I

В большинстве случаев человек, желающий подготовиться к принятию священного сана, поступает в духовную семинарию, где ему предлагается получить необходимое образование на факультете или отделении, которое обычно именуется богословско-пастырским. Однако понимаем ли мы на самом деле, что это означает как для преподающих, так и для учащихся? Очевидно, с самого начала требуется определить смысл, вкладываемый в понятия «богослов» и «пастырь». Не требует поэтому пояснений то, что вопросам определения критериев подлинного богословия и пастырского идеала должно уделять первоочередное значение. И самым правильным и логичным было бы обратиться для этого к духовному наследию тех святых, у которых мы находим ясные, основанные на личном опыте богообщения, описания и того и другого. В этом отношении эпистолярное наследие одного из самым почитаемых святых современности, недавно прославленного вселенской Церковью афонского монаха Паисия Святогорца представляет собой неисчерпаемый источник практического богословия и пастырской мудрости. Но, что еще более убедительно, сам святой старец являет образ великого богослова и пастыря. Он есть живое свидетельство присутствия Святого Духа в Церкви и действенности обетований, исполнение которых относится к субстанциональным признакам реального осуществления Нового Завета.

Как писал Владимир Лосский: «Богословское изыскание предполагает предварительное пришествие Искомого»[1]. В данном контексте богословие монаха Паисия суть личностная рефлексия Божьего избранника, человеческий ответ веры и любви на обращенное к нему Слово Бога. Вот почему богопознание преп. Паисия не было рассудочным и рациональным. Его начала следует искать в мистическом опыте тех встреч с Богом, которые он описывал как явления Самого Христа. Интенция богословского гнозиса, которой следует преп. Паисий, коренится в таинственных словах апостола Иоанна: «И вы помазание имате от Святаго и весте вся… И вы, еже помазание приясте от Него, в вас пребывает и не требуете, да кто учит вы: но яко то само помазание учит вы о всем…» (1 Ин. 2:20, 27). Помазание здесь означает присутствие Духа Святого в той непознаваемой области, которая в христианской гносеологии традиционно именуется сердцем. И хотя протоиерей Василий Зеньковский полагал, что восточное богословие не выработало до сих пор христианской теории знания[2], мы видим, что библейская традиция позволяет судить о наличии особой мистической молитвенной практики, в которой сердце как синоним духовного ядра человеческой личности является основным органом познавательного акта. Механизм и метод данного познания заключен в самом смысле древнееврейского глагола («знать»), который означает на языке Библии соединение познавающего с познающим, субъекта с объектом. Познание на библейском языке — это «реальное и ответственное включение себя в жизнь, вызывающее глубокие последствия»[3]. Именно об этом говорит преподобный Паисий: «Переживая на себе божественные тайны, человек становится богословом, потому что он не трогает их умом, а переживает в действительности. Его вера постоянно умножается, поскольку он движется в ином пространстве, в области божественных событий». Однако такое соединение, во-первых, не может совершиться рациональным способом и, во-вторых, по одной только воле человека. Преп. Паисий говорит об этом в следующих образных выражениях: «Святый Дух снисходит Сам — если найдет в человеке необходимые для этого духовные предпосылки. А духовная предпосылка состоит в том, чтобы человек очистил от ржавчины свои духовные провода и стал хорошим проводником — дабы приять духовный ток божественного просвещения. Таким образом, человек становится духовным ученым, богословом»[4]. «Слово, сказанное от интеллекта <…>, является плотью, — говорил преп. Паисий, — <...> поэтому у Богословия нет ничего общего с бесплодным научным духом»[5]. В унисон звучит мысль митрополита Илариона (Алфеева): «Богословие не есть ни наука, ни искусство, ни профессия: оно есть ни что иное, как мистическое восхождение к Богу»[6]. Преподобный Паисий активно выступает против подмены понятий и профанирования термина «богословие», предпочитая называть вещи своими именами: «Величайшее зло в том, что, занимаясь сухим рассудочным богословием, мы выдаем наш рассудок за Святой Дух. А это называется "мозгословием", от которого рождается вавилонское столпотворение»[7].

