За свою простоту, незлобие, искреннее и чистое послушание отец Харалампий сподобился великой благодати. После смерти старца Иосифа, уже в 1979 году, отец Харалампий уступил просьбам своих духовных чад из монастыря Дионисиат, переехал туда, став игуменом монастыря. Своими подвигами и дарованиями старец Харалампий не уступал великим древним и новым подвижникам Афона. Преставился он 1 января 2001 года.
Вниманию читателей предлагаем наставления старца Харалампия об условиях приобщения Святых Таин, изложенные его учеником монахом Иосифом Дионисиатским, прожившим в послушании у старца Харалампия 35 лет.
УСЛОВИЯ ПРИОБЩЕНИЯ СВЯТЫХ ТАИН
Блаженный Старец всегда помнил о тех обязательных условиях, при соблюдении которых верующий может неосужденно приступать к Божественным Таинствам.
1. Безусловно пост необходим при подготовке ко Святому Причащению. Однако это условие не было самым главным и, тем более, единственным. К соблюдающим все постные установления Старец был весьма снисходителен. Он говорил, что подвизающийся монах или мирянин всегда живет воздержанно: три дня в неделю вкушает пищу без растительного масла и соблюдает пост Великой Четыредесятницы, Рождественский, Успенский и Святых Апостолов. Поэтому было бы весьма жестоко, чтобы такой человек был удаляем от частого причащения по той причине, что он не соблюдает трехдневного поста.
Желающий же причаститься в воскресенье, согласно церковному уставу, должен воздерживаться от скоромной пищи и в субботу вечером.
Что касается тех христиан, которые не соблюдали установленные Церковью посты, то отец Харалампий, прежде чем допустить их ко Святому Причащению, всегда накладывал на них строгий пост.
2. Одним из необходимых условий подготовки к приобщению Святых Таин приснопамятный Старец считал искреннюю, откровенную исповедь. Я подчеркиваю - искреннюю и откровенную, потому, что, к сожалению, многие считают, что поверхностной, лишенной настоящего раскаяния исповеди вполне достаточно.
Безусловным препятствием для Святого Причащения являются плотские грехи. Но эти грехи всем известны, и полагаю, что о них всегда говорят на исповеди. Это относится и к другим грубым грехам, таким как убийство, разбой, кражи, обман и т. д.
Но существует и масса не так легко различимых, но, тем не менее, смертных грехов. К сожалению, весьма многие кающиеся даже не считают их таковыми. В их числе злословие, осуждение, зависть, злопамятство, гордость, наговоры, клевета и т. д. Мы злословим и осуждаем всех и вся. Устраиваем скандалы, ведем себя крайне вызывающе, портим отношения с близкими. Теперь представьте себе, что человек, которого тебе из-за его отвратительного поведения неприятно видеть, регулярно причащается Святых Таин. Ему и в голову не приходит хоть раз попросить у тебя прощения. Другой обижает, оскорбляет, издевается над своим немощным собратом, родственником, соседом. Иной годами с тобой не разговаривает. И, несмотря на все это, он «поисповедовавшись», беззаботно, не чувствуя никаких угрызений совести, причащается. Что же касается поста, то он и слышать не хочет о том, что кто-то может приступать ко Святым Тайнам, предварительно не пропостившись два-три дня.
Однажды Старец рассказал следующее. Некто, «исповедуясь» и причащаясь после трехдневного поста раз в две недели, на протяжении весьма длительного времени не разговаривал с некоторыми людьми. Узнав это, Старец пригласил монаха и велел ему примириться с братьями, однако все его уговоры были напрасны. Тогда отец Харалампий сказал, что если он причастится не примирившись, то тяжко согрешит. На что «исповедавшийся» (слушайте и ужасайтесь) ответил: «Скорее я пойду в ад, чем буду разговаривать с этими мерзавцами».
