Настоящая статья обращает внимание читателя на выдающегося богослова и учёного второй половины XX века – архиепископа Михаила (Чуба) (1912–1985), который в эпоху борьбы с религией сумел не только совершить ряд важных научных открытий в области церковной истории, но и опубликовать свои работы в единственном в то время печатном издании Русской Православной Церкви – «Журнале Московской Патриархии», а также за рубежом. Преосвященный Михаил занимался палеографическим анализом славянских рукописей, хранящихся в Государственном Историческом Музее, Государственной Публичной Библиотеке (ныне – Российская Национальная Библиотека) и Библиотеке Академии Наук СССР (ныне – Библиотека РАН). Глубоко погружаясь в проблематику изучения церковных древностей и памятников христианской письменности, архиепископ Михаил опирался в своих статьях на фундаментальные исследования и новейшие открытия западноевропейских учёных. Его лекции в Ленинградской духовной академии и семинарии производили настоящую сенсацию и собирали всех учащихся и преподавателей. Его трудами был образован настоящий «островок» науки в возрождённой после Великой Отечественной войны духовной школе г.Ленинграда.

Прежде чем приступить к рассмотрению научных работ архиепископа Михаила, уместно процитировать мнение доцента А.Макаровского о курсовом сочинении тогда ещё священника Михаила Чуба, которое было представлено на соискание звания кандидата богословия в далёком 1950-м году. В частности, уважаемый рецензент с удовлетворением отмечает, что «выдающаяся личность св.Мефодия и значение его богословствования в истории восточной богословской мысли нашли в лице ст[удента] Чуба не только усердного почитателя, но и неуто­мимого упорного труженика. С примерным трудолюбием изучал он как творения св.Мефодия, так и всю доступную ему лите­ратуру, в чем ему помогло хорошее знание иностранных языков (немецкого, французского и английского). <…> Об обширности литературы, привлеченной автором в процессе его работы над темой, свидетельствует обширный список русской и, особенно, иностранной литературы, частью использованной, частью же просмотренной автором. Создается определенное убеждение, что автору известна, хотя бы по наименованию, вся литература о св.Мефодии и об его эпохе. Так, например: автор не забыл упомянуть, кажется, единственное сочинение на шведском языке о Мефодии, принадлежащее Лундбергу. Используя обширную литературу, автор не только добросовестно изучает ее, но и с научной кропотливостью корректирует замеченные им погрешности»[1].

Преподавая в Ленинградской духовной семинарии ещё до принятия епископского сана, священник Михаил Чуб читал авторские лекции, основанные на уникальном материале. В совершенстве владея иностранными языками, отец Михаил открывал не только для своих студентов, но и для преподавательской корпорации совершенно уникальные достижения западноевропейских учёных. Например, лекция «Греческие рукописи Нового Завета», прочитанная 18 ноября 1951 г. для студентов как семинарии, так и академии, в основном опирается на монографию Уильяма Хэтча «Основные Унциальные рукописи Нового Завета»[2], а также на два более ранних исследования[3]. С этой литературой молодой специалист знакомился в Библиотеке Академии Наук СССР в Ленинграде. Лекция посвящена бытованию новозаветных рукописей и снабжена многочисленными фотоснимками рукописей. Свящ. Михаил Чуб подробно описал, как осуществлялся переход от свитка к книге и от папирусного материала к пергаменту[4].

Другая не менее интересная лекция «Древнейший христианский папирус», прочитанная 21 декабря 1952 года для всех студентов семинарии и академии, представляет собой выдержки из книги Джеймса Белла и Теодора Скита «Фрагменты неизвестного Евангелия»[5]. Для отечественных богословов возрождающейся Ленинградской духовной академии и семинарии было совершенной сенсацией узнать об открытых в 1934 – 1935 гг. фрагментах рукописи, названной «Второй Папирус Эджертона» (Pap. Egerton 2). Автор лекции называет параллельные места, близкие к текстам канонических Евангелий, но подчёркивает, что фрагменты не являются выписками из канонических Евангелий. Так как эти фрагменты не имеют признаков апокрифической литературы, то могут быть поставлены в один ряд с т.н. аграфами, т.е. их можно считать частью аутентичного апостольского Предания. Свящ. Михаил не соглашается с западным исследователем и отодвигает время написания «Второго Папируса Эджертона» с середины II века к его началу и потому делает вывод: «это древнейший памятник христианской письменности из числа найденных до настоящего времени»[6].

Эта лекция впоследствии была дополнена и напечатана в «Журнале Московской Патриархии». Здесь автор сравнивает «Второй Папирус Эджертона» с тремя другими египетскими папирусами с греческими текстами и делает вывод: «Третий из числа этих папирусов обнаруживает наиболее полное сходство палеографических признаков с характером письма рассматриваемых фрагментов. На основании этого наблюдения можно утверждать, что дата появления текста фрагментов может быть помещена на грани I и II столетий. Некоторые ученые высказываются в пользу еще более ранней даты»[7]. В этой статье епископ Михаил весьма поэтично характеризует термин «аграф» в сравнении с апокрифом: «апокрифы в большей своей части были созданы, как искажение, как фальсификация церковного уче­ния, а другая часть апокрифов впоследствии в значительной мере подверглась подобным искажениям; в то же время «аграфы» – это чистое золото Священного Предания Христовой Церкви»[8].

