Сергей Беляков. Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя. М., «АСТ: Редакция Елены Шубиной», 2016, 752 стр.
Если бы книги Сергея Белякова не существовало, ее бы стоило придумать, и придумать именно сейчас. В эпицентре сложных политических обстоятельств, заложниками которых мы все стали в последнее время, давно созрела необходимость такого высказывания: нейтрального, лишенного вызовов и оценок и написанного в высшей степени bona fide.
Основная тема книги «Тень Мазепы» — становление идентичности украинской нации и отношения Украины и России в гоголевский период. Сергей Беляков начал писать эту книгу в 2012 году, еще до начала открытого конфликта России и Украины, и прямой отсылки к современной проблематике в тексте нет. Однако, вне всякого сомнения, работа Белякова исходит из нескольких десятилетий скрытой политической напряженности, которые и обусловили замысел, манеру повествования, отбора и преподнесения исторического материала.
Мазепа, как сам Беляков признал в одном из интервью [1] , вовсе не главный герой этой книги, впрочем, как и Гоголь. Скорее, и тот и другой выведены автором как символические фигуры, олицетворяющие проблематику русско-украинского вопроса. Мазепа, с его образом предателя/спасителя нации, был и остается тенью, нависающей над историей отношений России и Украины и олицетворением главного ее вопроса: вместе или нет? Эта двойственность сформулирована в заключении книги цитатой из Л. Н. Гумилева: «две сабли не входят в одни ножны».
В последнее время в академической литературе чрезвычайно актуальна не только тема русско-украинских отношений, но и история независимой Украины. Уже в 90-х исследователи стали задаваться вопросами об украинской историографии в принципе — например, в 1995 году Марк фон Хаген прямо сформулировал этот вопрос в своей статье в Slavic Review: «Есть ли у Украины история?» [2] В последующие годы мы видим немало монографий, посвященных украинской истории. Назову лишь несколько: «История Украины» Пола Роберта Магочи из Университета Торонто [3] , ряд работ на украинском языке Наталии Яковенко, одна из которых была опубликована издательством «Новое литературное обозрение» в 2012 [4] . Стоит упомянуть также «Историю Украины. Становление современной нации» Сергея Екельчика [5] , книгу «Етнічна історія давньої України» П. П. Толочко [6] , а также книги известного современного ученого Сергия Плохиго из Гарвардского университета [7] . Особняком стоит фундаментальный труд Эдиты Бояновской, затрагивающий как историю, так и филологию: «Гоголь между украинским и русским национализмом» [8] , — книга, которая, без преувеличения, уже стала современной классикой в славистике.
«Тень Мазепы» продолжает этот книжный ряд, разделяя его главную тему — интерес к процессу украинского нациестроительства. По сути, Беляков выполняет схожую исследовательскую задачу. Он фокусируется на многих аспектах, связанных с многонациональным составом имперской России, которые сегодня активно разрабатываются в истории и культуральных исследованиях. Однако его подход к материалу диаметрально противоположен строго научным изысканиям. В то время как, например, Эдиту Бояновскую занимают создание политической концепции национализма и исторический ревизионизм, книга Белякова концептуальной проблематизации лишена. Его цель — скорее осветить, показать и рассказать, нежели объяснить — как и свойственно научно-популярному жанру, к которому «Тень Мазепы» будет правильнее всего отнести.
Для Белякова жанровая принадлежность его книги — принципиальный момент: по сути, полемика, которую он ведет именно с научно-исследовательской литературой, становится одним из структурирующих факторов его работы. Отчасти справедливо он указывает на перегруженность современной академической литературы терминологией и теоретическими построениями в отрыве от реального исторического материала. Под прицел его критики попадают, в частности, Мирослав Хрох с его периодизацией национального возрождения [9] , теория модернизации и Бенедикт Андерсон (по всей видимости, его «Воображаемые сообщества» [10] ).
