Служение святителя Феофана Затворника (Вышенского) в Палестине в первом составе Русской духовной миссии (1847—1853 гг.). Часть 1


Помимо изучения аскетических творений, во время пребывания на Святой Земле будущий святитель нес священническое служение, а также совершал таинства, в которых нуждались приезжавшие православные паломники.

В мемуарах архимандрита Порфирия неоднократно упоминаются богослужения, которые совершал иеромонах Феофан один или соборно с главой миссии и греческим духовенством. Так, 1 августа 1848 года иеромонах Феофан служил воскресную Литургию в Иерусалимском монастыре святой Екатерины «для русских черноризцев»[1], то есть монашествующих. В том же году 8 ноября, в престольный праздник — собор Архистратига Михаила — в Архангельском монастыре Иерусалима прошло соборное служение Божественной литургии, в котором приняли участие «Блаженнейший владыка [Патриарх Иерусалимский Кирилл], его наместник Мелетий, Газский архиепископ Филимон, архимандрит Порфирий, архимандрит Георгиевского монастыря Анания, иеромонах Феофан и арабский священник Михаил»[2].

По воспоминаниям А.Н. Муравьева, посетившего Палестину зимой 1849-1850 года, духовенство Русской миссии принимало его в Иерусалиме в своей резиденции — «обители Архангелов»[3], неоднократно служило в храме Воскресения, на Святом Гробе и на Голгофе[4], сопровождало в Вифлеем, где он имел ранее недоступную ему возможность «слушать Литургию славянскую в вертепе Рождества»[5]. Описывая поездку в Горнюю, «где с евангельской простотой впервые раскрылась миру тайна воплощения», Муравьев упоминает о том, как «русская братия воспела вдохновенную песнь, некогда здесь произнесенную устами Честнейшей Херувим»[6].

Вместе с игуменом монастыря Саввы Освященного члены миссии сопутствовали А.Н. Муравьеву и в его путешествии к реке Иордан, где под открытым небом была отслужена Божественная литургия и чин великого освящения воды. Для этого игумен Саввинского монастыря «старец Иоасаф с иеромонахом русским Феофаном соорудили престол из принесенных столбцов и древесных ветвей, срубленных на месте; покрыв его зеленью трав, одели парчовой одеждой и положили сверху антиминс, данный им от наместника патриаршего, крест и Евангелие, с иконой Богоявления Господня»[7]. Во время этой торжественной службы берега Иордана «впервые огласились нашими родными напевами»[8], — писал Муравьев святителю Филарету, митрополиту Московскому.

Принимая во внимание ряд свидетельств, можно признать, что во время пребывания иеромонаха Феофана в составе Духовной миссии служение русского духовенства в Иерусалиме не было легким. Особенно напряженным в богослужебном году было время Великого поста, когда существенно возрастало число паломников, а богослужение в храме по иерусалимскому чину продолжалось «от 7 до 10 часов в сутки и более»[9]. По этой причине еще в 1849 году в переписке российских дипломатов признавалось полезным и даже необходимым увеличение состава Русской миссии в Иерусалиме. В частности предлагалось, «чтобы в сотрудники к духовным лицам, оную составляющим, был назначен иеромонах из одного из общежительных наших монастырей <…> собственно для отправления духовных треб в пособие архимандрита и иеромонаха»[10]. Это же мнение выразил и глава миссии в «Записке о русских поклонниках», которую он представил генеральному консулу К.М. Базили[11].

Действительно, в те годы в Иерусалиме постоянно находились всего два русских священника (архимандрит Порфирий и иеромонах Феофан), а число паломников из России доходило до 450 человек в год. Для проживания русских богомольцев в Святом Граде Иерусалимская Патриархия предоставила два монастыря[12]: Феодоровский (в честь святых Феодора Тирона и Феодора Стратилата) и Екатерининский (святой великомученицы Екатерины). В XIX веке это были не монашеские обители, а бюджетные гостиницы для проживания странников, путешествующих по святым местам[13].

