Западная демократия как инструмент цивилизационной идентичности

О референдуме в Швейцарии по вопросу запрета минаретов в российских СМИ за последние несколько дней сказано много и по большей части достаточно объективно и компетентно. Большинство комментаторов видят в этом случае политической жизни маленькой, но достаточно влиятельной на международной арене альпийской страны, раскол традиционного концепта ценностей западной цивилизации, основы которых были сформулированы европейскими мыслителями еще в эпоху модерна.

Прямая демократия против европейских ценностей?

По одну сторону баррикад оказывается западный концепт демократии как вид политической системы общества, при которой единственно легитимным источником власти в государстве признается его народ, в форме прямой или непосредственной демократии, когда управление государством осуществляется народом напрямую, т.е. осуществляется непосредственное правотворчество народа. Антагонистом непосредственной демократии при этом выступают традиционные культурные и духовные основы европейской цивилизации, построенной на ценностном фундаменте общественной толерантности, прав человека, индивидуальной и религиозной свободы. Мы видим на примере недавнего швейцарского референдума, что необузданное применение политического инструмента прямой демократии в отдельно взятой европейской стране в качестве устрашающего «enfant terrible» способно разрушить или сущностно трансформировать априорные базисные ценности самой западной цивилизации. Поэтому встает закономерный вопрос: включается ли такого рода «швейцарская» демократия в западный цивилизационный проект, который американские неоконсерваторы с таким зрелищным пафосом призывали экспортировать во все без исключения государства мира, в том числе и посредством «гуманитарных интервенций»?

Или сформулируем данный вопрос иначе: может ли демократия, понимаемая как абсолютное народовластие, совершенно свободное волеизъявление народа при принятии им политических и правовых решений являться приоритетом в качестве ценности самой по себе, не связанной никакими обязательствами перед другими значимыми фундаментальными ценностями, составлящими контекст цивилизационной идентичности определенной политической системы общества?

Европа уже проходила подобный исторический урок «народной демократии» в 1933 году на выборах в Германии, когда национал-социалистам удалось убедить значительную часть немцев, что немецкий народ в качестве «völkisches Volk» (нем. «народный народ» в данном случае употребляется в шовинистическом смысле) заключает свою основную ценность в себе самом и свобода его волеизъявления в качестве политического акта не может ограничиваться какими-либо культурными, правовыми или религиозными принципами, лежащими в основе западной цивилизационной идентичности и к тому же не всегда сформулированными, как например, библейские заповеди, в «арийском» или «нордическом» этническом пространстве. Нацистская Германия являет собой, конечно же, экстремальный случай ценностного раскола западной цивилизации, преодоленный на европейском континенте в сравнительно короткие сроки — 12 лет вместо мистически узренного тысячелетнего германского рейха. Некая фарсовая реинкарнация нацистской трагедии в духе «völkisch» случилась в Европе только в конце ушедшего века в Австрии, когда праворадикальная экстремистская Австрийская Партия Свободы Хайдера получила на выборах рекордные 27% голосов и в альянсе с правоконсервативной Австрийской Народной Партией, правопреемницей довоенных австрофашистов сформировала коалиционное правительство. Последовавший за этим оглушительный политический скандал на старом континенте и политический бойкот Австрии со стороны 14 государств — старых членов ЕС, урегулировал конфликт «народной демократии» с европейскими ценностями в исключительно сжатые сроки — уже через месяц после создания «демократической» коалиции Хайдер под давлением со стороны ЕС был вынужден официально уйти в отставку с поста лидера своей партии, а позднее вообще покинуть ее ряды и создать новую партию — Альянс за будущее Австрии. Этот австрийский трагикомический казус только подтвердил поговорку, что история повторяется дважды, один раз, как трагедия, а второй — как фарс.

Но как же культорологически и политологически интерпретировать швейцарский референдум о минаретах? На первый взгляд, казалось бы, один к одному — просто следующее звено в ценностном расколе западной цивилизации, типичный выбор между западной либеральной идеей с гарантиями прав человека и религиозных свобод и неким национально ориентированным концептом «народности» предполагающим естественной иммунитет здоровой нации к вредоносным влияниям чуждой культуры. Хотя праворадикальная Швейцарская народная партия (ШНП), явившаяся инициатором данного референдума заявляет о себе именно в свете последней альтернативы и вследствие этого находит себе такую массу сочувствующих среди правого истеблишмента по всему миру, в том числе и в России, сущность швейцарского казуса с минаретами все-таки не лежит на поверхности и требует более глубокого политологического и культурологического анализа со стороны экспертного сообщества.

