинала преследовать вольнодумствующих учёных, защищая не только догматы веры, но несправедливо вторгаясь и в область научного знания. Это прискорбное противостояние веры и науки, создаваемое людьми, не осознающими разности сфер и границ их компетенции, рано обозначившееся в истории и принимавшее порой гипертрофированные формы, не преодолено и поныне.

В мировом универсуме совершенно особое и первостепенное место занимает феномен жизни, огромный мир живых существ в необозримом богатстве его проявлений. Недаром творению этого живого мира, включая человека, посвящена бóльшая и наиболее подробная часть 1-ой главы и часть 2-ой главы Книги Бытия. Как никогда часто повторяются здесь слова радостного благословения: «И увидел Бог, что это хорошо». И приведены были к человеку все животные полевые и все птицы небесные для того, чтобы человек узнал их во всем многообразии и подробностях. И вот уже многие и многие поколения естествоиспытателей трудятся над этим, начиная с древности, но особенного расцвета такая работа достигла в последние столетия. Ее развитие идет по возрастающей небывалыми темпами, накоплена необозримая по объему информация, непрерывно обновляемая, пополняемая, исправляемая, и, вместе с тем, неизведанное в море жизни кажется неисчерпаемым. Именно здесь постоянно приходится удостоверяться, насколько необозрима свобода, данная тварному естеству. Чтобы обозреть и понять состав и закономерности кипения жизни, нужна адекватная (хотя бы в отдалённом приближении) свобода творчества и глубина мысли. Накапливая и анализируя огромное количество фактов, наука пришла к одному из самых фундаментальных положений, обобщающих существо жизни – к выявлению закономерности непрерывного развития, изменения живого мира во времени, выражающегося в появлении и исчезновении (вымирании) как отдельных форм, так и целых жизненных формаций (экосистем, биоценозов), преемственно сменяющих друг друга. При этом новые формы живых существ, появляющиеся на арене жизни, выходят из недр их прежних группировок, порождаются ими в чреде преемственных поколений, и их родство и родственные связи нередко можно отчетливо проследить, опираясь на разнообразные научные методики. Изучением закономерностей изменений отдельных форм живых организмов и целых биот Земли во времени, простирающемся на миллионы и миллиарды лет, занимается наука эволюционная биология, опирающаяся на комплекс таких дисциплин, как палеонтология, сравнительная морфология и эмбриология, экология, биогеография, а теперь еще и на молекулярную генетику.

Теория эволюции есть сравнительно недавний результат научной мысли, выработанный в основном в течение двух последних столетий. Явные духовные предпосылки к ее далекому появлению в будущем, как было показано выше, содержатся в ряде смысловых моментов, проступающих в первых главах Книги Бытия: принципе свободы, дарованной творению, этапности созидания мира и восхождении его при этом от менее совершенного к более совершенному. По мысли св. Василия Великого, сила первоначальных повелений Божиих осталась в мире и на последующие времена: «Ибо тогдашний глагол и первое оное повеление сделались как бы естественным некоторым законом и остались в земле и на последующие времена, сообщая ей силу рождать и приносить плоды… Теперь повелевает произойти начаткам каждой породы, и как бы некоторым семенам естества, а множество живых творений сокрыто в последующем преемстве, когда нужно им будет расти и множиться»[xxviii]. У св. Григория Паламы использовано понятие потенциального бытия: «Бог сотворил землю не совершенно пустою и не без всех промежуточных составных частей. Ибо земля была смешана с водою, и обе эти стихии, как и воздух, были с зачатками (букв.: беременны) разных видов животных и растений… Таким образом, стало быть, Бог сотворил вначале небо и землю, как нечто всеобъемлющее, содержащие в себе все возможности»[xxix]. В этих ярких высказываниях святые отцы, конечно, не проповедовали эволюционное учение, а скорее имели в виду преемство в развитии поколений одних и тех же видов живых существ, но за этим нельзя не видеть и возможности пророческих прозрений более глубоких и масштабных бытийных процессов. В этом отношении особенно определённо звучит высказывание блаженного Августина: «Я думаю, что Бог вначале сотворил сразу все существа, одних действительно, других в их первоосновах… Подобно тому, как в зерне невидимо содержится всё, что должно со временем развиваться в дерево, так следует нам представлять себе, что и мир, когда Бог сотворил все вещи, содержал в себе все вещи, которые земля произвела, как возможности и как причины, прежде чем они развились во времени такими, какими мы их знаем»[xxx].

В Священном Писании совершенно явно проведена линия восхождения процесса творения от низших форм к высшим, увенчивающаяся творением человека. «Последним после растений и животных устроен человек, так что природа каким-то путем последовательно восходила к совершенству»[xxxi]. Принцип необозримой свободы, заложенный в таинстве творения, сочетающийся и переплетающийся с детерминирующим влиянием принципа необходимости, оживотворяемые незримыми энергиями Божьими, создали этот удивительный восходящий вверх путь, пронизывающий мировое бытие. Творение человека венчает созидание мироздания, заканчивая стержневую линию его развития. На языке науки это означает завершение в основном эволюции органического мира. Согласно с этим и независимо ряд ученых древности и нового времени от Аристотеля до Ш. Бонне, И. Канта, К. Бэра и Н. Данилевского справедливо усматривали в порядке природы принцип всеобщей линейной восходящей взаимосвязи и телеологичности (целеполагания)[xxxii]. С другой стороны, современный эволюционизм бездоказательно отвергает этот столь явно проявляющийся в природе принцип[xxxiii], очевидно, из-за его связи с обоснованиями теологического порядка, не имеющими какого-либо научно-рационального объяснения.