Значение этой лекции и соответствующей расширенной публикации в «Журнале Московской Патриархии» невозможно переоценить. В эпоху масштабной систематической борьбы с религией советский человек мог познакомиться с убедительным доказательством подлинности евангельских повествований. Найденный папирус сообщает подробность о том, каким образом исцелённый Христом прокажённый заразился этой болезнью, а это обстоятельство проливает свет на то, почему Христос «строго посмотрел» на исцелённого согласно Евангелисту Марку, который, тем не менее, не поясняет причину этой строгости. Слова прокажённого «если хочешь, можешь меня очистить» говорят о том, что человек со смирением признавал свою вину в том, что заразился проказой, общаясь с прокажёнными и, тем самым, тяжко нарушая закон Моисеев. Но канонические Евангелия не сообщают эту важную предысторию, которая стала известна из найденного фрагмента папируса. Всё это говорит о параллельном существовании различных устных традиций в апостольский век: «Одни запомнили преимущественно преклонение прокаженного пред Господом и то, как Господь простер руку и коснулся исцеляемого, — об этом повествуют синоптики. Другая традиция записана автором фрагментов; ряд свидетелей чуда обратил внимание не на внешние детали и действия, а на слова, произнесенные по время исцеления, особенно в моменты, предшествовавшие исцелению. Так сохранился рассказ исцеленного от проказы о том, как он стал прокаженным»[9]. Безусловно, эти открытия давали убедительный отпор атеистической пропаганде того времени.

C 1953 г. свящ. Михаил Чуб стал преподавать в Ленинградской духовной академии. Среди его авторских лекций в хронологическом порядке следует цикл лекций для I курса «Успехи христианской проповеди в первые три века», которые были прочитаны в марте-апреле 1953 г. Отец Михаил в основном опирается на лекции проф. В.В. Болотова по истории Древней Церкви, который, в свою очередь, много заимствует из книги Адольфа фон Гарнака «Миссия и распространение христианства в первые три века». Однако ввиду того, что целью исследования проф. Болотова являлось изучение масштабов распространения христианства в различных областях Римской империи, вопрос о методах этого распространения не ставился. В этой связи свящ. Михаил Чуб предлагает своё прочтение вышеупомянутой книги Гарнака, делая «известную поправку на конфессионализм, наложивший яркий протестантский отпечаток на его труды»[10]. Главным предметом изучения для свящ. М.Чуба стала Римская Церковь. Автор подробно описывает различные формы «деятельной любви», дел милосердия и благотворительности. Причём «эти проявления любви и милосердия не ограничивались членами церковного общества, но изливались и на внешних, без различия веры и племени; особенно это имело место во времена народных бедствий»[11].

Сопоставляя сведения древних церковных авторов со свидетельствами видных деятелей языческой культуры, автор лекций приходит к важному выводу о том, что враги христианства, с одной стороны, пытались представить эту благотворительность как поощрение тунеядцев и обманщиков, а с другой стороны, пытались вырвать это «орудие пропаганды» из рук христиан. Тем не менее, «народ все больше и больше убеждался в том, что все нелепости и небылицы, распространявшиеся о христианах в первом и втором веках и изображавшие их извергами человеческого рода, являются злостной клеветой. Чем дальше шло время, тем больше изменялось отношение народной массы к христианам, а с середины III века язычники, как известно, начинают прятать христиан от преследований правительства. Уже в царствование Декия, несмотря на сильнейшие потрясения, вызванные в Церкви жестокостью и систематичностью гонения, несмотря на множество падших, можно было с уверенностью сказать, что язычество проиграло ту войну, которую оно вело с христианством, а самые проницательные пастыри и руководители Церкви предчувствовали обречённость язычества еще раньше»[12].

На II курсе Ленинградской духовной академии, также в марте-апреле 1953 г., свящ. Михаил читал курс «Христианское монашество» (Очерк возникновения и первоначального развития монашеской жизни на Востоке). Лекции построены на трудах дореволюционных богословов – П.Казанского, И.Троицкого, М.Пономарёва и др. Однако привлекались и труды на немецком языке (Н.Г. Бонвеч и К.Холл). Прослеживая путь развития как отшельнической, так и общежительной форм монашества, автор делает вывод об их духовном единстве: «по начальным мотивам и по конечным целям обе формы тождественны»; «аскетизм отшельника и аскетизм общежительного монаха, по существу, одно и то же: это жертва низшими благами ради достижения высших»[13]. При этом свящ. М.Чуб подчёркивает, что «достигшие духовного совершенства подвижники – монахи и отшельники делятся этим сокровищем с своими братьями в мире и, таким образом, осуществляют на практике две величайшие заповеди – заповедь о любви к Богу и заповедь о любви к ближнему»[14]. Таким образом, автор утверждает, что монашество в своём существе не изолирует себя от мира, но продолжает ему служить и духовно обогащать.

Позволим себе закончить эту статью отзывом о научной работе священника Михаила (Чуба) в Ленинградской духовной академии, написанным доцентом А.Макарским, который уже цитировался в начале статьи и писал следующее. «Точность применяемой цитации; стремление рассмотреть всякий вопрос наивозможно полно; осторожность и уравновешенность при высказывании собственных мнений и взглядов; строгая последовательность изложения, соединенная с четкостью мыслей; литературно правильный, точный научный язык, – все эти качества создают определенное положительное мнение об авторе, как о серьезном научном работнике»[15].

Таким образом, в священнике Михаиле (Чубе), который работал преподавателем в Ленинградской духовной академии и семинарии в начале 1950-х гг., мы можем видеть не только юного богослова, но и настоящего успешного учёного, который в стенах духовной школы находил убежище от идеологического преследования и тихую гавань, где он мог обстоятельно и скрупулёзно заниматься христианской историей, археологией и палеографией и вносить весомый вклад в развитие отечественной теологии ещё задолго до официального признания её научного статуса.