Интервью проведено в рамках проекта «Динамика религиозной ситуации и конфессиональная идентичность в Московском регионе». При реализации проекта используются средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 05.04.2016 № 68-рп и на основании конкурса, проведенного Национальным благотворительным фондом.

— Как Вы полагаете, существует ли в рамках российского государства паритет межрелигиозных отношений? То есть «все ли равны» или «некоторые равнее других»?

— На этот вопрос можно ответить с двух точек зрения. С точки зрения правовой – все религии в России равны перед законом и перед государством. Соответственно, религиозные отношения формируются и развиваются на принципах равенства и социальной ответственности. Однако в законе некоторым образом подчёркнут, хотя и не конкретизирован, особый статус традиционных религий. Впрочем, в чём заключается этот особой статус, так же как и понятие «традиционности», в законе не расшифровывается.

С точки зрения, скажем так, реалий, мы можем констатировать, что религии не равны друг другу хотя бы по факту количества последователей, исповедующих их. То есть, сложно представить себе за одним столом Патриарха Московского и Вся Руси – и епископа церкви, у которой около полусотни последователей; у этих организаций просто не сложится межрелигиозный диалог. Таким образом, de iure и de facto ситуации разнятся.

— По Вашему мнению, устраивает ли религиозные организации такое «соотношение сил» или кто-то предпочел бы это соотношение поменять?

— Конечно, малые религиозные организации хотели бы получить более яркое представительство в системе власти, что с их точки зрения, предполагало бы большую защищенность. Примером такого рода являются попытки консолидации религиозных организаций близких друг к другу вероисповеданий «под крылом» одного сильного религиозного представителя. Однако в этом есть своего рода лукавство, ведь укрепление происходит чисто статистически, а фактически число верующих не увеличивается. Они считают подобное, так скажем, «слияние» политическим компромиссом.

— Каковы, по Вашему мнению, доли последователей и чад религиозных организаций в Московском регионе? Какова доля православных, мусульман, католиков и иных?

— Московский регион стабильно позиционируется как выраженно православный, однако очевидно, что религиозная идентичность или точнее самоидентичность в последнее время расходится с религиозной практикой.

То есть, если ещё десять лет назад самоопределение себя в качестве православного подталкивало и даже обязывало человека к участию в религиозной жизни, то последние несколько лет сдвинулась грань в сторону секулярности повседневной жизни, зачастую – отсутствия в ней религиозной практики, при сохранении декларируемой религиозной идентичности. Кроме того, в значительной мере увеличилось число людей, считающих для себя допустимым свободный выбор религиозной принадлежности, отказ от традиционных для его семьи религиозных предпочтений. В итоге, сложно говорить о каких-либо долях православных, мусульман, католиков и так далее. В целом, любая из этих религиозных систем может показывать 5-7% верующих от общего числа населения региона, что характерно для Москвы.

Можно сказать, что в некоторых регионах, характеризующихся выраженной количественной бинарностью, или, проще говоря, где наиболее ярко количественно представлены две религии, например, в Татарстане, разрыв между реальной и декларируемой религиозной идентичностью резко сокращается. Так средняя цифра практикующих верующих, согласно мониторингам по РТ, которые мы проводим с 2012 года, составляет не 7%, а 37-40% как у православных, так и мусульман.

— Как Вы полагаете, межрелигиозная напряженность – миф, или все более суровая реальность? И возможна ли в неком представимом будущем – и в рамках Московского региона, и в рамках России в целом, межрелигиозная конфронтация?

— Межрелигиозная напряженность – это реальность, которая, в то же время не имеет естественного происхождения, а являет собой пример искусственного конструирования в первую очередь в политических целях. Среднестатистический верующий гораздо больше озабочен своей духовной жизнью, нежели вопросом обращения «неверных». В связи с этим можно сказать, что межрелигиозная конфронтация имеет место быть и сейчас, однако протекает она в форме информационных войн, то есть не всегда фиксируется.

— Сколько народу, реально, может вывести на улицы Москвы РПЦ, а сколько мусульмане? И смогут ли они вообще «вывести»?

