1. Постановка проблемы, новизна доклада и основные выводы

История Русской Православной Церкви советского периода была, прежде всего, историей неслыханного ранее в России гонения на веру. Известно, что сталинские репрессии 1930-х гг. унесли жизни сотен тысяч православных священнослужителей и мирян. В это страшное время было закрыто подавляющее большинство храмов, упразднены все монастыри, разрушена система духовного образования, уничтожены миллионы книг религиозного содержания и т. д. Антицерковная деятельность советской власти широко известна во всем мире, однако известна она, прежде всего, с «внешней» стороны террора, насилия и воинствующей атеистической пропаганды. Вместе с тем за рамками большинства источников и научных исследований, как правило, оставались направленной на подчинение Русской Церкви партийно-государст­венной работе и ее использование на международной арене. Предлагаемая читателям работа является первой попыткой представить картину советской церковной политики в причерноморском регионе в последний период жизни и правления Иосифа Сталина (1944-1953). В докладе был использован обширный корпус источников, в числе которых много ранее недоступных архивных материалов, впервые вводимых в научный оборот.

Большинство затронутых в работе проблем напрямую связано с совре­менностью. К их числу относится, например, вопрос о «внешнеполитическом» курсе Московской Патриархии. Именно со сталинских времен советское руководство стремилось использовать Церковь в интересах своей внешней политики, видя в ней союзника в деле привлечения мирового общественного мнения на сторону внешнеполитических инициатив СССР. Советское государство хотело направить международную активность Московской Патриархии на объединение деятельности Православных Церквей, в том числе в причерноморских странах «в противостоянии политике капиталистических держав». Однако руководство Патриархии сумело использовать эти контакты для защиты и отстаивания интересов Церкви внутри страны. С течением времени советское правительство было вынуждено все в большей степени считаться с мнением мировой общественности, соответственно корректируя свои действия по от­ношению к Русской Церкви.

В существующей историографии недостаточно раз­работана такая важная проблема, как периодизация государственной религиозной политики в СССР. Автор выделяет и описывает два этапа этой политики: 1943-1948 и 1948-1953 гг. До сих пор в историографии отсутствует достаточно разработанная аргументация смены курса религиозной политики. В докладе исследована эта проблема в рассматриваемый период. Так, например, в 1948 г. повлияло резкое падение заинтересованности властей в международных акциях Рус­ской Церкви, крах ряда внешнеполитических планов Сталина (в Турции, Греции, Израиле) и, соответственно, утрата острого интереса к Восточным Патриархам; в основном завершилось и выполнение Мо­сковской Патриархией своей «миссии» в странах народной демократии; неудачей закончились планы создания «Православного Ватикана», что ярко проявилось в ходе совещания глав автокефальных Церквей 1948 г. и т. д. Кроме того, существовал комплекс внутриполитических при­чин: переключение внимания Сталина к новому витку по­литической борьбы, чисток и репрессий, вынужденные уступки части партийного аппарата, не понимающей и не приемлющей послаблений Церкви, некоторые кадровые перестановки. Вообще «благо­получие» Московского Патриархата в первое послевоенное восьмиле­тие в существующих исторических трудах явно преувеличивается. В этот период преобладал сугубо прагматический подход. Как только острая заинтересованность пропала, с осени 1948 г. и до смерти И. Сталина правительство не разрешило открыть ни одного храма, уча­стились аресты священнослужителей.

С середины 1940-х гг. религиозная политика в СССР осуществля­лась в контексте общего послевоенного развития страны. На нее са­мым непосредственным, зачастую определяющим образом влияли им­перские амбиции «сталинского» периода, атмосфера холодной войны и борьба за лидерство в КПСС конца 1940-х - 1950-х гг. Московская Патриархия расценивалась руко­водством СССР, прежде всего, как инструмент государственной внеш­ней политики - в разные периоды более или менее важный. До 1948 г. Советский Союз не располагал ядерным оружием, и сталинское окру­жение для реализации своих далеко идущих планов вынуждено было использовать другие средства, в том числе небезуспешно и церковные каналы.

Наступательная религиозная политика СССР, ставившая цель установить доминирующее влияние Русской Церкви в после­военном мире и особенно ярко проявившаяся в причерноморском регионе продолжалась относительно недолго - менее 5 лет. Основными направлениями международной деятельно­сти Московской Патриархии в эти годы были переводы в свою юрис­дикцию всех русских заграничных приходов, обеспечение поддержки христианскими конфессиями в восточно-европейских странах режимов народной демократии, борьба с Ватиканом и утверждение своего пер­венства в Православии и даже во всем христианском мире.

После 1948 г. пришло время другой политики, связанной с ядерным противостоянием. Московской Патриархии в ней также отво­дилась определенная, но гораздо более скромная роль - главным обра­зом участие в просоветском «движении за мир», призванном компенси­ровать отставание СССР по военному и экономическому потенциалу от стран Запада. Кроме того, в первые послевоенные годы (до 1948) в строго ограниченных рамках поощрялась и деятельность Русской Церкви внутри страны. Это объяснялось логическим продолжением движения от интернационализма и других марксистско-ленинских постулатов к строительству «национальной империи», намечавшегося еще в 1930-е гг., с возобновлением преподавания «гражданской истории» и через роспуск Коминтерна и победу в войне приведшего к кампании борьбы с космополитизмом в конце 1940-х гг.

2.  Историографический обзор

Избранная тема привлекала внима­ние историков, однако, пока изучена недостаточно. В российской историографии, по существу, первым к данной теме обратился В.А. Алексеев. В 1991-1992 гг. он написал две монографии, в которых частично рассматривается и советская религиозная политика в 1943-1953 гг., в том числе в причерноморских странах.[1] Алексеев со­брал интересный фактический материал, выдвинул ряд обоснованных гипотез, однако являясь бывшим работником аппарата ЦК КПСС, он идеализирует государственно-церковные отно­шения СССР. Таким же недостатком страдают небольшая по объему монография М.И. Одинцова «Государство и церковь в России. XX век», а также ряд его статей. Попытки со­вместить представления 1980-х гг. с информацией из рассекреченных архивных фондов порой приводили автора к противоречащим друг другу утверждениям. Так, с одной стороны, говорилось, что с созда­нием в 1943 г. Совета по делам Русской православной церкви (РПЦ) возрождался институт обер-прокурорства, с другой, - что заслуги председателя Совета Г.Г. Карпова в возрождении Церкви были велики и пока еще объективно не оценены. Справедливо утверждалось, что "церковный институт" использовался для решения прагматических политико-идеологических целей внутри страны и на внешнеполитической арене, но в то же время подчеркива­лось, что в аппарате КПСС всегда имелись силы, выступавшие против подчинения государственной религиозной политики идеологии правя­щей партии.[2]

Важнейший вклад в изучение истории Поместных Православных Церквей, в том числе Болгарской, Румынской и Константинопольской из российских исследователей внес К.Е. Скурат, однако каждой из этих Церквей в его обобщающей работе уделено относительно немного страниц.[3] В нескольких работах российских историков рассматривались от­дельные, частные сюжеты. Так, П.Н. Кнышевский писал об использо­вании религиозных организаций советской разведкой, Д.А. Волкогонов о влиянии личных качеств И.В. Сталина на церковную политику го­сударства. О.Ю. Васильева большое внимание уделяла попыткам сде­лать сразу после окончания войны Московскую Патриархию «Право­славным Ватиканом» и ожесточенной борьбе с настоящим Ватиканом, что сильнейшим образом влияло на общую картину. Известный исследователь истории Балканских стран В.И. Косик написал интересную статью по истории русской церковной эмиграции в Болгарии.[4] Существенный вклад в изучение деятельности Совета по делам Русской православной церкви внесла Т.А. Чумаченко, правда, она, как представляется, безосновательно взяла в качестве хронологических рамок своей монографии период 1941-1961 гг.[5] Эту же тему освещается в книге И.В. Шкуратовой.[6]

Священнослужители Московского Патриархата в своих работах лишь недавно начали писать об истории Русской Церкви во второй полови­не XX века. В затрагивающих же эту тему трудах порой встречают­ся очень разные оценки. Так, протоиерей Владислав Цыпин в своих книгах избегает обобщающих выводов и полемических крайностей, до­статочно спокойно излагает самые трагические события. Он считает, что с 1943 г. около 15 лет продолжалась новая, доброжелательная к Церкви политика государственной власти.[7]

Гораздо более резок в оценках митрополит Иоанн (Снычев). Он предполагает, что благоприятный для Церкви этап завершился со смертью Сталина в 1953 г. и наступившая сра­зу же вслед за этим хрущевская оттепель сопровождалась отказом от национально-патриотических элементов официальной идеологии, ее окончательным переводом на интернациональные рельсы и соот­ветственно новым витком антицерковных гонений (как результат про­цесса «десталинизации»). Полностью замалчивается изменение курса государственной религиозной политики в 1948 г., существенное улучшение положения Московского Патриархата почти сразу после смерти Сталина - в середине 1950-х гг. и т. д.[8]

Заметный вклад в изучение темы внесли зарубежные и русские эмигрантские историки. Следует отметить, что если в 1920-1930-е гг. за границей фактически не существовало расхождений в оценках меж­ду научными исследователями и публицистикой - СССР считался государством, стремящимся к уничтожению религии, то после Второй мировой войны ситуация существенным образом изменилась. Восста­новление в 1943 г. Патриаршества, проведение грандиозного Поместного Собо­ра 1945 г., активная международная деятельность Московской Патри­архии оказали сильное позитивное воздействие на позицию значительной части русской эмиграции и руководящие органы Церквей различных кон­фессий. Непримиримой осталась лишь Русская Православная Церковь за границей (РПЦЗ), однако она оказалась почти в полной изоляции.

Из русских эмигрантов историей послевоенного периода занимались в основном священнослужители и миряне РПЦЗ. Так, в книгах протопресвитера Михаила Польского и епископа Григория (Граббе) подробно освещалась борьба в русском Православии за рубе­жом во второй половине 1940-х гг.[9] В.И. Алексеев написал работу, содержащую подборку биографий православного епископата в СССР за 1941-1953 гг.[10] Правда, он пользовался только опубликованными источниками, что не могло не сказаться на уровне книги. Антицерковным акциям советских властей в послевоенный период были посвящены монографии протоиерея Димитрия Константинова и А.А. Боголепова.[11] В целом работы русских эмигрантов чаще всего субъектив­ны, пристрастны и обычно затрагивают ограниченный круг вопросов какого-то конкретного периода времени. Обобщающих, аналитических монографий ими написано не было.

Существенный вклад в изучение истории Болгарской Православной Церкви в 1944-1953 гг. внесли исследователи этой страны: Даниелла Калканджиева, К.-А. Бойкикева, М.И. Бълхова.[12] Западноевропейские и американские историки уже в 1950-1970-е гг. высказали ряд гипо­тез и идей, подтверждение которым нашел в архивных мате­риалах автор доклада. Написавший несколько книг Уильям Флетчер справедливо считал, что изменение государственного религиозного курса намети­лось еще в 1939-1941 гг., выделил 1945-1948 гг. как период особенно активного содействия Русской Церкви советским внешнеполи­тическим акциям. В то же время он датирует начало деятельности Московской Патриархии как «проводника советского империализма» апрелем 1945 г., а не осенью 1943 г., рассматривает только два ос­новных аспекта задач Русской Церкви на международной арене в «ста­линскую эпоху». Не оправдывает себя и выделение в качестве после­довательных этапов установление контроля Московской Патриархии над Православными Церквами Восточной Европы и попытки полу­чить гегемонию в других регионах - эти акции осуществлялись фак­тически одновременно. У. Флетчер предвзято оценивает внешнюю дея­тельность Русской Церкви исключительно с политических позиций. Нельзя согласиться с его утверждением, что международное движение в защиту мира было исключительно «советским творением» с самого начала.[13]

Следует также выделить работы Никиты Струве, Майкла Спинки и Уильяма Коларза.[14] Первый из этих историков, подчеркивая, что внешние связи Московской Патриархии являются областью, в которой ее зави­симость от государства ощущалась более всего, верно отмечал связь уступок в интересах Церкви с последующими важными международ­ными акциями Патриархии. Однако исторический обзор Н. Струве но­сит в целом беглый характер и сосредоточен на "хрущевском" периоде и реакции верующих на гонения этого времени. В целом хорошая, хотя и небольшая, монография М. Спинки доходит, к сожалению, лишь до начала 1950-х гг. У. Коларз аргументировано раскрывает политическую подоплеку участия Мо­сковской Патриархии в движении за мир. В то же время их работам присущи многие названные недостатки трудов У. Флетчера.

