Наша церковно-историческая литература в последний год-полтора пополняется довольно слабо. Крупные, фундаментальные работы единичны. Может быть, сказался «кризис» и просто стало меньше денег на издательские и полиграфические услуги (несмотря на бурное развитие цифрового формата, любой мало-мальски солидный автор продолжает желать — и справедливо — чтобы его произведение было именно напечатано)? Или это нечто более серьезное?
Конечно, работы пишутся, и автору этих строк известно, по крайней мере, о нескольких очень серьезных исследованиях по истории Русской Церкви, готовых или почти готовых к публикации. Это значит, что церковно-историческая наука продолжает развиваться. Но существуют определенные проблемы институционального характера. Собственно, институции, то есть те места, где наука взращивается или -— что лучше — растет сама, у нас есть: духовные академии, Общецерковная аспирантура, ПСТГУ, церковно-исторические и теологические кафедры светских вузов. Какие-то из перечисленных институций нуждаются в обновлении и переменах, какие-то в поддержке, какие-то в свежих силах. Но не хватает чего-то более важного: штатной церковной науки и грамотного научного менеджмента. К сожалению, нет еще полного осознания того, что за развитие науки надо платить — и платить хорошо. Она не может существовать на одном энтузиазме, а без нее, в свою очередь, невозможно взращивать грамотные кадры для всех сфер церковного служения.
Сказанное выше я решил предпослать небольшим рецензиям на три недавно вышедшие книги, чтобы напомнить, для чего нужны такие рецензии. Чем больше рецензий — тем больше читаются, оцениваются, критикуются, а значит, и исправляются книги. Это есть важное средство повышения степени координированности, в котором также очень нуждается наша церковная наука.
Шкваров А.Г. Русская Церковь и казачество в эпоху Петра I. Хельсинки: RME Group Oy — СПБ: Алетейя, 2009. 112 с. Тираж 1000 экз.
Появление этой книги осенью прошлого года оказалось весьма актуальным, и, по словам издателя, сказанным мне еще в апреле года текущего, ее тираж уже весь разошелся. Спорить с тем, что название и тема привлекают широкий круг читателей, невозможно. Особенно это понятно в контексте учреждения новой синодальной структуры Русской Православной Церкви, ответственной за взаимодействие с казачеством.
На книгу уже появились отклики. Валерия Ефанова в майском номере «Журнала Московской Патриархии» справедливо отмечает актуальность темы исследования А.Г. Шкварова[i]. Как бы вслед за автором книги рецензент обосновывает сужение хронологии до петровского времени. В целом В. Ефанова очень положительно, без единого критического штриха, оценила книгу. Автор рецензии, по образованию философ, а не историк, не смогла оценить книгу с чисто профессиональных позиций.
Мне же хотелось сформулировать несколько критических замечаний, несмотря на мою благодарность автору за то, что он сам выслал мне свой труд.
Первый момент — историографический. По истории казачества защищено несколько десятков кандидатских и докторских диссертаций. Это — в том числе работы по рассматриваемому периоду[ii]. В случае, если эти диссертации никак не привлекаются автором (а ни одной ссылки на них мы не находим у него), нельзя столь пафосно называть книгу. Она должна именоваться «Очерки из...» или «Страницы истории религиозной жизни русского казачества в эпоху Петра I».
Второй момент — источниковый. Ссылки на архив (в основном — РГАДА) в книге — спорадические и не всегда корректно оформлены. Фонды региональных архивов южных и других регионов России и Украины, где в основном проживали казаки, не привлечены. Небольшая библиографическая работа с опубликованными материалами по казачеству выявит, что А.Г. Шкваровым множество и легко доступных материалов не использованы. Источники в монографии не классифицированы и даже не описаны, о их составе и полноте (неполноте) встречаются лишь случайные упоминания.
О первом и втором моментах особо странно упоминать потому, что автор книги — кандидат исторических наук[iii], естественно, знающий по долгу профессии, как работать и с историографией, и с источниками.
