[Рец. на:] Лавров В.М., Лобанов В.В., Лобанова И.В., Мазырин А.В. Иерархия Русской Православной церкви, патриаршество и государство в революционную эпоху. М.: «Русская панорама», 2008. 376 с. 700 экз.
Рецензируемая книга, как указано во введении к ней (С. 6), - это результат подписанных соглашений о сотрудничестве между Московской Патриархией и Российской академии наук (2003 г.) и между ИРИ РАН и ПСТГУ (2005 г.). Авторский коллектив возглавил доктор исторических наук, профессор, глава Центра истории религии и Церкви в России ИРИ РАН В. М. Лавров. Остальные члены коллектива - ученые, защитившие под руководством проф. Лаврова кандидатские диссертации.
За замысловатым названием скрывается труд, который по сути представляет авторскую историю Русской Церкви от конца XIX в. до 1930-х гг. Название книги, хотя и подобранное, видимо, как максимально точное, по мнению авторов, отражающее ее содержание, все-таки, во-первых, кажется чрезмерно искусственным и нагроможденным, а во-вторых, вызывает вопросы о хронологии «революционной эпохи»: уж слишком растянутой она получилась у авторов - от Победоносцева до Сталина.
Впрочем, нужно отметить важность самого факта состоявшегося объединения усилий ученых, занимающихся историей Русской Церкви. Автор рецензии боится ошибиться, но следует сказать, что перед нами если не самый первый, то один из первых опытов коллективного труда нескольких современных специалистов по отечественной церковной истории. При подготовке совместной книги они даже вели «жаркие споры о духовно-исторической судьбе России и Российской Церкви, о Патриархе Тихоне, Патриаршем Местоблюстителе митрополите Петре и его заместителе митрополите Сергии» (С. 7). Научно-исторические дискуссии, тем более имеющие своим результатом коллективный труд, - это всегда хорошо. Правда, в самом тексте книги результатов именно коллективных дискуссий не так много, и их массовая доля уступает результатам индивидуальных исследовательских усилий.
У читателя книги невольно возникают некоторые сложности с определением жанра, в котором она написана. Если взглянуть на структуру книги, то видно, что она состоит из отдельных очерков. В то же время сами авторы называют ее коллективной монографией (С. 7) и просто монографией (С. 172). Смешение двух крупных форм научного сочинения в авторском сознании выглядит немного странно, оно похоже на нерешительность композитора, закончившего написание большого опуса и сомневающегося, назвать ли его симфонией, кантатой или сюитой. Но, видимо, сомнения авторов рецензируемой книги относительно ее жанровой принадлежности вызваны некоторой ее концептуальной недоработанностью, ощущаемой в большей части ее разделов.
Прежде всего, имеется в виду нечеткое формулирование главной проблемы книги, касающейся вопроса о патриаршестве в Русской Церкви в конце XIX и первой трети XX вв. По сути, представленный в работе материал призван показать, как сначала велись дискуссии о восстановлении патриаршества, как оно затем было восстановлено и стало функционировать, с какими проблемами столкнулось в период становления советской государственности (иначе - в период гражданской войны или, действительно, как говорится в названии, в революционную эпоху) и позже, с 1922 г. до середины 1930-х гг. (этот период уже очень сложно назвать собственно революционной эпохой).
Естественно, что в любом преломлении вопрос о патриаршестве затрагивал и иерархию (так как до его восстановления из архиерейской среды предстояло выбрать достойнейших, сначала трех, потом одного, а после - иерархи составляли опору патриаршества, которое являлось замковым камнем иерархии), и государство (позиция царского правительства по вопросу о соборе и патриаршестве, отношение к Церкви Временного правительства, борьба с Церковью во многом в лице патриарха Тихона большевиков и так далее). Так что от пропуска слов «иерархия» и «государство» в названии рецензируемая книга не только бы не проиграла, но и выиграла.
