Понятие и образ Божественной Премудрости в Ветхом Завете. Книга Притчей Соломоновых
Но в некоторых местах Премудрость неожиданно принимает черты некой умной сущности и даже ипостаси, что особенно характерно в Притч. 8-9, Сир 24, Прем. 7-8 и отчасти в Иов 28. Этот образ ветхозаветной ипостасной Премудрости не раз привлекал внимание экзегетов и богословов. Известны споры, которые еще в арианскую эпоху велись вокруг истолкования этих мест [1]. Известно также и то значение, которое означенные места получили, с одной стороны, в русской иконописи [2], с другой – у группы русских религиозных мыслителей конца XIX и первой половины XX века, в частности у Владимира Соловьева, отца Павла Флоренского и отца Сергия Булгакова. Поэтому вопрос о том, что такое Божественная Премудрость и что именно подразумевало ветхозаветное Писание под этим образом, представляет особый интерес и для русского богослова, и для русского просвещенного церковного читателя. Однако вопрос о Божественной Премудрости до сих пор не получил своего экзегетического разрешения. Отцы Церкви, довольно часто ссылавшиеся на места, говорящие об ипостасной Премудрости, сравнительно мало занимались систематическим истолкованием книг Премудрости [3]. Школьное же богословие, а также вышеупомянутые основоположники софиологического течения в русском богословии, исходили в своем толковании этих мест из совершенно неправильной предпосылки: они считали, что древние ветхозаветные авторы фактически обладали тем совершенным новозаветным знанием, которое стало возможным лишь по сошествии в мир Духа Истины в таинстве Пятидесятницы [4]. Не надо забывать, что даже в высших своих пророческих озарениях Ветхий Завет оставался сенью и гаданием [5], и поэтому даже в них для него оставалось недоступным то ведение тайн внутритроической жизни, которое старались и еще стараются найти в приведенных выше текстах об ипостасной Премудрости. Поэтому в настоящий момент, когда библейская наука столько сделала для раскрытия подлинного буквального смысла ветхозаветных Писаний, необходимо всецело пересмотреть вопрос о Божественной Премудрости в Ветхом Завете и разрешить его прежде всего именно на почве самих текстов: надо установить, как сами боговдохновенные авторы книг Премудрости понимали Премудрость и какое значение они сами придавали ее ипостасному образу. Настоящий очерк, не претендующий по своим размерам на трактование проблемы о Божественной Премудрости во всей ее полноте и объеме, имеет своей целью показать те основные вехи, которые современная библейская наука и богословие позволяют намечать в решении вопроса о происхождении и о значении Ветхозаветной Божественной Премудрости-Хохмы-Софии.
Теперь дополнительно известно, что премудрость в ее моральном и даже религиозно-практическом аспекте не являлась исключительной привилегией одного только богоизбранного Израиля. Уже Библия, восхваляя мудрость Соломона, сопоставляет ее с мудростью сынов Востока и даже приводит имена наиболее известных восточных мудрецов (3 Цар 4, 30-31). Друзья Иова, несомненно, носят имена некогда знаменитых представителей этой внеизраильской древней мудрости. Пророки до-пленной и пленной эпохи как будто намекают, что мудрость составляла особую славу сынов Едома (Иер. 49, 7; Авд. 1, 8). Современные же археологические находки привели к обнаружению и литературных памятников древней восточной мудрости, из которых особенно замечательны два: «Изречения Ахикара», вавилонское произведение VI века до P.X., найденное в Элефатине в 1913 году, и египетская книга «Учение Аменемопе», найденная среди папирусов Британского музея, восходящая к III веку до P.X. и опубликованная в 1924 году [6]. У нас еще будет случай вернуться к параллелизму, который существует между этими памятниками и некоторыми библейскими книгами Премудрости.