«Тень Мазепы» фокусируется на первой половине XIX века, гоголевской эпохе, но то и дело уводит назад в прошлое: то рассказывая о Богдане Хмельницком или других героях Запорожья, то повествуя о колиивщине [11] , то подробно описывая историю украинского униатства. Начинается «Тень Мазепы», как и положено книгам подобного рода — с определений. В первых двух главах: «География нации: граница и земли» и «Имя и нация» Беляков объясняет разницу между этнонимом «Украина», в широком (все населенные украинцами земли) и узком (Поднепровье) смысле, и Малороссией. Он пишет о Полтаве, о Киеве, Харькове, Слободской Украине и Новороссии, отвоеванной некогда у ногайцев, турок и татар. Речь здесь идет и об определениях национальности, и об их относительности. Глава изобилует любопытными примерами: например, в XIX веке литовские поляки называли «русинами» поляков Волыни. Богдан Хмельницкий на переговорах однажды назвал себя «единовладцем и самодержцем руським». Аксаков писал, что в Харьковской губернии жителя Курской губернии назовут «русским». А вот украинских козаков, приехавших в Москву на службу, зачастую и вовсе называли «черкасами». Здесь же Беляков продолжает известную дискуссию о происхождении этнонима «Украина» от слов «окраина» или «край», приводя многочисленные свидетельства и подтверждения обеих версий.
Следующие части — «Этнография нации» и «Незалежность» — живописно повествуют о быте нации (включая такие темы, как усиление и развитие украинской мовы, образование, отношения между мужчинами и женщинами и даже истории о ведьмах) и балансе сил между Россией и Украиной. В частности, Беляков связывает устойчивость власти в России с ее централизованностью, в то время как власть гетмана Войска Запорожского, «и тем более кошевого атамана была полностью во власти народа, переменчивого, непостоянного и весьма экспансивного». В посвященном религии разделе Беляков делает два интересных утверждения: что «вопреки современным стереотипам украинская идентичность веками была связана вовсе не с униатством, а именно с православием»; и что именно в Галиции, «где власть Польши сохранялась до 1772 года <…>. Униатство превратится из „проклятой ляшской веры” в родную, народную, украинскую веру». Значительное внимание уделено польскому, еврейскому и русскому мирам на Украине, а в некоторых частях Сергея Беляков перемещает читателя в Петербург, рассказывая о жизни и карьере малороссиян в империи.
Заключительные главы вплотную подводят Сергея Белякова к некоторым из наиболее острых и спорных тем в разговоре о России и Украине. Беляков рассказывает о Мазепе и его противоречивом восприятии в русской и украинской исторической памяти, а в важнейшей главе «Цветы и корни» пишет о роли Тараса Шевченко и подчеркивает огромное влияние, которое оказал его «Кобзарь» на украинскую историю. Здесь же Беляков упоминает и Николая Герасимовича Устрялова, единомышленника Уварова и, возможно, соавтора «теории официальной народности» и «идеи большой нации» — которую автор «Тени Мазепы» твердо называет ошибочной.
В последней же главе, «Нация и Гоголь», Беляков приходит к тому же волнующему вопросу, что и Эдита Бояновская в своей упомянутой выше книге: считать ли Гоголя украинцем или русским? Относится ли его творчество к украинской или русской литературе? В своих суждениях Беляков апеллирует к работе Иосифа Емельяновича Мандельштама «О характере гоголевского стиля», где утверждается, что особенно в ранних своих текстах Гоголь писал на очень необычной форме русского языка, как бы переводя сам себя на русский с малороссийского, «буквально применяясь к русской речи», как определил это Мандельштам. «Удивительный гений, украинец-волшебник, который сумел подчинить себе даже русский язык», — так пишет Беляков о Гоголе («По страницам забытой книги»).