Большинство западных историков преувеличивает степень конт­роля государства над Русской Церковью, не учитывает обратного воз­действия, вынужденности считаться с интересами миллионов верующих. Спорной и недостаточно разработанной представляется и перио­дизация государственной религиозной политики, всплесков репрес­сивных акций в их работах, в том числе у наиболее плодовитого автора 1980-1990-х гг. - Дмитрия Поспеловского. Для его, несомненно, ценных в на­учном плане книг характерно, однако, некритичное, дословное вос­произведение большого количества нарративных источников. Трудно согласиться и с рядом утверждений этого историка. Так, например, он пишет, что государство в СССР осуществляло административные меры в борьбе с религией, так как «Советы рассматривали Русскую Православную Церковь как угрозу их монополии на власть».[15] Но цер­ковные организации отнюдь не подменяют органы государственного управления. Следует отметить и ограниченность источниковой базы работ западных историков.

3. Изменение сталинской религиозной политики в середине 1940-х гг.

Представляемый слушателям доклад посвящен в основном истории советской послевоенной политики в причерноморских странах (Болгарии, Румынии, Турции и входившей в состав СССР Украины) по отношению к Православной и Греко-католической (униатской) Церквам. Эти Церкви играли важную роль в планах наступательной сталинской стратегии 1944-1948 гг. После жесточайших антицерковных гонений 1930-х гг. в годы II Мировой войны в СССР произошло существенное смягчение государственной религиозной политики. Особенно значительный поворот случился в сентябре 1943 г., после личной встречи Иосифа Сталина с руководителями Московского Патриархата. В ходе этой встречи были разрешены выборы Патриарха, открытие храмов, духовных учебных заведений, издание «Журнала Московской Патриархии» и т.п. При этом был создан особый правительственный орган - Совет по делам Русской православной церкви во главе с полковником госбезопасности Георгием Карповым, который должен был контролировать церковную деятельность.

Указанные перемены были вызваны целым комплексом причин: актив­ной патриотической деятельностью Московской Патриархии, обраще­нием в ходе войны к русским национальным патриотическим тради­циям, массовым религиозным возрождением на оккупированной тер­ритории, стремлением нейтрализовать воздействие фашистской про­паганды. Существенным образом влияли и отношения с союз­никами - США и Великобританией; в расчетах Сталина Московской Патриархии отводилась существенная роль в налаживании контактов с патриотическим движением, религиозными кругами на Балканах, Ближнем Востоке, в Северной Африке, уста­новлении связей с влиятельными течениями в Великобритании и США, способными оказать воздействие на правительство. Однако даже от­ношения с союзниками по антигитлеровской коалиции были здесь не главными. Внешнеполитические планы Сталина были гораздо более глобальными. С весны 1943 г., когда исход войны стал ясен, он начал размышлять о будущем послевоенном переделе мира, разраба­тывать планы создания мировой державы. В этих имперских замыслах Церкви отводилась немаловажная роль, что очень ярко проявилось в причерноморском регионе.

31 января 1945 г. в Москве начал свою работу Поместный Собор Русской Православной Церкви. Такого полномочного собрания ее ду­ховенства и мирян не было с 1918 г. На Собор были также впервые приглашены православные Патриархи и их представители из Румы­нии, Болгарии, Сербии, стран Ближнего Востока, Грузии, зарубежные русские иерархи. Значительную сложность в тех условиях представля­ло уже размещение и обеспечение всем необходимым 204 участников. Собор вообще стал единственным, исключая военные, правительствен­ные совещания, собранием такого масштаба в годы войны. Патриархом на нем был избран митрополит Ленинградский Алек­сий (Симанский), интронизация которого состоялась 4 февраля 1945 г.

Уже в начале 1940-х гг. Московская Патриархия стала играть важную роль во внешне­политических планах советского руководства. К началу войны она несколько лет (с 1935-1936 гг.) не вела междуна­родной деятельности. С нападением Германии на СССР ситуация существенно изменилась. Правительствам стран - союзников по антигитлеровской коалиции было небезразлично положение Церкви в Советском Союзе. Были учтены и имевшиеся у Московской Патриархии значительные возможности для установления тесных контактов с влиятельными религиозно-клерикаль­ными течениями в западных странах, ее способность влиять на антифа­шистскую борьбу в оккупированной Восточной Европе. В результате в 1942 г. Патриархия выступила с рядом посланий к православным ве­рующим европейских, в тои числе причерноморских, стран: Болгарии, Румынии, Греции, Югославии, Чехословакии и других.

Но подобная деятельность являлась только началом. Весной 1943 г. (после победы под Сталинградом) начала формироваться заинтересованность И.В. Сталина в разделе сфер влияния в Европе. Он понимал, что преодолеть идеологический барьер с ее народами будет неизмеримо легче, если прибегнуть к религии, обеспе­чить передачу своих идей по церковным каналам. Прежде всего, предпо­лагалось использовать Православные Церкви Восточной Европы. Кроме того, с Московской Патриархией были связаны и более глобальные пла­ны утверждения ее первенства в православном мире, превращение в сво­его рода «Московский Ватикан». Определенное значение имело и то, что во многих странах имелась паства Русской Церкви. Советскому руковод­ству представлялось возможным таким образом распространять свое вли­яние на все эти государства.

 Международная деятельность Московской Патриархии существенно активизировалась с сентября 1943 г. В целом Русская Православная Церковь недолго играла одну из центральных ролей в «боль­шой политике» советского руководства - с осени 1943 по лето 1948 гг. В этот период она являлась одним из важнейших инструментов реализа­ции наступательной стратегии, осуществления попыток расширить влия­ние СССР в послевоенном мире. Причем ее использование нередко носи­ло авантюрный характер. Основными направлениями международной деятельности Московской Патриархии в указанные годы являлись: 1) пере­вод в свою юрисдикцию всех русских заграничных приходов; 2) обеспе­чение поддержки христианскими конфессиями в восточно-европейских странах режимов «народной демократии»; 3) борьба с Ватиканом; 4) ут­верждение своего первенства в православном и даже во всем христианс­ком мире.

Только в 1945 г. были организованы выезды делегаций Московской Патриархии в 15 стран. В результате с ней воссоединилось 20 русских архиереев и 285 приходов, в том числе в Болгарии и Румынии.[16] Правда, Американскую и Фин­ляндскую Православные Церкви, а также Западно-Европейский экзар­хат, несмотря на неоднократные попытки, воссоединить не удалось. Наи­больший успех был достигнут в Восточной Европе. Болгарская, Румынская, Сербская, Албанская, Польская и Чехословацкая Право­славные Церкви стали всецело ориентироваться на Московскую Патриар­хию и поддерживать правительства «народной демократии».
 

4. Болгарская Православная Церковь в 1944-1953 гг.

В Болгарии 9 сентября 1944 г. произошел вооруженный государственный переворот, в результате которого к власти пришло коалиционное правительство Отечественного фронта, в котором главную роль играли коммунисты. 15 сентября советские войска вошли в Софию, а 28 октября 1944 г. в Москве было подписано соглашение о перемирии, обеспечившее решающую роль представителя СССР в Союзной контрольной комиссии. Переворот 9 сентября коренным образом изменил положение Болгарской Православной Церкви. Ее Синод сразу же приветствовал политические изменения и благословил правительство Отечественного фронта. Эта позиция Синода была вызвана тем, что большинство его членов являлись убежденными славянофилами, не одобряли союз с нацистской Германией и приветствовали переход своей страны в антигитлеровскую коалицию в духе высказанной в завещании экзарха Иосифа I идеи единства славянства и Православия. С данной идеей была созвучна декларация нового правительства о дружбе с западными демократиями и СССР, присоединении к антигитлеровской коалиции и организации на широкой основе славянских комитетов. В тоже время архиереи опасались установления коммунистического режима в стране и надеялись на политическую победу других партий, входивших в Отечественный фронт. К тому же некоторые члены Синода были скомпрометированы активной поддержкой болгарской гражданской и военной администрации в Македонии и Эгейской Фракии.

В этих условиях на первый план выдвинулся Софийский митрополит Стефан, чья фигура первоначально удовлетворяла все политические силы, включая коммунистов. Он был известен открытым сопротивлением нацистской политике и симпатиями к России, имел хорошие связи с рядом политических деятелей в правительстве Отечественного фронта, экуменическим движением и западноевропейскими дипломатами (некоторые считали, что Владыка с 1920 г. сотрудничал с английской разведкой). Выражавший ранее антикоммунистические взгляды, митр. Стефан теперь стал активно сотрудничать с новой властью.

Уже 9 сентября Владыка огласил по радио «София» первое официальное заявление Синода, в котором выражалась надежда, что положено начало самостоятельному развитию болгарского государства и Болгарской Православной Церкви, и они будут работать вместе для счастья и будущего своего народа. Митрополит Стефан заявил, что болгары стали сильнее в союзе с «единоверной и единокровной Россией, и подчеркнул роль русского народа в двойном освобождении Болгарии - от векового османского владычества и от «надменного, гордого, жестокого и беспощадного, алчного и мстительного тевтонства».[17] Одновременно «Церковный вестник» опубликовал написанное митр. Стефаном «Послание к русскому народу», которое было напечатано на русском и болгарском языках. В нем развивалась идея о единстве славянства и Православия. Особенный интерес вызывала категоричность суждения, что судьба Болгарии будет решаться именно в Москве.[18]

16 октября митрополит Стефан был избран председателем Синода. Его быстрое возвышение, несомненно, согласовывалось с Москвой. Следует отметить, что письмо Патриаршего Местоблюстителя Московского Патриархата митр. Алексия от 5 октября 1944 г. было адресовано именно митр. Стефану - в то время лишь обычному члену Синода, который был назван «первосвятителем Болгарской Церкви». Владыка Алексий поздравил болгарский народ со вступлением в «ряды народных борцов за правду против сатанинских сил германского фашизма», писал о родстве языков и веры двух народов и выражал надежду, что в будущем болгарский народ будет следовать правильной дорогой, «выбранной с помощью Бога». Письмо завершалось выражением готовности Русской Церкви поддержать митр. Стефана в его начинаниях.[19] Этим посланием фактически были восстановлены официальные отношения Болгарской и Русской Церквей, прерванные революционными событиями 1917 г.

Получив письмо Патриаршего Местоблюстителя, митр. Стефан 24 октября от лица Синода ответил телеграммой, в которой выразил единодушное решение болгарских архиереев засвидетельствовать свою преданность и молитву за Русскую Церковь и «за могущественный и великий Советский Союз во главе с мужественным и мудрым вождем, истинным носителем правды и мира, прогресса и благоденствия».[20] 20 октября Владыка Стефан посетил советскую делегацию в Софии, был принят командующим III Украинским фронтом маршалом Ф.И. Толбухиным, и передал ему денежный подарок Болгарской Церкви - 1 млн. левов для раненых и больных советских воинов, оставленных на лечение в Болгарии, а также благодарственное письмо Синода.[21] В дальнейшем (26 февраля 1945 г.) при участии Болгарской Церкви был создан Комитет по увековечиванию памяти скончавшихся на болгарской земле бойцов Красной армии, а в 1948 г. Свящ. Синод выделил 50 тыс. левов на сооружение памятника советским воинам.[22]

При активном участии Владыки Стефана болгарские архиереи начали сотрудничать с новым правительством. 14 октября Свящ. Синод направил письмо премьер-министру Кимону Георгиеву, в котором приветствовалась «мирная революция 9 сентября», говорилось о пагубной роли прошлого «антинародного управления», и выражалась готовность сотрудничать с правительством Отечественного фронта во внутренней и внешней политике. В ответном письме премьер-министр с «искренним удовольствием» приветствовал готовность Церкви к сотрудничеству.[23] 17 октября митр. Стефан выступил на тему своего «Послания к русскому народу» по радио «София».