Отметим еще, что понятие мудрости-хохмы существовало в Израиле задолго до возникновения у него книг Премудрости. Последние появились в послепленную эпоху [7]. Термин хохма встречается в писаниях предшествующих периодов в смысле несколько ином, чем тот, который стал ему присущ в классическую эпоху премудрости. Он обозначает в них: искусство мастера (Исх. 28, 3; 31, 6), умелость и способность администратора (Быт. 41, 39; 16, 19; 34, 9) и т. д., то есть все то, что мы теперь обозначаем понятием компетентности или технического совершенства. Укажем далее, что в этих же писаниях понятие премудрости включает в себя знание, в частности в области природоведения, как это можно усмотреть в характеристике мудрости Соломона, содержащейся в 3 Цар. 4, 29-33. Премудрость есть также умение говорить притчами, тонкость ума и даже хитрость (2 Цар. 14, 2 и сл.; Суд. 9, 7-15; 3 Цар. 3, 11-28). Поскольку Исх. 7, 11 называет египетских волхвов мудрецами, хакамим, постольку можно считать, что в Израиле некогда в премудрость входила магия. Это все приводит нас к выводу, что прежде в Израиле носителями премудрости были все те, кто составлял культурную элиту нации. Однако, как это показывает сопоставление древней израильской мудрости с мудростью соседей избранного народа, эти мудрецы были представителями не религиозной, но светской, еще не «оцерковленной» его культуры.
В этом отношении особо знаменательно на древнем Востоке наличие большого количества мудрецов в непосредственном окружении царей и вообще среди царских чиновников. Письменность премудрости древних восточных народов изобилует предписаниями о мудром царском управлении и о правилах мудрого поведения в присутствии царя. Что касается Израиля, то ветхозаветные исторические и пророческие книги показывают все более и более часто встречающуюся роль мудрецов как царских советников (см., например, Ис. 3, 1-4). И если у Израильских пророков бывали конфликты с хакамим, то это именно тогда, когда последние, действуя как политические советники, поддерживали царей в их чисто человеческих политических увлечениях, а народ в его чисто земной устремленности (Ис. 5, 21; 29, 14; Иер. 8, 8-9 и 9, 23). Однако, как это подчеркивает в своем труде об израильских хакамим бенедиктинец Дюсберг [8], вполне понятно, что мудрецы как особое сословие и особое служение возникли в связи с институтом монархии. Израильская монархия, как и все древние монархии, явилась объединительницей большого количества колен, кланов и семейств, которые она преобразовала в государство и в нацию. Для выполнения этой задачи ей было необходимо содействие аппарата чиновников, помогавших ей в центральном государственном управлении и поддерживавших ее на местах. Образовался особый класс, царевы люди, на что и указывал в момент установления монархии пророк Самуил (1 Цар 8, 11-12). Естественным порядком эти царевы люди превратились в своего рода касту со своими традициями и со своим передававшимся из поколения в поколения опытом. Опыт же этот тоже предполагал своего рода премудрость в смысле умения, знания или техники. Он выражался в искусстве управлять людьми, укреплять царскую власть и попутно строить собственную карьеру. Именно у этой категории хакамим получили особое развитие та наблюдательность и то знание человеческой психологии, которые впоследствии сделались присущими всей классической хохмической мысли [9].
Связь с монархией древней премудрости объясняет, как последняя, будучи первоначально чисто секулярной, постепенно окрасилась в Израиле в религиозные тона. В этом, конечно, сказалось влияние пророков. Кроме того, монархия в Израиле всегда имела религиозный характер. Царь Израилев, сперва только военный вождь, вырос в помазанника Божия, сына Ягве (Пс. 2, 6-7; 109, 1). Решающей также была и вдохновленная теми же пророками девтерономическая реформа (4 Цар. 22-23), радикальным образом изменившая в Израиле все обычаи и взгляды [10]. Придворные хакамим постепенно пришли к сознанию, что вовсе не житейский опыт, но преимущественно страх Господень является началом премудрости. Но окончательно перевели на религиозный путь первоначально отнюдь не религиозную премудрость катастрофа 586 года и последующий за ней вавилонский плен. В катастрофе погибли не только все государственные чаяния Израиля, но вообще вся его государственность: после плена Израиль, сведенный к Иерусалиму и его окрестностям, возродился в рамках огромной персидской, а потом эллинской империи. Добившись на краткое время национальной независимости при Маккавеях, он окончательно ее потерял в римскую эпоху. Совершенно понятно, что при таких обстоятельствах те, которые размышляли над государственным опытом и старались выработать правила мудрого ведения государственных дел и угождения земным царям, перешли, лишившись государства, к размышлению над законами, по которым строятся сами судьбы государств и отдельных человеческих личностей, и стали задумываться над тем, как оказаться праведными перед вершителем этих судеб Небесным Царем, Богом. В Израиле родилась религиозная и потому в подлинном смысле слова, Хохмическая мысль.