Швейцарские минареты в контексте борьбы цивилизаций

К сожалению, российские политические аналитики, комментируя это значимое современное событие европейской политической жизни, не увидели чрезвычайно важного обстоятельства, а именно, что запрет на строительство минаретов в Швейцарии с точки зрения швейцарского государства нельзя в чистом виде интерпретировать ни как решение в области религиозной жизни страны, ни как чисто политическое решение в рамках сложившейся политической системы Швейцарии. То, что здесь речь не идет о религиозно мотивированном преследовании мусульман как представителей исламской религиозной традиции, очевидно любому, хотя бы немного знакомому с культурой и менталитетом швейцарцев. Швейцарию нельзя обвинить в наличии религиозной нетерпимости, поскольку это государство принадлежит к числу самых секуляризованных стран Европы, у большинства населения просто отсутствует всякий интерес к религиозной жизни, считающейся уделом неуспешных в экономическом плане трудовых эмигрантов-иностранцев и родившихся в Швейцарии представителей национальных меньшинств — secondo (итал. второй) — несколько лучше интегрированных в швейцарское общество потомков эмигрантов во втором и более старших поколениях. Поэтому представитель ксенофобской ШНП не лукавит, отрицая религиозную мотивацию инициативы его партии: «Мы не против ислама, но если мусульмане строят у нас минареты, значит хотят остаться, чего мы не хотим». Минареты и сам ислам не интересны швейцарцам, если они находятся, где угодно, кроме их страны. Это для мусульман они являются религиозным символом — для швейцарцев они символ присутствия в их стране тех, кто не вызывает у них симпатии своим стремлением остаться в этой стране на большее время, чем продолжительность их трудовых контрактов: мавр сделал свое дело — мавр может уходить. Дискуссия между ШНП и мусульманами похожа на диалог глухих. «Минарет — это политический символ», — говорит депутат швейцарского парламента от ШНП Ульрих Шлюер. «Если вы мне говорите, что мы запретим все религиозные символы во всех религиозных зданиях, то для меня это не проблема. Но если вы мне говорите, что запрет коснется только мусульман, а не христиан, не евреев и не сикхов, то вот это проблема, потому что это дискриминация», — говорит глава форума за прогрессивный ислам Эльхам Манеа. Может быть для представителей исламской религии, правозащитников или специалистов-религиоведов минарет является религиозным символом, но в восприятии секуляризованных швейцарских правых — это символ исключительно политический. Большинство швейцарцев отпало от своей традиционной религии — христианства, во внерелигиозной установке они чувствуют себя уютно, и вдруг в их собственную страну является иная чуждая религиозная традиция — ислам, пугая секуляризированных бюргеров требованиями уважать мусульманские религиозные символы. Очевидно, что для швейцарцев, очень любящих путешествовать по всему миру, не возникло бы никаких проблем выразить дань требуемого уважения религиозным символам при посещении исламских стран.

Поэтому народ с наиболее ярко выраженной в Европе традицией прямой демократии воспринимает религиозные и культурные символы исламской традиции только в чисто политической плоскости и реагирует на это посредством наиболее традиционного метода и политического инструмента прямой демократии — референдума.