В конце октября Синод выпустил послание к болгарскому народу, в котором заявил, что Болгарская Православная Церковь поддерживает новую власть. Вскоре был создан Временный комитет Отечественного фронта при Болгарской Церкви. Вероятно, этот шаг являлся компромиссом, связанным с намеченным избранием митр. Стефана экзархом, так как в принципе Синод выступал против членства священнослужителей в подобных комитетах. В первые месяцы правления новой власти у нее не было особых конфликтов и противоречий с Церковью. Это во многом объясняется полученными из Москвы указаниями. Так 21 октября 1944 г. Г. Димитров отправил 1-й секретарю БРП Т. Костову следующую радиограмму: «Сейчас не нужно выдвигать вопрос об отделении церкви от государства. Единственное, что следует сделать посредством комитета священников Отечественного фронта, - это тактично отстранить пронемецки и прогитлеровски ориентированных церковнослужителей».[24]

Церковная политика в Болгарии внимательно контролировалась в Москве, и при отклонении от указанной линии оказывалось быстрое воздействие. В частности, 18 декабря 1944 г. Г. Димитров вновь писал из Москвы руководству БРП, что учитывая отношения с партиями - союзниками и международное положение страны не следует увлекаться и забегать вперед в двух вопросах - Церкви и царской династии: «Нет никакого интереса к форсированию вопроса отделения Церкви от государства. Наше стремление в настоящий момент состоит в том, чтобы поставить церковь на службу власти Отечественного фронта».[25]

Вскоре после 9 сентября были разорваны непосредственные связи Болгарской Церкви с армией, военных священников заменили помощники командира по политической части, но Церковь, все же, помогала армии на заключительном этапе II Мировой войны. 12 октября 1944 г. Синод принял решение оказать сражавшейся с немцами болгарской армии щедрую помощь, - выделить 2 млн. левов из Синодальной кассы, по 200 тыс. - из митрополичьих касс, 1 млн. - из сумм Рильского монастыря, и кроме того епархиальные архиереи должны были добавить по одной своей месячной зарплате (15 тыс. левов). Так образом, было собрано 5365 тыс. левов. Однако Синод не ограничился этим и решил призвать приходских священников принять самое активное участие во всенародной акции помощи войскам и поставить на видное место в храмах по две кружки для сбора пожертвований: сражающимся воинам и бедным и осиротевшим семьям солдат. Вскоре специальная делегация Синода посетила бойцов на фронте и подарила купленные на церковные средства подарки. Кроме того, 14 октября 500 тыс. левов было выделено беженцам и пострадавшим от бомбардировок жителям Софии.[26] 18 октября Синод пожертвовал 1 млн. левов на помощь пострадавшему в годы войны населению Югославии. Архиереи также с февраля 1945 г. активно участвовали в так называемом народном «займе свободы», на который было отпущено 15 тыс. левов из фондов Синода.[27] Установление сравнительно хороших отношений правительства с епископатом дало возможность решить некоторые наболевшие проблемы Болгарской Церкви.

18 декабря 1944 г. Синод на своем заседании постановил просить правительство разрешить выборы Предстоятеля Церкви с титулом экзарх Болгарский. Просьба была удовлетворена, но результаты выборов были предопределены заранее и согласованы Политбюро ЦК Болгарской рабочей партии с Москвой. В частности, Т. Костов 25 декабря отправил телеграмму Г. Димитрову в Москву: «Принято решение, что владыка Стефан должен стать экзархом и присутствовать на церковном соборе в Москве [созываемом в конце января для избрания Патриарха Московского и всея Руси], как глава Болгарской церкви».[28] 21 января 1945 г. на Соборе больше всех голосов было отдано за Владыку Стефана. Став новым экзархом Болгарской Церкви после 30-летнего перерыва он некоторое время отстаивал ее внутреннюю независимость и право на самоуправление. Также 21 января Синод принял важное решение о переносе кафедры экзарха из Стамбула в Софию.[29]

Вскоре была успешно решена и еще более важная проблема - отмена схизмы, наложенной на Болгарскую Церковь Константинопольским Патриархом в 1872 г. В конце 1944 - начале 1945 гг. в этом оказались заинтересованы не только Болгарская Церковь, но и новые политические власти страны (в случае отмены схизмы на церковную ситуацию в Болгарии переставали влиять внешние факторы, и таким образом расширялась зависимость Церкви от государства), а также соседние государства: Югославия, Греция и Турция (уменьшалась возможность болгарских территориальных претензий к ним). Был в этом заинтересован и Московский Патриархат (как и стоявшее за ним советское государство), укреплявший таким образом свои позиции на Балканах. Наконец, решение проблемы схизмы оказалось в интересах союзников по антигитлеровской коалиции, чьи зоны влияния на Балканах уже были распределены. США и Великобритания не были заинтересованы в том, чтобы Болгарская Церковь сохраняла какие-либо претензии на часть Турции и Греции, отходившие в их зону.[30]

Еще 30 октября 1944 г. Болгарский Синод направил в Москву Патриаршему Местоблюстителю митр. Алексию письмо, в котором выражалась благодарность за освобождение болгар от немецкого правления, но особое внимание уделялось схизме, как главному препятствию для установления всеобъемлющих связей между двумя Церквами. 21 ноября Синод отправил Владыке Алексию еще одно письмо с просьбой стать посредником в переговорах между Болгарским экзархатом и Константинопольской Патриархией.[31]

22 ноября митр. Алексий написал ответное письмо, адресованное Владыке Стефану, в котором настаивал на соблюдении канонов, согласно которым только Вселенский Патриарх имел право решать проблему схизмы; митрополит подчеркнул, что это единственный путь, которым может быть сохранен мир в православном мире. Патриарший Местоблюститель обещал поддержку и посредничество в переговорах с Константинопольской Патриархией, но отмечал, что Болгарская Церковь сама должна сделать первый шаг, попросив Вселенского Патриарха простить прошлые ошибки. Впрочем, существуют некоторые документы, свидетельствующие о том, что первоначальная инициатива в контактах с Константинополем относительно проблемы схизмы все-таки исходила от митр. Алексия (в частности, доклад председателя Совета по делам Русской православной церкви Г.Г. Карпова).[32] Уже в письме от 22 ноября Патриарший Местоблюститель на основе имевшийся у него информации подчеркивал, что нынешний момент «очень благоприятен для подобной попытки в связи с благосклонностью» Вселенского Патриарха Вениамина. Когда в декабре 1944 г. Болгарский Синод установил первые контакты с Константинопольской Патриархией, ее представители при встрече с посланцем Синода заявили, что «болгарская схизма в настоящее время уже является анахронизмом».[33]

21 января 1945 г. Свящ. Синод послал письмо митр. Алексию с извещением о выборе экзарха и новой просьбой поддержать их ходатайство об отмене схизмы. В этот же день было отправлено письмо и Вселенскому Патриарху с прошением о признании автокефалии Болгарской Церкви и начале переговоров относительно схизмы. Синод предложил, чтобы переговоры были основаны на Иерусалимском соглашении 1934 г., которое болгарские церковные власти в то время отказались подписать.

На Всероссийском Поместном Соборе 1945 г. делегация Болгарской Церкви из-за проблемы схизмы не присутствовала (греческие архиереи не захотели служить вместе с экзархом Стефаном). И все же в начале февраля во время торжеств по случаю интронизации нового Патриарха Московского и всея Руси Алексия, состоялась его беседа с Патриархами Александрийским Христофором, Антиохийским Александром III, представителем Константинопольского Патриарха митрополитом Фиатирским Германом и представителем Иерусалимского Патриарха архиепископом Севастийским Афинагором, в ходе которой «болгарский церковный вопрос» обсуждался в позитивном ключе, и было получено предварительное согласие Вселенской Патриархии снять схизму.[34]

Вскоре в Стамбул выехала специальная делегация Болгарской Церкви в составе митрополитов Бориса, Софрония и епископа Величского Андрея, уполномоченная вести переговоры и подписать итоговые документы. 9 февраля Патриарх Вениамин II, несмотря на тяжелую болезнь, дал аудиенцию делегации, и в тот же день начались переговоры совместной комиссии. Проходили они с определенными трудностями. Представители Константинопольской Патриархии первоначально хотели предоставить Болгарскому экзархату лишь ограниченную автономию, при условии получения Святого миро от Вселенского Патриарха и необходимости обращаться к нему с вопросами, касающимися общеправославных дел, а члены болгарской делегации твердо настаивали на полной автокефалии своей Церкви. Кроме того стамбульские газеты распространяли слухи о возможном полном или частичном объединении Русской и Болгарских Церквей и существовании плана будущих совместных действий этих Церквей против Константинопольского Патриарха с целью передачи первенства в православном мире от него Московскому Патриарху. Практически вся турецкая и греческая пресса писала о том, что отмена схизму будет крупной и неоправданной уступкой Сталину и России. В письме болгарских представителей в свой Синод от 20 февраля и других их донесениях даже говорилось о вероятной возможности неудачи переговоров.

Ситуацию помогло изменить посредничество Русской Церкви. В частности, 20 февраля Патриарх Алексий написал экзарху Стефану, что он получил информацию о совершении некоторых шагов к отмене схизмы. Патриарх разделял надежду экзарха относительно всеобъемлющей связи в будущем с Болгарской Церковью и обещал вмешаться в случае необходимости. Уже 22 февраля, совершенно неожиданно для болгарских представителей, они были приглашены к Вселенскому Патриарху (на которого возможно оказали давление и представители стран антигитлеровской коалиции), и их известили о принятии Константинопольским Синодом решения, удовлетворяющего все предыдущие пожелания болгар: отмене схизмы 1872 г., восстановлении канонического общения между Вселенским Патриархатом и Болгарским экзархатом и предоставлении полной автокефалии Болгарской Православной Церкви. В тот же день в патриаршей часовне была проведена совместная греко-болгарская литургия, и представители обеих Церквей подписали Томос об отмене схизмы и предоставлении автокефалии.[35] Большое значение помощи Патриарха Алексия в отмене схизмы неоднократно отмечалось руководством Болгарского экзархата.

В дальнейшем связи Болгарской и Русской Церквей продолжали активно развиваться. 6 апреля 1945 г. в Софию приехала делега­ция Московского Патриархата во главе с одним их ближайших помощников Патриарха, - архиепископом Псковским и Порховским Григорием (Чуковым). Приветствуя ее, митрополит Стефан заявил: «Православная Русская Церковь заняла ведущее место в большом семействе славянских народов, как старшая и передовая среди пра­вославных церквей».[36] Болгарское правительство помогло Синоду необходимыми для достойного приема автомобилями, квартирами и другими материальными средствами. Делегация пробыла в Болгарии до 23 апреля, проведя успешные переговоры об укреплении связей двух Церквей.

В отчете Владыки Григория о поездке была дана подробная характеристика внутренней ситуации в Болгарской Церкви: «Экзарх Митрополит Стефан, несомненно, самый умный из архиереев, пользуется большим авторитетом среди болгар, большой дипломат и до мозга костей политик. По видимому, его отношение к немцам по существу было отрицательным, хотя он принужден был лавировать. Англоманство в нем скрытно, вероятно, еще есть в некоторой степени и теперь. Но сейчас он чрезвычайно ярко проявляет свое русофильство... идею славянства и его объединения под главенством России он громко заявляет в своих речах... О своих митрополитах он отзывался, как о «немцах»... Тем не менее эти «немцы» - митрополиты являются его ближайшими помощниками (м. Михаил и м. Паисий), хотя вообще он всех их держит довольно властно... Теперь он приблизил к себе и поставил на ответственные должности наилучших людей русофильского направления - новорукоположенного епископа Парфения, архимандрита Мефодия (протосингела Синода), иеродиаконов - Александра и Григория, иеромонаха Серафима. Эти лица - духовные воспитанники управляющего русскими приходами архиепископа Серафима Соболева».[37]

5 мая экзарх отправил теплую телеграмму командующему III Украинским фронтом маршалу Ф.И. Толбухину: «С восхищением слежу за Вашими удивительными победами. От всей души поздравляю Вас с высшими военными наградами, которыми одновременно и Советское и наше Болгарское Правительства оценили Ваши великие заслугами. Отныне Ваше славное имя вписано на страницах нашей истории рядом с вечно памятными именами генералов Гурко, Драгомирова, Скобелева».[38] 10 мая в Софии на площади перед собором св. кн. Александра Невского состоялся многолюдный митинг по случаю капитуляции нацистской Германии, на котором в числе почетный гостей присутствовал митр. Стефан.