Выше упоминалось, что Священное Писание и высказывания святых отцов указывали на значительную близость человека к животному миру, творения его из единого с ними «праха земного». Поэтому нет ничего крамольного в утверждении наукой эволюционного родства телесной природы человека и млекопитающих в лице высших представителей этой группы – человекообразных семейства Hominidae. Отнесение человека к животным было сделано еще в XVIII веке родоначальником современной биологической классификации К. Линнеем. Далее, уже в эволюционном ключе, сближение человека с животными было подробно развито в труде Ч. Дарвина «Происхождение человека и половой отбор», производившего его от древних антропоморфных гоминид (1871)[xxxiv]. «Человек произошел от обезьяны» – эта формулировка грубовато-прямолинейна, но реально отражает научный взгляд на проблему, который анализирует только телесную сторону человеческого естества. С этой точки зрения данный вывод вполне закономерен и не может быть иным. Но здесь же, как нигде более, наука выявляет свою ограниченность, невозможность в принципе отразить всю полноту явления, что, в частности, можно видеть и у Ч. Дарвина («…духовные способности человека и низших животных не отличаются друг от друга по качеству, хотя и резко отличны по степени»[xxxv]). Верно определяя и описывая природно-животную сторону природы человека, она не может постичь главного, что лежит в основе его сущности – его богоподобия, того, что ставит человека неизмеримо выше всего прочего тварного мира. «Подлинное величие человека не в его бесспорном родстве со вселенной, а в его причастности Божественной полноте, в сокрытой в нём тайне “образа” и “подобия”»[xxxvi], «человеку дано быть выше ангела…»[xxxvii]. Своим физическим естеством человек вышел из среды древних человекообразных существ («из праха земного»), целый ряд которых уже стал известен науке, восприняв в видоизменённом виде многие их телесные особенности, но главное в его творении совершилось незримым дарованием ему образа и подобия Божия. Последнее никак не может быть исследовано научно, так же как и весь прочий бесчисленный сонм деяний Божьих, и проявляется лишь в откровении, воспринимаемом очами веры.

Говоря об эволюции органического мира, нельзя не вспомнить о личности Ч. Дарвина, в наибольшей степени потрудившегося для воздвижения оснований современной эволюционной теории, личности, о значении которой уже более 150 лет не прекращаются горячие дискуссии. Для одних он непререкаемый столп естествознания, для других – автор теории, опасной для естествознания[xxxviii], «несостоятельной с положительно научной и с философской точки зрения»[xxxix], для третьих – кощунник и богоборец. Разбираясь в этих мнениях, необходимо подчеркнуть, что Ч. Дарвин был прежде всего ученым-естествоиспытателем, и правота его построений может быть правильно оценена только с научной точки зрения. Практическая работа его огромна, теоретическое осмысление фактов масштабно и глубоко, многие положения его системообразующей теории вошли в фундамент не только современного эволюционизма и всей биологии[xl], но имеют и более широкое применение[xli]. Помимо науки, его заслуги были видны современникам и в другом: «В то время как многие прямолинейные умы старались свести к утилитарным основам человеческую эстетику в интересах позитивно-научного мировоззрения, величайший в нашем веке представитель этого самого мировоззрения показал независимость эстетического мотива от утилитарных целей даже в животном царстве и чрез это впервые положительно обосновал истинно идеальную эстетику. Этой неотъемлемой заслуги достаточно было бы, чтобы обессмертить имя Дарвина, если бы он даже не был автором теории происхождения видов путем естественного подбора, – теории, точно определившей и подробно проследившей один из важнейших материальных факторов мирового процесса»[xlii]. Святитель Лука приводит следующую выдержку из религиозных размышлений Ч. Дарвина: «В своем не менее знаменитом труде “Происхождение человека и половой отбор” он говорит: “На меня… производит гораздо более сильное впечатление другой источник, убеждающий в существовании Бога и исходящий не от чувства, но от разума. Такое убеждение возникает вследствие чрезмерной трудности и даже невозможности рассматривать безграничную и чудесную вселенную вместе с человеком, обладающим даром обсуждать прошедшее и думать о будущем, как результат слепого случая или необходимости. Когда я над эти размышляю, я чувствую себя принужденным признать Первопричину, которая обладает в известной мере человеческим интеллектом, и я вполне заслуживаю названия теиста, то есть верующего в Бога”»[xliii]. Будучи в молодости искренне верующим христианином, Дарвин впоследствии отошел от веры, в чем откровенно признавался. В более поздний период жизни его миросозерцание колебалось, более склоняясь к агностицизму. «В самые крайние моменты колебания я никогда не был атеистом в том смысле, чтобы отрицать существование Бога. В общем, хотя и не всегда, мне кажется (и чем старше становлюсь, тем чаще мне это кажется), что слово агностик правильнее всего выражало бы мое душевное состояние»[xliv].  

За долгое последующее время после опубликования трудов Ч. Дарвина биология развивалась необычайно быстрыми темпами. Было накоплено огромное количество новых фактов, родились новые направления – экология, генетика, биология развития и другие, которые внесли немало корректив в прежние представления и дали, вместе с палеонтологией и систематикой, свой материал для нового синтеза эволюционных идей[xlv]. Появилось также немало теорий, которые значительно видоизменяли или даже отвергали дарвинизм, предлагая своё видение эволюционного процесса[xlvi]. Наряду с этими чисто научными спорами, порой очень острыми, но правомерными, вокруг теории Ч. Дарвина образовалось обширное дискуссионное поле иной, социально-идеологической направленности, созданию которого, к сожалению, способствовали и некоторые из серьёзных ученых (например, Э. Геккель в Германии, К.А. Тимирязев в России), излишне увлекавшиеся натурфилософией и популяризаторством. «В России дарвинизм нашел свою вторую родину» во многом благодаря резко возросшей напряжённости в духовной и социально-политической сферах того времени[xlvii]. Его влияние практически сразу вышло далеко за пределы академических кругов и, к сожалению, приобрело во многом искажённое, вульгарно-популяризованное обличье (Д. И. Писарев и другие) («В чем же заключается “дарвинизм” нового рода? Глотай других, чтобы тебя не проглотили»[xlviii]). Именно в этом «социальном» виде он воспринимался большинством общества, образованная часть которого всё более склонялась к нигилизму и атеизму. «В полной мере оценили значение дарвинизма как мировоззрения основоположники марксизма-ленинизма»[xlix] и, конечно, активно использовали его для развития и пропаганды своей богоборческой идеологии. Соответственно, далее его ввели составной частью в советскую идеологическую систему, закрепив в такой форме на десятилетия. В том же искажённом неподобающем виде эволюционные идеи доходили и до людей противоположного настроя, духовно-консервативных, церковных и, конечно, воспринимались ими отрицательно. Вероятно, именно этой причиной можно объяснить нелицеприятные высказывания святых XIX–XX веков Варсонофия Оптинского, Иоанна Кронштадского, Феофана Затворника, святителя Луки (Войно-Ясенецкого) о дарвинизме и эволюционизме[l]. При этом данные явления оценивались ими исключительно как элементы богоборчества и атеистической пропаганды в обществе. Но если смотреть внимательнее, то можно найти у них и более положительные мнения, прежде всего у святителя Луки, который, будучи известным врачом, был ближе к естествознанию, вникал в его идеи глубже и писал следующее: «Дарвинизм пытаются противопоставить религии. На наш взгляд, каждому мыслящему человеку должно быть ясным, что никакая теория происхождения видов, если только она не противоречит здравому смыслу, не может противоречить Библии, так как в Библии излагается лишь принципиальная сторона вопроса о происхождении человека, а именно, что Бог завершает творение мира созданием человека. Библия говорит, что человек – это венец создания, образ и подобие Самого Бога. Она утверждает, что человек (по своему строению тела) состоит из земли, а по духу своему божественному душа человека – это “дыхание Божества”. О том как появились все виды на земле и как долго продолжался процесс их развития, а также о самом процессе создания человека Библия ничего не говорит, потому что это уже сфера науки, но не религии. Поэтому дарвинизм, совершенно независимо от того, истинен он или неистинен, как естественнонаучная теория, не может быть противопоставлен религии»[li].