Первым памятником этой мысли и неразрывно связанной с ней письменности является книга Притчей Соломоновых. В эту книгу, несомненно, вошел частично очень древний материал, восходящий к эпохе великого израильского царя-мудреца. Библеисты считают, что окончательную свою редакцию книга получила после плена, и относят ее составление к 350 году до P. X. [11]. Книга носит явно компилятивный характер: она состоит из нескольких сборников афоризмов и отдельных рассуждений, охватывающих от четверостишия до главы в три десятка стихов. Во многом отношении Притч по своему содержанию носит черты древней израильской и даже общевосточной премудрости. Это, во-первых, по преимуществу чисто практический акцент ее учения: книга дает правила житейской морали как для частных лиц, так, можно сказать, для представителей всех классов общества: земледельцев, ремесленников, купцов, судей, чиновников. Особое внимание книга уделяет именно этим последним: так, отдел 22, 17 – 24, 22 может быть прямо охарактеризован как настольная книга образцового царского чиновника [12]. Книга много говорит и о царской власти: этому особенно посвящен отдел книги, надписанный как слова Лемуила (31, 1-9). Кроме того, Притч содержит материал, имеющий очевидную связь с мудростью других древних народов, соседей Израиля. Так, Притч. 22, 17 – 23, 9 представляет явный параллелизм с египетской мудростью Аменемопе, а слова Лемуила, названные выше, и слова Агура (30, 1-14) отражают, по всей вероятности, мудрость хакамим измаилитянского племени Масса, упомянутого в Быт. 25, 14 [13]. Однако книга Притчей не есть воспроизведение древней внерелигиозной премудрости: один из основных моментов ее учения заключается в осмыслении в свете страха Ягве (1, 7 и т.д.) [14] накопившегося опыта прежних поколений мудрецов. Это одна из причин вхождения ее в канон [15].
Однако книга Притчей не только проливает свет богооткровенной религии на часто внерелигиозный житейский опыт. Но и говорит она о нем исключительно с точки зрения воздаяния. Она исповедает веру во всемогущество и в правду Бога, она видит в Нем защитника праведников и обездоленных (22, 23; 23, 11; 25, 22 и т.д.). Но так как это самая ветхозаветная из всех книг Премудрости по своему уровню, то она ничего не знает о тайне бессмертия [16] и потому ожидает праведное воздаяние от Бога, посылающего в этой земной жизни праведным счастье, благополучие и долголетие, а злым всякого рода беды и преждевременную смерть.
Но особенно примечательна книга Притчей тем, что в ней мы находим попытку богословия о Божественной Премудрости. Она же первая придает Божественной Премудрости ипостасные черты. И то и другое находится в первой части книги (гл. 1-9), наиболее современной с точки зрения литературной, наиболее богословской и, по всем признакам, наиболее поздней по времени написания. Возможно, что она принадлежит самому редактору книги Притчей. Во всяком случае она является подведением итогов всего учения книги. Поэтому все, что она говорит о Премудрости, должно быть понимаемо в связи с этим учением.
Основное место о Божественной Премудрости в Притч. составляют главы 8, 9. Самое имя Хохмот, которое в этих главах получает Божественная Премудрость, очень показательно: подобно именам Божиим Элогим и характерному для Притч Кедошим (9:10; 30:3), оно стоит в pluralis majestatis и является свидетельством несомненной принадлежности Премудрости миру Божественному. Но может ли речь идти здесь о некоем Божественном Лице, отличном от Личности открывающегося через всю священную историю Ягве, Бога Израилева? Такое предположение совершенно невозможно: среда, в которой возникла книга Притчей, была строго монотеистической. Она впитала в себя и со всей логической последовательностью проводила во всех своих воззрениях основной принцип Второзакония: слушай, Израиль, Ягве, Бог наш, Ягве един есть (Втор. 6, 4). Образ ипостасной Премудрости поэтому является загадкой для современных экзегетов. Библейская наука не дала относительно него удовлетворительного решения [17]. Премудрость старались связать то с эллинским Логосом, то с различными египетскими и вавилонскими божествами, имевшими премудрость в качестве своего основного атрибута. Ей хотели найти также параллели среди персонификаций отдельных качеств, свойств и вообще отвлеченных понятий, встречающихся в древней восточной мысли [18]. Но помимо того, что ни одно из этих решений не получило всеобщего признания, все эти сопоставления и искания параллелей не пользуют нимало. С чем бы ни была сопоставляема Премудрость, важен лишь тот оригинальный смысл, который внес в этот образ боговдохновенный автор первой по времени своего составления книги Премудрости.
