Осмысляя итоги духовного и идейного развития России в ХХ веке, нельзя не остановить внимание на Поместном Соборе Русской Православной Церкви 1988 года. Важность этого Поместного Собора обусловлена тем, что проводился он во время, когда появились предпосылки для кардинальных перемен в положении Церкви в советском государстве и обществе.

Процессы так называемой перестройки и демократизации, наряду с негативными последствиями, имели и ряд положительных. К последним можно отнести перемены в государственно-церковных отношениях. На волне проводимых в стране демократических реформ Церковь постепенно освободилась от чересчур навязчивой опеки госаппарата; получила самостоятельность в вопросах собственности, проповеди, духовного образования и просвещения, кадровой политики, установления сотрудничества с государственными и общественными организациями. В том, что это стало возможным, велико значение Поместного Собора 1988 года.

Он создал предпосылки для перемен в государственном законодательстве в отношении религии, которые и произошли в 1990 году, с принятием новых российского и союзного законов о свободе вероисповеданий. Проводимый в год тысячелетия крещения Руси Поместный Собор привлек к Русской Православной Церкви самое широкое внимание общественности не только Советского Союза, но и мировой.

Одним из главнейших деяний Собора явилось обсуждение и принятие нового устава Русской Православной Церкви, взамен устаревшего «Положения об управлении Русской Православной Церковью», принятого на Поместном Соборе 1945 года с изменениями, внесенными Архиерейским Собором 1961 года.

Важнейшие изменения претерпело управление приходами. Проведенная в 1961 году реформа приходского управления полностью отстранила духовенство от участия в хозяйственных делах приходов, создала ненормальное положение, когда вопросы материального состояния Церкви зачастую решали люди неверующие. На Поместном Соборе 1988 года последствия этой реформы были признаны отрицательными. Архиепископ Смоленский и Вяземский Кирилл отметил, что «поправки к «Положению», сделанные в 1961 году, были продиктованы не внутренними потребностями Церкви, а той сложной внешней ситуацией, в которой оказалась наша Церковь в конце 50-х – начале 60-х годов. «Реформа 1961 года» по существу оказалась несостоятельной и обратилась внутренними нестроениями в Церкви»[1]. В 1988 году духовенству была вновь возвращена возможность активного участия в финансово-хозяйственной стороне жизни приходов, что нашло отражение и в принятом на Соборе новом Уставе.

Необходимо отметить, что наряду со многими положительными изменениями в Уставе 1988 года были сохранены некоторые пункты реликтового характера, играющие, однако, весьма важную роль в жизни Церкви. Так, например, в числе требований к кандидату в Патриархи в качестве обязательного называлось, чтобы он был гражданином СССР[2].

В связи с этим в 1990 году, во время выборов нового Патриарха, не была принята к голосованию кандидатура митрополита Сурожского Антония, пользовавшегося большим авторитетом у части епископата. Причиной было именно то, что глава приходов Русской Православной Церкви в Великобритании не был гражданином СССР.

Однако в целом Собор был переломным этапом в новейшей истории Русской Православной Церкви. Были приняты решения об активизации работы в сфере духовного образования, издательской деятельности Церкви.

Важным событием явилось прославление на Поместном Соборе 1988 года целой группы новых святых, впервые за весь советский период. В лике святых были прославлены благоверный князь Димитрий Донской (1350–1380), преподобный Андрей Рублев (1360 – I-я половина XV века), преподобный Максим Грек (1470–1556), святитель Макарий Московский (1482–1563), преподобный Паисий Величковский (1722–1794), блаженная Ксения Петербургская (1732 – нач. XIX в.), святитель Игнатий Брянчанинов (1807–1967), преподобный Амвросий Оптинский (1812 – 1891), святитель Феофан Затворник (1815–1894).

До этого на Поместном Соборе 1917–1918 гг. были причислены к лику святых святители Софроний Иркутский и Иосиф Астраханский. За все же остальное время советского периода Русской Православной Церковью были прославлены только двое святых – святитель Иннокентий (Вениаминов) и Николай, архиепископ Японский. Причем важно отметить, что в обоих случаях инициатива канонизации исходила не непосредственно от Русской Православной Церкви, но шла из зарубежья. В первом случае инициатором канонизации выступил Священный Синод Православной Церкви в Америке, во втором – Собор Православной миссии в Японии. Поэтому прославление на Поместном Соборе 1988 года целой группы святых стало большим событием для Русской Православной Церкви[3]. На Поместном Соборе 1988 года, пусть и не совсем прямо, в выступлении митрополита Сурожского Антония прозвучали и слова о необходимости прославления новомучеников и исповедников ХХ века. Он сказал тогда: «Единственные люди, которые молчат о том, что только героическая верность и стойкость тысяч неизвестных людей спасла  Церковь от совершенного разрушения – это мы. И мы могли бы хоть какой-нибудь фразой в нашем Послании, не говоря о новомучениках, не употребляя таких слов, которые, может быть, оскорбят чей-то слух, указать на то, что мы благодарим Бога, что за все ХХ столетие в Русской Православной Церкви оказались свидетели веры, которые до крови, до плахи, до жизни, до муки сумели остаться верными Христу, Который искупил их и спас, и этим они прибавили к сиянию и святости в Русской Церкви»[4]. По тем временам это были смелые слова, проблему гонений на Церковь со стороны безбожной власти было принято обходить. И это был уже шаг на пути к Архиерейскому Собору 2000 года, официально прославившему новомучеников и исповедников Российских.