Пожелания по поводу названия книги (у каждого читателя свои) возникают естественным образом по двум причинам: во-первых, перед нами, повторимся, коллективная монография, а значит объединение разных подходов, взглядов, хотя и под единым научным руководством; во-вторых, под одной обложкой объединены две эпохи - дореволюционная и советская. Несмотря на то, что 1917 г. перевернул Россию вверх дном, несмотря на то, что многим (большинству) из высшего духовенства, как патриарху Сергию (Страгородскому), не удалось попасть в новоявленный Ноев ковчег и переплыть в нем годы большого террора, и даже несмотря на то, что именно в 1917 г. переменился строй Русской Церкви, система ее управления - начался новый исторический этап - несмотря на все перечисленное, эта хронологическая грань является, как и любая другая, до определенной степени условной.
На арене русской церковной истории в 1920-е и 1930-е гг. - люди, в большинстве пришедшие в сферу церковного управления еще в императорскую эпоху. Самый яркий пример - это, конечно, все тот же патриарх Сергий, который четыре десятилетия был причастен (пусть и в разной степени в разные периоды) к высшему управлению Церковью. «Синодальны» по своей «закалке» и святитель Тихон и митрополит Антоний (Храповицкий), и митрополит Петр (Полянский). Понимая это, нельзя не сказать хвалебных слов в адрес авторов рецензируемой книги, которые отказались от традиционного деления на «до» и «после» и представили единое историческое полотно. Именно в «сквозных» исследованиях, в которых под одной обложкой и в едином контексте речь идет и о синодальной эпохе, и о новой патриаршей (иначе: «советской», эпохе гонений и репрессий), можно лучше всего почувствовать важность всех событий, происходивших в сфере высшего церковного управления и во взаимоотношениях Церкви и государства.
И еще один «внешний», формальный, но очень важный факт - монография преимущественно основана на текстах диссертационных исследований, выполненных под руководством проф. Лаврова. Квалификационные исследования по истории Русской Церкви (за другие области исторического и иного научного знания отвечать не решусь) часто и после защиты остаются неопубликованными, непереработанными в монографии. Как представляется, обнародование диссертации в доступной форме (желательно книжной и желательно до защиты) не менее важно для науки, чем апробация отдельных ее результатов в виде статей в ведущих научных журналах. Публикация диссертации в той или иной форме - показатель того, что она написана не только ради получения диплома кандидата или доктора наук, но является фактом науки, а не очередной пустышкой. И нельзя не приветствовать задумку авторов рецензируемой книги, которые представили в коллективной монографии результаты сразу трех диссертационных изысканий.
Как видно из обзора источников и историографии, помещенного во введении, исследователи опираются на широкий круг трудов. Монография довершает начатое в соответствующих диссертациях соавторов дело по введению в научный оборот новых источников, в частности, из фондов митрополита Арсения (Стадницкого) и Поместного собора в ГАРФ (соответственно фонды 550 и Р-3431), из ряда фондов Отдела рукописей Российской государственной библиотеки. В части монографии, написанной о. Александром Мазыриным, привлекаются архивно-следственные дела советского периода из ведомственных архивов.
Что касается предназначения книги, то, как сказано во введении, она «призвана восполнить ряд пробелов в истории (нужно понимать, в историографии. - А. М.) Русской Православной Церкви XX века и рассматривается авторами как попытка осмысления не только исторических, но и духовных процессов, определяющих судьбу нашего Отечества» (С. 17). Задача осмысления, нужно сказать, глобальная и невыполнимая менее чем на 400 страницах. Если говорить о восполнении пробелов, то с этим, бесспорно, авторы справляются.
Первый очерк-глава («Иерархия Русской Православной Церкви и реформа высшего церковного управления») историографична, аналитична и ценна именно осмыслением событий. Читатель вводится в курс полемики о проблемах русской церковной жизни и о церковном устройстве, проходившей в пореформенную эпоху и в начале XX в. Как преподаватель истории Русской Церкви не могу не отметить и практическую пользу в особенности именно этой первой главы для образовательного процесса: здесь предельно концентрированно изложены узловые проблемы рассматриваемого периода.