Вскоре после этого (28 мая) он был приглашен Патриархом Алексием приехать в СССР. 27 июня 1945 г. в Москву впервые прибыла болгарская церковная делегация из 6 человек во главе с экзархом. Делегация встречалась с руководством Московского Патриархата и представителями советского государства. В своем приветствии митр. Стефан выразил надежду, что Патриарх Алексий будет назван «вождем Общеславянской Православной Церкви».[39]

В ходе нескольких встреч митр. Стефана с Г.Г. Карповым обсуждались вопросы о создании болгарского подворья в Москве, принятии на обучение болгарских, сербских и черногорских студентов в Духовные семинарии в СССР, издании общецерковного православного журнала и денежном займе на нужды Болгарской Церкви. В последующем докладе Г. Карпова в Совет Министров отмечалось: «Обещанный Стефану и его Синоду крупный заем от лица Русской православной церкви должен больше связать Стефана с нами».[40] В благодарственной телеграмме председателю Совета по делам Русской православной церкви от 19 июля экзарх писал: «...в Вашем лице мы чувствуем Ангела-хранителя, посланного Господом Православной Церкви по молитвам бесчисленного сонма ее праведников и подвижников».[41] На встречах с Карповым также впервые был поднят вопрос о провозглашении Болгарской Церкви Патриархатом, по предложению Патриарха Алексия этот вопрос рассматривался и на заседании Священного Синода Русской Церкви.

Владыка Стефан неоднократно встречался в Москве и с руководителями Болгарской рабочей партии - Г. Димитровым, Д. Михалчевым и В. Коларовым. Согласно докладу экзарха Синоду по итогам поездки, они якобы уверяли митрополита, что «нет никаких намерений большевизации Болгарии», Церковь должна быть сильной, решение от ее отделении от государства отложено, а реформа по устранению преподавания Закона Божия в учебных заведениях начата необдуманно.[42] Скорее всего, Владыка отразил в этом докладе свои собственные надежды и представления о желательном положении Церкви в стране.

О личных беседах экзарха с Г. Димитровым судить трудно, но из письма последнему митр. Стефана от 7 августа 1945 г. видно, что Владыка очень надеялся на провозглашение Болгарской Церкви Патриархатом, сам предполагал стать Патриархом и ссылался на обещание Димитрова, что правительство утвердит устав Болгарского Патриархата. В свою очередь многие руководители БРП недоброжелательно относились к экзарху. Так Т. Костов в радиограмме Г. Димитрову от 30 мая 1945 г. писал: «Работники церковного комитета интересуются, какова точка зрения партии на него и его работу по демократизации церкви и ограничению прав экзарха, который показывает истинное лицо, как политический интриган, ненавистник коммунистов и англофил». Димитров же так выразил свое впечатление о встрече с митр. Стефаном в письме Костову от 13 июля 1945 г.: «Он страшно словоохотлив. Заявил категорично, что свой выбор сделал за коммунистов... Хитрая лиса, но в известные моменты и в известных делах еще может быть полезен».[43] Это и другие подобные письма показывают, что хотя руководство БРП и относилось к экзарху с недоверием, но при сохранении взаимного интереса дальнейшее сотрудничество с ним было возможно.

Из письма митрополита Стефана Г. Димитрову от 7 августа 1945 г. следует, что Владыка взял на себя в Москве некоторые обязательства: обещал поддержку Болгарской Церкви Отечественному фронту на предстоящих выборах в Народное собрание и укрепление отношений с Русской Церковью в русле принципов славянства и Православия. Вскоре после возвращения из СССР, - 28-30 июля экзарх собрал в Черепишском монастыре совещание руководителей всех епархий, на котором был обсужден и положительно решен вопрос о поддержке духовенством на ближайших выборах Отечественного фронта. Кроме того 3-6 августа в Рильском монастыре под председательством экзарха состоялся Собор православных братств, завершившийся единодушным прославлением великой России и выражением горячей поддержки новой власти в лице Отечественного фронта.[44] Следует отметить, что митр. Стефан впервые посетил Вселенского Патриарха в Стамбуле только в октябре 1945 г., уже после поездки в Москву.

В мае 1946 г. Болгарская Церковь сумела организовать грандиозное чествование 1000-летия преставления прп. Иоанна Рильского, на котором присутствовала и делегация Московского Патриархата во главе с Патриархом Алексием (эта делегация также посетила Софию и другие города Болгарии). Эта всенародная демонстрация любви к Церкви вызвала открытое раздражение властей, и ставший к тому времени премьер-министром Г. Димитров в своей речи в Рильском монастыре даже пригрозил Болгарской Православной Церкви репрессиями, подобными советским.[45] В декабре 1946 г. Владыка Стефан встречался в Софии с митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем (Ярушевичем).

В тот период экзарх пытался активно участвовать в политических событиях, использую связи с партией земледельцев и экуменическим движением для осуществления своих взглядов о месте в послевоенном обществе Болгарской Церкви, которую он видел сильной, независимой и равноправной с государством. Однако это очень расходилось с политикой самого государства. Заручившись поддержкой Болгарской Церкви в вопросе объявления Болгарии республикой (на референдуме в сентябре 1946 г. 94 % населения проголосовало за отмену монархии, а малолетний царь Симеон II был выслан из страны), и, получив абсолютное большинство на выборах в Народное собрание, коммунистические власти уже в опубликованном 4 октября 1946 г. проекте новой конституции объявили об отделении Церкви от государства.[46]

Вскоре стало ясно, что надежды митр. Стефана на взаимное проникновение и слияние славянства и Православия с коммунистической властью являются утопией. Тоталитарное государство не могло допустить такой влиятельной соперницы, как Церковь, в своем стремлении идейно подчинить себе всех граждан. К 1947 г. в школах и гимназиях полностью прекратилось преподавание Закона Божия, в печати началась атеистическая пропаганда, Болгарский экзархат был лишен своих земельных наделов и основной части финансовых средств, священнослужители начали подвергаться гонениям со стороны властей. Законом 1947 г. Болгарской Церкви запретили заниматься благотворительной деятельностью, а с принятием в том же году новой конституции она была отделена от государства.[47] В результате Церковь стала быстро терять свое значительное влияние на общество, которое пронесла через века османского владычества.

Впрочем, первая волна репрессий духовенства (под знаком антифашизма) прошла еще в сентябре 1944 - мае 1945 гг. В этот период по церковным данным были подвергнуты суду 158 священно и церковнослужителей, из них 152 осуждены, в том числе 13 - на смерть. Кроме того, 45 духовных лиц были задержаны без судебных санкций, из них 25 бесследно исчезли и 4 оказались убиты.[48] В 1945 г. из ведения Церкви были изъяты дела о разводах, в следующем году гражданский брак был объявлен единственно законным. В своей антицерковной политике болгарские власти подрывали влияние Синода, умело используя Священнический союз, так как ощутимые противоречия между епископатом и приходским духовенством существовали в Болгарии с начала XX века.[49]

При этом дружеские отношения Болгарской и Русской Церквей продолжали развиваться. 20 марта 1946 г. экзарх поздравил Патриарха Алексия и Г.Г. Карпова с присоединением украинских униатов к Московскому Патриархату. В телеграмме Карпову, в частности, приветствовалось возвращение к Святой Русской Церкви - Матери «отторгнутых когда-то от нее католической агрессией... карпатороссов».[50]

В июле 1948 г. болгарская делегация во главе с митр. Стефаном приняла участие проведенном в Москве совещании глав Православных Церквей, о котором будет подробно рассказано дальше. Возвратившись в Болгарию, экзарх подробно уведомил руководство страны и членов Синода о результатах Московского совещания, с надеждой говорил о необходимости введения Патриаршества, поддержке этой идеи Русской Церковью и советским руководством. Однако еще во время его пребывания в Москве в Болгарии было проведено тайное заседание Синода, которое приняло решение о скором снятии Владыки Стефана с поста экзарха.[51] Коммунистическому руководству Болгарии был нужен полностью подконтрольный глава Церкви, который бы во всем следовал за религиозной политикой государства. 8 сентября 1948 г. решением Синода митр. Стефан был освобожден от должности экзарха и лишен управления Софийской кафедрой, а 10 сентября это решение утвердило Политбюро.[52] Новым председателем Синода на несколько месяцев стал митр. Михаил.

Все усилия Владыки Стефана показать незаконность этих решений не помогли, ему также не позволили встретиться с Георгием Димитровым, с которым у экзарха раньше были хорошие личные отношения, и которому он 12 сентября написал довольно подобострастное письмо.[53] Бывший секретарь Коминтерна уже тяжело болел, и Болгарией фактически руководил Василий Коларов, не допустивший этой встречи. Вся акция по отстранению митрополита от власти заняла лишь несколько дней. 25 сентября 1948 г. информация о ней была отправлена в советское посольство. В этом сообщении говорилось, что митр. Стефан будет выселен за пределы Софии в с. Баня Карловско Пловдивской области без права передвижения по стране и с предоставлением персональной пенсии 25 тыс. левов ежемесячно.[54] На самом деле Владыка был насильно выдворен в указанное село, где он и жил в ссылке до своей кончины 14 мая 1957 г.

Так начался период полного подчинения Болгарской Церкви коммунистическому государству. Экзархат был непосредственно вовлечен в советскую международную политику, в частности, в начале 1950-х гг. поддерживал мирные инициативы социалистического лагеря и подписал антиамериканское обращение против войны в Корее. Несмотря на это нарастали ограничения церковной жизни, так в июне 1950 г. Богословский факультет был отделен от Софийского университета и преобразован в самостоятельную Духовную Академию св. Климента Охридского, почти закрытую для свободного поступления в нее. Прекратила действовать сеть приходских училищ. К 1953 г. кроме Духовной Академии в стране осталось лишь одно церковное учебное заведение - Софийская семинария, а из 21 религиозного периодического издания уцелело только 3. Власти подавляли приходскую жизнь, и в 1948-1949 гг. прошла новая, связанная с холодной войной, волна репрессий духовенства.[55] За весь период коммунистической власти в Болгарии Православная Церковь потеряла 120 убитых и 600 репрессированных священнослужителей, значительная часть духовенства прошла через тюрьмы и лагеря.[56]

Следующим, после Владыки Стефана, экзархом оказался избран митрополит Кирилл (Марков), который согласился принять «коммунистический» вариант устава лишь с одним изменением. 24 февраля 1949 г. был принят «Закон об исповедании», а 6 ноября 1950 г. Синод утвердил новый устав Болгарской Православной Церкви, которые существенно ограничивали ее права.[57] Религиозные организации оказались изолированы от участия в общественной жизни, и в тоже время были созданы условия для прямого вмешательства властей в жизнь и деятельность Церкви. 23 июля 1951 г. экзарх Кирилл в числе собравшихся в Троице-Сергиевой Лавре предстоятелей пяти автокефальных Православных Церквей обратился к христианам всего мира с призывом умножить свои усилия в деле защиты мира и осуждением агрессивных государств во главе с США в связи с Корейской войной.[58]

С санкции болгарского правительства в начале мая 1953 г. был созван III Церковный Народный Собор, на котором провозгласили восстановление Патриаршества, 10 мая Патриархом оказался избран митрополит Кирилл. В июле 1954 г. он посетил Москву.[59] Болгарский Патриархат был восстановлен с определенным нарушением канонов, но с согласия и по решению Политбюро ЦК БРП (в 1961 г. Вселенская Патриархия все же признала патриаршее достоинство Болгарской Церкви).

4. Румынская Православная Церковь в 1944-1953 гг.

