В начале вечера был продемонстрирован фрагмент видеозаписи, сделанной на 60-летии Аверинцева. Обращаясь к своим гостям, он задает им и, в первую очередь себе, вопрос: как жить в это новое, «холодноватое и насмешливое» время, которое так ощутимо изменилось по сравнению не только с поздним советским периодом, но и с перестроечными годами? Рассердиться на него? Попробовать подладиться под него? Или играть в то, что ничего не случилось? Все три варианта одинаково глупы, считает Аверинцев. «Единственное, что остается – совершенно новая требовательность по отношению к себе. Мы все должны отнестись к себе строже. Мы должны стараться искать новые слова, новые для нас самих», -- говорит он с экрана.

Эти слова определили ход размышлений и воспоминаний тех, кто хорошо знал Аверинцева, работал вместе с ним, учился у него. По сравнению с 1997 г., когда прозвучали эти слова, время еще стремительней меняется. Насколько востребовано сейчас наследие Аверинцева? Могут ли понять и оценить его молодые? Работают ли с трудами ученого его коллеги-филологи? Можно ли говорить о том, что у Аверинцева как у «учителя жизни», по слову поэта Ольги Седаковой, есть ученики? Что значит: продолжать дело Аверинцева?

Ректор СФИ священник Георгий Кочетков заметил, что у людей такого масштаба, как Аверинцев не бывает «прямых» учеников. Но есть «живые наследники духа, который принес Сергей Сергеевич», те, кто может назвать его своим учителем. Ольга Седакова – одна из них. Она вспоминала, как Аверинцев вел «тайные» семинары по библейским книгам в Научной библиотеке им.Горького, как его лекции по позднеантичной эстетике воспринимались в конце 1980-х как «глоток свободы». Это была, конечно же, не собственно филологическая, а проповедническая деятельность Аверинцева, «путь за рубеж этой жизни», как сказала коллега академика Нина Брагинская (РГГУ).

Неужели Аверинцев так ярко и внятно звучал только на фоне «дефицита мировой культуры», в условиях, когда христианство и подлинная культура были гонимы? «Что означает Аверинцев минус тот голод, который делал его больше чем филологом?» -- поставил вопрос известный библеист, филолог Михаил Селезнев (РГГУ). Он вспоминал, что советская цензура заставляла Аверинцева говорить о религии «общечеловеческими словами» -- можно ли использовать это сегодня, в условиях свободы, обращаясь к широкой аудитории не на «специфическом церковном жаргоне»?

«Я услышал здесь гимн чуме: дефициту, голоду, цензуре», -- пошутил в ответ профессор Жорж Нива (Швейцария), хорошо знавший Аверинцева и намекающий тем самым на непреходящее значение его многогранного наследия. В унисон ему профессор РГГУ Николай Шабуров также с «осторожным оптимизмом» говорил о том, что период отторжения Аверинцева со стороны науки и Церкви непременно закончится. «Время пройдет, и снова будут обращаться к Сергею Сергеевичу, пока будет существовать русская культура», -- с уверенностью сказал он.

Тема сложных отношений между Церковью, с одной стороны, и культурой и наукой, с другой, была одной из главных на вечере. Недостаточно лишь «добрососедских» отношений между Церковью и культурой, уверена филолог, библеист Анна Шмаина-Великанова (РГГУ). По ее словам, Аверинцев явил новое понимание: Церковь и культура – не рядом, а «одно в другом». Только из этого рождается, по выражению О.Седаковой, богословие как поэзия: «Самое ужасное не то, что не читают Сергея Сергеевича, а то, что не читают поэзию. Мы не смотрим в ту сторону, в которую он указывал. Ради продолжения его дела надо не только переиздавать его книги, а прежде всего – с любовью показать нашим студентам, где Источник его деятельности». Что касается церковного самоопределения Аверинцева, то А.Шмаина-Великанова считает: «Встав на сторону Преображенского содружества (малых православных братств, с которым, как и с СФИ, Аверинцев много лет тесно сотрудничал и вместе молился – прим. Ред.), он встал на сторону будущего; здесь христианство живет, здесь Церковь как община».

На вечере было много воспоминаний и об удивительных личных качествах Аверинцева. Его друг, профессор Никита Струве (Париж) назвал свое выступление «Ученость и ребячество», упомянув о том, что сам Аверинцев «открыл» это качество – ребячество - в своем любимом О.Мандельштаме. «Через Мандельштама он определил самого себя», -- сказал Н.Струве. То, что Аверинцев никогда не кичился своей ученостью, хорошо иллюстрирует памятный для выступавшего случай: «Я помню, как во дворе Александро-Невского храма (в Париже – прим. ред.) после литургии Аверинцев читал на арамейском языке «Отче наш»… нашей младшей внучке, которой тогда было 2 года».

Невозможно не привести характерный анекдот, рассказанный Ж.Нива: Аверинцев гостил у него во французской деревушке, где хозяин познакомил ученого со старым местным священником. Войдя в его домик при церкви, Аверинцев сразу узнал изображение св.Франциска Сальского и стал увлеченно читать наизусть его тексты по-французски, перейдя потом на латынь. Священник был поражен: никто из его посетителей никогда не опознавал св.Франциска, а что касается аверинцевской декламации, то он с изумлением спрашивал потом у Ж.Нива: «И много там, в СССР, таких?»

Своими воспоминаниями о С.С.Аверинцеве на вечере поделился также проректор СФИ Александр Копировский и другие. В исполнении хора СФИ прозвучали церковные песнопения и псалмы в переводах С.С.Аверинцева.