В первом очерке особо выделяется роль в подготовке вопроса о восстановлении патриаршества Антония (Храповицкого), что, видимо, может быть оспорено, но позволяет несколько иначе, чем в основных современных работах (например, в ставшей классической монографии С. Л. Фирсова «Русская Церковь накануне перемен»), затронуть исторический диспут о соборе на рубеже веков, взглянуть на предысторию событий 1905 г. и последующего времени. Например, используемая И. В. Лобановой, написавшей этот очерк, работа Никона (Рклицкого) об Антонии, как чисто биографическая (преимущественно не проблемно-биографическая) по характеру и предельно объемная, этого не дает. Не менее важен и сделанный в том же очерке акцент на позиции в «соборном» и «патриаршем» вопросах московских мирян (М.А. Новоселова, С.Д. Шереметьева, Ф.Д. Самарина и др.) (С. 50 - 55).
В третьем параграфе первого очерка хочется отметить как весьма ценный предпринятый автором разбор «Проекта о высшем церковном управлении», составленный Сергием (Страгородским) накануне начала работы Предсоборного совещания, летом 1912 г. По выводу, сделанному исследователем после разбора документа, «этот проект заслуживает такого пристального рассмотрения, поскольку является, по сути, основным свидетельством желания иерархии этого периода добиться проведения церковной реформы» (С. 89). Заметим: основным, но не единственным и, возможно, даже не главным. Достаточно вспомнить о знаменитом «деле» епископа Гермогена того же года, недавно обстоятельно изученном автором настоящей рецензии.
В то же время нельзя не упомянуть о некоторых возникающих у читателя вопросах и замечаниях к первому очерку. Так, последние строки большого итогового абзаца во втором параграфе представляются спорными и даже не вполне увязываются с представленным в том же параграфе материалом. Автор очерка полагает, что «иерархия Русской Православной Церкви не была реальной силой (курсив автора. - А.М.) в Российской империи. Архиереи могли лишь заявить о своем недовольстве синодальным строем, но не могли самостоятельно, без санкции власти, съехаться на Собор и выбрать Патриарха. В связи с этим становится понятной та пассивность (курсив мой. - А.М.), которую демонстрировал епископат на всем протяжении синодального периода и которая осталась наиболее характерной чертой поведения большинства епископата в последнее предреволюционное десятилетие» (С. 78). Три предложения - три тезиса, нуждающиеся в разборе.
1. Сложно согласиться с тем, что иерархия не была реальной силой в дореволюционной России. Хотелось бы, конечно, знать, что конкретно автор очерка вкладывает в само понятие «реальная сила». И все же: при К. П. Победоносцеве были расширены права архиереев по сравнению с предшествующим периодом (несмотря на последующее пренебрежительное отношение обер-прокурора к епископам и постоянные их перемещения с кафедры на каферу), а единственными ограничителями их властных полномочий были архиерейская совесть и око, смотрящее с Литейного, 62. В остальном же в границах соответствующих епархий архиерейские полномочия и обязанности регламентировались церковными канонами и Уставом духовных консисторий. Последний, как и вообще российское государственное законодательство, не предусматривало официального контроля за архиереями. Можно ли в таком их правовом положении не усмотрить вполне реальную силу, которой многие, может быть, просто не пользовались (боялись, не имели должной ревности, что-то иное - это уже другой вопрос)?
2. Невозможность созвать собор без разрешения власти - вопрос также весьма спорный. Видимо, на практике это было и трудно сделать без изменения существующей системы взаимоотношений с государством, ведь за 180 лет существования синодального строя к началу XX в. нерушимой стала традиция испрашивать на все более-менее крупные деяния в церковной сфере «благословения» светской власти. И все же. Если уж митрополит Стефан (Яворский) в 1714 г. пошел фактически на созыв церковного собора для суда над протестантами, не побоявшись Петра I, бросая ему тем самым открытый вызов, то уж при слабом последнем российском монархе, пусть и окруженном мощным бюрократическим аппаратом, созыв собора был теоретически возможен, хотя, конечно, на практике именно позиция (точнее - нерешительность) последнего императора, а не пассивность иерархии, оказалась главным тормозом в деле созыва собора.