Но носит ли в действительности прецедент с минаретами в Швейцарии характер чисто внутриполитического решения народа в смысле исключительно внутренней суверенной проблемы швейцарского государства? Что, исламские религиозные символы всегда являлись одной из политических проблем Швейцарии с момента клятвы отцов основателей швейцарского союза на лугу Рютли в 1291 году? Парадокс заключается в том, что после референдума в конституцию страны будет внесена поправка, запрещающая именно строительство минаретов. Но ведь любой специалист по конституционному праву скажет, что это невероятный правовой нонсенс, направленный против одной религиозной традиции или, лучше сказать, мировой цивилизации. Ведь речь не идет о поправке к швейцарской конституции по традиционному вопросу государственного строительства, например, разграничению полномочий швейцарского Бунда (федерального центра) и кантонов (субъектов швейцарской Конфедерации) и даже не о вопросе религиозной политики государства, выраженной в виде общих принципов на официальным языке правовых норм, например, в «Швейцарии не допускается строительство высотных культовых зданий». Это было бы, по крайней мере, не только юридически грамотно, но и политкорректно. Но в Швейцарской конституции будет записано, что запрещены только минареты. Что это дискриминация только одного религиозного меньшинства, учитывая, что в большинстве европейских стран строительство минаретов разрешено государственными законами? Ответ на этот вопрос с точки швейцарских правых уже разобран выше. С правовой точки зрения, да, несомненно, и иски мусульманских организаций против Швейцарии уже направлены в Страсбург, в Европейский суд по правам человека, так как, по мнению большинства юристов-международников, здесь нарушены 9 и 14 статьи Европейской конвенции по правам человека, гарантирующие религиозную свободу и запрет на любые формы дискриминации.

Но как понимать данный феномен далеким от правовых коллизий политологам и политическим философам? С культурологической точки зрения вполне очевидно, что запрет минаретов в Швейцарии — это казус борьбы цивилизаций в чистом виде. Этот случай представляет собой очередной комплимент политологическому гению, уже почти как год назад почившего Сэмюэля Хантингтона, предрекавшего конфликты будущего не по национальному, а по цивилизационному признаку.

В деле швейцарских минаретов, речь идет с одной стороны, не об эмигрантах-турках или эмигрантах-арабах, но о мусульманах вообще и новая поправка в швейцарскую конституцию исходит из этой данности. В этой связи интересно отметить, что рядовые швейцарцы в быту в последнее время практически перестали идентифицировать представителей мусульманских народов по национальному признаку, вместо этого они употребляют выражения «мигранты-мусульмане» или просто «мусульмане». Так, буквально несколько дней спустя после референдума о минаретах, мне довелось беседовать с одной совершенно толерантно настроенной швейцарской женщиной, всегда выступавшей, по ее словам, за солидарность с представителями иных культур и помощь в интеграции эмигрантов в Швейцарии. Но за пару дней до референдума о минаретах с ее дочерью произошел неприятный случай, вследствие которого она отказалась принять участие в голосовании, чтобы не изменить своим прежним убеждениям. А именно, ее десятилетняя дочь, мирно игравшая на детской площадке, подверглась агрессивному нападению ее сверстника-«мусульманина», ударившего ее, по словам матери, ногой в лицо, и на вопрос: «За что?», ответившего — «Хочешь еще?». При этом политкорректная и толерантная мать особенно подчеркивала мусульманскую идентичность «малолетнего агрессора», совершенно игнорируя его национальную или социальную идентичность. Говоря об эмигрантах из стран исламского мира, швейцарцы неизменно любят подчеркивать их слабую интеграцию в общество и преимущественную занятость в сфере низкоквалифицированного труда. Такой образ эмигранта-мусульманина автоматически переносится и на отношение к их религии. Поэтому неудивительно, что ни в одном из швейцарских кантонов исламским общинам не удалось добиться статуса субъекта публичного права, т.е. официального признания в качестве религиозной организации на государственном уровне. Исламские организации имеют только статус частных союзов, которым запрещено апеллировать к нормам исламского религиозного права — шариата, в отличие, например, от совсем немногочисленной иудейской общины Швейцарии, имеющей в шести швейцарских кантонах статус субъекта государственного права.

С другой стороны, в отношении референдума о минаретах швейцарцы пока еще выступают в качестве нации, но их прямая демократия не служит высокой цели общественной солидарности всех жителей Швейцарии и качественной интеграции эмигрантов в швейцарское обществе, но является средством разделения, постоянно проживающих в этой стране людей по цивилизационному признаку. В этом смысле любопытен один из комментариев по делу о запрете швейцарских минаретов: «Мусульмане думали, что они уже стали европейцами в Швейцарии, теперь швейцарцы указали им на их подлинную идентичность».