— Вывести, конечно, смогут: достаточно посмотреть на регулярно проводимые силами Русской православной церкви акции, например, против абортов, в поддержку какого-либо законопроекта, однако оценить реальное количество потенциальных пикетчиков абстрактно сложно. Необходимо понимать с какой целью, и под какими лозунгами они будут выходить (фактически именно они, а не религиозная организация будут выводить людей).

— Как Вы полагаете, в современном российском обществе вообще и в религиозной его части – кто, какие социальные, возрастные группы могут стать «катализаторами» общественных настроений? В религиозной части – в первую очередь речь о православных и мусульманах…

— С точки зрения теории организации, рассматривая жизненный цикл, становится очевидно, что наибольшее число изменений возможно в период, когда организация находится в стадии своего роста и наполняется людьми, работающими на принципах энтузиазма и под влиянием харизмы лидера. Всё то же самое можно сказать и о стабильных традиционных организациях, которые всё равно испытывают периоды подъёма и спада.

Подъём, в первую очередь, обеспечивается молодёжью как людьми, обладающими эмоциональными, временными и просто физическими ресурсами. Эти люди в известной мере определяют как настроения внутри организации, так и лицо организации со стороны. Но нужно всегда учитывать, что молодёжь редко выдвигает из своих рядов сформированного и признаваемого руководством организации лидера, поэтому традиционные религии, в частности, православие и ислам, всё-таки курируют молодёжные группы и влияние на общественные настроения.

Это не характерно для новых религиозных движений, где молодёжь способна не только выдвигать новых харизматичных лидеров, но и образовывать новые религиозные организации.

— Как Вы считаете, каковы (или какими могут быть) «принципы мобилизации» Русской православной церкви – через приходы, общины, яркими проповедями священников, при помощи медиа (и телевизор, и «не телевизор)?

— Это продолжение предыдущего вопроса. Мобилизация любой религиозной организации связана с её лицом в обществе. Русская православная церковь уже переживала свой расцвет в 1990-е годы, но не смогла удовлетворить все запросы в силу ограниченности человеческих ресурсов. Сегодня на новом этапе своего развития Русская православная церковь обсуждает новые формы миссионерской деятельности, точнее, пытается всё активнее привлечь новые средства, которые появляются в связи с техническим прогрессом, вроде современных медиа.

К сожалению, мобилизации на уровне прихода в больших городах практически не существует, поскольку очень слабо представлена, для стороннего наблюдателя, общинная жизнь. Вообще сегодня существует целая «дорожная карта» миссионерской деятельности, включающая в себя все возможные формы работы с молодёжью, работы паломнических центров и так далее.

— А каким образом мусульманские религиозные организации мобилизуют (могут мобилизовать) верующих?

— В целом, мусульмане, так же как и православные, работают, главным образом, со своими целевыми группами, то есть – с людьми традиционно, как бы исторически, принадлежащими к данной религиозной традиции (например, «этнические мусульмане»). Мусульмане работают с молодёжью в сфере религиозного образования, что должно поспособствовать вовлечению в религиозную практику. Однако распространение разных, хотя бы с точки зрения уровня строгости религиозной практики, версий ислама осложняет мобилизацию, рассеивая потенциальных мусульман по разным религиозным группмам, так практически невозможно говорить об исламе как о религиозной организации.

— Как Вы полагаете, может ли Русская православная церковь использовать ресурсы государственной власти в своих интересах? И каковы могут быть эти интересы?

— Я полагаю, что интересы в данном случае имеют обе стороны, это не односторонний процесс. Исторически государство было весьма заинтересовано в поддержке Православной церкви, и сейчас фактически пытается восстановить имевшее место практику отношений. С другой стороны и Церковь уже привыкла получать определенные преимущества в виду этого взаимовыгодного «соработничества». С этой точки зрения для Русской православной церкви весьма соблазнительно вновь получить доступ к ресурсам государственной власти. В тоже время в изменившихся правовых рамках отдельные формы подобного взаимодействия вызывают ряд вопросов у других религиозных организаций.