Представляется, что основная задача, которую поставил себе автор книги, — это соблюдение максимального нейтралитета в разговоре об Украине, а также русском, польском и еврейском мирах. Неудивительно, что в одном фрагменте, где речь идет об антисемитизме, Беляков признается, что хотел бы не писать об этом, но авторский замысел обязывает его говорить обо всем прямо:
«Как относились русские и малороссияне к своим соседям-евреям? Честно говоря, долго не решался написать эти строки. Но интересы исторической правды заставляют признать: многие, очень многие смотрели на евреев, на их быт, нравы и обычаи не только с неприязнью, но даже с брезгливостью» («В осажденной крепости»).
Такую нейтральность, впрочем, уместнее назвать нейтральностью от противного; текст представляет собой не последовательность положительных утверждений о разных нациях, которые по очереди попадают в фокус внимания Белякова, а скорее построен по компенсаторному принципу. Русский и украинский миры описываются не отдельно друг от друга, а как бы в постоянном сравнении. Если в ходе рассказа упоминаются негативные факты о русских, украинцах и т. д., то они немедленно сопровождаются уточняющим параллельным примером. Например, говоря о бедности украинских хаток, Беляков тотчас упоминает и то, что в русских избах, несмотря на большую их солидность и основательность строительства, было грязно, поэтому прямое сравнение по принципу «хуже/лучше» здесь неуместно. Именно в этом и состоит щепетильность и сложность такой работы — простое представление материала не обеспечивает достаточной объективности; автор вынужден квалифицировать и оправдывать параллельными утверждениями любое отрицательное высказывание. Вот несколько примеров:
«Во время русско-польской войны козаки нередко проявляли большую ненависть к врагу, чем русские, хотя в ту пору „москали” тоже были народом суровым, если не сказать сильнее» («Гетманщина»).
«Крепкие деревянные стены долговечной русской избы хранят „нестираемые признаки времени и бедствий”. Зато хата все время обновляется, как вечно обновляется окружающий ее сад» («Полтава, столица Малороссии»).
В результате в авторской манере изложения материала отчетливо чувствуется примирительный мотив, с которым связан и еще один часто повторяющийся в книге нарративный прием — следующее за только что высказанным утверждением разъяснение, на случай, если читатель неправильно поймет автора.
«Из всего сказанного вовсе не следует, будто вся церковная жизнь в России первой половины XVII состояла из тайной или явной вражды между русскими и украинцами. Во многих случаях интересы людей Церкви, и русских, и малороссиян, совпадали. Но и тайное, хоть и бескровное противоборство двух народов все-таки было» («Московская вера»).
У такого демонстративно непредвзятого подхода есть и свои минусы — отказ от опоры на исторические концепции приводит к тому, что простота и описательность, противопоставляемые Беляковым серьезному историческому инструментарию, местами его подводят и снижают весомость его аргументов [12] . Отсюда — частая апелляция к «психологическому» подходу и перманентные отсылки к «истории в сослагательном наклонении». Например:
«А что если бы не Петр с Вельяминовым проводили свою великодержавную политику, а, скажем, Мазепа с Апостолом и Галаганом устанавливали порядки, выгодные им? Разорили бы Москву, стерли с лица земли Петербург» («Колесо истории»).
Понятно, что там, где разговор касается отношений Украины и России, требуется особая осторожность и такт, но вот пример иного рода.
«В течение XIX века немцы из чувствительных читателей Шиллера и Ге ̈ те превратились в суровых и безжалостных милитаристов. Воинственные при Наполеоне I французы уже во времена Третьей республики стали мирными буржуа, предпочитавшими далеким походам универсальные магазины и кабаре с канканом» («Кацапы»).
«Запорожцы боролись за землю даже на уровне идеологическом. Будто бы на камне, который лежал у дороги „в Московский край” возле Саур-Могилы, была надпись: „Проклят, проклят, проклят, кто будет отбирать у запорожцев землю”...» («Рыцари-разбойники»).