Креационизм

Вышеприведённые высказывания святителя Луки, направленные против «научного» атеизма, важны также как однозначно опровергающие и ложные мнения современных «мыслителей», пытающихся опровергнуть данные науки, особенно эволюционную теорию, опираясь на Священное Писание и высказывания святых отцов Церкви. Таких авторов много, их число увеличивается, так же как и число их публикаций – статей, книг, материалов в Интернете и выступлений в СМИ. Всё это уже невозможно обозреть, но стоит остановиться на немногих ярких примерах, ясно показывающих общую направленность. Из таковых можно, например, взять публикации иеромонаха Серафима (Роуза) «Православный взгляд на эволюцию» (1997), «Православное понимание Книги Бытия» (1998) и учебник «Общая биология. Учебник для 10–11 классов общеобразовательных учреждений с преподаванием биологии на православной основе» С.Ю. Вертьянова (Вальшина) (2005)[lii],[liii],[liv] (имеются и последующие издания этих авторов). Уже из названий данных трудов видно, что авторы не осознают их абсурдности. Православный взгляд на эволюцию – может ли такое в принципе быть? Ведь существо православной христианской веры относится к сфере религиозной, духовной, а понятие эволюции принадлежит области науки, исследующей бытие материального мира. К ведению последней относится и понятие «общая биология», являющееся разделом науки биологии, посвящённой изучению жизни органического мира. Какая может быть здесь православная основа, кроме как, безусловно, понимание того, что этот органический мир сотворён Богом-Творцом? Но этот принципиальный факт бытия стоит за и над рамками собственно биологии, так же как и прочих научных дисциплин. Тем не менее, к сожалению, приходится видеть, что смешение разных сфер познания, внедрение богословия в сферу науки является постоянным местом вышеуказанных публикаций и других подобного рода. Хотя и говорится, что «Бог – Творец всякой истины, и ничто подлинно истинное в Писании не может противоречить чему-либо подлинно истинному в науке»[lv], но делать какие-либо общие умозаключения из своих исследований учёным не дозволяется: «Современная наука знает только то, что наблюдает, и что может разумно вывести из наблюдений; её догадки о самом раннем творении имеют значение не большее и не меньшее, чем мифы и басни древних язычников… Никогда бы не помыслили об эволюции люди, верующие в Бога, которому поклоняются православные христиане»[lvi]. Между тем, целью науки является именно выработка общих представлений о физических (в широком смысле) закономерностях бытия тварного мира, полученных на основании анализа и обобщения множества конкретных фактов. И одной из таких всеобъемлющих закономерностей явилось открытие изменяемости, трансформации или, иначе, эволюции этого мира.

Как раз последнее, особенно эволюционная теория происхождения человека, вызывает наиболее яростные возражения антиэволюционистов. На каких же основаниях? На основаниях богословского характера или, лучше сказать, псевдобогословского, если разобраться с ними ближе. Но даже если бы богословские положения противников эволюции сами по себе были бы безупречны, то и в таком виде они не могли бы быть использованы, поскольку относятся, как уже говорилось, к осмыслению иной, духовной области бытия, а понятие эволюции – понятие научное, приложимое к описанию его внешней материально-физической стороны. Богословски можно осмыслить внутреннюю мистическую сторону этого процесса, о которой было сказано выше – именно то, что процесс мирового развития, именуемый эволюцией, созидается и движется благодатными нетварными энергиями Божьими, всеохватывающими и всепроникающими, неслиянно и нераздельно взаимодействующими с плотью творения. Казалось бы, что усилия богословов должны быть сосредоточены на осмыслении именно этой основной стороны событий, но нет – их больше занимает внешнее, им представляется, что «святоотеческое понимание Бытия также способно пролить свет на современную науку и дать некоторые советы, – как понимать факты геологии, палеонтологии и других наук, относящихся к древней истории Земли и человечества»[lvii]. Автор последнего высказывания справедливо полагает, что ключом к пониманию Книги Бытия являются толкования святых отцов Церкви, многие из которых писали на эту тему. При этом уточняется, что «мы не обязаны принимать каждое слово, написанное Отцами о Бытии; иногда они употребляли достижения науки своего времени как иллюстративный материал, а наука эта была в некоторых пунктах ошибочной»[lviii]. К сожалению, как показывают дальнейшие повествования отца Серафима, на практике это не соблюдается, и для доказательства правоты постоянно используются аргументы из арсенала архаичных и уже, безусловно, непригодных представлений об окружающем мире. Это относится к временнóй оценке продолжительности творения мира и продолжительности его существования, оценке его качественного состояния, в том числе постоянства и изменяемости видов, состояния мира до и после грехопадения.

Эти представления ведут своё начало от натурфилософии античного времени, и, например, один из наиболее авторитетных истолкователей Книги Бытия св. Василий Великий находился в этом отношении «под очевидным влиянием и Платона, и Посидония, и Аристотеля» и показал в своих беседах «большую начитанность в писателях языческой древности… Космологические, географические и натурфилософские воззрения Аристотеля оказали несомненное влияние на мысль св. Василия»[lix]. Относительно же св. Иоанна Дамаскина сказано, что «Аристотель образовал в нём мыслителя отчётливого, точного в своих понятиях и словах…, изучение Аристотелевой физики раскрыло в нём способность к наблюдениям…, могло обогатить его некоторыми сведениями о «вселенной», «о человеческой душе»… изучение Платоновой философии пробуждало великие мысли в духе Богослова Григория, Великого Василия и брата его, Нисского Пастыря»[lx]. Чётко выделяя как главное великое знание христианской веры, они с большим пиететом относились и живо воспринимали также и античное знание об окружающем мире («Нам были известны две дороги… Одна – к нашим священным храмам и к тамошним учителям; вторая, и не равного достоинства с первою, вела к наставникам наук внешних» (Св. Григорий Богослов))[lxi] и своим соприкосновением с ним подняли и утвердили его авторитет на последующие века. Несомненно, однако, что святые отцы отчётливо осознавали ограниченность античной науки и философии по отношению к познанию духовных мировых начал: «Еллинские мудрецы много рассуждали о природе, – и ни одно их учение не осталось твёрдым и непоколебимым… Они не умели сказать: в начале сотвори Бог небо и землю»[lxii]. Именно из далёкой античности, а отнюдь не из Священного Писания идут корни представлений о неизменности мира и постоянстве видов. «Идеи эволюции органического (да и не только органического) мира были Аристотелю глубоко чуждыми… Отрицание эволюционизма пронизывает всю аристотелевскую систему мира… вечный перводвигатель Аристотеля ничего не творит – он только поддерживает существующий от века космический строй»[lxiii]. Тесно переплетясь с религиозными представлениями, космологическое учение Аристотеля «в эпоху Средневековья… стало непререкаемой догмой»[lxiv] и начало представляться, особенно на Западе, составной частью христианской догматики и просуществовало в таком виде вплоть до XVIII – первой половины XIX века.