Причина, по которой преп. Паисий так много и так заостренно говорит о проблемах богословия, продиктована его болью и любовью к современному человеку, который страдает в том числе от того, что не получает должного духовного лекарства, поскольку обращенное к нему проповедническое «слово сказанное от интеллекта, не изменяет души»[8]. Вторая причина была обусловлена тем, что в действительности к о. Паисию обращались за советом многие греческие богословы. Только там, в монашеской келье у ног старца они приходили к осознанию того, что богословское исследование не должно становиться самоцелью. Предназначение богословской науки так или иначе должно иметь сотериологический смысл. Ведь монах Паисий говорил: «Искусственные слова ничего не говорят душе человека, как не может разговаривать красивая статуя»[9]. Не следует соревноваться в оригинальности и стремиться к искусственной наукообразности, так как это свидетельствует лишь о внутренней пустоте и духовной несостоятельности богослова. «Напротив, — продолжает он, — если человек стяжал чистоту, за которой следует простота со своей горячей верой и благоговением, то в него вселяется Святая Троица, и тогда с помощью божественного просвещения он легко находит ключи к божественным мыслям, имея возможность изъяснить богодухновенные слова очень простым и естественным образом, не ломая голову»[10]. «Тот, кто думает, что сможет познать тайны Божии с помощью внешнего научного умозрения, подобен безумцу, который хочет увидеть рай в телескоп»[11], — в другом месте говорит святой. Продолжая известную аскетическую традицию своего земляка — Евагрия Понтийского, старец Паисий обозначает некую эпистимиологическую антиномию разума и сердца, методов рационального познания и созерцательного постижения. Действительно, с одной стороны, нельзя отрицать того, что богословие действует в нашем историческом, еще не преображенном мире и вынуждено пользоваться принятым научным инструментарием и методологией, чтобы быть понятым, использовать язык науки. С другой стороны, прибегая к επιστημη, богословие не должно этим ограничиваться, но вести человека далее, в ту метафизическую область, где сама мысль останавливается. Неслучайно Владимир Лосский писал: «Богословское научение занимает некое трудное среднее положение между ве́дением (γνωσις), как харизмой и безмолвием, созерцательным и жизненным познанием и επιστημη — наукой и рассуждением. Но, — заключал Лосский, — тем не менее оно никогда не должно забывать созерцания»[12]. Итак, если вербальная репрезентация богословского мышления обусловлена интеллектуальными способностями и культурно-образовательным опытом индивидуума, то само божественное откровение содержится опять-таки в сердце[13].

Личная жизнь подлинного богослова не должна расходиться с собственными словами, она не должна проходить в комфортном кресле. Лучшей проповедью всегда является личный пример. Нельзя говорить о милосердии и иметь жестокое сердце, нельзя писать о гордыни, не стремясь к смирению. Преп. Паисий вспоминал: «Как-то раз один богослов в своей проповеди призвал людей идти сдавать кровь, потому что в этом была необходимость. И многие были побуждены его проповедью и сдали много крови. Сам он, однако, не сдал ни капли, хотя крови у него, прямо скажем, хватало с избытком. Люди соблазнились. "Я, — сказал им тогда богослов, — своей проповедью побудил народ к сдаче крови, и это все равно как если бы я сдал крови больше всех!" Так он успокаивал свой помысл. Да лучше бы ему было не проповедь произносить, а пойти и без шума сдать немного крови самому!» [14].

Весьма примечательно, что преподобный Паисий расширяет привычное нам понятие плагиата и вводит в него новое духовное измерение: «Неверно поступает человек, который богословствует, используя чужое богословие, потому что он похож на бездетного человека, который усыновляет чужих детей, а затем выдает их за своих, представляя себя многодетным отцом»[15]. Если мы привыкли считать плагиатом в науке заимствование чужих мыслей без указания источника, то, по классификации о. Паисия, такой своего рода «духовный плагиат» происходит всякий раз, когда богослов свободно, как своей собственной ученостью, оперирует трансцендентными понятиями без благоговейного и смиренного понимания того, что они рождены мистическим опытом святых, который в своей онтологической глубине недоступен ему самому.

Говоря о мотивации получения богословского образования, преп. Паисий отвергает как непригодные два вида побуждения: «Не следует стремиться приобрести знания[16]:

1. для того, чтобы помогать другим;

2. быть способным сказать что-то умное».

Если непригодность второго мотива очевидна по причине его тщеславности и отсутствия любви, то первый мотив («помогать другим») на первый взгляд вызывает доверие и сочувствие. Не об этом ли говорит большинство поступающих в семинарию, отвечая на вопрос о цели поступления? Однако преп. Паисий смотрит на вещи как бы из будущего и провидит бесплодность данных намерений без понимания необходимости того, о чем писал святитель Григорий Богослов: «Надобно прежде самому очиститься, потом уже очищать; умудриться, потом умудрять; стать светом, потом просвещать; приблизиться к Богу, потом приводить к Нему других; освятиться, потом освящать»[17]. Именно поэтому к поступлению в духовную школу оказывается более готов тот абитуриент, который понимает то, о чем говорит преп. Паисий: «Знания [в области богословия] необходимо стяжать для того, чтобы помочь себе самому»[18]. «Если бы некоторые [говоруны] познали себя, то, увидев свое плачевное состояние, они бы не смели открыть и рта», — заключает старец[19]. И только после определенного опыта духовной брани против, как выражается о. Паисий, «зла и огня искушений», можно выносить «из своих сердец божественное слово, чтобы помочь последующим поколениям».