В начале Великого поста 1852 года будущий святитель сообщал: «У нас столько собралось теперь русских поклонников, что некуда ставить. Уже помещают в Георгиевском»[14], имея в виду еще один монастырь-странноприимницу, расположенный на одной улице с Архангельским монастырем, служившим резиденцией для миссии. В этом году до праздника Пасхи архимандрит Порфирий отсутствовал в Иерусалиме по состоянию здоровья. Также тяжелая болезнь вынудила покинуть миссию одного из студентов. Так что иеромонах Феофан был вынужден совершать все постовые службы с одним послушником. По его сообщению, к совершению богослужений первой седмицы приходилось привлекать паломников «полурусских», то есть из других славянских народов.

При этом миссия не только не имела собственного помещения, но и достаточно богослужебной утвари и облачений. «Нам служить не в чем, — писал иеромонах Феофан в 1851 году. — В последней русской деревне служат в лучших ризах, нежели члены Иерусалимской Миссии великого государства Российского в Святом Граде Иерусалиме»[15]. Только в конце февраля 1852 года из Святейшего Синода в миссию были доставлены девять ящиков с выносными иконами, серебряной утварью, материей для шитья облачений и другими церковными вещами[16].

Но это не мешало иеромонаху Феофану помогать еще более неимущим и проявлять деятельную заботу о местных православных приходах и монастырях, которые остро нуждались в богослужебных книгах, иконах, церковной утвари, облачениях. Движимый состраданием, он написал для некоторых из них иконы, предварительно пройдя курс обучения иконописи масляными красками у местных арабов. В 1849 году он, по свидетельству начальника миссии, обнаруживая свое «природное дарование», уже «превзошел своих учителей»[17], а на следующий год «хорошо написал весьма большую икону Распятия Христова для Архангельского монастыря и образ Саввы Освященного в человеческий рост для обители сего угодника Божия»[18].

Примечателен случай, описанный архимандритом Порфирием. Вспомнив, что во время посещения селения Эйн Арик в 1844 году он отметил отсутствие икон в местном храме, глава миссии предложил «о[тцу] Феофану, обучившемуся церковной живописи, съездить туда и по размеру иконостаса написать местные образа. Добродушный, благочестивый и ревностный к благу ближнего, он с радостью принял мое предложение, — писал архимандрит Порфирий, — и тотчас отправился в помянутое село с переводчиком Фадлаллою[19]. К вечеру он воротился домой. Оказалось, что тамошняя церковь уже украшена ликами святыми. Однако о[тец] Феофан обещался поселянам написать иконы Спасителя и Пречистой Его Матери на престол»[20].

О своем намерении «ездить по христианским деревням с целью писать в их церкви иконы»[21] будущий святитель упоминал в письме А.Н. Муравьеву от 9 апреля 1851 года. Это деятельное участие в помощи нуждающимся церковным общинам, некоторые из которых находились «в самом крайне жалком положении»[22], ободрило дух православных верующих и породило надежды на то, «что вскоре по всему нашему [Иерусалимскому] патриархату будут устроены или оправлены, как следует, церкви, снабжены книгами, утварью и одеждами»[23].

Исполняя свое намерение, в 1851 году будущий святитель «написал распятие для Екатерининской обители, в которой пребывают русские поклонницы»[24]. В начале 1852 года иеромонах Феофан сообщал главе миссии об обучении живописи у опытного художника из паломников[25]. В этом же году он завершил поправку 26 икон (годом ранее написанных по его заказу местными иконописцами), которые были отправлены в православный храм в Назарете[26].

Еще одним занятием, которое было установлено главой миссии для всех ее членов, было изучение иностранных языков: как восточных, так и западных. В «Отчете об ученых занятиях Русской Духовной Миссии в Иерусалиме за 1849 год» архимандрит Порфирий высказал пожелание, чтобы научной работой в миссии занимались знатоки языков всех дохалкидонских христианских церквей Востока: армянского, халдейского, сирийского, арабского, персидского, коптского, эфиопского и аксумитского, который используется в эфиопских церковных текстах. Докладывая о начале обучения членов миссии арабскому, греческому и нескольким европейским языкам, как в непосредственном общении, так и у наемных учителей, глава миссии, предвкушая осуществления своих планов, заключал: «Дай Бог, чтобы наша Миссия в Иерусалиме была живая Пятидесятница»[27].