Идея неизменности природы господствовала до того времени и в науке[lxv], сочетаясь в целом с благочестивым настроением большинства учёных, которые продолжали усматривать в её строе направляющую руку Творца. Между тем, вероятно, неизбежное, хотя и неправомерное, соединение непреходящих истин христианской веры и устаревших научных представлений крайне неблагоприятно сказалось в дальнейшем, дав повод к их общему совместному отрицанию в общественном сознании и нарастанию богоборческих настроений. Представление о неизменном от века состоянии мира и отдельных элементов творения тесно связано с утверждением о кратковременности его создания (6 календарных дней-суток) и существования (7500 лет). Однако никаких реальных оснований считать так Священное Писание не содержит. Святой Василий Великий подчёркивает нераздельность понятий дня и века и необходимость более обращать внимание на уникальность, неповторимость совершаемого в течение их: «Потому Моисей главу времени назвал не первым, но единым днём, чтобы день сей по самому наименованию имел сродство с веком… Хотя Писание представляет нам многие веки, часто говоря век века и веки веков, однако в нём не перечисляются ни первый, ни второй, ни третий век, чтобы из этого были нам видны более различия состояний и разнообразных вещей, нежели ограничения, окончания и преемство веков. Ибо сказано: день Господень велик и светел (Иоил. 2, 11)… Посему назовешь ли его днём, или веком, выразишь одно и тоже понятие; скажем ли, что это день, или что это состояние, всегда он один, а не многие; наименуем ли веком, он будет единственный, а не многократный»[lxvi]. «Переводимое как день библейское (древнееврейское) слово иом есть слово-символ. Оно может означать и день, и сутки, и эпоху, и период, и момент, и вообще любой отрезок времени… Каждый космический день творения представляет собой не просто отдельный, следующий за другим акт, но содержит в себе особый тип бытия, определённую ступень развития мира, нечто специфическое, что свойственно лишь ему и означает определённую систему однотипных образований, возникших в мире»[lxvii]. Неоднократность высказываний святых отцов о мгновенности или крайней кратковременности (6 дней) актов творения выражает желание подчеркнуть чудесную природу этих актов, сосредоточить внимание на могуществе и непреложности действий Творца, которые воистину невозможно ничем измерить, «для Которого помыслить или изречь значит уже совершить дело»[lxviii], «чтобы мы уразумели вместе, что мир сотворён хотением Божиим не во времени, сказано: в начале сотвори. В означение сего древние толкователи, яснее выражая мысль, сказали: вкратце сотвори Бог, то есть вдруг и мгновенно»[lxix].

Итак, дело Божие неизмеримо, но измерение времени бытия Его твари подвластно творчеству человека, приглашённого как свидетеля и открывателя тайн Бытия.

«Его позвали всеблагие, как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель,

Он в их совет допущен был,

И заживо, как небожитель

Из чаши их бессмертье пил» (Ф. И. Тютчев).

И человек совершает это дело, измеряет длительность существования Вселенной и отдельных её этапов, которые огромны, достигая миллиардов и сотен миллионов лет. Разве это также не свидетельство всемогущества Творца? Творца, который творит в меру твари, соизмеряясь с ней любовью и долготерпением, ожидая и её отклика к соработничеству на Его творческий призыв, Творца, знающего исполнения «полноты времён» и воплощающегося для спасения твари. Издревле бытовавшие в христианском сознании ложные оценки кратковременности земного бытия не оставляли на долю твари никакой доли самостоятельности, не оценивали её возможностей, все события относя лишь к чудесной силе Творца. Также и современные «креационисты отрицают эволюцию в каком бы то ни было виде потому, что они не верят в то, что для прогрессивного развития тварного мира, в том числе и для человека, имеет какое-либо значение способ существования, действия, дела…, в полном соответствии с протестантской традицией… они рассматривают мир как фатально предопределённый, неспособный к развитию, статичный, по сути – мертвый»[lxx].

Таким образом, как богословские соображения, так и, прежде всего, результаты современной науки, которой в первую очередь дано объективно измерять времена и сроки тварного бытия, однозначно не могут подтвердить того, что «нет фактических данных, которые бы заставили нас считать, что земле более 7500 лет»[lxxi].

Ещё одно положение антиэволюционистов заключается в том, что «согласно Святым Отцам, природа того первозданного мира была совсем иной по сравнению с нашим»[lxxii], «звери ещё не терзали свою добычу…, ибо ещё не были плотоядными… но все следовали жизни лебедей, и все щипали траву на лугах»[lxxiii]. До грехопадения Адама природа была благой и нетленной, а после растлилась и подпала закону смерти и тления. Естественные науки, целиком повязанные своими наблюдениями над нынешним состоянием творения, не могут исследовать законы природы до грехопадения[lxxiv]. Но ведь явление смерти относится в том числе к разряду явлений физических, а значит, правомерно подлежит научному исследованию, так же как и исследование состояния природы до появления человека, чем занимается наука палеонтология. Последняя однозначно свидетельствует о существовании в далёком прошлом огромного числа вымерших организмов, растений и животных, нехищных и хищных, и это является непреложным фактом, а не «эволюционистской философией».