3. Наконец, нужно сказать о третьем из числа процитированных тезисов - о пассивности иерархии в начале XX в. Этот тезис представляется уже не просто спорным, а в корне неверным. Уже то, как большая часть русского епископата отнеслась вроде бы к ординарному циркуляру Св. Синода 1905 г. с просьбой высказать свое мнение о возможных преобразованиях в Церкви, не дает исследователю оснований говорить о чрезмерной пассивности. Думается, здесь скорее действовал принцип «не навреди», ибо едва ли кто-то из иерархов до 1917 г. четко представлял себе, как может выглядеть система взаимоотношений с государством, если либо произойдет конфликт церковного руководства с монархией, либо монархия вообще перестанет существовать.
«Дело» епископа Гермогена 1912 г. показало, что на тот момент большая часть иерархии опасалась вступать в конфликт с светской властью. Но очевидно, что это не следствие бездействия, пассивности, а того, что продолжались поиски возможного выхода из сложившегося кризиса церковной жизни, церковного управления и церковно-государственных взаимоотношений.
Достаточно обстоятелен второй очерк книги - «Восстановление патриаршества и революция». В нем вводятся новые для историографии материалы ГАРФ о подготовке Поместного собора 1917 - 1918 гг., о подготовке восстановления патриаршества уже на самом соборе. В третьем параграфе второго очерка анализируются выступления патриарха Тихона в первые месяцы после избрания на престол (и не только те его ставшие уже хрестоматийными послания, но и выступления, хотя и собранные в «Актах...», но по сей день в литературе не анализировавшиеся).
У читателя второго очерка возникают вопросы и недоумения преимущественно стилистического характера. Так, фраза «находившийся в 60 верстах от Москвы Воскресенский монастырь "Новый Иерусалим"» (С. 138) в научно-исторической работе выглядит, по меньшей, мере странно (так как монастырь этот известен всякому, кто хотя бы краем уха слышал о патриархе Никоне, и поныне находится на том же расстоянии от Москвы, а название его традиционно пишется без кавычек). Еще больше бросается в глаза мощный публицистический залп, выдаваемый на последних страницах очерка и плавно переходящий то в чистую гомилетику, то в идеологические установки. Чтобы не быть голословным, рискну привести соответствующие пассажи из книги.
«Удивительно откровенны, духовно прозорливы и просты слова русского православного патриарха (слово «патриарх» в тексте книги пишется то с заглавной буквы, то со строчной. - А.М.). Да, социалистическая революция народна и неслучайна, точнее - псевдонародна и на гуре (так в тексте. - А.М.) неслучайна, а псевдонародность и неслучайность порождены крайним духовным оскудением самого русского народа.
Народны не революция и рожденный революцией мир. Народна правда, высказанная народу и властелинам России.
Или слова о преобразованиях и реформах, оторванных от православного возрождения. В них духовный ключ к осознанию того, почему эпоха великих реформ императора Александра Освободителя завершилась великим крахом и возвратом крепостничества в псевдонародной форме. Сверх того - сегодняшние наши реформы при нравственном разложении и американизации русского народа ведут куда?
Или слова о зародышах новых войн. Ведь во множественном числе и о всем человечестве сказано, т.е. не только о том, что Брест провоцирует гражданскую войну в России. Самоисключение России и исключение нас Антантой из созидания послевоенного мира упрощало навязывание излишне тяжких и унизительных условий мира народу Германии, что объективно способствовало развитию зародышей национал-социализма. При этом Патриарх и не думал о нацизме (sic! - А.М.), но духовными очами видел, что без воспитанной в православии России (способной не только извлекать выгоду, а подниматься до всечеловеческого служения), без такой России мир чреват очередной войной, злом для всего человечества.
