Чтобы вера стала основным содержанием жизни!
Галенин Б. Царская Школа. Николай II и имперское русское образование. – М.: Культурно-просветительский русский издательский центр, 2014. 600 с. (п) 5000 экз. ISBN 978-5-4249-0024-2
Сама задача книги Бориса Галенина, кандидата технических наук, выпускника Мехмата МГУ, в определенной степени сенсационна. Не то, чтобы никто не писал об изменениях в системе образования в последние годы существования царской России – автор цитирует изрядное количество исследований вполне респектабельных специалистов. Борису Галенину удалось показать, насколько системным был подход императора и его министров к проблеме, и насколько быстрыми и очевидными были результаты их работы – показать убедительно, опираясь на достоверные, находящиеся в научном обороте документы, и вводя новые.
В первой части излагается взгляд автора на философию науки, который в целом совпадает с воззрениями тех исследователей, которые не видят противоречий между религиозным и научным мировоззрением, но разделяют христианскую традицию гносеологической функции веры, принципа fides quaerens intellectum ‒ веры, ищущей вéдения.
Много внимания уделяет автор общественным вопросам, неотделимым от функционирования системы образования. В разделе «Революция в России произошла из семинарии» Борис Галенин указывает не только на огромное количество революционеров, вышедших из семинаристов, от Чернышевского до Сталина, но и на тенденции, сложившиеся к началу ХХ века в духовном образовании. Показательны эмоциональные слова схиархимандрита Варсонофия Оптинского, приведенные в дневнике иеромонаха Никона (Беляева) от 1908 года: «Смотрите, в семинариях духовных и академиях какое неверие, нигилизм, мертвечина, а все потому, что только одна зубрежка без чувства и смысла…Семинаристу странно, непонятно пойти в церковь одному, встать в сторонке, поплакать, умилиться, ему это дико. С гимназистом такая вещь возможна, но не с семинаристом». [64] Тенденция это не чисто российская, португальский доктор Салазар, например, прыгнул в диктаторы из недоучившихся священников, что в свою очередь косвенно подтверждает мнение митрополита Вениамина (Федченкова), что в сущности «мы были больше католическими семинаристами, фомистами (Фома Аквинский), чем православными...» [64].
Оценивает немецкую, британскую и американскую системы образования, сложившиеся на последнюю четверть XIX века, сравнительно с российской, Борис Галенин отмечает «симбиоз христианско-лютеранской системы образования и христианско-лютеранского государства» в Германии, и делает вывод: «Выпускники русских университетов в массе своей готовы были стать опорой буквально любому типу европейской государственности, кроме отечественного». [104] К этому времени в России сложились словно две культуры: православная народная, и европеизированная университетско-семинарская. Автор настаивает на органичности первой, у которой был свой язык и своя литература – богослужебная, «пусть враги называют наше народное православие "бытовым" или вовсе "обрядоверием"», [140] – прибавляет автор.
Вот и еще одна сенсация: знание церковно-славянского языка, умение читать богослужебную литературу по переписи 1897 года было приравнено к неграмотности. А еще неграмотными называли себя плохо видящие старики – среди 100-109 летних грамотными сочли лишь 6,5 % (!), старообрядцы, и некоторые другие категории. И при всем этом грамотность русских людей в возрасте от 10 до 19 лет составила 51%. О всеобщей тьме и безысходной неграмотности говорить, таким образом, не приходится. Но «царские сатрапы» – доведшие населения до такой степени нищеты и дикости, что иные стодесятилетние старцы и старушки, включенные в обширную социологическую категорию, бегло читали и писали – сочли эти показатели явно недостаточными, и принялись их энергично повышать. Недостатки образования самым серьезным образом стали исправлять в царствование последнего императора Николая II.