Принимая в данном случае научные доказательства как первостепенные, рассмотрим, однако, богословские аргументы антиэволюционистов и попытаемся оценить их справедливость самих по себе. Прежде всего, зададим вопрос, есть ли свидетельства в Священном Писании, ясно показывающие, что все живые существа обладали бессмертием со времени своего сотворения до грехопадения человека? Ничего подобного найти там нельзя, поскольку только человеку, созданному по образу Божию, было потенциально даровано бессмертие за его послушание Творцу. Поэтому весьма странно слышать, что и прочая тварь яко бы могла первоначально обладать божественным свойством бессмертия. «Ибо тварь уже в своем первозданном состоянии была разлучена с Богом, так как обóжение, соединение с Богом было ее целью, ее конечным завершением. Итак, первозданное блаженство не было состоянием обóжженным, но известным к нему предрасположением, совершенством твари устроенной и устремленной к своей цели»[lxxv]. Задаётся ещё вопрос: «Как это может быть, что Бог посмотрел на Свое творение после каждого Дня Творения и «видел, что оно хорошо»… Как они могли быть «хороши», если уже были смертными и растленными, вопреки Божьим планам для них?»[lxxvi]. Но «для Него прекрасно то, что совершенно по закону искусства и направлено к благопотребному концу. По сему-то Предположивший явственную цель созидаемого одобрял творимое по частям, сообразуясь со своими художественными законами, поколико оно служило к достижению конца»[lxxvii]. Разве мы можем оспаривать Творца, если нигде в Библии не указано однозначно на изначальное бессмертие живых существ, помимо первозданного человека? Нам же предлагается верить в изначальное бессмертие слонов, тигров, мышей, ящериц, лягушек, рыб, медуз, инфузорий, трав и бактерий… Как же они могли согрешить, отчего растлиться и оттого стать смертными? Понятие греха неприложимо к другой твари, кроме человека. На это цитируют: «Бог смерти не сотворил» (Прем. 1, 13), не принимая во внимание контекст, где помещена эта фраза: «Итак, хранитесь от бесполезного ропота и берегитесь от злоречия языка, ибо и тайное слово не пройдёт даром, а клевещущие уста убивают душу. Не ускоряйте смерти заблуждениями вашей жизни и не привлекайте к себе погибели делами рук ваших. Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих, ибо Он создал всё для бытия, и всё в мире спасительно, и нет пагубного яда, нет и царства ада на земле. Праведность бессмертна, а неправда причиняет смерть: нечестивые привлекли её и руками и словами, сочли её другом и исчахли, и заключили союз с нею, ибо они достойны быть её жребием». Ясно, что здесь говорится только о человеке. Также, вероятно, нельзя прямолинейно судить о питании первозданных животных лишь травою («всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому пресмыкающемуся… Я дал всю зелень травную в пищу» (Быт. 1, 30)). Есть основания считать, хотя это требует дальнейшей проверки, что синодальный перевод на русский язык данного места неточен. В новом переводе Пятикнижия конец 1-й главы Книги Бытия был переведён иначе: «И сказал Бог: “Вот, даю Я вам всякую траву, приносящую семя, которая на всей земле, и всякое дерево, в котором плод дерева, приносящий семя, – вам они да будут в пищу, – и всех земных животных, и всех небесных птиц, и всех пресмыкающихся по земле, у которых живая душа, всякую зелень-траву в пищу”»[lxxviii].

Ещё одно место Библии, привлекающее особенное внимание креационистов, содержится в Книге пророка Исайи: «Тогда волк будет жить вместе с ягнёнком, и барс будет лежать вместе с козлёнком; и телёнок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицею, и детёныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда на всей святой горе моей, ибо земля будет наполнена видением Господа, как воды наполняют море» (Ис. 11, 6–9). Они полагают, что это место является описанием мира до грехопадения, состояния, к которому должен вернуться падший мир, но в действительности, как следует из контекста главы, она имеет значение эсхатологическое, повествует о пришествии Спасителя, Его суде и блаженствах будущего века. Цитированное же повествование служит, очевидно, символической иллюстрацией, изображающей его чудесный мир и покой. Тот же образный смысл можно найти у этого Пророка и далее: «Итак, вы выйдите с веселием и будете провожаемы с миром; горы и холмы будут петь перед вами песнь, и все дерева в поле рукоплескать вам. Вместо терновника вырастет кипарис; вместо крапивы возрастёт мирт; и это будет во славу Господа, в знамение вечное, несокрушимое» (Ис. 55, 12–13). Ключевым в креационистских рассуждениях является также известное место из Послания апостола Павла к Римлянам: «Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих, – потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, – в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим. 8: 19−22). Здесь им видится указание на первоначальное бессмертие твари, а затем падение ее в тление после грехопадения человека. В целом контекст главы Послания, где помещена данная выдержка, говорит прежде всего о будущем прославлении живущих во Христе не по плоти, но по духу и об освобождении (спасении) всей твари вместе с человеком. Но это освобождение, о чем уже говорилось выше, не плоско-натуралистично, а мистично: «По учению святого Максима Исповедника первый человек был призван воссоединить в себе всю совокупность тварного бытия… по самой своей природе он связан со всем миром… На пути своего соединения с Богом человек не отстраняет от себя тварного, но собирает в своей любви весь раздробленный грехом космос, чтобы был он в конце преображен благодатью»[lxxix]. Вместе с тем, действительно, некоторые святые отцы писали о первозданной земле, находящейся полностью как бы в райском состоянии и нетленности первозданной твари, о чём дано много выдержек у иеромонаха Серафима (Роуза)[lxxx],[lxxxi]. В целом же в этих высказываниях можно заметить немало разночтений и неясностей, они требуют более детального анализа.

Наряду с ними имеются высказывания других святых отцов, из которых следует прямо противоположный вывод о неизменности органического мира со времени его творения: «Итак из земли явилась сокрытая в ней душа бессловесных… А душа бессловесных одна, потому что один отличительный признак – бессловесие. Но каждое животное отличается различными свойствами. Вол стоек, осел ленив…, льву прирожденны ярость… Барс стремителен и быстр в своих нападениях… Если станешь рассматривать и самые члены животных, найдешь, что Творец не прибавил ни одного лишнего и не отнял необходимого. Плотоядным животным придал острые зубы, ибо в таких имели они нужду по роду пищи…»[lxxxii]. Св. Ефрем Сирин пишет: «…земля по Божию повелению немедленно извела гадов, зверей полевых, зверей хищных и скотов»[lxxxiii]. «Антиохийское богословие (блаженный Феодорит Кирский, его учитель Феодор Мопсуестийский) развивало положение, что в божественном плане искони было два предначертания…, а именно: настоящее положение мира и будущее, а не три, т.е. еще и райское, отличное от теперешнего и исключительно возвышенное. В настоящем положении, или «катастазисе» – изменяемость, искушение, смертность; в будущем – полнота и бессмертие… Смерть для Феодора не есть последствие греха, а природное явление… Смерть была послана в наказание за преслушание, хотя смертность искони была свойственна человеческой природе»[lxxxiv]. «…Бог, прежде сотворения мира, предопределил быть спасению человека чрез возрождение, какое имел он получить в силу воплощенного домостроительства Христова, и на сем основании подчинил Ему тварь и покорил ее тлению, так как тленным сделался человек, для которого она создана, – чтоб она каждогодно доставляла ему тленную пищу, – положив, когда обновит человека и сделает его нетленным, бессмертным и духовным, тогда вместе с ним обновит и всю тварь и сделает ее вечною и нетленною. Познай также и то, что это за прославление и светлосиянность твари будет в будущем веке? Ибо когда она обновится, то не будет опять такою же, какою была, когда была создана в начале»[lxxxv]. А св. Григорий Палама выражается о природе существ неразумных наиболее однозначно и ярко: «Душа каждого из неразумных живых существ есть жизнь тела, ею одушевлённого… Эта душа ничего другого не может видеть, кроме действия тела; поэтому при разложении тела, по необходимости распадается вместе с телом и она»[lxxxvi].

