1. Цель искусства – возвещение красоты как сияния бытия. Начиная с античности и до последнего столетия единство красоты и искусства было самоочевидным и не нуждалось в аргументации. Но в начале XX века авангардное искусство отказалось от провозвестия красоты, став индифферентным к красоте и безобразию. Красота, будучи униженной, «испарилась» из культуры, философии, искусства и жизни, сделав их обреченными на деградацию и упадок, превратив их в рабов утилитарности и технологической бессмыслицы. Сегодня ключевой вопрос состоит не в том, красиво нечто или нет, а в том, является ли оно артефактом, произведением искусства или не является.
2. Различие форм, стилей и направлений искусства есть благо, божественный дар. Стремление к подавлению инаковости и созданию универсального канона противоречит духу христианской любви и духу самой жизни. Взаимопроникновение и взаимное влияние изобразительного и аудиовизуального искусства, хореографии, поэзии и музыки не уменьшают, а увеличивают ценность и уникальность каждого из путей выражения красоты.
3. Неприятие дуализма. Разделение на светское и религиозное является современным изобретением и не может претендовать на универсальность. Между тем, дуализм сегодня свойственен и христианскому сознанию, противопоставляющему себя светской культуре. В отношении искусства дуализм наиболее разрушителен, поскольку часто христиане воспринимают искусство как светскую сферу, к которой они не имеют отношения. Автономия искусства, его оторванность от иных сфер жизни являются следствием разрушения теологического, религиозного истока всякого творчества.
4. Красота не есть материализация идеи, субъективное впечатление, случайное событие, апофатический иероглиф, означающее без означаемого или симулякр отсутствия. Красота есть объективное, реальное, превосходящее все ожидания, вечно новое, выразимое явление Славы Божией. Христианское служение красоте возможно только в соработничестве и соприсутствии богослова и художника, наитеснейшим образом вовлеченных в ритмы современной культуры.
5. Христианское восприятие красоты как явления Славы Божией, как божественного присутствия происходит и задается Евхаристией как единственным соединением «вещей небесных и земных», как реальнейшим из реального. Любые экзистенциальные, творческие и метафизические апории разрешаются актом длящегося Воплощения, выходящего за рамки истории, но при этом составляющего бытийную основу каждого момента времени, каждого материального элемента, каждого движения тварной души.
6. Богословие красоты, исходящее из эстетического видения творения как явления Славы Божией, не допускает обособленности. Это означает, что искусство не должно быть автономным «искусством ради искусства», но должно быть глубочайшим образом вплетено в саму жизнь, так что вся христианская жизнь становится главным произведением искусства. Жизнь и творчество – синонимы. Каждый христианин это художник, подражающий величайшему художнику – Христу. Христианство призывает к преобразованию всей жизни общества и каждой личности через практику искусства.
7. Всякое искусство существует в отношении к божественному, даже если избегает говорить об этом или отрицает свою соотнесенность. Различия между христианским и нехристианским искусством не означают разрыва, каждое из них обладает своими особенностями и неабсолютными границами. Вне взаимного общения, будучи замкнутыми сами в себе, и христианское и нехристианское искусство не могут развиваться. Более того, христианское искусство не ограничивается библейскими темами и церковной тематикой. Винсент Ван Гог – великий христианский художник, в своих полотнах явивший Славу Божию, наполняющую все сущее, каждую вещь и каждого человека, но при этом не писавший христианских образов.
8. Актуальное христианское искусство на сегодняшний день пребывает в не менее глубоком кризисе, чем искусство секулярное. Скрывшись от мира в башне из слоновой кости, заточив себя в глыбах церковного мрамора, христианское искусство превратилось в безжизненное и автоматическое повторение прошлого. Патологическое и недоверчивое к новизне стремление в прошлое и неприятие нового подорвали жизненные силы как в богословском творчестве, так и в христианском искусстве. Однако общая картина актуального христианского искусства будет неполной без наличия авторов, гармонично сочетающих глубокое понимание традиции с открытостью новизне. Задача христианской жизни – неидентичное повторение, исполнение музыки, которая существует, пока продолжается и умирает, как только останавливается. Ницше с его пафосом вечно обновляющейся жизни может быть весьма полезен для христиан.
9. Воображение есть великий дар Бога и его следует с благодарностью принимать и развивать во всех возможных отношениях. Более того, правильная работа воображения у каждого из людей, не только верующих, является главным условием адекватного понимания богослужения, богословия и христианского искусства. Соответственно, необходимо просвещение, целенаправленная работа по развитию воображения и объяснению того, как следует понимать и воспринимать христианские образы. Христиане призваны восхвалять Бога с помощью своего культивированного воображения, увлекать ближних в свою радость и надежду, являть любовь к творению в видении его красоты.
10. Чрезмерно аскетичное или гностическое восприятие человеческой природы и окружающего мира, свойственное некоторым христианским традициям, не является единственно возможным, но имеет альтернативу, от которой на протяжении веков питалось великое христианское искусство. Савонарола и Боттичелли живут в одном городе. Постоянная необходимость отличать икону от идола, Творца от творения сохраняет творческую напряженность, в которой иконоборчество и иконопочитание, также как ортодоксия и гетеродоксия не существуют друг без друга.
11. Рынок является не экономической, а эстетической категорией. Логика рынка, проникновение денежной оценки во все сферы жизни уничтожают красоту, делая ее функцией потребления. Рынкоцентричные эстетики обслуживают утилитарные интересы рынка, унижая искусство как равное по достоинству богословию и богослужению. Смена рыночной оптики не означает, что творчество не должно оплачиваться, но означает, что красота является первейшей и превышающей все иные мотивы характеристикой бытия. Узнавание богословия красоты – это не маргинальный интерес христианских интеллектуалов, а вопрос жизни и смерти всей культуры.
12. Эсхатологический импульс, ожидание и жажда грядущего содержатся во всякой красоте, которая является экстатической, превосходящей саму себя и увлекающей причастную к ней душу к бесконечному восхождению от Славы к Славе, к Красоте как таковой, к Триединому Богу.

Олег Давыдов, Владивосток