Поистине ужасный случай, но он действительно имел место. Человек предпочтет вечные муки, но не скажет хоть раз «простите» и даже просто не поздоровается. Представим же себе, в каком помрачении мы бы жили, довольствуясь одним лишь сухим формализмом. Что же говорить о высшей заповеди, то есть любви к своим врагам... В данном случае мы можем только сказать: «Слава долготерпению твоему, Господи! Как ты в один миг не, попаляешь нас, будучи Огнем, пожигающим недостойных?»
Поэтому приснопамятный Старец, первым, главным и существеннейшим условием достойного причащения полагал любовь к врагам. Вторым же - никому не подавать повода к соблазну.
Один человек был преподавателем в средней школе. Хотя он и не имел духовного образования, но был весьма благочестив и его Старец постриг его в монахи. Затем этот Старец послал его к духовнику, чтобы тот после ставленнической исповеди выдал ему свидетельство о том, что у него нет канонических препятствий к рукоположению в священники. Случайно так получилось, что духовник исповедовал многих учеников и учителей именно этой школы. Из того, что ему приходилось слышать, он знал, что этот преподователь в школе был неуживчив, не ладил с людьми и создавал много проблем. Заканчивая исповедь, духовник говорит:
- Что касается определенных правилами грехов, препятствующих принятию сана, то я у тебя их не нахожу. Но поскольку тебе предстоит взять на свои плечи тяжкий крест священства, ты должен примириться с теми, кого ты случайно обидел.
Монах отвечает:
- Святый отче, я никого не обижал. Это другие передо мной виноваты.
- Хорошо, пусть виноваты другие. Но ради любви и ради священства ты скажи им один только раз: «Простите меня», и пригласи их всех на свою хиротонию.
- Чтобы я им сказал «простите»? Никогда! Даже если они попросят у меня прощения..., я еще подумаю, простить их, или нет.
- Но, чадо мое, ты читаешь Евангелие? Разве Христос не говорит: «Любите врагов ваших»[1]? Разве Он на кресте не простил иудеев, которые его распяли? Разве Он не говорит в молитве «Отче наш»: «Остави нам... яко же и мы оставляем...»[2] и т. д.? Как ты будешь служить литургию? Как будешь причащаться? Как ты будешь говорить другим: «Со страхом Божиим, верою и любовию приступите»?
Монах в ответ возмущенно шептал:
- Никогда. Нет. Ни-ког-да.
В конце концов, духовник вместо справки о прохождении ставленнической исповеди написал письмо Старцу этого учителя: «Мое мнение таково. Если твой послушник станет священником, то у тебя начнутся неприятности, и ты первый будешь горько раскаиваться в этом поступке».
Несмотря на это, Старец, подвигнутый отсутствием у него в келье священника для совершения служб, добился, чтобы другой духовник дал ему справку о прохождении ставленнической исповеди перед рукоположением в иереи. На какое-то время он охладел к первому духовнику, но очень скоро он оказался настоящим провидцем[3]. Тогда Старец этого иеромонахас раскаянием, неутешный в своем горе, сказал: «Да, папа-Харалампий, ты был пророком. Как ты был прав, а я тебя не послушал!»[4]
Но чтобы завершить эту важную главу о Божественном Причащении, я упомяну еще об одном требовании, необходимом для подготовки к принятию Божественных Тайн. Таким условием являются самопознание и молитва. Испытывая самого себя, человек приходит к осознанию своей греховности, которое в свою очередь, порождает сокрушение, а сокрушение - покаяние. Покаяние же порождает умиление, любовь, слезы. Приснопамятный Старец никогда не забывал наставления преподобного Симеона Нового Богослова, который говорил, что, если это возможно, не имея слез, лучше не приступать ко Святым Тайнам.
Отец Харалампий считал, что установленное правило ко Святому Причащению, а равно и благодарственные молитвы должны прочитываться неизменно. Посвятившим же себя умному деланию он советовал заменять чтение последования ко Святому Причащению либо молитвой по четкам (пять четок-трехсотиц: четыре - Спасителю, и одну - Божией Матери), либо без четок, по времени, столько, сколько занимает прочтение правила.
