Вечность, смерть, ожидание, готовность к смерти.. Затронуты «сенситивные вопросы». Количественный инструментарий здесь работает с ограничениями. Личный контакт интервьюер-респондент влияет на ответ. Сами слова оказываются ненадежными помощниками («барьер вербализации»). Например, будет ли общий знаменатель у понимания респондентами того, что значит «вечно»? А что значит «готовность к смерти»? «Да, выпил бутылку водки и готов ко всему»? Или «похоронил самого родного человека и жду встречи»? Или «Да, с рождения хожу в храм (синагогу, мечеть, молитвенный дом..)»? Или «Да-да-да, только отстаньте от меня с этими вопросами»? (Тем не менее, интересно бы посмотреть, — кто они, 15% соотечественников, «готовых к смерти по самооценке», каков соц-дем портрет этой группы, как она меняется от замера к замеру, если меняется.)
Любой опрос говорит что-то и о спрашивающем. Вариант «хотел бы жить вечно», — как он соотносится с Воскресением? Да, предположим, я верующий человек и живу в сокрушении сердца и предвкушении Царствия Божьего. Но скажу ли я, вот так прямо открытым текстом, глядя интервьюеру в глаза, что «хочу жить вечно»? Может быть, да, может быть, нет, может быть — выберу «не знаю» (группа «не знающих» респондентов потихоньку растет). В этой связи, 62% «не желающих жить вечно» — для меня, например, интерпретационно закрытая группа, непредсказуемая. Попавшая, может быть, в невольную ловушку секулярной анкеты.
Можно и нужно искать пути для оптимизации инструментария. Тем не менее, когда есть несколько волн, временной ряд, — он в любом случае дает пищу для размышлений, и в этой связи спасибо «Левада-центру» за последовательное обращение к «нематериальной тематике». Что мы видим: за 6 лет заметно сократилось число выбирающих в ответ на вопрос «Сколько вы хотели бы жить?» вариант «Сколько Бог даст» (43% в 2007 г., 26% в 2013 г.) . У нас, службы «Среда», нет своих мониторинговых замеров. Зато есть опыт применения ряда экспериментальных, количественно-качественных попыток анализа отношения к смерти, к времени. Наши наблюдения, в принципе, соотносятся с этой находкой и говорят о малой представленности в настоящее время религиозного отношения к смерти. По сравнению с тем, что видим мы, 26% это очень, очень много («Бог даст», впрочем, скорее всего воспринимается многими респондентами как фразеологизм, является по сути уходом от ответа). Представление о православном загробном существовании оказывается крайне слабо представленным в массовом сознании. Есть сценарии «механические», «языческие», даже «буддийские» («New age»). Жизнь человека, которая формулируется не столько био-, сколько техно -, (дискретность и векторность времени, «включение — выключение») — доминирует в картине мира соотечественников. Во многом, как представляется, этому способствует язык современных массовых коммуникаций, про-рыночный, агрессивный, стремительный, редуцирующий полноту бытийности к плоской и хищной модели.
В этой связи, возвращаясь к данным «Левада-центра»: набирающая популярность опция «хочу жить до тех пор, пока буду сохранять силы и ясность ума» (34% в 2007 г., 48% в 2013 г.) — представляется закономерной. Аксиология утилитарной ментальности «хомо экономикус» подсказывает: «буду жить, пока сам за себя». Надеяться на окружающих «хомо экономикусов» — нерационально.
Комментарий к статье на портале Правмир: Почему россияне не хотят жить вечно? — опрос экспертов