Сейчас те, кто оценивают состояние нынешнего российского образования как близкое к катастрофическому, отчаянно ищут действенных способов к исправлению ситуации. Борис Галенин предлагает вспомнить и оценить в этом смысле реформы 1910-х годов. В общих словах их цели можно определить, как «консолидация усилий государства и общества, главное – семьи и школы в деле народного образования». [142]
Консолидация государства и общества означает здесь попытку избегнуть всевластия министерских чиновников, озабоченных своими чиновничьими проблемами, а не результатами обучения в каждой школе или вузе. Взаимодействие семьи и школы – передача определенных полномочий родителям, что соответствует базовым принципам христианской государственности со времен святого императора Юстиниана. Всеобщая грамотность считается заслугой советской власти, но закон о ней был разработан в 1906 году, не был принят Думой, но волей императора получил силу закона в 1908-м. В гимназиях и университетах в начале ХХ века вводились органы самоуправления, готовился новый университетский устав, который обновлял сложный механизм государственного и общественного управления.
Осуществлялся своего рода национальный проект по строительству «школьных сетей». В самых отдаленных городах, поселках и деревнях строились школьные здания, многие из которых являются архитектурными доминантами городов и селений и поныне, более чем через сто лет! Была поставлена задача диверсифицировать систему обучения, в которой ни один человек не был бы лишним: учреждались ремесленные, художественные, коммерческие, медицинские и ветеринарные, педагогические училища и курсы, выпускавшие работников всех степеней во все секторы развивающейся промышленности…
Учреждались новые университеты (Ростовский, Томский, Иркутский, Нижегородский и другие), горные, лесные и сельскохозяйственные вузы, консерватории (Одесская, Тифлисская и другие)… Многие – во время Первой мировой войны. Статистика, таблицы и графики, которыми автор иллюстрирует приводимую информацию, сообщает книге достоинство ответственного справочника.
Главным образовательным началом, главным «нервом» новой русской школы становилось воспитание христианской нравственности, «воспитание в духе веры, верности Престолу и Отечеству и уважения к семье, а также забота о том, чтобы с умственным и физическим развитием молодежи приучать ее с ранних лет к порядку и дисциплине», поскольку «школа, из которой выходит юноша лишь с курсовыми познаниями, не сродненный религиозно-нравственным воспитанием с чувством долга, не только не полезна, но часто вредна, развивая столь пагубные для каждого дела своеволие и самомнение». [Высочайший Рескрипт от 10 июня 1902].
И начало это проводилось в жизнь во всех образовательных учреждениях от церковно-приходских школ до университетов. К несчастью, катастрофа 1917 года не дал увидеть нам плоды этих начинаний во всей полноте.
Из книги «Царская школа» ясны и некоторые общественные тенденции, причины которых казались объективными, например, взаимосвязь образованного слоя страны и бюрократии. Как оказалось, в старой России бюрократии было намного меньше, чем в Советском Союзе и, тем более в современной РФ. В царской России на государственной службе состояло менее четверти образованного слоя, после революции, к концу 20-х – 100%.
Это понятно: новое государство старалось распространить контроль над всеми, кто в той или иной форме получил высшее образование. Характерно и другое: с тех пор тенденция бюрократизации имеет лишь ничтожно малый вектор к количественному снижению в статистическом смысле. Дальнейшие выводы читатель может сделать и сам: происходит инверсия, многие современные чиновники пишут и говорят с таким количеством ошибок, что сама принадлежность их к образованному слою вызывает оправданные сомнения. В последние годы правления Сталина, в 40-50-х годах XX века в СССР произошел своего рода ренессанс образования, достигнув в области точных наук почти что уровня дореволюционного, а «представителям просвещенного Запада и тот уровень культуры, который существовал у нас после войны, представлялся недопустимо высоким. В 1947 году бывший посол США в СССР генерал Уолтер Смит, выступая в комитете по иностранным делам Палаты представителей, заявил, что Россия создает более высокий уровень культуры для своего населения, чем тот, что существует во всем мире». [143] Западные «партнеры» уже тогда забеспокоились, а их беспокойство надолго с делом не расходится. И это лишь пара из многих побочных линий размышлений, выстраивающихся из работы Бориса Галенина.
Первую часть книги автор завершает словами, которые являются в сущности лейтмотивом всего труда:
«Возвращаясь к нашему печальному времени можно лишь заметить, что желательное и в принципе возможное восстановление культурно-интеллектуального слоя России может начаться только с возвращения к Православной вере». [136] К вере, понимаемой не как набор неких обрядов и привычек, а основного содержания жизни.
Серегей Шулаков