Последние три столетия свидетельствуют о значительном прогрессе в области эмпирических наук, таких как физика и биология. Действительно, кто может отрицать значительные достижения, сделанные наукой? Технология, которую мы используем в повседневной жизни, а также медицинские процедуры, которые были недоступны ранее, - все это является плодом научных исследований. Настолько легко гордиться нашими научными достижениями, что многие начинают рассматривать науку как вершину человеческого знания. Этот взгляд иногда называется сциентизмом. Конечно, не все философы и ученые разделяют этот взгляд, тем не менее, эта проблема заслуживает внимательного рассмотрения.

Например, философ Джегуан Ким заметил, что натурализм находится в сердце современной аналитической философии, и, что ядро натурализма выглядит «следующим образом: научный метод является единственным методом приобретения знания или надежной информации во всех сферах, включая философию»[i]. Как справедливо отмечает в своей работе Майкл Штенмарк, многие выдающиеся ученые, которые написали бестселлеры для широкой аудитории, также разделяют сциентизм[ii]. Например, эволюционный генетик Р. Левонтин в обзоре книги К. Сагана «Демонизированный мир: наука как свеча во тьме» в согласии с Саганом пишет следующее: «Для того, чтобы вложить в головы людей правильный взгляд на вселенную, мы должны... заставить их отвергнуть иррациональные и сверхъестественные объяснения мира, ... и принять социальный и интеллектуальный аппарат, а именно, науку, как единственный источник истины»[iii].

Очевидно, что такая позиция является весьма спорной. Если верно, что наука является единственным источником истины, тогда дисциплины, такие как философия и богословие должны либо стать частью науки, и, следовательно, подвергнуться значительным изменениям, или им должно быть отказано в претензии на статус знания. Однако, если сциентизм является ложным, тогда ситуация совершенно иная. Очевидно, что на карту поставлено многое. В этом эссе я утверждаю, что сциентизм является ошибочным, поскольку сама наука предполагает вненаучное знание. Кроме того, я утверждаю, что определенная часть  этого ненаучного знания должна быть метафизической. Результатом является то, что наука не может исключать метафизику. В связи с этим я также делаю вывод о том, что ученые и метафизики должны заниматься междисциплинарной работой. Однако прежде чем представить какие-либо аргументы, необходимо прояснить представленный мной подход к пониманию метафизики.

Философы предлагали и подвергали критике множество различных концепций метафизики на протяжении всей истории философии[iv].  Действительно, метафизика находится в центре споров в течение более двух тысяч лет с того времени, как Аристотель попытался отличить ее от других дисциплин. Аристотель, следует отметить, не использовал слова «метафизика», но вместо этого использовал несколько иные термины, такие как «мудрость» и «первая философия»[v]. Кроме того, он был довольно туманен, когда рассматривал вопрос о том, что изучает метафизика, и это привело к большим разногласиям среди ученых в вопросе о том, как интерпретировать Аристотеля. Например, в разных местах он говорит, что метафизика изучает субстанцию, первые принципы и причины, Божество, сущее как таковое, атрибуты сущего как такового, а в одном месте он даже говорит, что она изучает все[vi].

Аристотель, однако, вполне ясно говорил о том, что метафизика является высшей из трех теоретических наук, которые также включают физику и математику. Он говорит, что если другие науки «избирают часть сущего и исследуют ее атрибуты», то метафизика «рассматривает универсально сущее как сущее»[vii]. Из этих высказываний следует, что метафизика есть исследование предельной природы реальности. Как таковые вопросы, поднимаемые метафизикой, являются самыми фундаментальными вопросами, которые возможно задать. Хотя в концепции метафизики Аристотеля есть много хорошего, она не лишена некоторых серьезных проблем, и поэтому я не буду отстаивать ее здесь[viii].

Вместо этого я буду отстаивать специфическую концепцию метафизики, которая вбирает в себя то, что есть лучшего у Аристотеля и других метафизиков, а именно, концепцию метафизики, предложенную философом Джорджем Грация в его книге «Метафизика и ее задача: поиск категориального основания знания»[ix].  В этой работе Грациа утверждает, что метафизика есть исследование категорий, и она имеет несколько задач[x].  По отношению к наиболее общим категориям метафизика стремится идентифицировать их, определить их насколько возможно, и определить отношения этих категорий. По отношению к менее общим категориям метафизика имеет своей целью расположить их правильно в рамках более общие категории, определить, как они соотносятся с наиболее общими категориями, включая те категории, в которые они не укладываются.

