Новые находки в Новом Иерусалиме: сезон 2016 года. Из новейших открытий археологов ИА РАН

События

Вспомогательные дисциплины Отечественная история

Вспомогательные дисциплины Славяноведение

История Церкви История Русской Православной Церкви

1. Прикладная печать конца XVII века

Печать найдена в Южном Братском корпусе монастырской территории, в переотложенном культурном слое. Это дисковидный металлический кружок медного сплава (диаметр около 1 см) с выступающим округло-граненым ушком для подвески. Одна сторона гладкая, на другой врезаны, глубокими ровными бороздами, три ряда букв, образующие при оттискивании четко читающиеся слова: ПЕЧАТЬ СТАРЦА ПАВЛА. Каждая буква вырезана отдельно, без лигатур или выносов. Под буквами нарезана простая виньетка растительного типа.
Личная печать с надписью – не слишком частая находка в слоях московского периода, а печатей монастырских старцев среди них до сих пор, сколько нам известно, не встречалось. Следует обратить внимание на строгость оформления: печать несет только надпись, но не символическое изображение, довольно типичное для печатей Позднего Средневековья.
Поскольку Новый Иерусалим хорошо обеспечен письменными источниками, удалось идентифицировать личность владельца печати. «Павел» назван в Описи Воскресенского монастыря 1679 года среди рядовых монахов и старцев. В духовной грамоте архимандрита монастыря Германа I (†11 декабря 1682), одного из первых русских поэтов, человека особенно близкого к Патриарху Никону, упомянуты его келейники («келейные чада») Иоанн, Петр, Павел и Андрей. Павлу завещаны «образ Иосифов, Псалтирь в полдесть да подрясок суконнои синеи, да Алементар полской киевския печати». Последнее – это Елементар, то есть букварь, в данном случае – польский, издания Киево-Печерской лавры. Вряд ли его могли завещать человеку, не владевшему языком – монах Павел, как минимум, учил польский. Через три года, в перечне «Служебных старцев» Описи монастыря 1685 г., тоже указан единственный Павел – хлебодар (должность не очень высокая, но в любом общежитии важная). Менее чем через десятилетие в приходно-расходных книгах монастыря (1693 г.) «монах Павел» (не обязательно тот же самый) указан несущим послушание «у моря» на Понойском промысле (Терский берег Белого моря, р. Поной).
Таким образом, возможно, печать принадлежала монаху, способному читать по-польски, возможно – выходцу с Украины, из Беларуси, менее вероятно – Литвы или Польши. По лестнице монастырского служения он не поднялся до высших должностей (его карьера могла затормозиться со смертью Германа), но занимал ответственные в практическом отношении посты. Поскольку в обязанности хлебодара входило получение, хранение, отпуск муки и всего необходимого для печения хлеба, его выдача на столы и т.п., он, вероятно, должен был опечатывать лари, мешки и кладовые.
Новый сфрагистический образец, прикладная печать старца, не только находит место в обширном мире пост-византийской монастырской дипломатики (вспомним о замечательных печатях Афона). Он странным образом проливает свет на личность архимандрита Германа, выходца из семьи клириков и выдающегося гимнографа, вероятно, попавшего в Новый Иерусалим в совсем юном возрасте (в Ново-Иерусалимском монастыре XVII века не было частных вкладов и записей о пострижениях). Можно думать, что четыре келейника о. Германа были людьми юными и его учениками. А то, что среди них оказался человек, читающий по-польски, подчеркивает творческие связи новоиерусалимского гимнографического кружка (они все еще составляют загадку) с польской традицией.