Похожая история произошла с Румынской Православной Церковью (второй по величине в Православии после Русской). 27 марта 1944 г. советские войска вступили на территорию Румынии. Когда немецко-румынский фронт в Молдавии окончательно рухнул юный король Михай в союзе с представителями ряда политических партий и частью армейского командования 23 августа 1944 г. сверг премьер-министра И. Антонеску. В тот же день было создано коалиционное правительство национального единства под руководством генерала К. Санатеску, вскоре объявившее войну Германии. В этой связи Патриарший Местоблюститель Русской Церкви митр. Алексий в конце августа выпустил обращение «К духовенству и верующим румынского народа» с призывом поддержать новое правительство.[60]

30 августа 1944 г. советская армия вступила в освобожденный в ходе восстания Бухарест, а 12 сентября в Москве произошло подписание соглашения о перемирии между Румынией и СССР. В Румынии развернулась острая политическая борьба, в которой Православная Церковь сыграла определенную роль. 12 октября был создан находившийся под коммунистическим контролем коалиционный Национально-демократический фронт. Прямое вмешательство советских представителей в Союзной контрольной комиссии заставило короля Михая 6 марта 1945 г. признать легитимным прокоммунистическое правительство. 19 ноября 1946 г. Блок демократических партий во главе с коммунистами убедительно победил на первых послевоенных выборах в парламент, а после вынужденного отречения 30 декабря 1947 г. короля Михая от престола, провозглашения Румынской народной республики и роспуска оппозиционных партий процесс советизации страны был завершен.[61]

Все эти процессы проходили при непосредственном участии Румынской Православной Церкви, которая под влиянием Московской Патриархии поддерживала прокоммунистические силы. Отношения между Румынским и Московским Патриархатами были восстановлены еще до окончания войны. Румынская делегация во главе с епископом Арджешским Иосифом участвовал в заседаниях Всероссийского Поместного Собора 31 января - 2 февраля 1945 г. в Москве. Вскоре в газете «Известия» были опубликованы послания Патриарха Никодима.[62] 12 мая того же года в Румынию приехала делегация Русской Церкви, которая была принята руководством страны. В 1945 и 1946 гг. в Румынии побывал проездом в Югославию епископ Сергий (Ларин). В октябре 1946 г. он же сопровождал из Бухареста в Москву Патриарха Никодима.[63] Уже в ходе первых встреч Румынская Патриархия безоговорочно признало факт пребывания Кишиневской епархии в составе Русской Церкви. 16-17 октября 1945 г. с благословения Патриарха Никодима в Бухаресте состоялся Конгресс делегатов союза священников-демократов (антифашистов) с участием представителей Болгарской Церкви.

Эти действия Румынской Патриархии соответствовали позиции новых органов государственной власти. Так в марте 1945 г. министр по делам религии Румынии священник Константин Бурдуча заверил Патриарха Алексия «в самых искренних и дружественных чувствах» и просил «передать маршалу Сталину, руководителю государства, епархиям Православной церкви, руководителям остальных культов и всему православному народу СССР выражения нашей решимости приступить к упорной работе с целью пробуждения сознания, отравленного фашизмом, за демократизацию нашей общественной жизни».[64]

В ходе визита 1946 г. Патриарха Никодима в Москву была достигнута договоренность, что возглавляемая им Церковь не примет участие в экуменическом движе­нии, и Московской Патриархии передадут храм в Бухаресте для органи­зации подворья. Согласно докладной записке Г.Г. Карпова в Совнарком, «Патриарх Никодим и участвовавшие в беседе румынские епископы Николай и Юстиниан высказывали также мысль о том, что Москва должна стать центром Православия, а Русская Православная Церковь возглавить борьбу с католицизмом. При этом они дали согласие при­нять участие в 1947 г. в совещании православных церквей славянских государств для обсуждения этой проблемы».[65]

После возвращения Патриарх Никодим принялся оказывать помощь Национально-демократическому фронту в подготовке к парламентским выборам. В докладе в ЦК ВКП(б) об итогах работы за 1946 г. Г. Карпов подчеркивал, что в период разгара борьбы в Румы­нии духовенство активно поддержало сторонников социалистических преобразований: «Это особенно сказалось во время последних выборов в парламент, когда Румынская православная церковь, по указанию Никодима, только что вернувшегося из Москвы, во многом способствова­ла победе демократического фронта».[66] Неслучайно Патриарха Алексия и Г. Карпова наградили орденом «Звезда Румынии», причем это на­граждение было одобрено 23 декабря 1946 г. специальным постановле­нием Политбюро ЦК ВКП(б).[67]

Ответный визит Патриарха Алексия в Румынию состоялся в мае-июне 1947 г., делегация Русской Церкви была принята румынским королем Михаем. При встрече Московского Патриарха в Бухаресте 1 июня Патриарх Никодим заявил: «Мы перенесли жестокую войну, но в тяжелую годину мы встретили дружбу и полное понимание со стороны советской армии и русского народа». Теплый прием ожидал Владыку Алексия и в других городах Румынии. Результатом этого визита стала полная нормализация отношений Румынской и Русской Церквей. Летом 1947 г. Московскому Патриархату было возвращено здание русской посольской церкви свт. Николая, освященное после ремонта 21 ноября 1948 г. в присутствии нового Румынского Патриарха Юстиниана и представителей посольства СССР.[68]

Особенно тесными стали связи Русской и Румынской Церквей после смерти 27 февраля 1948 г. Владыки Никодима и избрания 24 мая того же года Патриархом митрополита Юстиниана (Марины). В 1949 г. Патриарх Юстиниан стал почетным членом Московской Духовной Академии, а в 1966 г. - Ленинградской Духовной Академии. На состоявшихся 5 марта 1948 г. похоронах Патриарха Никодима Московскую Патриархию представлял глава Чехословацкого экзархата митрополит Елевферий (Воронцов). В своей докладной записке в Совет по делам Русской православной церкви от 9 марта он сообщил, что, несмотря на убеждения Константинопольской Патриархии, Румынский Синод решил послать на Московское совещание глав и представителей Поместных Православных Церквей свою делегацию, которая в принятии всех постановлений будет солидарна с Московской Патриархией. Синод также получил приглашение на экуменический съезд в Амстердаме, но дал уклончивый ответ, что его отношение к экуменическому движению может быть выяснено только после Московского совещания. Для уточнения совместной позиции 29 марта 1948 г. в Москву приезжала небольшая румынская делегация, в состав которой входил министр по делам религии Стоян.[69]

В свою очередь делегация Московской Патриархии во главе с митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем (Ярушевичем) присутствовала в июне 1948 г. в Бухаресте на интронизации нового Румынского Патриарха. В работе Московского совещания глав и представителей Поместных Православных Церквей в июле 1948 г. лично участвовал Патриарх Юстиниан, который по всем основным вопросам поддерживал Московскую Патриархию, в том числе в принятии антиэкуменического постановления. В июне 1950 г. Патриарх Юстиниан второй раз посетил СССР, приняв участие в день Святой Троицы в церковных торжествах, происходивших в Троице-Сергиевой Лавре, и в том же году два представителя Румынской Церкви приезжали в Москву за благовонным веществом для изготовления Святого Мира. 23 июля 1951 г. Румынский Патриарх в числе собравшихся в Троице-Сергиевой Лавре предстоятелей пяти автокефальных Православных Церквей обратился к христианам всего мира с призывом умножить свои усилия в деле защиты мира и осуждением агрессивных государств во главе с США в связи с Корейской войной.[70] Активные контакты Румынской и Русской Церквей продолжались и в дальнейшем.

В октябре 1948 г. решением коммунистического правительства в стране была ликвидирована Греко-католическая (униатская) Церковь, существовавшая с 1697 г. и имевшая в Румынском королевстве статус государственной; в 1948 г. она насчитывала 1700 церквей, около 700 священников, 6 архиереев и 1250 тыс. верующих. В «Журнале Московской Патриархии» это событие описывалось следующим образом: «36 священников и 2 протоиерея униатов, являющиеся представителями 423 священников, встретились 1 октября в Клуже и единодушно голосовали за представление прошения о присоединении к Православной Церкви. Кроме того, конференция обратилась с воззванием к униатам, склоняя их к принятию этого решения. Униатская делегация отправилась в Бухарест для изложения решения конференции Православному Патриарху. Делегаты были приняты на сессии Синода и затем приняли участие в специальном (особом) литургическом богослужении, переданном по радио по всей стране». [71]

21 октября уния была официально упразднена на церемонии в Альба-Юлии. 1 декабря 1948 г. правительство издало указ о роспуске Греко-католической Церкви и передаче большей части ее имущества Румынской Православной Церкви. В ночь с 29 на 30 декабря были арестованы 6 греко-католических епископов, 5 из которых впоследствии скончались в тюрьме, шестого - епископа Клуж-Герлы Юлиу Хоссу в 1964 г. выпустили из тюрьмы, заключив под домашний арест в монастырь, где он в 1971 г. умер (однако инициированное государственной властью воссоединение униатов оказалось непрочным, после падения в декабре 1989 г. режима Чаушеску значительная часть населения Трансильвании вернулась в унию).

Под влиянием правительства Священный Синод в октябре 1948 г. принял новое Положение об устройстве Румынского Патриархата, согласно которому центральными органами управления являлись Национальное Церковное Собрание (Церковный Собор), Священный Синод и Постоянный Синод, к центральным исполнительным органам относилось и Патриаршее Управление. В феврале 1950 г. Свящ. Синод принял составленный при непосредственном участии Патриарха Устав монашеского жития.[72]

Эти преобразования соответствовали религиозной политики коммунистического правительства, стремившегося жестко контролировать всю церковную жизнь. С середины 1940-х гг. Церковь постепенно отстранялась от участия в жизни государства, было прекращено преподавание Закона Божия в школах, свернуто церковное служение в больницах, домах престарелых и армии. Многие епархиальные издания оказались закрыты, некоторые Духовные Академии, семинарии, монастыри и скиты ликвидированы, прекратилась катехизация молодежи. Вскоре после 1944 г. ряд православных священников был арестован и брошен в тюрьмы, сослан на работы на Дунайско-Черноморском канале, депортирован в Бараган или даже расстрелян. Среди арестованных были известные богословы: Димитру Станилое, Никифор Крайник, Иоанн Савин, Ливиу Мунтену. Некоторые осужденные священники умерли в заключении, уцелевших освободили только в 1964 г. Было разрушено определенное количество церквей и монастырей, только в Бухаресте уничтожили 20 церковных зданий (монастыри Цитросени, Вакарести, Спиреа Нова Извор, Еней и др.).

И все-таки Румынская Церковь не подвергалась таким жестоким массовым гонениям, как в религиозные организации в других социалистических странах, юридически она даже не была отделена от государства. В соответствие с законом «Об общем устройстве религиозных исповеданий» Церковь формально имела право создавать благотворительные организации, религиозные общества, вести издательскую деятельность, владеть движимым и недвижимым имуществом, пользоваться государственными субсидиями и дотациями для священнослужителей и преподавателей богословия.[73] Таким образом, прежние традиции церковно-государственных отношений отчасти сохранились и помогли Румынскому Патриархату без особенно серьезных потерь пережить социалистический период.

6. Борьба СССР с Ватиканом

Одним из важнейших составляющих сталинского плана создания мирового религиозного центра в Москве была борьба с Ватиканом (при этом Сталин явно недооценивал влияние Римского Папы в мире). Антикатолические планы впервые были опробованы на Поместном Соборе 1945 г. В обращении его участников, принятом 6 февраля, ре­шительно отвергалось предложение Папы Римского о «мягком мире» в отношении Германии и ее союзников.[74] В соот­ветствии с указаниями заместителя председателя Совета Министров Вячеслава Молотова от 2 марта 1945 г., через 13 дней председатель Совета по делам Русской православной церкви Г.Г. Карпов направил И.В. Сталину докладную записку, в которой го­ворилось: «Политический блок с фашизмом усилил профашистскую деятельность Ватикана, особенно ярко выраженную в дни войны. Рим­ско-католическая церковь в своем стремлении к мировому господству ведет наступление и систематическую борьбу за поглощение православия католицизмом».[75] Прежде всего, жесткий курс по отношению к Ватикану самым трагиче­ским образом сказался на судьбе греко-католиков в СССР (проживавших на Западной Украине). Наличие в стране более четырех миллионов верующих, объединенных в особую Церковь, контро­лируемую Папой, показалось И. Сталину крайне нежелатель­ным.

