В 2021 году на русском языке вышла книга «Безграничная любовь» архимандрита Льва (Жилле) — православного священника, монаха, француза по рождению, большую часть жизни прожившего в Лондоне. Книга объединила два программных текста архимандрита Льва: собственно, «Безграничную любовь», которая представляет собой последовательность небольших главок, своеобразных поэм в прозе, нерв каждой из которых — диалог души и любящего эту душу Бога, и «Неопалимую Купину» — размышление над библейскими текстами, раскрывающими этот таинственный и притягательный образ горящего и несгорающего куста.
Предлагаем фрагмент книги «Неопалимая Купина» — одну из глав, посвящённую размышлениям о 4-м стихе псалма 22.
Если я пойду и долиною смертной
тени, не убоюсь зла, потому что Ты
со мной; Твой жезл и Твой посох —
они успокаивают меня.
(Пс. 22:4)
Этот четвёртый стих «пастырского» псалма — самый его центр. Это ключевой стих. Он отмечает поворотный момент. И через мгновение я скажу вам, почему.
Но в качестве предисловия я хочу показать вам, как развивается ход мысли в этом стихе, а также насколько он хорошо выстроен. Тема здесь — уже не пастырь как податель пищи и водитель своих овец. Сейчас мы размышляем о нём как о защитнике своего стада. Эта тема развивается в форме трёх идей, точнее, двух метафор и идеи, помещённой между ними. Первая метафора показывает опасности, угрожающие овцам. Потом следует провозглашение искреннего доверия; весь страх изгоняется вон, и причина этой победы над страхом объясняется в двух-трёх словах. Потом символический язык вводится вновь, чтобы утвердить, выкристаллизовать акт веры и доверия, используя привычные образы.
Если я пойду и долиною смертной тени… Опасность здесь описана с помощью сравнения, заимствованного из реальной жизни в Палестине. Стадо или путешественник может на своём пути войти в вади — это арабское слово означает глубокое ущелье между скал, куда слабо проникает солнечный свет. Шакал, лиса, волк или грабитель могут сидеть там в засаде, готовясь напасть на проходящих людей или овец. Опасность велика. Еврейское выражение, использованное псалмопевцем, предполагает нечто гораздо более зловещее, чем просто долина, которая сужается и становится достаточно тенистой и тёмной. Это выражение передаёт идею абсолютно тёмной тени. Выражение צַלְמָ֫וֶת (цалмавет) означает тень самой смерти, ночь, царствующую в шеоле, месте пребывания мёртвых. Овцы, принадлежащие Пастырю, подвержены многим опасностям; нападению врага, болезни, смерти. И сильнее физических опасностей нам угрожают искушение и духовные болезнь и смерть.
Испугаемся ли мы? Сожмёмся ли мы от страха, ужаса перед этими опасностями? В Ветхом Завете есть два замечательных текста, призывающих нас не бояться. Пророк Амос говорит: «Взыщите Господа… кто… претворяет смертную тень в ясное утро» (Ам. 5:6, 8). И Исаия: «Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий; на живущих в стране тени смертной свет воссияет» (Ис. 9:2). В Евангелии эти самые слова позже были вложены в уста Захарии (Лк. 1:79).
В наши дни, более чем в любое другое время в истории, овцы, принадлежащие Пастырю, кажется, предоставлены тени страха, одиночества, отчаяния и нехватки веры. И несмотря на это, будь это человек, рыдающий в одиночестве в своей комнате или страдающий от рака, который ожидает операции, Пастырь — рядом. Он сам идёт впереди стада Своих овец, впереди каждой отдельной овцы, принадлежащей Ему. Он, несомненно, будет сражаться за них. Даже если Он позволяет «тени смертной» почить на одной из Своих овец, Он делает это лишь для того, чтобы дать этой самой овце возможность войти в новую эру света, в ясный день.
И теперь, после описания опасности — «если я пойду и долиною смертной тени» — приходит спокойное утверждение: «Не убоюсь зла». В начале псалма верная овца заявляла: «Я ни в чём не буду нуждаться». Но помимо освобождения от нужды все овцы освобождаются от страха. Потому что Ты со мной. Это и объясняет, в чём причина нашей свободы от страха. Что бы с нами ни случилось, наше доверие непоколебимо, потому что Пастырь — с нами, со мной.