2. Склеп рубежа XVII-XVIII веков, облицованный изразцами

При работах в Новом Иерусалиме погребения, довольно многочисленные, но собранные в компактные зоны, без технической необходимости не вскрывались, их старались обходить. Тем не менее, прокладка коммуникаций время от времени повреждала участки кладбищ. Так случилось и при работах в углу между юго-восточной стеной притвора и южным краем переходов к Подземной церкви, там, где на восточном фасаде помещены надгробные таблицы от начала до конца XVIII в.: архимандрита Антония (1710-1722) и семьи Нащокиных (Дарья Михайловна, + 1718; Иван Никифорович (1718 sic); Михаил Иванович (+ 1722) и чугунная плита над могилой Натальи Никитичны, по мужу Нащокиной (+ 1793). Внезапно открылся склеп, поврежденный в прошлом, видимо, при строительстве кирпично-каменного коллектора и ограды «Земляной церкви». В склепе сохранились в анатомическом порядке остатки погребения – но не они привлекли наше внимание. Оказалось, что склеп выложен целиком из рельефных терракотовых (не поливных) изразцов с прямостенной отступающей румпой. Сохранились: южная стенка, часть восточной и западной, а также ряд изразцов, аккуратно упавший со свода камеры лицевой стороной вниз. В небольшом расстоянии от мыслимого верха свода (практически по румпам шелыги) было в прошлом уложено основание под надгробную плиту, из кирпича и белого камня (надгробница). Пола у склепа, напротив, не было даже предусмотрено. Кладка склепа велась на глине, вероятно, без опалубки: судя по всему, изразцами обкладывали, как кирпичами, стенки вырытой могильной ямы.
Нам известны один-два случая, когда в погребениях встречаются изразцы (красноглиняный подголовник из Троице-Сергиевой лавры; поливные плиты-черепицы из Сретенского монастыря), но ни одного случая выкладки из них самого склепа до сих пор не встречалось.
В нашем случае изразцы использованы как обычный кирпич или, принимая во внимание их пустотелость – как сосуды-голосники, обращенные отверстиями наружу, а лицевыми пластинами внутрь. Несомненно, это специально, сознательно созданный прием, имеющий целью максимально украсить внутреннее пространство склепа, сделать его максимально эстетически привлекательным, возможно – представить на стенах образ «Райского сада». Это тем более вероятно, что для склепа отобраны изразцы с растительным орнаментом, трех типов: сплетения ветвей и листьев («боскетный» тип, наиболее многочисленный); циркульная композиция с центральным медальоном, увенчанным короной (с цветком тюльпана? с тремя стеблями); «ковровые» картуши очень простого, даже грубоватого рисунка с ярко выраженным рельефом (в двух первых случаях рельеф изысканно тонок). Изразцы второго и третьего типа даже вместе не равны количеству изразцов первого; кроме того, на них есть ангоб (светло-желтого цвета), в то время как на «боскетных» изразцах его следов не обнаружено. Изразцы не были в кладке, это не spolia, но трудно думать, что их готовили специально для склепа – видимо, просто взяли заготовленную ранее одну серию и остатки другой, состоявшей из двух типов.
Сама по себе орнаментика – несомненно, европейского происхождения. Хронологически склеп должен относиться к последнему этапу достройки монастыря при учениках патриарха Никона – не исключены 1690-е – 1700-е годы или первая четверть века (в погребении обнаружен прямоконечный крест-тельник, который можно датировать, судя по гравировке и надписям, самым концом XVII-XVIII веками).
Предстоит поиск аналогичных архитектурных решений «керамических гробов».

3. Изразец с изображением слона

С первых лет исследований Нового Иерусалима среди огромного комплекса изразцов обращала на себя внимание серия с изображениями животных, прорисованных чрезвычайно реалистично и в классической манере. Они явно возникли как керамические версии одного из бестиариев нового, близкого к научному, типа, в Европе XVII века уже многочисленных. Следует отметить, что речь идет именно о бестиарии, поскольку среди многих экзотических (антилопа, верблюд) и не столь экзотических (волк) живых существ бодро скачет мифический единорог (фото 4-7).
В 2016 году эта серия пополнилась прекрасным образцом с изображением слона или, учитывая пропорции, скорее слоненка (найден в заполнении одного из крылец Южного Братского корпуса). Не входя в детали символического значения слона в исторической эмблематике (это бескрайняя область), отметим исключительное художественное качество, реализм, детальность исполнения рельефа.

4. Изразец с антилопой