В осуществлении замыслов вождя заставили участвовать и Мо­сковскую Патриархию. 15 марта 1945 г. Г. Карпов писал Сталину, что Православная Церковь «может и должна сыграть значительную роль в борьбе против римско-католической церкви... Совет предла­гает: а) организовать в г. Львове православную епархию... б) предо­ставить епископу и всем священнослужителям данной епархии пра­ва на проведение миссионерской работы... е) организовать внутри униатской церкви инициативную группу, которая должна будет де­кларативно заявить о разрыве с Ватиканом и призвать униатское ду­ховенство к переходу в православие».[76] Для привлечения Патриархии правительство пошло на значительные уступки ей в западных областях СССР. Так например, 28 августа 1945 г. Совет утвердил предста­вленный Патриархом проект типового устава православных духов­ных братств, подлежащих организации во Львове, Минске, Вильнюсе и других городах. Согласно уставу, братствам разрешалось не толь­ко издание листков, брошюр, молитвенников, но и благотворительная деятельность. Подобные уступки вызвали заинтересованность части иерархов.

Сначала греко-католическому епископату предложили «самоликвидировать­ся». Некоторое время глава греко-католиков митрополит Иосиф (Слипый) вел переговоры с Московской Патриархией. Когда же определенно выясни­лось, что все пять униатских архиереев не желают переходить в Правосла­вие, в апреле 1945 г. их арестовали. Через месяц появилась инициатив­ная группа по воссоединению во главе с протопресвитером Григорием Костельником, которая развернула широкую агитацию. 8-10 марта 1946 г. на Львовском «Соборе» греко-католического духовенства и мирян было принято решение о воссоединении с Православной Цер­ковью и упразднении Брестской унии 1596 г. Как видно из докумен­тов ЦК ВКП(б), осуществление акции контролировал 1-й секретарь компартии Украины Никита Хрущев, который по всем значительным деталям запрашивал санкции Сталина.[77]

Львовский «Собор» нанес ощутимый удар по Ватикану. Но это оказалось только началом. 14 февраля 1947 г. Г. Карпов представил на утверждение новую программу борьбы с центром католицизма: «а) окончательно ликвидировать униатскую церковь в СССР; б) подготовить проведение аналогичных мероприятий в некоторых странах за границей... д) создать альянс христианских церквей в виде международного движения во главе с Русской право­славной церковью для борьбы с Ватиканом, пригласив участвовать в нем все другие вероисповедания».[78] Вскоре акции по присоединению греко-католиков к Православию были проведены в Румынии, Болгарии и Чехословакии.

Еще более детально новая программа борьбы с Римским Папой была изложена в совместной до­кладной записке в ЦК ВКП(б) руководителей Советов по делам Русской православной церкви и религиозных культов от 1 февраля 1947 г. В ней предлагалось создание независимых от Ватикана католических Церквей в СССР, Восточной Европе (в том числе в причерноморских странах) и других регионах в качестве основного средства борьбы с ним.[79] Главная роль опять отводилась Московской Патриархии. Она должна была выступить инициатором международного христианского движения и в качестве первого шага выпустить «Обращение ко всем христианам мира», в котором бы говорилось, что «долг христиан всего мира помочь католикам освободиться от папизма» и «для этого долж­ны быть объединены силы всех христиан, независимо от различий в вероисповедании».

Предполагалось, что после опубликования обраще­ния к нему декларативно присоединятся другие христианские Церкви как в СССР (что считалось гарантированным), так и за рубежом: пра­вославные, лютеране, баптисты, методисты, старокатолики, англикане, копты и некоторые католики (в Польше, Югославии, Бразилии, США). Далее эти присоединения будут рассматриваться планируе­мым на сентябрь 1947 г. в Москве совещанием глав Православных Церквей, которое призовет к созданию исполнительного органа нового движения. И уже этот орган с местопребыванием в Москве поведет текущую организационную и пропагандистскую работу и подготовит созыв всемирной конференции христианских Церквей (задуманной еще в марте 1945 г.).[80] Таким образом, в конечном итоге через борьбу с Ватиканом Русская Церковь должна была возглавить всемирное хри­стианство (и осуществлять через него советское влияние на большую часть человечества).

7. Отношения Московского и Константинопольского Патриархатов

Чрезвычайно важное значение для международной деятельности Московской Патриархии, в том числа для проведения упомянутого совещания глав Православных Церквей, имели отношения с Константинопольским (Вселенским) Патриархом, который был «первым среди равных» в православном мире. В частности, лишь он имел право созывать Всеправославные Соборы и совещания. Занимавший в годы войны Вселенский престол Патриарх Вениамин уже осенью 1943 г. признал Патриаршие выборы в Москве. Через несколько месяцев связи Московского и Вселенского Патриархата укрепились настолько, что представитель последнего митрополит Фиатирский Герман присутствовал на Всероссийском Поместном Соборе 31 января - 2 февраля 1945 г., а Патриарх Вениамин прислал свою приветственную телеграмму. Как уже отмечалось, избранный на Соборе Патриархом Московским и всея Руси Владыка Алексий в том же месяце активно содействовал снятию Константинопольским Патриархатом схизмы с Болгарской Православной Церкви. Правда, по некоторым (впрочем, сомнительным) сведениям, Патриарх Вениамин уклонился от встречи с Патриархом Алексием, когда тот в мае 1945 г. совершал поездку по странам Ближнего Востока.[81] В июне 1945 г. экзарх Константинопольского Патриарха в Центральной и Западной Европе митрополит Фиатирский Герман встречался в Лондоне с митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем (Ярушевичем).

В последний период войны и первые послевоенные месяцы были ликвидированы некоторые расколы Русской Церкви, в создании которых в 1920-е - 30-е гг. принимал участие Вселенский Патриархат. Так, например, 6 марта 1945 г. вернулись в юрисдикцию Московского Патриархата приходы Эстонской Православной Церкви. 7 сентября того же года после поездки митрополита Николая (Ярушевича) в Париж Синод Московского Патриархата принял постановление о воссоединении с Русской Церковью 75 приходов Западно-Европейского экзархата. Выступая 29 августа на Епархиальном собрании, созванном по вопросу воссоединения, митр. Николай несколько дезинформировал собравшихся, уверяя, что вопрос в целом уже урегулирован с Вселенским Патриархом, однако это было не так.

В последний год своей жизни глава Западно-Европейского экзархата митрополит Евлогий (Георгиевский) дважды обращался в Константинополь за разрешением вопроса о своем каноническом положении, однако Вселенская Патриархия ничего не ответила на его запросы. 4 ноября 1945 г. Патриарх Алексий телеграммой попросил Патриарха Вениамина дать благословение митрополиту Евлогию, его духовенству и пастве на воссоединение с Русской Матерью-Церковью, но и этот запрос остался без ответа. Возможно, причиной была тяжелая болезнь Патриарха Вениамина, кроме того на позицию Константинопольской Патриархии могли повлиять политические осложнения, возникшие в этот период между Турцией и Советским Союзом.[82] Владыка Евлогий временно считал себя экзархом двух Патриархов и обоих поминал за богослужением.

 После последовавшей 14 февраля 1946 г. кончины Вениамина I новым Константинопольским Патриархом 20 февраля был выбран митрополит Халкидонский Максим. По случаю своего вступления на Патриарший престол Максим V в послании к митр. Евлогию написал, что он по прежнему считает его (вопреки желанию Московской Патриархии) своим экзархом в Европе и напомнил порядок поминовения Патриаршего имени за богослужением. А после смерти Владыки Евлогия 8 августа 1946 г. Московская Патриархия потерпела ощутимую неудачу, 17 октября Епархиаль­ное собрание клира и мирян значительным большинством голосов высказалось за пребывание в качестве автономного экзархата в лоне Константинопольского Патриархата. Верными Патриарху Алексию остались лишь несколько приходов.[83]

В первые послевоенные годы была предпринята попытка превратить Московский Патриархат в своего рода «Православный Ватикан», отодвинув Константинопольского Патриарха на второй план. Подобные намерения тесно переплетались с планами руководства СССР усилить свое влияние в Турции. Этой стране были предъявлены требования - передать часть Турецкой Армении в состав Советского Союза и допустить размещение советских военных баз в проливах Босфор и Дарданеллы, что позволяло контролировать ситуацию в районе Стамбула.

Одно время казалось, что планы создания «Московского Ватикана» близки к осуществлению. В сентябрьском 1946 г. номере «Журнала Московской Патриархии» говорилось «об исключительном оживлении» в лоне Православной Вселенской Кафолической Церкви, под фактиче­ским водительством Русского Православия: «Москва - третий Рим, а четвертому не бывать...».[84] Еще в марте 1946 г. митрополит Николай (Ярушевич) написал в Совет по делам Русской православной церкви о необходимости проведения в Москве Вселенского Собора. Трудно сказать, у кого родилась эта идея, но она была полностью одобрена И. Сталиным, возлагавшим на ее осуществление большие надежды.

Первоначальный замысел от­личался грандиозностью. 13 января 1947 г. Патриарх Алексий писал председателю Совета по делам Русской православной церкви Г.Г. Карпову о предполагаемом проведении 1-10 октября в Москве Собора всех существовавших тогда в мире автокефальных Православных Цер­квей, причем их должны были представлять Первоиерархи. Планировалось и участие делегаций Сиро-Халдейской, Армяно-Григорианской, Коптской Церквей в связи с обсуждением вопроса об их со­единении с Православием. 23 января начала работать подготовитель­ная комиссия Патриархии, в программу Собора намечалось включить девять вопросов, главные из которых носили «политический» характер - отношение к воинствующему католицизму и экуменическому движе­нию. Для создания заинтересованности у будущих участников в начале 1947 г. готовилась передача подворий Иерусалимской, Сербской, Антиохийской, Александрийской и Болгарской Церквам в Москве, Киеве и Ленинграде; выплата денежных подарков в валюте главам Константинопольской, Кипрской, Греческой, Албанской, Сербской Церквей.[85]

В середине февраля планы были откорректированы - в сентябре 1947 г. намечалось проведение уже Предсоборного совещания, основной целью которого провозглашалась подготовка созыва в 1948 г. Вселен­ского Собора «для решения вопроса о присвоении Московской патри­архии титула вселенской».[86] Наибольшую озабоченность вызывала позиция Константинопольского Патриарха Максима V, и ему в 1946 г. выделили 50 тыс. долларов, которые должен был передать во время посещения Стамбула митрополит Ленинградский и Новгородский Григорий (Чуков).[87] Правда, данная поездка не состоялась, но, вероятно, были найдены иные возможности. Эти и другие методы влияния давали свои плоды. Так, например, Вселенский Владыка (несмотря на давление турецкого пра­вительства) отказался осудить греческих коммунистов, развернувших вооруженную борьбу в своей стране. По некоторым важным вопросам Патриарх Максим советовался с Московской Патриархией. Так 4 февраля 1947 г. в послании к Патриарху Алексию I он спрашивал последнего, - «принять ли, и в какой форме, участие в так называемом экуменическом движении, охватившем собой все прочие христианские общины мира, кроме Римо-Католической Церкви».

Однако замыслы проведения Вселенского Собора в Москве уже вскоре стали рушиться. В начале 1947 г. тяжело заболел и в значительной степени отошел от дел относительно лояльный к СССР Константинопольский Патриарх Максим. Его окружение, по­чувствовав в Московской Патриархии соперника по вопросу лидерства в православном мире, заняло гораздо более жесткую позицию. На Кон­стантинополь всецело ориентировались Элладская и Кипрская Церкви. Так, от главы последней архиепископа Леонтия 29 июня 1947 г. в Моск­ву пришла телеграмма: «К сожалению, не принимаем приглашения на всеправославный Собор, каковое полномочие имеет одна лишь Вселен­ская Патриархия Константинопольская».[88] Сыграла свою роль и ши­рокая кампания в западной прессе по компрометации Русской Церкви, в борьбу за срыв московского замысла активно включился Ватикан. На Восточных Патриархов оказывалось разностороннее давление, представители различных аме­риканских организаций подкупали их крупными суммами валюты.