Чтобы понять то, что Грация подразумевает под словом «категория» важно отметить две вещи. Во-первых, категории не являются предикатами. Для Грациа, предикабельность является исключительно свойством слов. Предикат необходим для связи слов с другими словами определенным образом[xi]. В противоположность этому категории являются тем, что выражают предикабельные слова. Во-вторых, когда он говорит, что категории являются тем, что выражают предикабельные слова, он использует слово «выражать» в техническом смысле[xii]. Некоторые слова выражают экстраментальные сущности, другие слова выражают концепции, а третьи слова выражают просто слова. Согласно Грациа, «каждая категория, будучи категорией, должна рассматриваться как нечто, что определяется ее собственным определением и ничем иным»[xiii]. Например, если я говорю «Трицератопс - это динозавр, которые существовал в течение позднего мелового периода», предикабельное слово «трицератопс» выражает нечто экстраментальное. Однако, если я скажу: «мечта является ментальной сущностью», предикабельное слово «мечта» выражает нечто, что существует в разуме. Подобным образом, если я скажу «предлог - это слово» предикабельное слово «предлог» выражает лингвистическую сущность. Наконец, если мы не можем выразить нечто посредством предикабельного слова, тогда это не является категорией. Индивидуальные сущности, такие как Платон и платоновское знание грамматики, не являются категориями. Они функционируют как слова предложений идентичности, таких как «это Платон», и, следовательно, не являются категориями.

Хотя использование Грациа терминов «категория» и «выражает» не является общепринятым, оно имеет некоторые преимущества. Одно из них заключается в том, что это позволяет ему говорить о категориях нейтрально, избегая сведения всех категорий к словам, концептам или экстраментальным сущностям. Это позволяет Грациа определить метафизику ка.к исследование категорий, не сводя метафизику к реализму, концептуализму или номинализму. Тем не менее, взгляд Грациа на метафизику представляет собой вид реализма, поскольку он утверждает, что, по крайней мере, некоторые категории являются больше, чем просто словами или концептами. Другое преимущество взгляда Грациа на метафизику заключается в том, что он является достаточно гибким для соответствующего понимания других концепций метафизики. Он пишет: «Если принять мое понимание метафизики, то суждение относительно предельной природы реальности будет зависеть от детального анализа конкретных категорий, и особенно тех, которые изучаются в рамках (области метафизики, известной как) онтология. Только тогда мы можем иметь надежду прийти к признаваемой теории. Она находится не в определении метафизики, которое было сделано, но в дискуссии о конкретных категориях»[xiv].

Этого разъяснения концепции метафизики Грациа достаточно для обоснования нашего тезиса о том, что наука не может исключить метафизики. Как я отметил выше, первый шаг к этому выводу состоит в том, чтобы показать, что сциентизм является ошибочным, поскольку наука предполагает ненаучное знание. Однако это требует, чтобы мы внимательно рассмотрели сциентизм и причины его ошибочности. Позвольте нам обратиться к рассмотрению этого вопроса.

В своей фундаментальной работе М. Штенмарк определил различные виды сциентизма, такие как эпистемологический сциентизм, онтологический сциентизм, аксиологический сциентизм и экзистенциальный сциентизм[xv]. Обсуждение всех этих видов сциентизма потребовало бы значительного места, нежели имеется в моем распоряжении. Поэтому я буду рассматривать только первые два вида, поскольку они являются, бесспорно, наиболее важными и общими видами сциентизма.

Мы начнем с эпистемологического сциентизма, т.е. представления о том, что «единственным средством для познания какой-либо реальности является только наука»[xvi]. Этот вид сциентизма пытается свести все знание к научному знанию. С этой точки зрения, как уже было отмечено ранее, все другие дисциплины, такие как философия и теология, должны либо быть абсорбированы наукой, и вследствие этого подвергнуться значительным изменениям, либо им должно быть отказано в претензии на статус знания. Биолог Эдвард О. Уилсон, например, склоняется к такому взгляду в своей книге «Совпадение: единство знания»[xvii].

Хотя эпистемологический сциентизм налагает ограничения на человеческое познание, он оставляет открытым вопрос о возможности того, что существуют некоторые реальности, которых не может открыть наука, например, Бог. В противоположность этому онтологический сциентизм налагает ограничения на то, что существует объективно, поскольку он утверждает, что «единственная реальность, которая существует, есть та, к которой имеет доступ наука»[xviii]. Как замечает М. Штенмарк, знаменитая ремарка Сагана, что «Космос есть все, что есть или было или когда-либо будет» является примером онтологического сциентизма. Причина в том, что для того, чтобы сделать такое утверждение, сциентист, подобный Сагану, должен утверждать, что наука дает нам совершенное познание реальности. Если наука не дает нам совершенного познания реальности, или если мы не уверены, что она это делает, тогда мы не можем прийти к таким выводам, которые делает Саган.