Одновременно можно заметить, что Патриарх не отзывался на очень важные политические события. Вавилонское строительство, расстрел мирной демонстрации и делящий страну договор - события более чем политические, сверхполитические» (С. 144 - 145).
«Не слова, а благодать Плача Русского Иеремии пролилась в Послании всем верным православным чадам пред святым Успенским постом, 8 августа» (С. 147).
«И все же: если даже Тихон не попытался так перевесить чашу весов, то что говорить о других? Если даже Тихон..., то тем более тьма века сего заслужена нами?!» (С. 150).
«Послание предписывало подчиняться и советской власти. Однако подчиняться постольку, поскольку... Причем многочисленные веления, а главное - курс партии "дела сатанинского", "безбожных властителей тьмы века сего" не могли не противоречить вере и благочестию православных. Отсюда опять же относительность тогдашнего невмешательства Русской Православной Церкви» (С. 151).
«В мучениках, исповедниках и подвижниках благочестия Русской Церкви выстояла Святая Русь» (С. 152).
Можно неоднократно подписаться под большинством из этих рассуждений, но необходимо признать, что им не место в научном издании, ибо они не несут ни методологической, ни аналитической нагрузки.
Третий очерк («"Раскание" Патриарха Тихона: исторические и источниковедческие аспекты) посвящен взаимоотношениям святителя Тихона с советских государством. Здесь выполнен добротный анализ имеющихся источников. Хочется отметить и историографичность текста: В. В. Лобанов (автор очерка) неоднократно достаточно обоснованно подтверждает или корректирует точки зрения своих предшественников.
Текст четвертого очерка («Патриарший Местоблюститель митрополит Петр, "правая" церковная оппозиция и митрополит Сергий») написан о. А. Мазыриным и в целом повторяет часть текста его диссертации и ранее опубликованной монографии. Кстати, и в рецензируемой книге его текст выделяется глубиной анализа и строгой научностью. Замеченные рецензентом недостатки носят технический характер, наподобие того, что из текста не устранено упоминание о том, что ранее этот текст был частью диссертации (C. 327).
Заключение рецензируемой книги возвращает нас к уже упоминавшимся недостаткам второго очерка. Вместо подведения итогов проделанной соавторами работы, вместо общих выводов по материалам монографии здесь представлена обширнейшая цитата из «Основ социальной концепции Русской Православной Церкви», занимающая ¾ объема и без того небольшого заключения. При всей важности цитируемого документа, нужно отметить, что читатель вполне может ознакомиться с «Основами...» самостоятельно, не прибегая к рецензируемой книге, в которой, думаю, любой читатель рассчитывал найти несколько иное заключение (пусть даже оно и носило бы тот же подзаголовок - «вместо заключения» (С. 360)).
Завершая, нужно сказать, что рассмотренная книга отражает важные процессы в историографии Русской Церкви последнего времени. В частности, на фоне продолжения публикации источников (хотя и несколько замедлившейся по сравнению с десятилетием 1991 - 2000 гг.) начинается глубинное осмысление опубликованных ранее документов по церковной истории («Акты Святейшего Тихона», «Следственное дело патриарха Тихона», «Архивы Кремля: Политбюро и Церковь, 1922 - 1925» и др.). Несмотря на указанный выше основной недостаток книги - наличие в ней недопустимых в научном издании пассажей публицистического характера (вполне устранимое при более тщательной редакторской работе) - первый опыт сотрудничества между ПСТГУ и ИРИ РАН в деле написания совместных церковно-исторических трудов следует признать успешным, нужным, важным. Уверен, что монография будет востребована не только специалистами, но и многочисленными студентами и слушателями, изучающими историю Русской Церкви и не всегда имеющими время или возможность ознакомиться с оригиналами процитированных в работе архивных источников.
А.И. Мраморнов,
аспирант исторического
факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.