В результате срыв первоначальных планов стал очевиден. Совет­ское руководство решило ограничиться более скромной задачей - проведением в Москве летом 1948 г. совещания глав Православных Церквей под благовидным предлогом празднования 500-летия авто­кефалии Русской Церкви. Поскольку на приезд значительной части Восточных Патриархов надежды уже не было, на совещании намеча­лось окончательно оформить европейский Православный блок.[89] С целью убедить глав Поместных Православных Церквей в праве не только Константинопольского, но и Московского Патриарха созывать Всеправославное совещание в «Журнале Московской Патриархии» была опубликована статья известного богослова С.В. Троицкого, который после обширного канонического анализа делал явно недружественный по отношению к Фанару вывод: «Отсюда следует, что с титулом «вселенский» в применении к Константинопольскому Патриарху можно было мириться только, пока действовала «икумени» - Византийская империя, а после того, как она прекратила существование, титул этот потерял всякое основание и свидетельствует лишь о папистских тенденциях его носителя».[90]

В 1948 г. в Турции усилилась кампания против Патриарха Максим, которого обвиняли в том, что он не выступил открыто на стороне греческих монархистов, не отлучил коммунистов от Церкви, и не уступает Патриарший престол кандидату американцев - Нью-Йоркскому архиепископу Афинагору. Последнее обстоятельство особенно волновало советское руководство, так как выдвигая своего кандидата на Вселенский престол, власти США тоже стремились к влиянию на православный мир. И если Православные Церкви стран «народной демократии» оказалось невозможно вывести из-под влияния Москвы, то на колеблющихся Восточных Патриархов можно было воздействовать.

Несмотря на политические давление, Патриарх Максим все же отправил делегацию во главе с его экзархом в Центральной и Западной Европе митрополитом Фиатирским Германом в Москву на празднование 500-летия автокефалии Русской Церкви. В рамках празднования, - 8-10 июля 1948 г. проходило совещание глав и представителей Поместных Православных Церквей. В конечном итоге оно оказалось даже более представитель­ным, чем ожидалось. В Москву приехали делегации 11 автокефальных Церквей из 13. Иерусалимский Патриарх прислал телеграмму с изви­нениями, что только война в Палестине и осада Иерусалима помешали его представителям прибыть в СССР, и впоследствии одобрил все ре­шения совещания. Лишь Кипрская Церковь не изменила своей бес­компромиссной позиции. Две делегации - Константи­нопольская и Элладская прибыли только на празднества и в работе совещания непосредственно не участвовали, пытаясь воздей­ствием на некоторых глав Церквей (прежде всего на Болгарского экзарха Стефана).[91]

В качестве причины было объявлено мнимое нарушение порядка созыва общеправославных встреч. По некоторым сведениям, Патриарх Максим заявил, что Предстоятель Русской Церкви вначале должен был сообщить о своей инициативе ему, как первому епископу Православной Церкви, а он мог бы оповестить об этом глав других Поместных Церквей и в случае их согласия разослать официальные приглашения. Митрополит Герман сразу же после прибытия в Москву отказался от участия в работе совещания, хотя и собирался пробыть в СССР до 19 июля; по словам Владыки, он имел на этот счет оговоренное в мандате категорическое указание Патриарха Максима. По мнению Г.Г. Карпова митрополит преследовал цель «привлечь Русскую и Православные церкви Балканских стран в экуменическое движение с тем, чтобы предотвратить срыв предстоящей Амстердамской Ассамблеи». В отчетах Карпова о первых днях работы совещания Владыке Герману уделялось большое внимание. В частности, говорилось, что «он известен как английский разведчик» и дает интересные ответы на вопрос о состоянии здоровья Вселенского Патриарха, заявляя, что тот «долго болел шизофренией и в ближайшее время должен уйти на покой».[92]

15 июля в честь участников совещания был дан праздничный обед, устроенный Советом по делам Русской православной церкви; на этом обеде присутствовал и митр. Герман, который остановившись в своем выступлении на деятельности Совета, назвал Карпова министром, способствующим «укреплению и процветанию православия в Советском Союзе». Празднества и заседания проходили в Москве почти всю первую половину июля. Об их ходе Г. Карпов регулярно писал доклады в ЦК ВКП(б), копии которых передавались И. Сталину. Все решения совещания заранее получили санкцию партийного руководства.[93]

В результате предварительной работы удалось достичь единства позиций участников совещания, хотя без борьбы не обошлось. Наибольшие ко­лебания проявил экзарх Стефан. Несмотря на заверения, данные им перед отъездом представителям болгарского правительства, он, приехав в Москву, все же решил сделать заявление о поддержке экуменического движения (с которым много лет сотрудничал) и о целесообразности участия Православных Церквей в созываемой им Амстердамской ассамблее.[94] Позицию экзарха изменила срочная телеграмма министра иностранных дел В. Коларова о принципиальном согласии правительства Болгарии на установление Патриаршества.[95] Следует отметить колебания болгарских властей в этом вопросе. Несмотря на то, что со стороны советского правительства еще в ходе подготовки к совещанию было высказано мнение о целесообразности преобразования экзархата в Патриархат, накануне открытия совещания Политбюро ЦК БРП приняло решение: «Вопрос о возведении Экзархии в Патриархию пока отложить. В связи с этим провести консультации с Советским правительством».[96]

Кроме указанной телеграммы на митрополита Стефана повлияло и сильное давление со стороны Московской Патриархии и Сербского Патриарха Гавриила. В результате на совещании были единогласно приняты постановления «Ватикан и Православная Церковь», «Экуменическое движение и Православная Церковь», напра­вленные против Римского Папы и «гнезда протестантизма» Америки, а также схожее по характеру «Обращение к христианам всего мира».[97]

В середине июля болгарская делегация посетила Совет по делам Русской православной церкви. В личном разговоре с Г. Карповым Владыка Стефан заявил, что «в Болгарии нет правильных взаимоотношений между церковью и государством. Церковь лишена какой-либо самостоятельности и полностью подчинена департаменту по делам вероисповедания». Митрополит отрицательно отозвался о руководителе департамента Д. Илиеве и попросил «сделать все возможное, пользуясь дружескими отношениями между Советским Союзом и Болгарией, чтобы в Болгарии установить тот же порядок во взаимоотношениях между церковью и государством, какой существует в Советском Союзе». Владыка Стефан также обратился с просьбами о денежной помощи Болгарской Церкви в размере 100 млн. левов (около 1 млн. рублей) и продаже 150 тонн воска, необходимого для производства свечей.[98] В июле же Болгарская Церковь получила храм-подворье в Москве.[99]

С точки зрения советского руководства, как видно из итогового от­чета Г. Карпова, совещание прошло вполне успешно. Задача-минимум - сплочение восточноевропейских Церквей под руководством Московской Патриархии - была выполнена, намеченные постановления приняты. В Совете Министров СССР приступили к подготовке так и не состоявшихся решений об организации новых встреч глав Православных Церквей, увеличении денежной помощи Восточным Патриархам, усиление деятельности Московской Патриархии за границей.[100] Однако международные и вну­тренние аспекты советской религиозной политики уже начали существенно меняться.

Во второй половине 1948 г. произошло резкое падение заинтересо­ванности руководства СССР во внешнеполитических акциях Русской Церкви. Потерпели крах все «средиземноморские» планы И. Сталина в Греции, Турции, Израиле, и соответственно, не так нужны стали во­сточные православные иерархи. В основном завершилось выполнение Московской Патриархией своей «миссии» в восточноевропейских странах, там утверждались режимы народной демократии. Явной неудачей закончились планы создания «Православного Ва­тикана» в Москве. Да и основные цели борьбы с Ватиканом настоящим не были достигнуты. Всемирно-христианского антипапского движения создать не удалось. Более того, после окончания войны политический вес и влияние Римского престола в международных делах значительно выросли. Начинался период «холодной войны», и в условиях перехода СССР от наступательной внешнеполитической стратегии к оборонительной пришлось полностью отказаться от всех глобальных церковных планов, в том числе создания в Москве мирового религиозного центра и передачи Московскому Патриарху от Константинопольского титула Вселенский.

Кроме того у Московской Патриархии появились на международной арене серьезные «конкуренты». В июле 1948 г. в Амстердаме был создан Всемирный Совет Церквей (ВСЦ). Московская Патриархия и под ее влиянием большинство других Поместных Православных Церквей отказалась участвовать в работе Амстердамской ассамблеи, однако представители Константинопольского Патриархата приняли участие не только в заседаниях, но и в совместных молитвах, внеся «особый вклад» в учреждение ВСЦ.[101]

18 октября 1948 г. Священный Синод Константинопольской Церкви под предлогом «плохого здоровья» принял отставку Патриарха Максима V. Действительная причина заключалась в том, что Владыка был противником экуменизма, кроме того руководству западных держав не нравились его лояльные отношения с Москвой. В результате в находившейся под американским влиянием Турции постоянно велась клеветническая кампания против Патриарха. В конце концов, его, как якобы «умалишенного», под надзором поселили в Швейцарии, где Владыка был лишен права совершать богослужения и действовать в качестве архиерея. Несколько человек, которым удалось увидеться с ним в конце 1950-х гг., засвидетельствовали, что он не был ни душевнобольным, ни невменяемым.[102] Когда в 1965 г. Владыку Максима спросили, в чем была причина отставки, он с грустью ответил: «Hе стоит комментировать, каким образом они меня низложили».[103]

1 ноября 1948 г. Константинопольским Патриархом был избран американский поданный экзарх Северной и Южной Америки архиепископ Нью-Йоркский Афинагор (Спиру), настроенный резко анти­коммунистически. 27 января 1949 г. на интронизации он призвал к со­трудничеству христиан и мусульман для борьбы против коммунизма.[104] Новоизбранный Патриарх (занимавший престол до своей кончины 7 июля 1972 г.) прибыл в Стамбул на личном самолете американского президента Г. Трумена, который проводил его перед вылетом из Нью-Йорка. Согласно мнению некоторых историков кандидатуру Владыки Афинагора «навязали США, желавшие обеспечить улучшение отношений между Грецией и Турцией».[105]

Конфликты между новым Константинопольским Патриархом и Московской Патриархией «не заставили себя ждать». Еще 22 июня 1948 г. Священный Синод Русской Церкви принял определение о предоставлении канонически правомерной автокефалии Польской Православной Церкви (полученный ею в 1924 г. от Вселенской Патриархии автокефальный статус так и не был признан). Временно Польскую Церковь возглавил архиепископ Белостокский и Бельский Тимофей, в связи с чем Патриарх Афинагор в послании к Патриарху Алексию попросил оставить главой Церкви бывшего митрополита Варшавского Дионисия (с которым у Константинопольской Патриархии были давние тесные связи), но 3 июля 1950 г. получил отказ.

23 ноября 1951 г. в Московской Патриархии был принят акт о даровании автокефалии Чехословацкой Православной Церкви (бывшей ранее экзархатом Русской Церкви). Однако Вселенская Патриархия этой автокефалии не признала, считая, что Русская Церковь не имела право на ее дарование, так как со времен святых Кирилла и Мефодия Чешская Церковь находилась в юрисдикции Константинопольского Патриарха (предоставление с его стороны автокефалии Чехословацкой Православной Церкви произошло только 8 сентября 1998 г.). В послевоенный период Московская Патриархия также неоднократно пыталось убедить вернуться в свою юрисдикцию священноначалие Финляндской Православной Церкви, обещаю сразу же после этого предоставить данной Церкви автокефалию, но без успеха. В конце концов, уже в 1957 г. был признан сложившийся автономный статус Финляндской Церкви в составе Константинопольского Патриархата и возобновлено каноническое и евхаристическое общение с ней.