Таким образом, мнения авторитетов богословия по вопросу о первоначальном состоянии тварного мира, о рае различаются весьма значительно, что лишает позицию креационистов однозначной твёрдости. Сходные с ними в этом отношении взгляды высказывали также известные богословы, предполагая, что «начальная эпоха, райский период в жизни мира был свободен от “рабства тлению”, был прекрасен и гармоничен, а в новую эпоху он оказался уже больным»[lxxxvii]. Ряд вышеприведённых выдержек из творений святых отцов и научные данные противоречат этому. Земля никогда не была целиком объята раем: «…Рай, руками Бога насаждённый в Эдеме… – истинно божественное место, и жилище, достойное того, кто создан по образу Божию; в нем не пребывало ни одно из бессловесных существ, а один только человек – создание божественных рук»[lxxxviii]. «Писание не говорит о том, что весь мир жил по законам Эдемского сада. Скорее – наоборот. Хотя Библия не описывает прямо мир за пределами Эдемского сада, но видно, что охраняемая зона (рай – ган – garden – огражденное и защищённое место) явно противопоставлена дикой невозделанной природе. И противостояние это мыслилось довольно жестким… И только своим грехом человек сломал ограду Эдемского сада, и законы внешнего мира, законы дарвиновской биологии, хлынули в мир человека»[lxxxix]. Мир оказался болен потому, что не перешел на принципиально новую, высшую ступень своего развития, куда его должен был привести человек, в котором этот мир собран воедино как в микрокосме, по замыслу Божию, – в Царство Небесное. Этот мир остался до сих пор в своем изначальном, первозданном, «естественном» состоянии («стенает и мучится поныне»), скованный грехом человека и проявляясь с наибольшей силой в самом человеке («В человеке именно и выступает в полной силе поврежденность природы»[xc]). «Золотой век мироздания», то, что «И увидел Бог все, что Он создал, и вот хорошо весьма» (Быт. 1, 31), существовал до грехопадения человека, но не в буквальном всеобще-пасторальном виде, а потому, что соответствовал Божию замыслу. Грехопадение же воистину явилось «космической катастрофой», поскольку уже замыслу этому противоречило и воспрепятствовало обóжению мира, долженствующего совершиться через человека.

Плоды креационистского просвещения

Сочинения отца Серафима (Роуза) разобраны здесь достаточно подробно, поскольку они стали популярными в церковной среде и оказали значительное влияние на распространение креационистских идей, их положения во многом повторяются другими антиэволюционистами. Но, в конце концов, эти сочинения носят относительно частный характер, гораздо хуже, когда такого рода материалы попадают в школьные учебники, подобные «Общей биологии… на православной основе» С.Ю. Вертьянова (Вальшина) (к настоящему времени вышло уже несколько изданий). Выше разобранные псевдобогословские измышления и «опровержения» эволюционной теории составляют стержень этого сочинения. Но помимо этого, оно оказалось ещё и безграмотным в собственно биологическом отношении[xci]. Надо также отметить, что автор не одинок в своей работе над означенным учебником. В самом начале книги он указывает, что ему помогал в её создании целый ряд естествоиспытателей с учеными степенями, а второе издание вышло при активном участии и с предисловием академика Ю.П. Алтухова – известного специалиста-генетика. Кроме того, о нем имеются весьма благожелательные отзывы других учёных-биологов[xcii]. Что ж, весьма отрадно, что произошло обращение Ю.П. Алтухова к Богу. Но плохо другое – не вникая и, очевидно, не разбираясь в богословской проблематике, академик Ю.П. Алтухов и другие члены группы поддержки не замечают её подмены псевдобогословием, хулящим научное знание, не замечают недопустимости смешения сфер компетенции религии и науки. Но самое прискорбное, что они не заметили безграмотности учебника в биологическом отношении, наличия в нём массы ошибочных данных и рассуждений. В чём же возможная причина поддержки учёными псевдоучебника? Наше время – время массового неофитства, время лишь начала знакомства большинства из приходящих в Церковь с основами вероучения, время начала возрождения культуры богословия, многие вопросы в котором не разрабатывались или разрабатывались мало. Многими христианство воспринимается от противного, как истина, противостоящая опостылевшему материализму и атеизму, без вникания в детали. А истину надо поддерживать или горячо, искренне или хотя бы формально-благожелательно, сообразуясь с настроениями времени, модой, не видя, не понимая или, отчасти, стараясь не замечать неприглядной сути происходящего. Немалую роль играют, конечно, и соответствующие настроения духовных наставников. Резкая, но справедливая рецензия разбираемого «учебника» профессора МГУ О.Д. Лопиной завершается так: «Я не подам руки тому учёному, который эту чудовищную мешанину, приготовленную из отрывков научных споров, переписанных старых учебников и собственных вольных трактовок автора учебника, признает учебником, рекомендуемым для обучения российских школьников»[xciii]. Можно к этому присоединиться, упомянув, что весьма существенную долю в упомянутой мешанине составляют ещё и псевдобогословские измышления.