За час до начала Божественной литургии приснопамятный Старец принимал братию в своей келье на исповедь, выслушивая, как они провели день и как прошло ночное бдение. Хотя постились все, благословение причащаться или нет давал Старец.
Иной раз брат, прилежный к исполнению послушаний и ночному бдению, не сподоблялся «омовения слезами», хотя совесть ни в чем его не укоряла. В таких случаях отец Харалампий обычно не воспрещал принимать Божественные Тайны. Исходя из собственного опыта он даже говорил: «То, что Бог не дал тебе до причастия, ты, если будешь хранить себя, получишь после». Действительно, братья, которые после принятия Святых Таин в молчании расходились по кельям и продолжали заниматься молитвой, затем рассказывали, что их душа так услаждалась сладкими слезами, что они ясно чувствовали присутствие внутри себя Христа.
Святые отцы говорят: «Выше труда исполнения заповедей — хранение себя». Многие из нас действительно ревностно возделывают добродетель послушания и внимательны к своим ночным бдениям, прилагают много сил для того, чтобы прийти в чувство сокрушения и плача готовиться к Божественному Причащению. Но, несмотря на это, внимательно приглядевшись к себе, мы заметим, что остаемся практически на одном и том же месте, или даже зачастую несколько отступаем назад. Можно спросить себя: «В чем же дело? Обет послушания я исполняю, исповедуюсь, пощусь, совершаю бдения, всехпрощаю, молюсь о ненавидящих и обидящих... И в чем же дело?»
Ответ на этот вопрос дает один великий исихаст Святой Горы, Старец Даниил из пещеры святого Петра Афонского. Этот поистине великий подвижник, живя почти в совершенном безмолвии, после совершения Божественной литургии, ни с кем не вступая в разговор, немедленно уходил и затворялся в своей келье. В порядке исключения он принимал только единодушных ему великих аскетов Иосифа и Арсения. Его первыми словами всегда были: «Святая Синклитикия говорит: „светильник светит, но сам он сгорает ». Этими словами Старец давал понять, что он боится, как бы в беседах не лишиться благодати, которую бденными трудами и Божественным Причащением он стяжал в себе.
Пусть теперь каждый из нас представит, сколько входов мы открываем, когда вступаем в долгие пусть даже духовные беседы. А потом задаемся вопросом: «В чем же дело?» Поначалу духовные разговоры постепенно переходят в пустословие, празднословие, многословие и осуждение, и может быть, исполняются слова Господа о том, что изгнанный с такими усилиями дух нечистый возвращается назад с другими, еще более злейшими[5].
Поэтому блаженный Старец Иосиф сам перенял и передал своим чадам обычай после Божественной литургии и Святого Причащения в молчании расходиться по кельям. Исключением было лишь исполнение самых неотложных дел. И мой Старец, папа-Харалампий, перенял этот порядок, который соблюдался с неизменной строгостью и в Новом Скиту и в Буразери.
Нет никакого сомнения, что для тех, кто наряду с духовным деланием заботится и об охранении своих чувств, и особенно о хранении языка, духовные плоды их труда становятся очевидны. Я думаю, что к этому призывает и заповедь делати и хранити[6].
[1] Мф. 5,11.
[2] Мф. 6,12.
[3] Иеромонах, о котором идет речь, очень скоро стал устраивать различные скандалы и, в конце концов, покинул свое братство.
[4] Этот монах теперь уже перешел в «небесные обители». Но, несмотря на это, я считаю излишним упоминать здесь его имя. Вечная ему память.
[5] Ср.: Мф. 12, 43-45.
[6] Быт. 2,15.
Публикуется по книге: Иосиф Дионисиатский, мон. Наставник молитвы Иисусовой. Жизнеописание старца Харалампия, ученика старца Иосифа Исихаста. М.: Индрик, 2014. С. 291-299.
Источник: afonit.info