Мученик Севастиан, которого литургически чествует сегодня Церковь, является одним из пострадавших за Христа вместе с мученицей Фотиной (память — 20 марта по старому стилю)[1]. Немногочисленные сведения о Севастиане содержатся в Житии святой Фотинии, древнейшая сохранившаяся версия которого относится примерно к X - XI веку[2]. Поэтому стоит сказать несколько слов собственно об этом источнике в целом, а затем перейти к более подробному рассмотрению содержащихся в нем данных о Севастиане.
По утверждению российского исследователя разных редакций Жития Фотины В.В. Латышева, содержание изданных им в «Палестинском сборнике» житийных версий, а также изданной ранее в «Царской минее»[3], «сходны между собою в фактическом отношении, но заключают в себе столько мелких различий в фактах и настолько несходны по языку и изложению, что исключается всякая возможность считать какое-нибудь из них основанным непосредственно на другом. Кроме того, можно сказать с уверенностью, что ни одно из рассматриваемых сказаний нельзя считать первоначальным, оригинальным»[4].
Сложно сказать определенно, когда и при каких обстоятельствах сложилось и было впервые письменно зафиксировано предание о Фотине и пострадавших с ней христианах. Что касается текста Жития, то в нем содержится ряд деталей, позволяющих датировать самые ранние, вероятно, письменные варианты сказания о рассматриваемых мучениках.
В Житии Севастиан и Виктор изображаются как должностные лица примерно одного уровня[6]; однако термины, которые описывают их, отражают уже практику византийского периода, когда стратилатами называли главнокомандующих разных родов войск (например, конницы), часто имевших и гражданские полномочия, а дуксами назывались особые полководцы, командовавшие приграничными территориями. Все это указывает на имперскую административную систему в том ее виде, в каком она сложилась не в I, а примерно в IV - V веках. Кроме того, о времени происхождения если не всего сказания о мучениках, то по крайней мере каких-то его частей, впоследствии объединенных в единое повествование, свидетельствует упоминание о войнах Византийской империи с аварами в VI - VII веках[7].
Теперь обратимся к самому житию и к сведениям о святом Севастиане. Сразу надо сказать, что в дальнейшем рассуждении автор опирается и приводит цитаты из версии Жития, содержащейся в Венской рукописи[8], так как она является на сегодняшний день самой древней и одновременно самой объемной по содержанию.
В Житии сообщается о том, что Севастиан был назначен императором Нероном наместником Италии (он называется то дуксом, то игемоном). А «стратилатом», то есть полководцем одного из итальянских легионов (что, скорее всего, имел в виду автор данной версии Жития) был в то время поставлен сын святой Фотины, Виктор. Перед отбытием на новое место службы Севастиан получил от императора особое указание относительно христиан: разыскивать их, судить и придавать казни. Агиограф так характеризует Севастиана: «По религии Эллин и ревностный идолопоклонник, но не жестокий по убеждениям и не беспощадный гонитель; он быстро прозревал ожидаемую пользу, в высокой степени обладал мудростью и быстротою ума и умел легче отделять хорошее от дурного, чем упорно и неумолимо проводить свои взгляды»[9]. Этой характеристикой автор Жития предваряет сцену обращения Севастиана, подчеркивая те личностные черты, которые должны были способствовать принятию им христианской веры.
Затем описывается встреча Севастиана с Виктором, в ходе разговора с которым игемон обращается ко Христу. При этом описание этого случая очень сходно с обращением апостола Павла: то же явление ослепительного света, то же состояние «исступления», которым сопровождается обращение, то же поражение слепотой на несколько дней, то же исцеление от слепоты в результате принятия крещения[10] (ср. Деян 9:3-12). Такая параллель вполне понятна — агиограф представляет Севастиана как своего рода «второго Павла», потому как Севастиан, хотя и не участвовал в гонениях на христиан, однако должен был начать их преследовать; более того, он попытался склонить к этому и Виктора, показывая последнему огромную выгоду от конфискации имущества христиан, возможность выслужиться перед императором и прочее.
