«В отличие от подавляющего большинства людей, работающих в этом направлении, я никогда в жизни не пиарился. То есть не выступал по телевизору, не писал статей, не издавал альбомов и буклетов… Не потому, что считаю, будто это неправильно, а потому, что для меня более приоритетна материализация изделий, а не фантазии вокруг них», – поясняет Юрий Киреев. Его мастерская художественного литья «Кавида» – один из главных оформителей собора Новомучеников и Исповедников Церкви Русской на Крови, что на Лубянке, завершения строительства которого ждут Сретенский монастырь и вся православная Москва.
Серым осеннем утром мы встречаемся с Юрием Евгеньевичем в его рабочем кабинете и начинаем разговор.
От Печор до… Эмиратов
– Юрий Евгеньевич, прежде всего хотелось бы узнать, как вообще началось ваше дело, как и когда родилась идея заниматься оформлением храмов?
– Я пришел в Церковь примерно в то же время, что и владыка Тихон (Шевкунов). Мы с ним пересеклись в Псково-Печерском монастыре в начале 1980-х годов. Я начинал работать там с отцом Зиноном в 1982–1984 годах. В то время занимался технологиями, близкими к тем, которыми занимаюсь сейчас.
Псково-Печеский монастырь. Фото: Анатолий ГоряиновПоявился я в Псково-Печерском монастыре не как мастер, а просто приехал посмотреть и познакомился с отцом Зиноном. И там начались работы, которые были связаны с оформлением интерьеров храмов. С этого всё и пошло.
– В те времена, видимо, у вас не было таких производственных мощностей для подобного рода занятий, как сейчас. На каком технологическом уровне это всё происходило?
– Начиналось с работы, что называется, «на коленке», а кончилось предприятием, которое у меня есть сейчас. Никаких спонсоров и финансирования не было.
Все мы начинали потихонечку, как и должно быть: потихонечку росли и достигли сегодняшнего уровня. Было очень много людей, которые на сегодняшний день обладают достаточно серьезным опытом и производствами по церковным направлениям. Многие иконописцы интересные вместе работали: вокруг отца Зинона в то время образовалась некая группа людей, послушников, мастеров. И до сих пор очень многие работают.
В мастерской «Кавида». Фото: Анатолий Горяинов– Тогда ведь было еще советское время, и, наверное, церковным искусством можно было заниматься в каких-то светских художественных мастерских…
– В то время я был членом Союза художников, имел мастерскую в Питере, и у меня некие технические возможности тогда уже были.
– Вы работали не только в России, у вас были крупные проекты и за границей.
– У меня было свое представление о том, что нужно делать. За основу мы брали работы раннего христианства, Византии и России в основном где-то до XVII века. Базовые формы, модели, эстетику брали оттуда.
Много работали за границей: Италия, Великобритания, Франция, Германия, Польша, Иордания, Палестина, Эмираты – как ни странно, Кабул, Испания, Черногория и еще где-то. Много пришлось поработать.
Русские авралы
– По вашему личному опыту, с кем легче работать – с русским заказчиком или с иностранцем?
– В России традиционно – и от этого, наверное, никуда не деться – вся работа построена на авралах. У меня был период, когда многие обращались ко мне в ситуациях, что вот чуть ли не завтра уже должно быть освящение храма, а ничего не сделано. Приходили и говорили: нам порекомендовали вас, сказали, что вы можете справиться с этой задачей. И мы делали и справлялись. В подавляющем большинстве работы по интерьерам храмов, которые приходилось делать в России, – это всегда были авралы. То есть сначала люди раскачиваются где-то год-полтора-два, и собственно на работу остается в лучшем случае полгода.
А эпизод иного рода – и я привожу его в качестве примера – был, когда мы работали в Черногории, у митрополита Амфилохия. Он пригласил и объяснил, что надо сделать, сказав, что хорошо бы к празднику. Я, уже имея богатый российский опыт, и говорю: «Владыка, мы к Пасхе не успеем», – потому что ближайший праздник была Пасха. «К этой Пасхе не успеем – успеем к следующей», – ответил он.
Вот это был единственный раз в моей работе, когда человек отнесся нормально, с пониманием, то есть у него не было необходимости срочно закрыть какую-то нишу. Надо сделать? – Сделаем к следующему году.
Всё остальное – сплошные авралы.
Храм должен быть единым целым!