Притч. 8, 22 определяет Премудрость как начало путей Божиих. Начало, решит, может иметь значение либо хронологического начала, либо критерия, внутренней предпосылки. Как ни напрашивается здесь этот второй смысл, первый более отвечает всему контексту 8, 22-31, показывающему, что Премудрость есть первое по времени из созданий Божиих. Это подтверждает поэтическое описание возникновения мира в стихах 23-31, а также из указаний стихов 22-23 на момент сотворения Премудрости [19]. Что происхождение последней мыслится в Притч 8 скорее как творение, показывает словоупотребление стихов 22, 23 и 25. В стихе 25 стоит глагол холал, обозначающий рождение. Но стих 22 употребляет глагол кана, означающий в первую очередь «творить, образовывать», и лишь вторично «приобретать» [20]. Глагольную же форму насахти в 23 стихе лучше перевести не «помазана», а «соткана» или «вылита», что также включает идею творения. Из сопоставления всех этих стихов можно заключить, принимая во внимание всю сбивчивость и неточность терминологии ветхозаветного писателя, что последний рассматривает Премудрость как творение, первейшее из творений Божиих, но настолько близкое к Творцу, что образ ее возникновения может быть уподоблен рождению. Но входило ли в задачу нашего автора дать последовательное богословие о происхождении Премудрости?
Главное ударение отрывка лежит, несомненно, на учении о назначении и роли Премудрости. Этому посвящены стих 30 и следующие. Стих 30 в русской Библии, следуя чтению перевода Семидесяти, характеризует Премудрость как художницу при Боге. Но в еврейском тексте стоит слово неопределенного значения амон, которое греческие переводчики прочитали амман«исполнитель труда», или, скорее всего, уман «художник» [21]. Аквила же прочитал это слово как амун, alumus «дитя лона», и это есть, несомненно, изначальное чтение. Это подтверждает весь контекст, который нигде не говорит о том или ином участии Премудрости в миротворении, но изображает ее как некое малое дитя Божие, учащееся от созерцания творческих дел Божиих, радующееся их красоте, а также богатству природы человеческой и той деятельности, которая предстоит в сотворенном Богом мире (ст. 30-31). В чем же выражается эта деятельность? Премудрость призвана исключительно наставлять людей, руководить ими, давать им, по слову стиха 33, мусар (в русском тексте: наставление), то есть «дисциплину, сноровку, школу». Цель этой мусар: стяжание угодной Богу жизни и вместе с нею получение от Бога земного благополучия, счастья и долгой жизни (8, 35-36 и вся глава 9), все это согласно концепции о воздаянии, присущей всей книге Притчей.
Из этого следует, что если мы переведем все вышеизложенное учение ветхозаветного автора на нашу современную богословскую терминологию, то Божественная Премудрость книги Притчей есть ничто иное, как тот аспект Божественного Промысла, который можно определить как учительное действие Бога. Премудрость – это Бог, умудряющий и наставляющий на правильный жизненный путь. Это делает понятным, почему Божественная Премудрость получила в Притч. 1, 9 ипостасные черты. Она есть одна из сторон Божественного Откровения в мире. Ветхий же Завет не раз прибегает к персонификации Откровения. В этом отношении Премудрость может быть соотнесена и сопоставлена с часто встречающимися в библейских книгах образами Ангела Ягве, духа Божия (Ис. 63, 7-14), слова Божия (Ис. 55, 10-13), Имени (Ис. 30, 27) и т.д. Все это символические изображения, часто в ипостасных чертах, того или другого аспекта Божественного Откровения, объясняемые отсутствием у древних семитов отвлеченных понятий и заменою их конкретными описаниями или живыми образами [22]. Из этого явствует, что все сказанное в Притч. 8, 24-31 об образе происхождения Премудрости должно быть принято не только как свидетельство об онтологии отношений Премудрости и Бога, но прежде всего как поэтическое изображение компетентности Премудрости для предназначенной ей роли наставницы людей.
Итак, Божественная Премудрость книги Притчей не есть по существу никакая ипостась, ни даже некое онтологическое начало в Боге. По мысли автора, она не есть и таинственная сотрудница Бога в деле сотворения мира. В ее образе мы имеем изображение традиционным ветхозаветным способом сообщения Богом особой харизмы человеку в ответ на стремление последнего к праведной жизни. Но Премудрость книги Притчей никоим образом не выводит человека из узких рамок земной жизни: она не обеспечивает ему бессмертие и не подает ему никаких теоретических знаний о Боге или о мире. Она сообщает только морально-практическое учение и руководит человеком в правильном прохождении им своего земного пути. Она бросает как бы узкую полосу света, далеко не все освещающую, но все же не позволяющую человеку сбиться с той единственной дороги, которая может привести его к земному счастью.