Без учета вышеназванных условий богословское образование может быть даже разрушительным, предупреждает о. Паисий. Многие современные беды Церкви, по мысли преподобного, связаны с тем, что многие получившие богословское образование «приняли догмат умом, а не духом святых отцов»[20]. Старец сокрушается, что «от всех них Церковь получает больший вред, чем от врагов Православия»[21]. Истину этих слов старца широко подтверждают современные проблемы медиапространства, где мы подчас встречаем людей, получивших прекрасное рассудочное образование, окончивших духовные академии, но так и не привитых к благодатной лозе Церкви.

Говоря об о. Паисии как святом богослове, приходится согласиться с одним из исследователей его личности, архимандритом Иаковом Канаки. Этот греческий богослов откровенно заметил: «Исчерпать словесно образ старца Паисия — весьма трудная затея, мы можем отважиться попытаться только приблизиться к пониманию преподобного. Потому что, только святой может понять святого»[22]. Действительно, если сущность обычного человека непознаваема в своей онтологической глубине, поскольку ее ядро составляет непознаваемый образ Божий, то тем более это относится к святому, тесно соединившему свой образ с Богом до той степени, что стал в подобии ему, используя выражение святителя Григория Нисского, микротеос, в непостижимости своей «обнаруживая отпечаток природы неприступной». Сам процесс того, как именно преп. Паисий, имевший образование лишь несколько классов начальной школы, стал великим богословом Церкви, а будучи монахом, не имея никакой степени священства, сделался наставником пастырства и архипастырства, останется надежно сокрытым в своем существе от эмпирического постижения и пребудет тайной боговидца. Поэтому единственным доступным для нас способом передачи святоотеческого опыта преподобного являются свидетельства людей, имевших опыт личного общения с ним, таких, как, например, м. Иерофей Влахос и м. Афанасий Лимассольский, а также изучение непосредственно письменного достояния старца Паисия. Как нам представляется, вселенское значение монаха Паисия как богослова основывается на его глубоком знании не только Бога, но и человеческой природы и личности. И этот его опыт оказался чрезвычайно востребованным в современной Церкви, живущей в условиях секулярной эпохи, которая, как считает современный богослов Сергей Хоружий, во многом стала результатом «неизвлеченности, непрочитанности, неартикулированности христианской антропологии»[23]. Арх. Софроний (Сахаров) утверждал: «Теперь, когда человек так повсюду унижен, тема тайны происхождения человека и его высокого предназначения в мире особенно важна…»[24]. Сегодня ширится понимание необходимости того, чтобы в «наше время богословие стало антропологией». Митрополит Каллист Уэр заявляет, что центральный фокус богословских исследований в XXI веке сосредоточится на антропологии, и что это уже свершилось: «Ключевым вопросом будет: "Что есть человеческая личность[25]"». Но ответ будет всегда лежать в области христологии, описывающей совершенного человека. Поэтому актуальность простых, но оттого не менее значимых, христоцентричных мыслей старца Паисия о человеке будет сохраняться и усиливаться и в будущем, являясь прекрасной иллюстрацией тех феноменов нравственного сознания, которые требуют современного святоотеческого осмысления в антропологической программе богословских исследований.

II

Переходя к теме образа подлинного пастырства, с самого начала хотелось бы отметить, что, как и в случае с темой богословия, мы встречаем в изложении старца Паисия описание двух противостоящих типов: идеального и отрицательного. В первом же томе его поучений содержится довольно пространная глава «О духовенстве и Церкви», которая целиком посвящена данной проблематике и без преувеличения является настоящим учебником пастырского богословия и пастырской этики .В целом, как и остальные святые отцы и учители, преп. Паисий весьма высоко возносит пастырское служение, поставляя его на уровень выше ангельского. Однако на вопрос, что хочет от священника Бог, старец отвечает довольно просто: «То, что хочет Бог, весьма велико, ты лучше этого не касайся»[26]. Взамен он предпочитает говорить о том, чего хотят от него люди: «Сегодня люди хотят от священника двух вещей: чтобы он был несребролюбив и имел любовь. Если люди находят в священнике эти две вещи, то они считают его святым и со всех ног бегут в церковь. А раз они бегут в Церковь, то спасаются»[27]. Однако о. Паисий уочняет: «Если священник находится в высоком духовном состоянии, то он — настоящий священник и помогает другим больше»[28].