– По-вашему, какой срок необходим для того, чтобы всю работу сделать качественно? Понятно, что и в режиме аврала можно сделать хорошо. Но все-таки сколько времени нужно, чтобы и общая композиция храма была учтена, и все люди, которые в оформлении и строительстве задействованы, пришли к согласию?
– Есть одна и очень серьезная проблема: сейчас очень мало архитекторов, которые ведут проект от и до. Та очень хорошая традиция, которая была и в мировой, и в российской дореволюционной практике, когда архитектор прорисовывал всё вплоть до мелочей, до шпингалетов окон и дверей, практически умерла.
Архитектор сейчас ограничивается лишь экстерьером и непосредственно самим зданием, иногда прорисовывает иконостас. Всё остальное в подавляющем большинстве случаев делает кто-то другой.
В мастерской «Кавида». Фото: Анатолий ГоряиновМне не единожды приходилось видеть, как меняется храм, иконостас, роспись после того, как появляется декор, который мы делаем. Храм меняется принципиально! И относиться к этому так – «между делом» – просто нельзя. Уже не говорю о том, что сейчас практически не учитываются при проектировании всего храма в целом и того металлического украшения, которое делают, в частности, те сакральные формы, изображения, которые раньше в обязательном порядке присутствовали. Сейчас это более примитивно, это просто некие декоративные элементы.
Вспоминаю, как работалось с Андреем Онисимовым. Он был как раз таким архитектором, который вел проект от и до. И я получил огромное удовольствие от этого, потому что это было не столько навязывание нам своего видения, сколько обсуждение этого видения, то есть мы приходили к нормальному пониманию и представлению о том, как всё должно выглядеть. И храмы, которые получались в результате этого совместного творчества, были едиными. В них не было случайных вещей, все продумывалось и было к месту. Но такая ситуация встречается крайне редко.
С Дмитрием Смирновым, ведущим проект по храму Новомучеников в Сретенском монастыре, у нас работа складывается в принципе примерно так же: мы обсуждаем и находим решения, связанные с интерьером, с архитектурой этого храма, которые не диссонируют друг с другом. Здесь тоже интересно. Есть свои сложности, но, по крайней мере, подход абсолютно правильный.
«Штучный» собор
– Конкретно в проекте храма Новомучеников что-то новое для вас было? Может, какие-то технологические моменты или эстетические решения?
– В последние годы практически все серьезные проекты храмов и монастырей, в которых нам приходилось участвовать, делались по индивидуальным разработкам, то есть у нас нет массового производства – нет штампов. Хотя есть вещи, которые мы воспроизводим, у нас есть на сайте некий перечень работ, которые мы можем выполнить. Но если настоятелю нравится что-то конкретное и если это совершенно не вписывается в имеющиеся формы, то мы, конечно, делаем то, что он хочет. Мы всегда пытаемся без давления поправить ситуацию.
Юрий Евгеньевич Киреев в своем рабочем кабинете. Фото: Православие.ruХрам Новомучеников Сретенского монастыря – это совершенно заново проработанная концепция, которая нигде не применялась. Мы с Дмитрием Смирновым долго мучились, но нашли ход, который владыка Тихон благословил. Нет никакого повтора того, что мы делали еще где-то. Это свой ход, найденный конкретно для этого собора.
– То есть абсолютно новое, оригинальное решение?
– Да, абсолютно новое решение. Причем у меня много людей, которые в этой области работают давно и где-то сопоставимы со мной по возрасту. И когда мы начали этот проект, получили готовые изделия, сделали контрольную завеску, то было очень приятно, когда привыкшие к каким-то традиционным ходам специалисты сказали, что это здорово, что им это всё нравится. То есть эту работу оценили неслучайные люди.
– А что для вас лично значит участие в созидании собора Новомучеников и Исповедников Церкви Русской на Лубянке? Все-таки каждый человек, который в этом проекте занят, пропускает его через себя, проходит личный путь, в том числе и духовный.
– Я очень давно знаком с владыкой Тихоном и очень уважительно к нему отношусь. Когда появился проект этого собора и началась работа, он предложил и мне поучаствовать. И для меня это – работа, которую хочется сделать очень хорошо. У меня есть такое вот внутреннее желание. И за то, что мы уже успели сделать на сегодняшний день, в принципе мне не стыдно. Та задача, которая была поставлена при создании этого храма, мне очень импонирует, и я стараюсь, чтобы то, что делаю, не разрушило общую концепцию храма.