Но сценой обращения более-менее правдоподобный рассказ о Севастиане (как, впрочем, и о других мучениках) практически заканчивается. Далее агиограф приводят совершенно невероятные описания пыток и истязаний, после которых мученики остаются либо невредимыми, либо чуть живые снова получают полное исцеление от ангела или самого Спасителя. Опять воспроизводятся стандартные для многих житийных легенд детали (часто с содержанием мифологических элементов): попытки нанести увечья (в данном случае раздробить молотами кисти рук, отрубить конечности), что совершенно не удается экзекуторам, ибо благодаря силе Христовой «на глазах у всех оставались невредимыми, имея руки и пальцы целыми, как будто не испытавшими ни единого удара»[11] и «железо совсем не вредило ее рук, как бы скованных из стали, так что хотя трое палачей наносили с размаха по семи ударов топором, однако на руках не видно было никаких повреждений»[12]. После этого палачами была предпринята попытка отравить мучеников ядом и сжечь их в докрасна разожженной печи, но все было безрезультатно. Кстати, последний из указанных элементов сверхъестественной помощи и защиты, особенно часто встречающийся в житиях, может служить в какой-то мере ключом к богословскому пониманию всех перечисленных чудес, произошедших со святыми. Автор Жития проводит параллель с чудесным избавлением из растопленной печи трех мужей Седраха, Мисаха и Авденаго, осужденных царем Навуходоносором на казнь, как об этом рассказывается в Дан 3[13]. Окончательный смысл этого ветхозаветного мидраша остается предметом горячих дискуссий среди библеистов, однако в нем можно увидеть наличие двух идей: идеи божественного присутствия в жизни, страданиях и гибели верных Закону иудеев и пророчества о грядущем воскресении праведников (в первую очередь мученически погибших), символом которого и должно было послужить божественное избавление от гибели в огне (читай — гибели нечестивцев-язычников и отступников-иудеев)[14]. Скорее всего, автор Жития имел в виду те же идеи, что подтверждается и в речах святых мучеников[15].
[1] См. Архиепископ Сергий (Спасский). Полный Месяцеслов Востока в 3-х томах. Т. 3. М., 1997. С. 87; здесь автор показывает маловероятность тождества Севастиана с одноименным римским мучеником, воспоминаемым 18 декабря по старому стилю.
[2] В.В.Латышев. Сборник Палестинской и Сирийской агиологии. Выпуск 2. Т. 60. СПб., 1914 г. С. VIII-IX. - http://www.krotov.info/acts/11/2/fotina.htm
[3] Краткая версия жития, хотя несколько более подробная, чем проложные житийные заметки о святой Фотине, находящиеся в той минее за февраль и март месяцы, которая была издана В.В.Латышевым в 1911 г. по Московской рукописи № 376 и которую он называет «Царскою», согласно с предложением исследователя А.Эрхарда.
[4] Латышев. Там же, с. IХ.
[5] Латышев. Там же, с. XI
[6] Впрочем, некоторая спутанность терминологии автора Жития не позволяет точно идентифицировать, какие же должности в точности они занимали.
[7] Именно в это время авары появляются на Балканах и начинают осуществлять свои набеги на империю (см. Глава 16. Внутреннее и внешнее положение Империи во второй половине VI-VII в. - В кн.: История Византии в 3-х томах. Том 1 (интернет версия). http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000047/st024.shtml
[8] Полное название его: «Мученичество святой и славной великомученицы Фотины Самарянки и чад и сестер ее, с нею пострадавших» (далее - Мученичество).
[9] Мученичество, 10.
[10] То же, 13-15.
[11] Мученичество, 23.
[12] То же, 24.
[13] То же, 27.
[14] Обе идеи очень хорошо вписываются в контекст всей Книги Даниила, поводом к созданию которой послужили неимоверные страдания и гибель многих праведников Израиля в период гонений Антиоха Епифана и вызванного ими Маккавейского восстания.
[15] Например: «Не воображай, нечестивец, что мы обращаем внимание на эти муки: как человек, извлекши терние из ноги, вместе с ним устраняет и боль, так и мы относимся к вытягиванию из нас жил, ибо Бог наш, из праха создавши их прежде, может, вместо отнимаемых, дать нам новые жилы, крепкие и не могущие разорваться или быть вырванными» (Мученичество, 32).