Как его ближайший помощник, иеромонах Феофан с первых месяцев пребывания за границей приступил к исполнению поставленных главой миссии задач. В отчете от 1 июля 1848 года архимандрит Порфирий сообщал, что иеромонах Феофан «прилежно занимался изучением новогреческого языка, как книжного, так и разговорного, и навык читать и понимать тот и другой язык довольно свободно, но вести разговор еще не в состоянии. Кроме сего он начал учиться по-французски»[28].

Впоследствии будущий святитель обучался разговорному греческому у проживавшего с 1849 года при миссии иеродиакона Мелхиседека (Попова), который по приглашению архимандрита Порфирия прибыл в Иерусалим с Афона. Примерно в это же время он начал учить арабский язык при содействии переводчика миссии Фадлаллы Сарруфа. Только в последний, шестой год пребывания на Святой Земле иеромонах Феофан оставил изучение арабского языка, потому что другой член миссии настолько овладел этим языком, что смог читать и переводить арабские тексты[29].

Кроме того, в 1849 году будущий святитель брал уроки французского, итальянского и немецкого, практиковался в работе над переводами с европейских языков[30]. Знание языков членам Русской миссии на Святой Земле было необходимо не только для проведения научной работы, но и для осуществления дипломатических задач. Это следует из донесения русского генерального консула в Сирии и Палестине К.М. Базили русскому посланнику в Константинополе В.П. Титову о деятельности Русской духовной миссии в Иерусалиме, в котором отмечалось, что «если основной целью сего учреждения должно полагать славу Российской Церкви в стране, где сходится духовенство всех народов, и вящее сближение духовенства нашего с восточными нашими единоверцами, то Миссия наша открыла под самыми счастливыми знамениями свой духовный подвиг», в частности «по внешним своим отношениям к греческому духовенству, к туземцам разных исповеданий, к агентам европейских держав и к иностранному духовенству, пребывающему в Иерусалиме»[31].

Стоит отметить, что контакты с православным греческим духовенством носили как официальный, так и неофициальный характер, а общение с носителями других языков и религиозных убеждений было преимущественно неформальным. Архимандрит Порфирий писал, что «не редко разделяли с нами трапезу греки, арабы, сириане, копты, англичане»[32].

На Святой Земле иеромонаху Феофану приходилось общаться не только с членами древневосточных православных церквей: Коптской, Армянской, Сирийской, но с представителями инославных христианских конфессий: католиками, протестантами (лютеранами, англиканами и др.). Имея с ними общение, иеромонах Феофан много узнавал о характере их учения, сильных и слабых сторонах их богословских позиций, методах полемики с православием. Благодаря этим знаниям он мог помогать тем местным православным, кто подвергался давлению или прозелитизму со стороны представителей иных конфессий.

В январе 1850 года архимандрит Порфирий ходатайствовал о награждении иеромонаха Феофана золотым кабинетным наперсным крестом «за похвальное рвение в занятиях»[33]. Пройдя через положенные инстанции: посольство, Министерство иностранных дел, Святейший Синод, Кабинет императора, — этот вопрос был решен положительно[34]. В мае 1851 года глава миссии был уведомлен, что наградной крест иеромонаху Феофану доставит фрейлина императрицы, вдова генерал-адъютанта Мария Павловна Кавелина, которая направлялась в паломничество в Иерусалим[35]. Кабинетный крест был торжественно вручен иеромонаху Феофану 21 мая 1851 года.

Из-за напряженной работы в условиях непривычного климата у иеромонаха Феофана ухудшилось здоровье. Об этом, в частности, упоминал К.М. Базили в своем донесении от 13 апреля 1849 года о деятельности Русской духовной миссии в Иерусалиме[36]. Другие члены миссии также страдали от различных заболеваний, причиной которых были тяжелые бытовые условия: «Духота от извести и спертого воздуха и сырость повредили здоровье архимандрита и иеромонаха и производили лихорадки в студентах», — сообщалось в донесении в столицу[37].