Третий момент — смысловой и содержательный. Почему был избран именно петровский период в исследовании сформулированной темы? Ведь сам автор подчеркивает, что для этой эпохи «документов, касающихся внутренней церковной жизни казачества, практически не сохранилось» (С. 92). Можно было избрать весь дореволюционный период: от зарождения казачества до 1917 г. Впрочем, даже трагическая советская эпоха и современный этап (этап возрождения казачества) могли бы быть включены в такую работу. Тогда, даже не выполняя многолетнего фундаментального исследования, можно было бы создать очень интересный, насыщенный труд. И, кстати сказать, на деле автор легко выходит из сформулированных хронологических границ петровского периода (см. на С. 97 - 98).
Как иерархи Церкви реагировали на вольности в религиозной жизни казаков, иногда граничащие с нарушением церковных канонов? На этот вопрос автор лишь иногда дает очень краткие или косвенные ответы, а ведь это главный вопрос темы.
И как еще один недостаток труда нужно отметить наличие большого количества сведений, собственно к теме религиозной жизни казачества не относящихся, хотя и характеризующих его как уникальную социально-этническую группу.
По сути дела, основные мысли автора прекрасно уместились бы в формат статьи объемом в один авторский лист. Эти мысли, очевидно, верны и отражают хорошее знакомство А.Г. Шкварова с историей казачества, однако в книге они неоднократно повторяются, причем в отрыве от конкретно-исторического материала. Например, тезис об особом значении Таинства Крещения для казаков.
В ряде случаев выводы спорны. Так, из заключительного абзаца Главы IV[iv] следует, что казаки вообще не были христианами.
Наконец, отметим многочисленные стилистические нарекания, возникающие у читателя книги «Русская Церковь и казачество». Кроме того, в работе множество пунктуационных ошибок и оформительских погрешностей.
Всё сказанное, впрочем, говорится в надежде на то, что автор продолжит свои изыскания и создаст более фундаментальное и проработанное исследование, ведь тема насколько актуальна, настолько и в целом еще не изучена.
Щеглов Г.Э. Печальник о благе народном. Жизнь и литературные труды Дмитрия Гавриловича Булгаковского. Минус: Белорусская Православная Церковь, 2009. 272 с. Тираж 1000 экз.
Преподаватель Минских духовных школ Гордий Эдуардович Щеглов ранее уже выпустил несколько интересных монографических работ по русской церковной истории и историографии, в том числе книгу о С.Г. Рункевиче, удостоенную Макариевской премии в 2009 г. Большая часть его работ так или иначе связана с епархиями Белоруссии. Новая книга не является исключением из этого правила.
Труд Г.Э. Щеглова посвящен видному церковно-общественному деятелю конца XIX — начала XX вв. Дмитрию Гавриловичу Булгаковскому. Это был неутомимый борец за народную трезвость, человек, стремившийся не к личной выгоде, а радевший за ближних своих. Поэтому цитата, вынесенная Щегловым в название книги, совершенно точно отражает основной вектор всей жизни его героя.
Во введении исследователь показал слабую известность имени и трудов Булгаковского в историографии и в литературе в целом (разобрав немногочисленные труды, Г.Э. не оставил незамеченным и художественного эссе Дмитрия Быкова «Блаженный Булгаковский», С. 11). Автор перечислил архивы, фондами которых он пользовался при написании книги, а также именно во введение вынес одно из своих главных достижений — уточнение даты рождения героя своей книги (С. 13).
В основной части книги 9 глав, совпадающих с этапами жизненного пути и теми ипостасями, в которых на этих этапах представал Булгаковский: «Детство и годы учебы», «На ниве приходского служения», «В новом звании», «На закате» и др.
Г.Э. Щеглов не дает исчерпывающей характеристики личности Булгаковского, предпочитая целостному анализу отдельные эскизы[v]. Автору трудно не симпатизировать Булгаковскому, однако необходимо отметить особенности характера героя, которые помешали ему продолжить пастырское служение.