Официальные представители руководства Церкви в Советской России были намного более осторожны. Митрополит Коломенский и Крутицкий Ювеналий, впоследствии возглавивший Синодальную комиссию по канонизации  святых, которая подготовила к общецерковному прославлению на Архиерейском Соборе 2000 года целый сонм новомучеников и исповедников российских, по стопам Поместного Собора 1988 года  высказывался по данной проблеме в том смысле, что у Церкви с государством с началом революции 1917 года возник очень острый конфликт. Это не было столкновением мировоззрений, это было политическое столкновение, в котором при этом участвовала не вся Церковь. Большинство населения России было верующим, и многие верующие принимали активное участие в революции. Поэтому нынешнее поколение духовенства, руководство Церкви должны подойти взвешенно, осторожно к вопросу реабилитации репрессированных священнослужителей.

Митрополит Ювеналий говорил также о том, что различные религиозные и светские зарубежные пропагандистские центры как бы навязывали Русской Православной Церкви позицию, в которой просматривалась антисоветская и антипатриотическая тенденция. По его словам,  за рубежом говорили о канонизации не в том духовном смысле, какой она имела на протяжении тысячелетней истории, а в первую очередь спрашивали: будут ли канонизованы новомученики российские, то есть жертвы периода культа личности Сталина и всей советской эпохи, как это сделала зарубежная Русская Церковь. И если бы Русская Православная Церковь на том этапе сделала этот шаг, то практически чисто религиозный акт канонизации мог бы превратиться в политическую акцию, которая не разделялась бы не только атеистами[5].

Помимо официальных докладов на Поместном Соборе 1988 года прозвучали и выступления рядовых членов Собора, где говорилось о сложном положении Церкви на местах, высказывались многие критические замечания.

Особенно резким было выступление архиепископа Иркутского и Читинского Хризостома. В частности он отметил, что, на его взгляд, самыми существенными недостатками церковной жизни того времени являлись отсутствие всякой дисциплины, разобщенность архиереев, наличие большого количества покровителей у порочных священнослужителей, трудности, встававшие перед правящим архиереем, желавшим очистить свою епархию от недостойного духовенства, отсутствие у епархий должной связи с Патриархией. Он обличил финансовые злоупотребления, привыкания к богослужению, когда многие священнослужители во время службы вели себя, по образному сравнению архиепископа Хризостома, хуже, чем зрители на спектакле. В заключение он призвал: «Мы должны прислушиваться друг к другу, быть солидарными и прежде всего очистить свои ряды от тех, кто забылся, кто пренебрегает правилами приличия, кто просто ведет себя непорядочно и подло»[6].

Г.Н. Лопаев из Калининской епархии критиковал работу издательского отдела Московского Патриархата. В частности он отметил, что «в изданиях Московской Патриархии чудеса позволялись только в далекие времена. Мало того – в Минеях даже русские святые прошедших времен представлены, скорее, как строители, администраторы и в самой меньшей степени как люди, отмеченные Самим Богом, то есть чудотворцы, прозорливцы. А ведь ничто так не вдохновляет к деятельной жизни, как православная мистика»[7].

Проблемы, стоявшие перед духовной школой, обозначили в своих выступлениях ректор Ленинградской Духовной Академии протоиерей Владимир Сорокин, архиепископ Смоленский и Вяземский Кирилл.

Протоиерей Владимир в частности отметил низкий уровень многих поступавших в духовные школы абитуриентов, не имевших ничего за плечами, кроме хорошей рекомендации из своей епархии. Были такие абитуриенты, которые не умели даже толком писать по-русски, допускали грубые ошибки, не умели излагать свои мысли.