В 2009 году исполнилось 200 лет со дня рождения Чарльза Дарвина и 150 лет после выхода его знаменитой книги «Происхождение видов…». Эти юбилейные даты широко отмечались в научном мире. Отметили их по-своему и антиэволюционисты. Вот, например, Юрий Максимов опубликовал в газете «Радонеж» (№ 2, 2009 г.) статью «Новомученики российские и Дарвин», где последний выставляется гонителем христианства[xciv]. Ему вменяется в вину, что некоторым из новомучеников инкриминировалось неприятие теории Дарвина. Но как же он может быть виновен, если помимо него его чисто научная теория была вульгаризирована и взята на вооружение социалистами-атеистами, а потом стала одним из важных элементов официальной идеологии Советского государства, старавшегося уничтожить веру и Церковь. Повторяю, что именно против враждебной нигилистической идеологии были направлены высказывания святых XIX – начала XX века, а не против науки. Здесь снова стоит вспомнить слова святителя Луки, приведенные выше, о том, что «…дарвинизм, совершенно независимо от того, истинен он или неистинен, как естественнонаучная теория не может быть противопоставлен религии…»[xcv]. В Библии вовсе нет конкретного описания происхождения животных и человека, которое расходится с эволюционными представлением, на чем настаивает Ю. Максимов. Не могут помочь Ю. Максимову и древние святоотеческие толкования, которым «эволюционное учение столь же чуждо…, сколь и библейскому тексту…», поскольку святые отцы никак не могли быть с этим учением знакомы. Их основной заботой была проповедь о создании мира и человека Творцом, а не естественнонаучные изыскания. Вместе с тем святые отцы тонко чувствовали сложную диалектику бытия: «Должно знать, что человек и имеет общее с неодушевленными предметами, и участвует в жизни бессловесных существ, и получил мышление существ одаренных разумом…»[xcvi], «Не изумляйся, возлюбленный. Человек есть превосходнейшее из всех видимых животных…»[xcvii]. Или взять «самый простой вопрос… − вопрос о смерти» (Ю. Максимов). Снова приходится повторять, что нигде в Священном Писании нет утверждения о первоначальном отсутствии смерти в мире. Те цитаты, которые приводятся Ю. Максимовым, относятся только к человеку, его судьбе (см. выше). В остальной природе наблюдается иное: «А все изменчивое не – Бог, ибо все без изъятия, что изменчиво, по своей природе – тленно»[xcviii]. Интересен ещё тон разбираемой статьи, подаваемой как полемическая, который не оставляет надежды на положительное восприятие сторонних возражений. Все раз и навсегда определено, расставлено и оценено. Рвы вырыты, бастионы возведены – крепость неприступна. Степень противостояния поднята на предельный уровень. Несогласные с Ю. Максимовым объявляются безбожниками, идолопоклонниками, которых надо бы анафематствовать с их идолами науки и Дарвиным. Где же тут богословие? Тут скорее идеологический «конструкт»…

Обсуждаемое подводит к необходимости высказаться кратко о современной ситуации в целом, поскольку разобранные публикации являются ярким выражением креационизма, направления, претендующего выражать единственно правильную церковную точку зрения на происхождение мира и человека. Последователи его достаточно многочисленны, активны, создают свои объединения, организуют конференции и отличаются публицистической плодовитостью. Всех их объединяет, как это уже указывалось выше, стремление к буквальному толкованию Священного Писания, утверждающего создание мира в шесть календарных дней, его последующую неизменность, кратковременность существования (не более 7500 лет) и отвержение данных науки, особенно связанных с эволюционизмом, этому противоречащих. Креационисты пытаются спорить с учёными-эволюционистами с позиций «креационистской», «христоцентричной» или «христианской» науки. Наука в их понимании «должна быть служанкой богословия» и, «используя достоверные фактические данные, должна развивать лишь те рабочие гипотезы, которые не вступают в противоречие с Библией и догматическим учением Православной церкви»[xcix]. Спорить с этой позицией бесполезно по причине отсутствия у оппонентов понятий о предмете, задачах и границах науки, к которой их выкладки не имеют никакого отношения. Ведь их теоретический багаж, что ясно из сказанного выше, составлен из смеси космогонических представлений древности, неоправданно догматизированных в Средневековье, подборки современных научных фактов и гипотез, подогнанных под эти представления, и длинного ряда богословских цитат, уже собственно науки не касающихся. Между тем, ученые, не выдерживая напора невежества, пытаются полемизировать с креационистами со строго научных позиций[c], но, разумеется, безрезультатно, поскольку выступают в целом как атеисты или агностики, а для креационистов научные доводы, расходящиеся с их базовыми догмами, собственной ценности не представляют, что результируется в конце концов как разговор глухих. Если уж обращаться с апологетических или миссионерских позиций к научной среде, то по крайней мере надо понимать и уважать науку, а имеющие место, мягко говоря, неумные нападки и открытое невежество креационистов, голос которых слышен больше других, только удивляют, отталкивают, рождают неприязнь к христианству и Церкви как таковым[ci]. Это же, с другой стороны, резко осложняет принятием обществом образовательного курса «Основы православной культуры» и введение в университетскую систему специальности «теология»[cii]. Сознание современного образованного общества давно и прочно связано с наукой, что вполне закономерно и справедливо, хотя её значение нередко преувеличивается и, вместе с тем, большей частью стихийно-атеистично. Поэтому унижение или, тем более, отвержение науки, грубое смешение её с невпопад даваемыми богословскими выкладками представителями этого общества приняты не будут.

Но, пожалуй, ещё бóльшую ненависть креационистов вызывают так называемые «теистические эволюционисты», справедливо пытающиеся доказать совместимость основ христианской веры и научных представлений об эволюции Вселенной. Например, в одном из обращений Союза Православных Братств им отказывается в праве называться православными христианами, они причисляются к еретикам-арианам, как «лютые волки, не щадящие стада»[ciii]. Набор обвинений в их адрес выдвигается в целом тот же, что упоминался ранее. В заключение, означенное «Обращение» взывает к «благочестивейшим архипастырям со смиренной просьбой. – Апостольски поразите нарождающуюся ересь, тесно связанную с надвигающейся на нашу родину опасностью оккультизма и модернизма, неразрывно связанных с эволюционной мифологией». К счастью, в руководящих и богословских кругах Церкви преобладает здравое представление о природе вещей. В частности, это видно из формулировки «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви», утверждающих, что «научное и религиозное познание имеют совершенно различный характер. У них разные исходные посылки, разные цели, задачи, методы. Эти сферы могут соприкасаться, пересекаться, но не противоборствовать одна с другой. Ибо, с одной стороны, в естествознании нет теорий атеистических и религиозных, но есть теории более или менее истинные. С другой – религия не занимается вопросами устройства материи. М.В. Ломоносов справедливо писал: наука и религия “в распрю прийти не могут… разве кто из некоторого тщеславия и показания своего мудрования на них вражду восклеплет”. Эту же мысль выразил святитель Московский Филарет: “Вера Христова не во вражде с истинным знанием, потому что не в союзе с невежеством”. Следует отметить и некорректность противопоставления религии и так называемого научного мировоззрения»[civ]. В ином месте говорится так: «…религиозное мировоззрение, в частности православное, в принципе не может иметь противоречий с естественными науками, поскольку оно не включает в себя ни их законы, ни теории, ни конкретные “детали” знания материального мира… Конечно, признание бытия Бога не исключает и эволюционного развития мира. Напротив, если бы таковое было, то лишь бытие Бога и могло бы разумно объяснить его»[cv].

