Издание повествует о противоречивом внутреннем мире Гоголя — писателя-проповедника. «Аналитик божественного и человеческого. Проповедник патриархальных ценностей, апостол культурной архаики. И в то же время – бесстрашный модернист и реформатор русской культуры с позиций личности», — так определяет автор Гоголя как явление культуры.
По его словам, трагедия внутреннего раскола – между «пониманием необходимости нравственно измениться и неспособностью измениться адекватно» определяет душу Гоголя. Изучив с этой точки зрения как литературные произведения писателя, так и его эпистолярное наследие, А. Давыдов приходит к выводу о том, что миссия Гоголя-проповедника потерпела неудачу. «Он писал, например, "Ревизора", чтобы исповедаться, а люди смеялись. Гоголь жалел, что его смех вызывает только смех… А перейдя к публицистике, к проповеди, писатель обрел осуждение, обвинения в сумасшествии». Автор книги представляет Гоголя в образе его героя Акакия Акакиевича: «Гоголь всю жизнь лелеял и берег свою "шинель", а читатели ее украли, и он умер, как Акакий Акакиевич», — отметил А.Давыдов на презентации.
Противоречивость внутреннего мира Гоголя автор книги связывает также с его религиозными исканиями. А. Давыдов полагает, что, осознав себя великим грешником, «гниющим трупом», Гоголь сделал попытку буквально подражать Христу и апостолу Павлу, старясь реализовать новозаветные максимы в личной жизни и проецируя их на общественное бытие. В то же время, писатель чувствовал потребность «выйти за пределы сложившихся представлений о божественном»: «Гоголь служил православию и взрывал его одновременно. Субъективно служа православию, Гоголь нес в себе дух протестантизма», считает автор книги. Неосознанные самим Гоголем протестантские тенденции в его умонастроении кризисного периода А. Давыдов видит в постановке им (Гоголем) вопроса об индивидуальном пути человека к Богу, о «спасении верой», о рационализации образа веры и жизни и даже в идеях об «изменении догматов православия». Гоголь, пишет автор в заключении, выдвигает «альтернативный нравственный либерально-христианский идеал» и поэтому отвергается как «традиционным, т.е. православно, соборно, авторитарно, советски ориентированным обществом», так и «современно либерально-атеистической интеллигенцией».
Автор неслучайно ставит православие, авторитаризм и «советскость» в один явно негативно окрашенный ряд: это связано с его концепцией «двух богов» Гоголя. Считая противоречивость и внутренний раскол определяющим свойством души Гоголя, А. Давыдов видит в его мировоззрении конфликт между «потусторонним и церковным» пониманием Бога-Отца и «богочеловеческим и гуманистическим» пониманием Иисуса Христа. Более того, автор без тени самоиронии признается в заключении, что в ходе своего исследования нашел ответ на вопрос о природе мирового зла, хотя и не ставил перед собой такой задачи. «Смысл мирового зла – это смысл ветхозаветного Бога–Отца, как он сложился в русской культуре. Он-потустронний борется против того новозаветно-гуманистического божественного, которое сошло с небес на землю», — пишет А. Давыдов. Согласно его версии, этот самый «Он-потусторонний», посредством духовного отца Гоголя о.Матфея – «черного фанатика», «ржевского Мефистофеля», и убил в Гоголе «уникального писателя и сделал его проповедником, каких только по спискам Русской Православной Церкви тысячи и тысячи».
Можно предположить, что выводы книги вызовут неоднозначную реакцию. На презентации дискуссии не последовало, возможно, потому, что, по техническим причинам, сама книга была доставлена лишь в самом конце вечера. Некоторое несогласие с автором было высказано в самом общем виде руководителем Центра религиозной литературы ВГБИЛ Евгением Рашковским. Согласившись с автором книги по поводу противоречивости мироощущения Гоголя, Е. Рашковский говорил о другом: о том «ужасе перед безобразием жизни», который определял во многом творчество писателя. Недаром самым частотным словом в его текстах является слово «черт». Будучи погруженным в многовековую историческую традицию «конфискационного» российского государства, Гоголь воспроизводит эту стихию в теме «конфискации душ» («Мертвые души»), хронически опасаясь неизбежного бунта, распада. Возможно, поэтому Гоголь «конфискует, убивает поэта в самом себе», предположил Евгений Борисович.
Профессор РГГУ Игорь Яковенко видит заслугу автора новой книги в том, что его подход «проблематизирует "накатанный" образ Гоголя и дает импульс для обновления нашего видения». И. Яковенко готов согласиться с выводом А. Давыдова о том, что, «будучи православным ортодоксом и глубоко искренним человеком, Гоголь приходит к ответам, протестантским по своим основаниям».
Выступавшая на презентации филолог Фаина Гримберг разубеждала присутствующих в том, что корни гоголевского творчества надо искать в его мучительных духовных исканиях. По ее мнению, Гоголь находился под чрезвычайно сильным влиянием Гете и литературы немецкого романтизма, мотивы которого он переложил на малороссийскую почву. Источник «протестантизма» Гоголя она также обнаруживает в зарубежной литературе, сильно повлиявшей на впечатлительного писателя.