Но книга Притчей есть только первый памятник боговдохновенной хохмической мысли в Израиле. Мысль эта имела свое дальнейшее развитие. Можно ли считать поэтому окончательным то представление о Божественной Премудрости и тот ее образ, которые мы находим в книге Притчей? Получили ли они в дальнейшем иное содержание и новые черты?
Текст статьи публикуется по: «Альфа и Омега». 1999. №3(21). С. 17-40. Впервые опубликовано в: Православная мысль. – La pensee orthodoxe. Труды православного Богословского института в Париже. Вып. X. 1955. С. 92-112.
Источник: Православие и Библия сегодня: сборник статей. – К.: Центр православной книги, 2006. С. 345-364.
ПРИМЕЧАНИЯ:
[1] Попытка подведения итогов этих споров см. о. Сергий Булгаков. Купина Неопалимая. Париж, 1927, и в экскурсе: Учение о Премудрости Божией у святителя Афанасия Великого. С. 261-288.
[2] См. Флоренский П., свящ. Столп и утверждение Истины. М., 1990.
[3] См. статью: Chaines exegetiques des Peres grecs // Suppl. Diet. Bible. Т. I. Col. 1084-1233.
[4] В этом неубедительность экзегезы отца С. Булгакова в его экскурсе о ветхозаветном учении о Премудрости Божией (см. Купина Неопалимая. С. 234-260).
[5] См. статью: О боговдохновенности Священного Писания.
[6] Rowley Н.Н. The Old Testament and Modern Study. Oxford, 1952. P. 210.
[7] См. Dom Hilaire Duesberg. Les Scribes inspires. Paris, 1938-1939. Vol. I.
[8] Там же. Vol. I. Ch. I.
[9] См. об этом там же, а также Bouyer L. La Bible et 1'Evangile. Paris, 1951. P. 122 и сл.
[10] О девтерономической реформе см. Lods A. Les Prophetes d'Israel et les debuts du Juda'isme. Paris, 1951. P. 153 и сл.
[11] См. Bidot в Diet, de Theol. Cath. Т. XIII. 4. II. Кол. 908-935.
[12] Dom Hilaire Duesberg et Auvray P. Le Livre des Proverbes // Bible de Jerusalem. P. 91 и сл.
[13], [14] Там же. Р. 118, 123.
[15] Связь книги Притчей с древней мудростью объясняет, почему в этой книге не говорится ни о Синайском берите, ни о храме, ни об Иерусалиме, ни о прочих привилегиях Израиля как избранного народа. Обычно это умолчание объясняют универсалистической устремленностью проповеди автора книги. Но подлинная его причина лежит в чисто секулярном характере в Израиле премудрости в допленную эпоху, нашедшей свое отражение в материале, использованном автором книги.
[16] Критический разбор мест книги Притчей, в которых иногда стараются усмотреть свидетельства о бессмертии, см. Dubarle А.М. Les Sages d'Israel. Paris, 1946. P. 46-52.
[17] Подведение итогов всему написанному по этому вопросу можно найти в сборнике проф. Н.Н. Rowley (Указ. соч. Р. 215 и сл.).
[18] Рингрен (Ringgren) находит этого рода Премудрость у Ахикара (Word and Wisdom, 1947).
[19] Вот буквальный смысл выражений, указывающих в 8, 22-23 на момент происхождения Премудрости: местам «от века», означает «от древних времен»; то же означает кедем, по-русски «прежде», букв. «передняя сторона, восход, восток» и потому «древность»; мероги «от начала», в смысле начала счета, времени и т. д.
[20] У LXX перевод «сотворил» ἔκτισε. Ориген, Вульгата и до них Филон предлагают не глагол κτίζω «творить», а глагол κτάομαι «приобретать, иметь». Это чтение было принято в русском переводе 22-го стиха.
[21] LXX перевели ἁρμόζουσα, отсюда в русском тексте «художница».
[22] Это показано в книге Heinish. Personifikationen und Hypostasen im Alten Testament (1921) и в его же Die personliche Weisheit des Alten Testaments (1926).
Подробности по ссылке