О проблемах со здоровьем членов миссии писал в отчете в 1850 году и архимандрит Порфирий. При этом он высказывал намерение отправиться в Египет и на Синай, чтобы там пройти лечение и посетить христианские монастыри Фиваиды. Перед поездкой в Египет верный себе ученый глава миссии основной целью путешествия поставил занятие «исключительно арабским языком»[38].

В Египет члены Русской духовной миссии отправились из Иерусалима 18 марта 1850 года. Первым местом их остановки была Александрия, где помимо совершения богослужений они занимались изучением истории и описанием монастыря святого Саввы[39]. Затем в Каире они исследовали древние рукописи в библиотеках православной Патриархии и Джуванийского подворья Синайского монастыря[40], а также осмотрели церковные памятники, в частности Георгиевский монастырь[41].

В Каире члены миссии посетили коптского патриарха Петра для получения поручительных писем к настоятелям монастырей преподобного Антония Великого и преподобного Павла Фивейского[42]. По возвращении из Фиваиды в Каир ученые паломники направились на Синай, где посетили монастырь Святой Екатерины, а оттуда — в Иерусалим, куда прибыли 17 августа 1850 года[43].

Во время работы в библиотеке Синайского монастыря архимандрит Порфирий просматривал греческие рукописи с буквы α до ι, а иеромонах Феофан — с ι до ω[44]. Среди синайских рукописей они исследовали библейский манускрипт IV века — Синайский кодекс. Он был выявлен несколькими годами раньше немецким ученым Константином фон Тишендорфом. Но он обнаружил только часть Кодекса, в то время как члены миссии смогли познакомиться и с теми листами, которые немецкий ученый не обнаружил. В 1859 году Тишендорф, находившийся в это время под покровительством императора Александра II, привез манускрипт (347 листов) в Санкт-Петербург, и в 1862 году он был издан в 4 томах.

Результатом работы иеромонаха Феофана в монастырской библиотеке на Синае стал его перевод с греческого языка, озаглавленный «Сборник аскетических творений. Выписки из синайских рукописей»[45]. Тексты из этого сборника можно найти в Приложениях к «Письмам о христианской жизни»[46].

Кроме того, в Синайском монастыре иеромонах Феофан нашел и скопировал недостающие 18 слов «Пандекта инока Антиоха», основную часть которого он копировал ранее в Лавре Саввы Освященного, и еще одно письмо, которое дополняло его предыдущие находки в библиотеках Иерусалима.

Вернувшись из поездки в Египет, святитель Феофан смог, наконец, приступить к переводу собранных рукописей. В 1850 году он окончил перевод «Сборника аскетических писаний, извлеченных из патериков обители Саввы Освященного, что близ Иерусалима»[47]. В 1851 году он перевел «Митерик» — собрание наставлений аввы Исайи инокине Феодоре, которое в 1853–1859 годах было опубликовано в журнале «Воскресное чтение»[48].

Также в 1851 году святитель Феофан завершил составление Патерика, в котором он объединил греческие рукописи Лавры преподобного Саввы Освященного, подворья синайского монастыря Святой Екатерины в Джувании, библиотеки Иерусалимской Патриархии и греческий Герондикон. Данный перевод под названием «Наставления святых отцов о том, как достигать совершенства в христианском житии» начал печататься в журнале «Тамбовские епархиальные ведомости» во время управления святителем Тамбовской епархией. Автограф этого перевода был выявлен на Афоне[49]. К работе над сборником святоотеческих наставлений иеромонах Феофан возвращался и в последующие годы своего пребывания на Святой Земле. Так, в 1852 году он сообщал о своих планах дополнить его монастырскими уставами — как общежительных, так и отшельнических обителей — «из памятников, дошедших до нас чрез Палладия, Кассиана, Иеронима и других»[50].

После окончания работы над переводами поучений древних подвижников иеромонах Феофан планировал посетить Афон, чтобы «собрать все, что есть там аскетического»[51], считая, что на этом цель его пребывания на Ближнем Востоке будет достигнута. Однако его планы не осуществились.

Продолжение следует.