Главной такой особенностью была его конфликтность, о которой автор пишет, но далеко не всегда связывая ее с неудачами в служении и деятельности его героя. Между тем именно неумение найти общий язык с сослуживцами и влиятельными особами, излишняя принципиальность в тех вопросах, где она, возможно, и не была столь необходимой как раз и помешали Булгаковскому сохранить сан. Кроме того, как-то совсем вскользь в книге говорится о личной жизни писателя и борца за народную трезвость. А эта сторона очень важна. Возможно, именно здесь стоит также искать причины того, что Булгаковский вышел из духовного звания. Г.Э. Щеглов упоминает о втором браке своего героя, женившегося на некой Анне то ли Павловне, то ли Петровне (оба отчества указаны на С. 194). Думается, что на этой стороне биографии нужно было сосредоточиться. Однако, видимо, отсутствие источников личного происхождения не позволяют понять побуждения и мотивации «печальника», вступавшего в уже достаточно зрелом возрасте во второй брак. Кстати, вопрос о том, насколько сохранилась в разных архивных фондах личная переписка Булгаковского, автор не затрагивает.
Оставив священный сан, Дмитрий Гаврилович Булгаковский не стал человеком антицерковным или нецерковным. Автор пытается показать, что выход из духовного звания был своего рода протестом против порядков, царивших в среде духовенства, но никак не протестом против Церкви. И действительно, Булгаковский сохраняет тягу к пастырству и учительству и тогда, когда снова становится мирянином. В своих работах, выпущенных накануне и в годы Первой мировой войны, он призывает своих читателей обратиться ко Христу, а семьи — жить благочестиво, оставив скандалы, пьянство, разврат (см. С. 202 - 203).
Биографии, подобные жизнеописанию Булгаковского, должны непременно излагаться в церковно-историческом контексте, которого в книге Г.Э., как представляется, недостает. Факты биографии не всегда увязываются автором с событиями в Церкви и в империи того времени в целом, хотя это насущная потребность такой работы.
Впрочем, в книге поднимаются очень важные проблемы. Одна из них связана с изучением деятельности и общественного статуса лиц, оставивших священный сан. Тема неисследованная и актуальная. Автор не предлагает каких-либо окончательных ее решений, но дает ценный материал для размышления над этим вопросом, в том числе и в связи с современной церковной жизнью (см. по этому вопросу С. 144 и далее).
Щеглов попутно, в сносках, приводит много биографической информации о священнослужителях тех мест, где служил Булгаковский. При дальнейшей обработке и добавлении такого рода материала эти данные могли бы составить отдельную главу о сослуживцах и коллегах главного героя книги. Интересна и тема «Булгаковский как этнограф»: в этом контексте Г.Э. предпринимает разбор основной этнографической работы его героя — «Пинчуки»[vi].
Биография Булгаковского дает очень ценный материал для истории борьбы с алкоголизмом в России на церковных началах. Эта тема также относится к числу малоизученных в нашей историографии. И она весьма актуальна, особенно в свете создания в 2009 г. Церковно-общественного совета по защите от алкогольной угрозы. К сожалению, почти весь материал рецензируемой книги связан только с фигурой самого Булгаковского и его восприятием алкогольной угрозы, предлагаемыми методами борьбы с ней, а также ответом на них его оппонентов. В то же время место и роль главного героя книги в антиалкогольном движении в России начала XX в. в целом показаны автором неотчётливо.
И еще одна важная тема, которую можно, несмотря на определенную ее популярность в современной историографии, и дальше развивать исследователям, в том числе в связи с биографиями таких видных представителей духовного сословия, как Булгаковский, — это тема трудного материального положения провинциального духовенства. «За три года настоятельства в Лужках, где отец Дмитрий столько сделал, епархиальные власти так и не посодействовали ему в обзаведении постоянным жильем», — отмечает исследователь (С. 79 - 80).
Булгаковский был знаком со многими выдающимися людьми своего времени. Почему же его энергичность, деятельность не получили должной поддержки в обществе? Окончательного ответа на этот вопрос в книге мы не находим, а это означает, что остается еще пространство для дискуссий и новых трудов, посвященных биографии «печальника». В то же время следует заметить, что в отдельные периоды своей жизни Булгаковский был способен привлечь к себе внимание широких масс слушателей. Достаточно упомянуть устраивавшиеся им в первые годы XX в. народные чтения. Организуя их, Булгаковский присоединялся к числу тех активных церковных деятелей, которые вполне обоснованно считали чтения очень действенным методом народного просвещения.