6 февраля 1952 г. Патриарх Афинагор разослал всем Поместным Православным Церквам свое окружное послание об отношениях и формах участия в трудах и дискуссиях Всемирного Совета Церквей с призывом вступить в эту организацию. В том же году Патриарх Афинагор назначил своего постоянного представителя в штаб-квартиру ВСЦ в Женеве.[106] Московская Патриархия этих шагов не поддержала, так как изменила свое негативное отношение к экуменическому движению только на рубеже 1950-х - 1960-х гг. Лишь в июле 1954 г. на торжествах 50-летия архиерейского служения Антиохийского Патриарха Александра III произошла первая после Московского совещания 1948 г. встреча делегаций Русской Православной и Константинопольской Церквей.[107] Значительное же сближение позиций и укрепление связей Московского и Вселенского Патриархатов началось в конце 1950-х гг.

Таким образом, наступательная религиозная политика СССР, ставившая цель установить доминирующее влияние Русской Церкви в после­военном мире и особенно ярко проявившаяся в причерноморском регионе, как уже отмечалось, продолжалась относительно недолго - с осени 1943 по лето 1948 гг. Далеко не все из поставленных задач были реализованы. Но это объясняется, прежде всего, их чрезмерной глобальностью, авантюристическим под­ходом советских государственных органов, разрабатывавших данные планы. В новых условиях «холодной войны», выразившейся в частности в размещении американских военных баз на территории Турции, советское руководство отказалось от наступательной стратегии в Европе и на Ближнем Востоке и переориентировало внешнюю политику на укрепление и консолидацию сил образовавшегося восточно-европейского лагеря. Началась эпоха ядер­ного противостояния, балансирования на грани «горячей войны». В этой связи советское руководство потеряло интерес к использованию Московс­кой Патриархии в мировой политике, стала очевидной ограниченность ее воз­можностей в новых условиях. Однако Церкви все же нашлась определенная роль - участие в движении за мир, призванном компенси­ровать невозможность для СССР в условиях «холодной войны» иными путями решать многие внешнеполитические задачи. Активное участие в этом движении приняли и другие Православные Церкви социалистических стран, в частности Болгарская и Румынская. Новая роль Московского Патриархата оказалась гораздо скромнее прежней. Она была полезным, но не необходимым элементом внешней политики СССР. В целом в конце 1940-х - начале 1950-х гг. позиции Русской Церкви на международной арене значительно ослабли, хотя в причерноморском регионе она в основном сохранила свое влияние.

[1] Алексеев В.А. Иллюзии и догмы. М., 1991; Его же. «Штурм небес» отменяется? М., 1992.

[2] Одинцов М.И. Государство и церковь в России. XX век. М., 1994. С. 106, 128-129.

[3] Скурат К.Е. История Поместных Православных Церквей. М., 1994.

[4] Кнышевский П.Н. Истоки тотального шпионажа // Государственная безо­пасность и демократия, 1993. № 2. С. 30-52; Волкогонов Д. А. Сталин и религия // Наука и религия. 1989. № 2. С. 10-11; Васильева О.Ю. Ватикан в горниле войны // Наука и религия. 1995. № 6. С. 14-16; Косик В.И. Русская Церковь в Болгарии (1940-1950-е годы) // Славяноведение. Москва. 2003. № 6. С. 81-92.

[5] Чумаченко Т.А. Государство, православная церковь, верующие. 1941-1961 гг. М., 1999.

[6] Шкуратова И.В. Советское государство и Русская православная церковь: проблемы взаимоотношений в области внешней и внутренней политики в послевоенные годы. М., 2005.

[7] Цыпин Владислав, протоиерей. История Русской Православной Церкви 1917-1990. М., 1994; Его же. История Русской Церкви. 1917-1997. М., 1997.

[8] Иоанн (Снычев), митрополит. Самодержавие духа. Очерки русского са­мосознания. СПб., 1995. С. 312, 323-326.

[9] Польский М. Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и за границей. Джорданвилл, 1948; Григорий (Граббе), епископ. К истории русских церковных разделений за границей.

[10] Alexeev W. Russian orthodox bishops in Soviet Union, 1941-1953. New York. Re­search program on the USSR: Mimeographed series. № 61. 1954.

[11] Константинов Д. Православная молодежь в борьбе за Церковь в СССР. Мюнхен, 1956; Его же. Гонимая Церковь; Его же. Зарницы духовного возрождения Русская Православная Церковь в СССР в конце шестидесятых и в начале семиде­сятых годов. Лондон (Канада), 1973; Боголепов А.А. Церковь под властью коммунизма. Мюнхен, 1958.

[12] Калканджиева Д. Българската православна църква и «народната демокрация» (1944-1953). Силистра, 2002; Бойкикева К.-А. Болгарская Православная Церковь. Исторический очерк. София, 2005; Бълхова М.И. Правда об экзархе Стефане // Церковь в истории России. Сб. 3. М., 1999. С. 193-214.

[13] Fletcher W. Religion and soviet foreign policy, 1945-1970. London, 1973; Fletcher W. Portrait of the most praised and vilified of modern churchmen - Metropolitan Nikolai of the Russian Orthodox Church - and of the dilemma the faces as religions leader in a militantly secular soviety Nikolai. Lon­don, 1968; Lowrie D., Fletcher W. Khrushchev's religious policy 1959-1964 // Aspects of religion in the Soviet Union 1917-1967. Chicago, 1971. P. 131-155.

[14] Struve N. Les chretiens en URSS. Paris, 1963; Spinca M. The Church in Soviet Russia. New York, 1956; Kolarz W. Religion in the Soviet Union. London, 1961.

[15] Pospielovsky D. The Russian Church under the Soviet Regime, 1917-1982. New York, 1984. P. 425; Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в XX веке. М., 1995.

[16] Государственный архив Российской Федерации - Москва (ГАРФ), ф. 6991, оп. 1, д. 130, л. 552; Российский государственный архив социально-политической истории - Москва (РГАСПИ), ф. 17, оп. 125, д. 407, л. 23.

[17] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 77, 205.

[18] Църковен вестник. София. 9.09.1945.

[19] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 40-41.

[20] ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 16, л. 11, 125-148.

[21] Централен държавен архив - София (ЦДА), ф. 791к, оп. 2, е. х. 163, л. 68.

[22] Там же, оп. 1, е. х. 178, оп. 2, е. х. 34, л. 19-20.

[23] Там же, оп. 1, е. х. 114, л. 7-9.

[24] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 59

[25] Там же. С. 61.

[26] ЦДА, ф. 791к, оп. 1, е. х. 72, л. 157, 160..

[27] Там же, е. х. 170, л. 2-3.

[28] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 43.

[29] Там же. С. 44.

[30] Бълхова М.И. Указ. соч. С. 196.

[31] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 41, 48.

[32] РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 407, л. 14.

[33] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 48; Журнал Московской Патриархии (ЖМП). Москва. 1976. № 8. С. 50.

[34] См.: Протоиерей Иоанн Христов. Русско-болгарские церковные отношения в годы болгарской схизмы // ЖМП. 1976. № 8.

[35] ЦДА, ф. 246к, оп. 4, е. х. 158, л. 1-2; Калканджиева Д. Указ. соч. С. 49.

[36] ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 65, л. 280; ЖМП. 1945. № 5. С. 19.

[37] ГАРФ, ф. 6991, оп. 1, д. 16, л. 88-89; Косик В.И. Указ. соч. С. 86-87.

[38] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 34, л. 30.

[39] ЖМП. 1945. № 9. С. 29-30.

[40] РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 407, л. 13.

[41] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 170, л. 38.

[42] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 62-63.

[43] Там же. С. 64.

[44] Там же. С. 65-66; Бълхова М.И. Указ. соч. С. 205.

[45] Бойкикева К.-А. Указ. соч. С. 181.

[46] Бълхова М.И. Указ. соч. С. 203.

[47] Бойкикева К.-А. Указ. соч. С. 182.

[48] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 182-183.

[49] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 238, л. 1.

[50] Там же, е. х. 170, л. 49-50.

[51] Устное свидетельство автору Даниеллы Калканджиевой 15 сентября 2007 г. в Софии.

[52] Бълхова М.И. Указ. соч. С. 212.

[53] Димитров Г. Дневник. София, 1997. С. 627.

[54] Бълхова М.И. Указ. соч. С. 212.

[55] Калканджиева Д. Указ. соч. С. 193-198, 336; ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 271-272.

[56] Бойкикева К.-А. Указ. соч. С. 178.

[57] ЦДА, ф. 791к, оп. 2, е. х. 62, л. 1-4, е. х. 65, л. 1-57.

[58] ЖМП. 1951. № 8.

[59] Русская Православная Церковь. Устройство, положение, деятельность. С. 183-184.

[60] Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), ф. 9324, оп. 1, д. 5, л. 38-38об.

[61] Покивайлова Т.А. Румынский король Михай I и руководство СССР. 1943-1944 годы // Славяноведение. 2005. № 3. С. 85.

[62] Известия. Москва. 1945. 18, 21 февраля.

[63] ГАРФ, ф. 6991, оп. 7, д. 107, л. 24.

[64] Архив внешней политики Российской Федерации - Москва, ф. 8, оп. 6, пап. 10, д. 957, л. 1.

[65] РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 407, л. 91-92.

[66] Там же, л. 31.

[67] Там же, д. 506, л. 102.

[68] Русские храмы и обители в Европе. СПб., 2005. С. 197.

[69] ГАРФ, ф. 6991, оп. 7, д. 42, л. 38-39.

[70] ЖМП. 1951. № 8.

[71] Там же. 1949. № 1.

[72] Скурат К.Е. История Поместных Православных Церквей. Т. 1. С. 228-229.

[73] Там же.

[74] ЖМП. 1945. № 2. С. 17.

[75] «Русская православная церковь стала на правильный путь» / Публ. М.И. Одинцова // Исторический архив. 1994. № 3. С. 93.

[76] Одинцов М.И. Хождение по мукам. 1939-1954 годы // Наука и религия. 1990. № 8. С. 21.

[77] РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 313, л. 29-48.

[78] Там же, д. 407, л. 36-37.

[79] Там же, д. 506, л. 13-14.

[80] Там же, д. 313, л. 14-16; «Русская православная церковь стала на правильный путь». С. 96.

[81] Епископ Иероним. Современное положение Русской Церкви Заграницей. Б. м., 1946. С. 13.

[82] Соловьев И.В. Дни примирения (Попытка воссоединения Русского Западно-Европейского Экзархата с Московской Патриархией) // Церковно-исторический вестник. 1999. № 4-5. С. 239.

[83] Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в XX веке. С. 231-232.

[84] ЖМП. 1946. № 9. С. 56.

[85] ЦГА СПб, ф. 9324, оп. 2, д. 17, л. 3-4; ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 65, л. 1-4.

[86] РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 407, л. 34.

[87] Там же.

[88] ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 16, л. 57.

[89] Алексеев В.А. «Штурм небес» отменяется? С. 193.

[90] ЖМП. 1947. № 12. С. 35.

[91] РГАСПИ, ф. 17, оп. 8, д. 407, л. 100-103.

[92] Там же, л. 30.

[93] Там же, л. 25.

[94] Там же, оп. 132, д. 8, л. 47.

[95] Там же, л. 102.

[96] Бълхова М.И. Указ. соч. С. 208.

[97] РГАСПИ, ф. 17, оп. 125, д. 407, л. 104-105.

[98] Там же, оп. 132, д. 8, л. 36, 41.

[99] Русская Православная Церковь. Устройство, положение, деятельность. М., 1958. С. 184.

[100] РГАСПИ, ф. 17, оп. 132, д. 8, л. 108.

[101] Православие и экуменизм. Документы и материалы 1902-1998. М., 2000. С. 308; The Moscow Patriarchate and the First Assembly of the World Council of Churches. The Ecumenical Review. 1949. № 12. Winter. P. 188-189, 219.

[102] Patric, pere. La persecution des moines du Mont Athos par le Patriarchat de Constantinople. Paris, 1992. P. 24.

[103] Hagios Agathangelos. Juli-August 1993. № 138.

[104] РГАСПИ, ф. 17, оп. 32, д. 111, л. 212.

[105] Patric, pere. Op. cit. P.24.

[106] Macris G.P. The Orthodox Church and the Ecumenical Movement During the Period 1920-1969. St. Nectarios Press, 1986. P. 9.

[107] Русская Православная Церковь. Устройство, положение, деятельность. С. 172.