Основная заинтересованность Русской православной церкви в той или иной форме связана с собственностью – земельные участки, на которых располагаются храмы, содержание храмов и монастырей, включая возвращение бывшей церковной собственности. Речь, в данном случае, идёт о том, что храмовые здания требуют больших затрат на своё содержание, и далеко не каждый приход в состоянии это обеспечить.

Существует мнение, что Русская православная церковь использует своё политическое влияние, в том числе для борьбы с другими религиями, главным образом, с новыми религиозными движениями. Как эксперт Совета Федерации, могу сказать, что подобное мнение в современных условиях уже не более чем клише.

Целый блок вопросов, которые Русская православная церковь могла бы решить при взаимодействии с государством, например, вопросы религиозного образования, Церковь предпочитает решать максимально обособленно.

— А исламские организации? Могут ли они использовать ресурсы государственной власти в своих интересах? И каковы могут быть эти интересы?

— Ислам реализует ресурсы региональных властей, направляя их в несколько иное русло – в частности, в вопросы подготовки священнослужителей и религиозное образование, уже длительное времядействующее при поддержке федеральной целевой программы с многомиллионным финансированием. В известной мере это оправдано в силу потенциальных рисков радикального ислама, однако, с другой стороны, это один из примеров неравенства религий перед государством, так как ни одна другая религия не получает финансирования на религиозное образование. В целом, государство активно идёт навстречу исламским организациям, поскольку это сопряженно с вопросами религиозной безопасности.

— Либерально настроенная часть общества (и медиа) полагает, что так называемые «традиционные конфессии» используют своё положение в государстве для получения преференций от государства: земли, зданий, укрепления своего «административного» положения при властных структурах. Но сами «традиционные конфессии» – насколько социально (а, может, и политически) они полезны государству? Что могут они сделать для снижения социальной напряженности в обществе?

— Известно, что одной из социальных функций религии является интеграция, обратной стороной которой являет дезинтеграция, т.е. для государства любая религия, курирование и контроль над ней – это вопрос снижения социальной напряженности и консолидация общества. То есть, религия сама по себе является ресурсом, однако для консолидирования религиозные организации должны быть массовыми, потому что в противном случае мы получим религиозную раздробленность и разобщенность.

Традиционные религии, и православие, и ислам, не позиционируют себя вне государства, призывая уважать «властьпридержащих» (сейчас мы не будем рассуждать о сакральном характере власти). Правильно настроенный диалог позволяет государству получать обратную связь от своих верующих граждан, где религиозные организации выступают в качестве посредника.

— Как Вы полагаете, насколько сейчас велико социальное напряжение в обществе? Что больше всего раздражает население?

— Если говорить о религиозной тематике, то значительная напряженность возникает из-за обсуждения частностей личной жизни религиозных деятелей, попыток как дискредитации, так и реабилитации, а также навязчивого самопиара. Любое использование элементов всего вышеперечисленного в диалогах, не связанных с религией напрямую, вызывает резкую критику и неприязнь.

— По Вашему мнению, насколько православные верующие доверяют Церкви, ждут от неё помощи? Насколько мусульмане доверяю своим религиозным институтам? Вообще, каким институтам сейчас российское общество доверяет больше всего?

— Вообще проблема доверия религиозным институтам отслеживалась социологами начиная с 1990-х годов, и на протяжении длительного периода, Русская православная церковь занимала лидирующую позицию по отношению не только к религиозным, но и вообще социальным институтам.

Сегодня эти цифры значительно снизились, однако большой вопрос – что стоит за этими цифрами? Что такое доверие? В первую очередь, это – доверие к поступающей информации, принятие её – если и не истинной, то верной. Для православия число людей, понимающих, что они могут опереться на Церковь, весьма велико. Социальная ответственность Русской православной церкви также сегодня на высоте. Однако нельзя не отметить, что в результате информационной войны определенный процент доверия был, конечно, утрачен. В известной мере это относится и к исламу, где ситуация осложняется отсутствием централизации и единой иерархии. Относительно других институтов, вообще сложно что-то сказать – российское общество пребывает в переходном периоде и находится в поисках объектов доверия.

Беседовал: Михаил Киселев

Источник: http://relig.moscow