Г.Э. Щегловым не выяснена дата смерти Булгаковского, отсутствующая и во всех когда-либо написанных кратких биографиях писателя, но хочется надеяться, что ее обнаружение — дело ближайшего будущего. В этих поисках надо обратить внимание на возможности современных средств коммуникации. Учитывая тот факт, что у Булгаковского были дети (С. 29 и др.), можно предположить, что где-то живут его потомки, которые знают дату его смерти? Возможно, потомки его зарегистрированы в какой-нибудь социальной сети...
Но, если говорить о последнем этапе жизни героя книги, то нельзя не отметить, что автор сообщает интересные данные о деятельности Булгаковского в трудном 1918 г., вводя в научный оборот переписку писателя с историком С.А. Белокуровым.
Как содержательный недостаток книги упомянем достаточно нудный разбор ряда произведений Булгаковского, лишенный аналитики и необходимых в таких случаях критических сопоставлений. Творчество церковного писателя не рассматривается как процесс, а интерес к той или иной теме не всегда должным образом объясняется.
Как формальный недостаток книги следует отметить отсутствие в ней именного указателя, целый ряд оформительских упущений (см., например, на С. 133 -— 134 в сносках бесконечные повторения имени автора сочинений вместо удобной замены на «его же»), а как достоинство — исчерпывающую библиографию, важной частью которой стал список опубликованных трудов Булгаковского. Особо следует упомянуть наличие в книге вклейки с иллюстрациями, большая часть которых — обложки, иллюстрации и страницы из книг, выпущенных в разные годы Д.Г. Булгаковским. Рассматривать их чрезвычайно интересно и полезно современному читателю.
В целом же, предпринятый Г.Э. Щегловым труд должен быть оценен высоко, т.к. белорусский церковный историк выступил в качестве первопроходца, что всегда тяжело. Остается пожелать автору нового плодотворного делания на ниве церковной историографии.
Запальский Г.М. Оптина пустынь и ее воспитанники в 1825-1917 годах. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2009. 416 с. Тираж 800 экз.
За истекшее десятилетие по истории Оптиной пустыни выпущено множество книг (преимущественно агиографических) и защищено 4 диссертации[vii]. Из числа последних наиболее новаторской стала защищенная в 2007 г. работа Г.М. Запальского. В 2009 г. диссертация в доработанном виде была опубликована в виде книги и удостоена премии митрополита Макария. Издана книга замечательно: снабжена иллюстративным материалом, указателями и библиографическими списками. Корректорская и редакторская работа проделана достаточно качественно.
Книга Г.М. Запальского отличается большим количеством обработанных источников. На первом месте — это личные дела послушников и монашествующих знаменитой Козельской Введенской Оптиной пустыни. Их автор рассмотрел в качестве массового источника и с помощью статистических методов смог составить коллективный портрет тех, кто когда-либо пришел в монастырь, а потом вышел из него, перейдя в другую обитель, пойдя «на повышение» или вернувшись в мир. Яркие результаты применения этих методов читатель найдет во 2-й главе книги («Состав и распределение оптинских воспитанников»).
1-я глава («Оптина пустынь: монастырь и мир») более традиционна для церковно-исторических исследований. Здесь приводятся те данные об Оптиной пустыни, которые нужны автору для последующего изложения. 3-я, заключительная, глава книги («Самосознание и повседневная жизнь оптинских воспитанников») схожа с первой, но уже опирается на тот просопографический анализ, который предпринят во второй главе.
Значительную часть книги занимает биобиблиографический справочник о тех «воспитанниках» Оптиной, о которых речь идет в основном тексте. Для этого справочника, как, впрочем, и для монографии в целом, характерна высокая культура обращения с фактом, с источником и профессионализм в оформлении, которое можно считать практически безупречным.
Книгу можно считать образцовым исследованием монастыря с точки зрения социальной роли обители. Думается, что другие крупные и исторически важные монастыри Русской Церкви, архив которых в той или иной степени сохранился, заслуживают проведения схожего изучения. Поэтому автор — заместитель заведующего кафедрой истории Церкви МГУ им. М.В. Ломоносова — может вполне стать главой научной школы по изучению социальной истории русских монастырей, «воспитанники» которой будут изучать историю разных монастырей по отдельности и в совокупности. Конечно, это станет уникальным вкладом в нашу историографию.