Ставка на свое
– Развивается ли ваше ремесло? Вы видите какие-то новые ростки в этой области художественного мастерства? Может быть, что-то вас радует, а что-то беспокоит?
– Это не самоутверждение, не гордыня, но я могу сказать, что, по крайней мере на сегодняшний день, я не видел нигде и ничего, что бы мне доставило некое удовольствие от того интерьера, который есть.
В мастерской «Кавида». Фото: Анатолий ГоряиновУ меня, скорее всего, неправильный подход к бизнесу как таковому. Для меня деньги, хоть без них и невозможно работать, не самое первостепенное. Вопрос в деньги для меня не упирается. Для меня сделать что-то, что мне самому было бы интересно, наверное, важнее.
И поэтому модели, которые разработаны нами, если их просто развешивать по храмам, повторяться, в общем-то, не будут. Можно сказать, что повторов у нас и нет. Большинство работ индивидуальны, они все интересны и конструктивны.
Я пока не видел работ, хотя, может быть, они и есть, которые были бы мне интересны. Ни технологически, ни конструктивно, ни эстетически.
В мастерской «Кавида». Фото: Анатолий Горяинов– А сколько людей работает в вашей мастерской? У вас же есть и художники, и литейщики…
– Все, что мы делаем, мы – и это моя позиция – практически никогда ни у кого не заимствуем: ни идей, ни так называемый модельный ряд. Все, что мы делаем, делается от нуля, от эскиза и модели до последующего производства. У нас полный технологический цикл: мы придумываем и мы материализуем. Количество рабочих – в зависимости от внешних ситуаций, которые есть в государстве в целом и у нас в частности, – колеблется от 70 до 100 человек. Я знаю многих, кто сегодня работает не у меня, но в прошлом были у нас. А у меня на сегодняшний день очень хорошие мастера, я ими доволен.
Рука против машины
– Юрий Евгеньевич, что бы вы, с высоты своего опыта, могли пожелать вашим коллегам, людям, которые занимаются храмовым зодчеством, а также священнослужителям, которые тоже имеют к этому отношение – принимают какие-то конкретные решения? Что самое важное, о чем нельзя забывать, когда мы строим храмы?
– Для того, чтобы что-то материализовать и сделать руками, необходимы знания – и без этого просто невозможно! Необходимо знать историю той культуры, в которой мы живем.
Многие вещи – это полный эстетический беспредел, непонятно что такое. Без знания истории, культуры, традиций сделать ничего невозможно.
В мастерской «Кавида». Фото: Анатолий ГоряиновЕсли переводить всё только в материальную составляющую – в деньги, тоже ничего хорошего не получится.
Конечно, серьезные проекты требуют серьезных материальных затрат. Почему сейчас очень серьезный упадок культуры в мире? Потому что затраты, которые необходимо понести для изготовления каких-то качественных вещей, очень высоки.
Многие технологии забирают у человека, передают машинам, но при этом действительно теряется духовность.
В мастерской «Кавида». Фото: Анатолий ГоряиновБыл эпизод, который мне запомнился, он очень показателен. Как-то мы на одной православной выставке столкнулись с владыкой Арсением. Он говорит: «Пойдем посмотрим: интересные работы из Екатеринбурга привезли, что-то такое, чего раньше не делали».
Ребята купили очень хорошее импортное оборудование, копировально-фрезерное, и, создав некие программы, сделали так называемые басменные доски, сделали технологическую оснастку для изготовления басм. Басма – это очень распространенная на Руси технология. Делались раньше басменные иконостасы, иконы покрывали басмой.
На этих образцах были очень четко прорисованы рисунки, всё очень добротно было сделано. Предложил владыке подойти поближе посмотреть – и стало очевидно, что это были совершенно мертвые вещи. Это была мертвая машинная работа, хоть и очень качественная.
Я до сих пор держался, не привнося эти технологии в производство, потому что человеческий глаз, рука регулярно дают сбои. Сбои в орнаменте, в архитектуре. Если не смотреть на это негативно, то это очень положительно. Это человеческий фактор, без которого всё остальное начинает меркнуть. Человек допускает эти огрехи, но создает живые вещи.
Работайте с душой и совестью, и всё будет хорошо.