Главная цель пастыря — приведение людей ко Христу и спасенияе. Одним из главных препятствий к ее достижению и важнейшей проблемой современного пастырства преп. Паисий считает обмирщение: «Когда Патриарх Дмитрий, находясь в Америке, посетил Богословскую школу Честного Креста, то к нему подошли некоторые благоговейные студенты-американцы и сказали: "Ваше Святейшество, в нашу эпоху духовенство должно стать современнее!" А Патриарх им ответил: "Святой Косма Этолийский говорит, что когда духовные лица превратятся в мирян, миряне превратятся в бесов!.. Обмирщвляясь, духовное лицо становится кандидатом в диаволы»[29]. Типичным признаком обмирщения о. Паисий находил проходившую тогда в Греции дискуссию об отмене обязательного ношения ряс священниками. «В то время некоторые приходили, надеясь получить от меня благословение на это!» Некоторые недоумевали: «Разве ряса делает человека священником?» На что старец в свойственной ему шутливой и фигуральной манере ответствовал: «Поп безряственный — видать, безнравственный»[30]. Таким образом, отец Паисий говорит не только о внутреннем устроении пастыря, но и внешнем его виде, считая их связанными друг с другом: «Духовное состояние, в котором находится человек, дает ему сияние и внешнее. Это духовная красота, Благодать, Божественная Благодать. Но насколько же отталкивают от себя другие носители священного сана: красивые наружно, но имеющие в себе мирской дух, колеблемые мирским ветром! Ты видишь перед собой совершенно мирского человека»[31].

По словам архимандрита Георгия (Капсаниса): «Церковь есть основание православной пастырской деятельности. Православное пастырское служение немыслимо вне или около Церкви»[32]. Церковность посему является главным критерием подлинного пастырства. В некоторых современных, как правило, протестанстких богословских изысканиях стало общим местом противопоставлять пророчество и священство, особенно в эпоху древней Церкви. Дескать, в самих этих институтах заложено извечное противоречие и конфликт официальной Церкви с харизматическими личностями. Однако обличительный пафос о. Паисия никогда не переходил те границы, за которыми бы терялась его связь с Церковью и которые он сам же обозначил: «Нам надо быть внимательными, чтобы не создавать в Церкви проблем и не раздувать случающиеся малые человеческие слабости, чтобы не сделать большее зло и не дать лукавому повода к радости»[33]. Известно, что старец испытывал благоговение и уважение к епископам, глубоко смиряясь пред обращающимися к нему за духовными советами иерархами Церкви внутренне и внешне — преклоняя колена.

В то время, когда отец Паисий составлял свои поучения для пастырей, еще не существовало блогосферы. Поэтому приходится только благоговейно изумляться тому, как же пророчески актуальны и чрезвычайно востребованы сегодня следующие его слова: «В отношении того, что происходит в Церкви, не по всем вопросам можно открыто выразить какую-то позицию… Те, кто обличает других без рассуждения, находятся в духовном помрачении… Увидев где-то нечистоты, которые нельзя убрать, такие люди присыпают их чем-нибудь сверху, чтобы они не вызвали отвращения у кого-то еще. А вот люди, расковыривающие мусор и грязь чужих грехов, похожи на кур, которые копаются известно в чем... Евангельское изречение "повеждь Церкви"[34] не означает, что все должно становиться известным, потому что сегодня Церковь — это не все. Церковь — это верующие, живущие так, как хочет Христос, а не те, кто воюет против Церкви. Потому что, предавая огласке какое-нибудь, к примеру, нравственное прегрешение, мы оповещаем о нем враждующих с Церковью и даем им повод начать против нее войну. И таким образом в слабых душах колеблется вера»[35].

Есть ли сегодня действенный рецепт того, как можно стать истинным богословом и пастырем? Едва ли можно найти более простой ответ на этот вопрос, чем слова самого о. Паисия: «В нашу эпоху не хватает живых примеров… В наше время умножились слова и книги, но умалились жизненные опыты. Мы лишь восхищаемся святыми подвижниками нашей Церкви, не понимая того, насколько велик был их труд. Чтобы это понять, надо потрудиться самим, надо полюбить Святых и от любочести,я приложить усилия к тому, чтобы быть на них похожими»[36].