В чём же причина появления и распространения современного креационизма в нашей стране, который, по сути, присвоил сие название безосновательно, играя на противопоставлении своего теизма и атеизма науки и забывая, что многие учёные, в том числе естествоиспытатели, были и остаются христианами, искренне верящими в творение мира Богом, и многие богословы с уважением и вниманием относились и относятся к широкому спектру научных достижений? Основные мотивы деятельности и пафос активности современных креационистов представляются иррациональными, как некий духовный соблазн. Но есть, конечно, в основе этого явления и серьёзная историческая составляющая, заключающаяся в богословской неразработанности многих проблем в дореволюционное время с его острыми духовными противостояниями, которые тем более не могли быть свободно обсуждаемы во время длительного духовного обморока советского периода. В отношении материалистической идеологии последнего, наверное, и проявляется в значительной мере запоздалая неуклюжая реакция креационизма. В постсоветское время христианское сознание в России большей частью оказалось неготовым к адекватному пониманию и оценке многих сторон современности. В отношении науки, в частности эволюционной проблематики, легче всего было поспешно пойти по поверхностному, конфронтационному пути её восприятия как оставшегося «форпоста атеизма и материалистического мракобесия». Благо, что тут же ко времени подоспели переводы легко воспринимаемых книжечек протестантских авторов, подающих товар в заманчивом облике «христианской науки» и подыгрывающих тому же настроению.

«В российском варианте креационизм приобретает в среде неспециалистов формы, до которых не додумались даже протестанты… Как это чаще всего случается, в результате попытки совместить и скрестить несовместимое рождается монстр… подобная тенденция, еще более усугубившись за счет столь свойственного нам максимализма, начинает порождать недоверие и нелюбовь не только к науке и собственно разуму, но и ко всему окружающему нас миру, к которому разум и наука обращены»[cvi]. Креационистами сконструирован новый идеологический продукт с религиозным содержанием. К характерным чертам такого рода явлений относятся пафосный фундаментализм, упрощенность трактовок, следование букве, произвольное использование авторитетов. По внутренней сути он примыкает к разряду течений маргинального характера, которые призывают бороться с ИНН и паспортами, канонизировать сомнительных исторических персонажей и т.п. Простота привлекательна, но это не та простота, «где ангелов со сто», – она имеет ложную начинку, обманчивую и заразительную. Она может легче привлекать души молодые, неискушенные. И привлекает, и навязывается… Многотысячными тиражами издаются «учебники», имеющие широкое применение в православных учебных заведениях. Страшно представить, что поколение за поколением могут по ним «учиться познавать мир Божий»… Воистину, «…кто соблазнит одного из малых сих…» (Мф. 18, 6). Если такие взгляды на предмет будут преобладать и все больше распространяться, несмотря на наличие взвешенных направляющих положений «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви», то будущее видится неприглядным. Что ж, с таким багажом пойдут преподавать «Основы православной культуры» или развивать теологию в университетах? Это было бы позором и дискредитацией православной веры и Церкви. Отношение с научными кругами и сферой образования уже испорчено, введение «Основ» встречает противодействие, в частности, из-за того, что видно стремление креационистской «теологии» внедряться со своими корректировками в сферы их компетенции.

«Толкование первых глав Книги Бытия представляет особенные затруднения для испытующей мысли»[cvii]. Несомненно, это высказывание будет оставаться актуальным и далее. Представляется, что тема творения, становления и развития мира, волновавшая умы в течение многих столетий, может быть, становится особенно важной в наше время – время необыкновенного развития естествознания, пытающегося проникнуть в тайны бытия. Но одному ему эти тайны недоступны. Решающее слово здесь должно принадлежать богословию, но богословию истинному, твёрдо следующему верному смыслу Слова Божия, любящему творение Божие и мысль человеческую, исследующему его также и путём научных изысканий. Первое проникает в глубинные Божественные основы мироздания, второе – открывает, описывает, анализирует бесконечное разнообразие форм, процессов и закономерностей его телесного бытия. Только на путях доброго взаимодействия знания внутреннего и внешнего возможен успех всеобъемлющего, насколько это дано человеку, познания Бытия, Богопознания. Осмысление проблем Бытия мироздания чрезвычайно важно для Церкви, как, прежде всего, в плане сущностном, так и в плане миссионерском. Нельзя отдавать эту тему в некомпетентные руки, профанирующие её и вводящие людей в заблуждение. Обстановка требует поднять работу на более высокий, активный, ответственный уровень, объединяя усилия разных специалистов – богословов, филологов, исследующих более точный смысл и дающих более точный перевод Священного Писания и святоотеческих творений, миссионеров, естествоиспытателей, педагогов. В результате было бы крайне важно иметь мнение по затрагиваемой проблеме ответственной церковной комиссии, имеющей необходимые полномочия и могущей донести свои выводы до как можно более широкой аудитории. Впрочем, определённый ряд суждений, судя по материалам «Основ социальной концепции», может быть вынесен для широкого распространения уже сейчас, для скорейшего ограждения народа Божия, особенно юных учащихся, от внедрения недобросовестной проповеди и нелепых «учебников», искажающих Слово Божие и возводящих клевету на исследователей мироздания.

Закончу уже изрядно растянувшуюся статью известным высказыванием М.В. Ломоносова: «Создатель дал роду человеческому две книги. В одной показал Свое величество, в другой – Свою волю. Первая – видимый сей мир, Им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его здания, признал Божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая книга – Священное Писание. В ней показано Создателево благоволение к нашему спасению. В сих пророческих и апостольских боговдохновенных книгах истолкователи и изъяснители суть великие церковные учителя. А в оной книге сложения видимого мира сего физики, математики, астрономы и прочие изъяснители божественных в натуру влиянных действий суть таковы, каковы в оной книге пророки, Апостолы и церковные учители. Не здраво рассудителен математик, ежели он хочет Божескую волю вымерять циркулем. Таков же и богословия учитель, если он думает, что по Псалтыре научиться можно астрономии или химии… Обои обще удостоверяют нас не токмо о бытии Божием, но и о несказанных к нам Его благодеяниях. Грех всевать между ними плевелы и раздоры».

Благодарности

Автор благодарен протоирею Владимиру Воробьеву за прочтение первоначальной версии рукописи и её одобрение, протоиерею Александру Щелкачеву за труд по её подробному рецензированию и написанию отзыва, а также Н.С. Серебрякову за советы и помощь.