Карикатурная формула двух эпизодов из немецкой и французской истории вряд ли уместна была бы в историческом труде; что касается второго примера, то рассказа о надписи на камне, конечно, недостаточно для иллюстрации идеологической борьбы и объяснения ее механизма. Таких моментов в книге при внимательном рассмотрении можно найти немало, и если наиболее сильной стороной «Тени Мазепы» является архивная работа и объем материала, сведение воедино многих источников (в этом отношении работа проделана колоссальная), то собственно научного элемента, осмысления материала здесь не столь много. Поэтому и целевая аудитория книги Сергея Белякова не вполне понятна. Массовому читателю «Тень Мазепы», скорее всего, покажется слишком длинной, перегруженной фактами и недостаточно динамичной. Для профессионального историка или литератора, наоборот, книга будет слишком простой — ничего принципиально нового, свежей авторской концепции нет ни в изложении истории отношений России и Украины, ни в истории гетманства, ни в рассказе о Гоголе.
Однако эти критические замечания во многом снимаются тем, что «Тень Мазепы» — все-таки не историческая монография; книга призвана не столько дать читателю доскональные знания об описываемых событиях, сколько привить общее представление об истории, а в идеальном варианте — и передать ощущение сложности и тонкости взаимоотношений русской и украинской наций и предостеречь от упрощенных суждений о них.
Эта задача, я думаю, автору вполне удалась. И, пожалуй, самая интересная особенность книги Сергея Белякова состоит в том, что как целое она — гораздо больше суммы ее частей. Беляков спорит с профессиональными учеными — но на примере становления украинской нации подтверждает утверждения Андерсона и Геллнера о том, что нация — это воображаемый, текучий конструкт, не определяемый в данном случае словами «русский», «украинец» или «поляк», а складывающийся из тысяч единичных, локальных историй. Он отказывается от жестких определений и подчеркнуто избегает выводов — но тем не менее они в книге есть, и внимательному читателю несложно будет найти их между строк. И хотя Беляков утверждает, что в «Тени Мазепы» его занимает только историческое повествование — но почему-то, закрывая книгу, читатель ощущает, что ему был преподан и политический урок.
Возможно, правильнее всего было бы сказать, что главная ценность этой книги заключается в самом факте ее существования. Попытка объективно и беспристрастно написать о теме, за которую даже взяться казалось почти немыслимым, — это огромный жест культурной ответственности, принимаемой на себя писателем. И то, что эту ответственность с Сергеем Беляковым захотели разделить тысячи читателей, уже полностью раскупивших первый тираж книги, — замечательный знак.
[1] Сергей Беляков о книге «Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя». Интервью с Петром Силаевым <http://daily.afisha.ru/brain/729-istoricheskoe-pravo-eto-sovsem-plohoj-argument>.
[2] Hagen von, Mark. Does Ukraine Have a History? — «Slavic Review», vol. 54, No. 3, 1995.
[3] Magocsi Paul R. A History of Ukraine. Toronto, «University of Toronto Press», 1996.
[4] Яковенко Н. Очерк истории Украины в Средние века и раннее Новое время. Авторизованный перевод с украинского Владимира Рыжковского; научная ред. перевода: Алексей Толочко. М., «Новое литературное обозрение», 2012.
[5] Екельчик С. История Украины. Становление современной нации. Киев, «К. И. С.», 2010.
[6] Толочко П. П. Етнічна історія давньої України. Київ, «Інститут археології НАНУ», 2000.
[7] Plokhii Serhii. The Gates of Europe: A History of Ukraine. New York, «Basic Books», 2015.
[8] Bojanowska Edyta M. Nikolai Gogol: Between Ukrainian and Russian Nationalism. Cambridge, «Harvard University Press», 2007.
[9] Hroch M. Social Preconditions of National Revival in Europe. Cambridge, «Cambridge University Press», 1985.
[10] Anderson Benedict. Imagined Communities. London, «Verso», 1983.
[11] Восстание на Правобережной Украине в 1768 году.
Ольга Брейнингер
Опубликовано в журнале: Новый Мир 2016, 8