«Со мной…» Есть два способа быть «с» другим человеком. Можно быть в одном месте с кем-то, рядом с ним и даже лицом к лицу с ним. И в то же время, несмотря на эту физическую близость, можно оставаться с ним абсолютно незнакомым, мысленно находиться в изоляции друг от друга. С другой стороны, можно быть «с» другим человеком в смысле «быть с ним заодно», иметь с ним что-то общее и находиться с ним в жизненно важном обмене мыслями. Тогда возникает уже не физическая близость, но экзистенциальная общность. Греческий язык показывает точное понимание этого различия, поскольку для разных значений используются разные предлоги: в первом случае — σύν, во втором — μετά. Таким образом, греческий перевод нашего стиха передаёт его смысл абсолютно точно, используя предлог μετά. «Ты со мной», μετ᾽ ἐμοῦ, означает «Ты входишь в мою жизнь».
Я уже сказал вам, что четвёртый стих «пастырского» псалма — это его сердцевина. Он объединяет весь псалом. В то же время он делит псалом на две части. Заметили ли вы, что до сих пор псалмопевец говорит о Пастыре в третьем лице: «Он»? Но начиная с четвёртого стиха он будет говорить к Пастырю (а не о Нём) и будет использовать второе лицо, местоимение Ты.
Лютер сказал однажды, что религия — это во многом вопрос местоимений. Вы, возможно, знакомы с теорией еврейского философа Мартина Бубера о «Я и Ты». До тех пор, пока мы говорим о других в категориях «он», «она» или «они», мы на самом деле понимаем их как «оно», как существа среднего рода. И лишь когда мы понимаем их как «ты», мы входим в поистине живые и личные отношения с ними.
Но пока оставим лингвистический подход. Важно увидеть, как, начиная с этого стиха, полностью меняется тональность псалма. До этого, действительно, мы имеем великие и прекрасные утверждения веры. Они касались Пастыря. Теперь мы обращаемся непосредственно к Нему. Мы говорим с Ним. И мы позволяем себе говорить от сердца. Более того, мы более не сосредоточены на доверии, но на привязанности и нежности. Это момент, когда сама любовь вливается в наш псалом. Она никогда не отсутствовала, но четвёртым стихом — «потому что Ты со мной» — она открыто являет себя как любовь, как пламя, вырывающееся из вулкана.
Твой жезл и твой посох — они успокаивают меня. Последние слова псалма развивают утверждение Божественного Присутствия. И для объяснения того, как обнаруживает себя это Присутствие, используется новое сравнение, заимствованное из жизни пастыря.
«Твой жезл и твой посох…» Эти два слова — не синонимы. Оба этих предмета использовались еврейскими пастухами, и оба имели важное значение. «Твой жезл…», на иврите שֵׁבֶט (шевет). Это была короткая деревянная дубинка, с одной стороны покрытая металлом. Она использовалась как оборонительное оружие для защиты стада от хищников. «Твой посох…», на иврите מ שְׁעֶ֫נֶת (мишенет). Это слово передаёт идею поддержки. Пастырь сам иногда опирался на этот свой продолговатый посох. Он также использовал его, направляя овец и помогая им. Верхний конец посоха изгибался наподобие крюка. С помощью этого крюка пастух мог, если нужно, поймать овцу за шею или за ногу. А лёгкое прикосновение этим посохом направляло животное влево или вправо. Мишенет также использовался, чтобы помочь овце перейти ручей.
Похоже, пастушеский посох стал прототипом царского скипетра. Фактически скипетры впервые появляются в Египте в правление династии царей-пастухов, гиксосов. Наш Пастырь — тоже Царь, наш Царь. Он не желает иметь никакого скипетра кроме пастушеского посоха, символизирующего Его пастырскую любовь и заботу.
«Они успокаивают меня». Для нас жезл и посох — не орудия устрашения. Они означают, что наш Пастырь — наш защитник и помощник. Они вдохновляют нас, внушая доверие. «Ты со мной…» Возлюбленный Пастырь, что могли бы мы делать без Тебя?
Лев (Жилле), архим. Безграничная любовь / Пер. Н.В. Ликвинцевой, Л.Ф. Джалилова, Ф. Иогансона. — М.: Никея, 2021. — 256 с. (Неопалимая Купина. Богословское наследие XX века).