Архиепископ Кирилл критически отозвался о разрыве богословия с практической церковной жизнью, он отметил, что «выпускник духовной семинарии практически беспомощен в вопросах душепопечения, пастырства, чаще всего он не способен отвечать на те вопросы, с которыми к нему обращаются не только современные люди, но даже пожилые, находящиеся на покое»[8]. Он отметил необходимость реформирования системы богословского образования связью ее с церковной практикой, сокращением срока обучения, так как до сорока процентов времени студенты тратили на изучение одного и того же – вначале в семинарии, потом в академии[9]. Проблемы, стоявшие перед духовным образованием, отмечал и председатель Учебного Комитета при Священном Синоде, ректор Московской Духовной Академии архиепископ Дмитровский Александр.

Многие практические проблемы, стоявшие перед Церковью, затронул архиепископ Псковской и Порховский Владимир. Он говорил о проблемах в сфере строительства новых храмов, о противлении местных властей: «Нет, вы нам не портите город, село, район»[10]. Конкретным его предложением было создание архитектурного отдела или проектного бюро при Патриархии, которое бы выработало типовой проект нового храма или отдельные проекты, которые не могли бы оспорить местные власти[11]. Он говорил также о том плачевном состоянии, в котором находилась хозяйственная жизнь епархий и монастырей: «В Почаевской Лавре нет офиса, где бы иностранцы могли после дальней дороги вымыть руки. Шабский монастырь прозябает в первобытном состоянии убогой общины, которая живет непонятно какими представлениями. Я знаю, как умирал Владыка Тамбовский Михаил: у него, извините, не было в доме туалета. … нельзя, дорогие отцы и братья, продолжать так жить»[12].

Были подняты и многие другие важные вопросы внутрицерковной жизни.

Впрочем, нельзя сказать, что в адрес Поместного Собора 1988 года не было критики. Так, например, канадский ученый Д.В. Поспеловский считает, что был необходим «Собор, рассчитанный на несколько месяцев, решения которого поэтому имели бы силу подлинного соборного голоса всей Церкви, т. е. духовенства и мирян, а не одного епископата. Трех-четырехдневные соборы в лучшем случае дают лишь епископату, а вернее Патриаршему Синоду, некоторое представление о настроениях на периферии, наиболее острых проблемах – на основании нескольких десятков выступлений с мест»[13].

Однако и критик не мог не отметить в деятельности Собора целый ряд принципиальных положительных моментов. Собор 1988 года – первый Собор в Русской Православной Церкви с XVII века, не связанный с избранием Патриарха, –  не был пустой декорацией к празднованию 1000-летия. На нем при всеобщей поддержке были отменены навязанные Церкви атеистической властью в 1961-м году поправки к Положению об управлении Русской Православной Церкви, которые лишали всякой власти и епископов, и настоятелей приходов за исключением т. н. «отправления культа». Юбилейный Собор – и это крайне важно – принял новый «Устав об управлении Русской Православной Церкви», который по своему содержанию и более совершенен, и ближе к соборности, чем «сталинское» положение 1945-го г., предельно централизованное, не предусматривавшее ни церковных судов, ни периодичности Соборов, ни даже обязательности Епархиальных Советов[14].

Возвращаясь к основным принципам «Определений» Поместного Собора 1917–1918 гг. о епархиальном управлении, Поместный Собор 1988 года восстановил и такой институт, как Епархиальные Собрания. «Высшим органом, при содействии которого архиерей управляет епархией, является Епархиальное Собрание», – сказано в уставе. Епархиальное Собрание состоит из равного числа представителей клира и мирян. О Епархиальном Совете в уставе говорится, что он «образуется по благословению правящего архиерея и состоит не менее чем из четырех лиц в пресвитерском сане, половина из которых назначается архиереем, а остальные избираются Епархиальным Собранием на один год»[15]/

Можно констатировать, что Поместный Собор 1988 года проводился во время, когда Русская Православная Церковь еще жила практически по дискриминационному постановлению ВЦИК и СНК «О религиозных объединениях» от 1929 года. Внесенные в него к 1988 году изменения и дополнения также не давали Церкви возможности полноценного осуществления своего служения в государстве и обществе. Однако Собор принял решение о внесении изменений в Устав Русской Православной Церкви, которые возвращали духовенству право участвовать в распоряжении финансово-хозяйственной деятельностью приходов.

Зависимость Церкви от государства оставалась в то время прежней. И тем выше значение Собора, который хотя решил далеко не все стоявшие перед Русской Православной Церковью на данном этапе проблемы, но, сняв многие из них, стал мощнейшим стимулом к избавлению Церкви от гнета госатеизма, к развитию внутрицерковной жизни, к направленности деятельности Церкви на сотрудничество с государством и обществом, к развитию духовной стороны церковной жизни, религиозного образования и духовного просвещения.