Хочется, однако, отметить один дискуссионный момент. Речь об обоснованности применения термина «воспитанники» для той группы людей, которая собственно и изучается в работе Г.М. Запальского. Понятие «воспитанники» и в дореволюционной литературе, и в обиходе было тесно привязано к учебным заведениям. В наши дни такая семантика в целом сохраняется, но даже еще сужается: воспитанников обнаруживаем в дошкольных и специализированных средних учебных заведениях (в остальных — учащиеся и студенты). Несколько более удачным мог бы быть синонимичный «воспитанникам» термин «питомец», но гораздо более точным и адекватным -— термин «выходец», используемый автором в тексте книги.
Нужно отметить и некоторую уязвимость принципа, согласно которому в работе для изучения отбираются только покинувшие монастырь, но не оставшиеся в нем. В некоторых случаях Г.М. Запальский сам фактически признает эту уязвимость, например: «Формально мы причисляем их к питомцам обители, хотя они имеют мало отношения к ее наследию» (С. 107)[viii]. И тем более, что «просопографический метод предполагает изучение всего пласта культуры, а не ее избранных представителей» (С. 113).
Хорошо, если работа по изучению Оптиной пустыни, как, впрочем, и монастырской истории в целом, будет продолжена автором. Так, совершенно необходимо изучить не только выходцев из монастыря, но и тех, кто до своих последних дней оставался верным своей обители. Интересна и эволюция состава братии монастыря (а не выходцев из него). Недостаточно рассматривается нашей историографией экономическая история монастырей синодального периода.
[i] Ефанова В. Церковь и казачество: к истории отношений // ЖМП. 2010. № 5. С. 54 - 55.
[ii] Черницын С.В. Донское казачество: этнический состав и этнические процессы (XVIII-XIX вв.). Дис. ... канд. ист. наук. М., 1992; Махрова Т.К. Взаимоотношения казачества и государственной власти в XVIII - начале XX вв.: На материалах Оренбургского и Уральского казачьих войск. Дис. ... доктора ист. наук. Челябинск, 2004; Ткаченко Т.А. Влияние государства на эволюцию социальной структуры терского казачества в XVII-XVIII вв.: этапы и особенности. Дис. ... канд. ист. наук. Пятигорск, 2005; Солонин Э.В. Казачество Северо-Восточного Кавказа в XVI - XIX вв.: социально-экономическое, военно-политическое и культурное развитие. Дис. ... кандидата исторических наук. Пятигорск, 2008; Саркисьян Т.Н. Духовное наследие кубанского казачества : культурологическое исследование. Дис. ... кандидата культурологии. Краснодар, 2009 и др.
[iii] Шкваров А.Г. Карл Густав Эмиль Маннергейм на службе в русской армии. 1887-1917 гг. Дис. ... кандидата ист. наук. СПб., 2007.
[iv] «Разорение крестьян монастыря, символизирующего для казаков никонианство, вполне укладывается в рамки принципа «талиона», который всегда в психологии казачества стоял на самом первом месте, ибо полностью соответствовал тому, что было сказано в Священном Писании: «душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб» (Кн. Исхода, 21:24-26)» (С. 59).
[v] В начале второй главы автор после многообещающей фразы: «Следует несколько слов сказать о личностных качествах Булгаковского» (С. 24) - говорит лишь о чертах Булгаковского как ревностного пастыря, но не о собственно личностных чертах.
[vi] http://dlib.rsl.ru/download.php?path=/rsl01003000000/rsl01003626000/rsl01003626401/rsl01003626401.pdf.
[vii] Шувалова Н.В. Русский православный монастырь XIX - начала XX в.: По материалам Козельской Введенской Оптиной пустыни. Дис. ... канд. ист. наук. Самара, 2003; Рузанова Н.П. Социально-историческая роль монастыря Козельская Введенская Оптина Пустынь в общественной жизни России XIX века. Дис. ... канд. ист. наук. М., 2005; Запальский Г.М. Оптина пустынь и ее воспитанники: 1825 - 1917 гг. Дис. ... канд. ист. наук. М., 2007; Першикова А.Н. Оптина пустынь как социокультурный феномен. Дис. ... кандидата культурологи. М., 2008.
[viii] На этой же странице у Г.М. Запальского появляется весьма оригинальное понятие «серое духовенство».