Швейцария и глобалистский проект ЕС

Случай Швейцарии чрезвычайно интересен также в контесте взаимотношения этого государства с политическим проектом европейской интеграции, осуществлемым на основе ЕС. Швейцарская Конфедерация, постулирующая политической концепт абсолютного государственного суверенитета, с одной стороны категорически отказывается связывать себя юридическими обязательствами, направленными на передачу Евросоюзу каких-либо государственных полномочий, но с другой стороны всячески подчеркивает свою причастность и неразрывную связь с европейской и западной культурой и политическую ориентацию на ЕС.

В течение последних 15 лет Швейцария заключила двусторонние договора с ЕС, основанные на декларации швейцарским государством общих европейских цивилизационных ценностей и направленные на тесную экономическую интеграцию Швейцарии в Европейский Союз при подчеркивании особого права на политический суверенитет гельветической конфедерации как нечлена ЕС. В то время как страны-члены ЕС уже передали 70 % своих суверенных государственных полномочий Еврокомиссии, Швейцария, связанная с ЕС двусторонними договорами о глубокой культурной и экономической интеграции в совместный европейский проект, пытается выступать в качестве равноправного политического партнера европейского тяжеловеса.

Разумеется, такое равноправие не более чем иллюзия и творцы европейского единства и новой европейской идентичности прекрасно отдают себе в этом отсчет. В глобалистском европейском проекте идея абсолютного суверенитета малых государств, таких как Швейцария, всегда будет оцениваться как нечто относительное и второстепенное, навсегда утратившее свою абсолютную ценность. Но западные глобалисты не станут и отталкивать своих меньших швейцарских братьев с их концептом «народного суверенитета» и прямой демократии, придающим европейской идентичности соблазнительный колорит «цветущей сложности».

Отношение Европы к швейцарской прямой демократии

История швейцарской народной демократии, начиная с легенды о герое-патриоте Вильгельме Телле и крестьянских войн против габсбурских рыцарей, всегда носила имманентный оградительный характер, не претендуя ни на общеевропейское применение как наполеоновский или гитлеровский проекты, ни на экспансию швейцарской демократии в страны третьего мира, поскольку Швейцария в отличие от большинства европейских стран никогда не имела колоний и неизменно следовала политике нейтралитета.

Таким образом, швейцарская политическая мысль никогда не являлась конкурентом для больших европейских государств вроде Германии, Франции и Великобритании, неизменно игравших в глобальные идеологические игры, ориентированные на экспорт их «демократических» проектов на местный европейский или общемировой политический рынок. Швейцарская модель не создавала для Европы никаких проблем в прошлом и безусловно не будет представлять проблему и теперь, в ней нет ничего от претензии на альтернативный проект трансцендентного европейского экспансионизма. Это не более чем субсидиарный европейский концепт политического творчества малого народа.

Поэтому очевидно, что прямая демократия в Швецарии не будет подвергаться прямому политическому остракизму и подавляться силой со стороны архитекторов новой европейской идентичности, поскольку этот устаревшая и консервативная для современного глобализма политическая модель не конкурирует с основным европейским проектом и в то же время осуществляется в рамках «цивилизационной» демократии Запада, т.е. в рамках использования инструмента демократии для продавливания западных цивилизационных ценностей и борьбы «демократическим путем» с ценностями других цивилизаций, в данном случае с минаретами как символом исламской цивилизации.

Имманентность швейцарской прямой демократии просто еще более выраженно подчеркивает релятивистский характер западных ценностей, чем современный концепт «цивилизационной» демократии Запада, поскольку любому очевидно, что такие инструменты западной цивилизации, как прямая демократия, действуют только на ограниченной территории малых стран — нечленов ЕС, а плоды непосредственной демократии, как запрет минаретов, касаются только конкретных «враждебных» цивилизаций, т.е. изначально не имеют отношения к глобалистским моделям «общечеловеческих ценностей».

Цивилизационный релятивизм таких западных ценностей как «демократия» и «права человека» усилиями их создателей и пропагандистов не так бросается в глаза. Но, по сути, является для Запада не ценностью в себе, а всего лишь средством конституирования цивилизационной идентичности и инструментом экспансии западной цивилизации, что отражает их современное исключительно экспортное применение в политической борьбе против всех мировых цивилизаций-конкурентов Запада.