Это последнее утверждение вызывает некоторые сомнения в отношении онтологического сциентизма. Знаем ли мы с уверенностью, что наука дает или может дать нам полное познание реальности? Или это является просто утверждением? Если это просто утверждение, тогда, очевидно, не существует никакой гарантии, что оно верно. Но если это не просто утверждение, тогда оно должно быть познаваемо научными средствами, поскольку онтологический сциентизм подразумевает эпистемологический сциентизм. К несчастью для сторонников онтологического сциентизма посредством научных экспериментов невозможно определить, что научный метод может дать нам полное познание реальности. Штенмарк обсуждает эту проблему детально: «Как вы поставите научный эксперимент, чтобы продемонстрировать, что наука или конкретный научный метод дают всестороннее рассмотрение реальности? Я не вижу никакого способа, как это может быть сделано. Что мы хотим знать, так это то, накладывает ли наука ограничения на реальность. Проблема заключается в том, что поскольку мы можем получать знание о реальности посредством научных методов... мы должны использовать те методы, чья форма является бесспорной для определения формы самих этих методов. Если мы использовали ненаучные методы, тогда мы никогда не сможем прийти к ответу на наш вопрос... Следовательно, мы вынуждены признать или то, что мы не можем избежать порочного круга, или что принятие онтологического сциентизма является вопросом предубеждения или слепой веры[xix].

Это довольно мрачные веяния по отношению к онтологическому сциентизму. Иронично, но онтологический сциентизм сам не является научным. И взгляды, которые опираются на онтологический сциентизм, такие как взгляд Сагана на реальность, также являются ненаучными. Они являются метафизическими взглядами, которые могут быть, а могут и не быть истинными. Поскольку научный метод не может быть использован для определения того, являются или нет такие взгляды истинными, такую попытку должна предпринять другая вненаучная дисциплина, а именно, метафизика. Однако это возможно только при условии отвержения и онтологического, и эпистемологического сциентизма. Эпистемологический сциентизм должен быть отвергнут, поскольку он отказывает метафизике в статусе знания. Однако существует и другой выход. Сциентисты могут отвергать и онтологический сциентизм, и метафизику, в то же время продолжая принимать эпистемологический сциентизм. Конечно, сциентисты, которые являются сторонниками такого взгляда, должны в отличие от Сагана уходить от принятия какой-либо метафизической позиции вообще. Но это поднимает другой важный вопрос, а именно, является ли уклонение в эпистемологический сциентизм правомочным?

М. Штенмарк говорит о двух причинах отрицательного ответа. «Во-первых, он утверждает, что эпистемологический сциентизм является самоопровержимым»[xx]. Происходит это вследствие того, что мы не можем использовать никакого научного эксперимента для того, чтобы прийти к выводу, что «единственная реальность, которую мы можем познать, есть та, которая доступна науке». Как таковой, эпистемологический сциентизм падает под своим собственным весом. Во-вторых, Штенмарк замечает, что если мы способны познать некоторые вещи независимо от науки, тогда эпистемологический сциентизм ошибочен. Он дает детальные аргументы, которые я не могу воспроизводить здесь, в пользу того, что действительно существуют вещи, которые мы знаем вне рамок науки. Они включают память, наблюдательное знание, интроспективное знание, лингвистическое знание и интенциональное знание[xxi]. Более того, он утверждает, что сама по себе деятельность науки предполагает эти более фундаментальные виды познания[xxii].

Хотя вышеуказанные аргументы Штенмарка являются достаточными, чтобы ниспровергнуть эпистемологический сциентизм, я хотел бы предложить дополнительный аргумент в пользу того, что наука не может исключить метафизики. Я полагаю, что ключ к такой аргументации может быть найден в том факте, что наука сама предполагает метафизическое знание и метафизический взгляд, который не сводим к науке. Позвольте сейчас рассмотреть некоторые из этих предпосылок.

III. Метафизические предпосылки науки

Одна из причин, почему ученые не могут исключить метафизики, заключается в том, что сама деятельность науки предполагает некоторые метафизические концепции и принципы. Как объясняет философ науки Дел Рацш: «Совершенно невозможно заниматься наукой без предположений относительно, например, того, какие типы концептов являются законными с точки зрения разума, каким оценочным критериям должны отвечать теории, и какие процедуры разрешения оправданы, когда эти критерии конфликтуют, а также ответить на глубочайшие вопросы относительно характера самой реальности, относительно природы и критериев истины и познания, относительно того, что есть наука и в чем ее предназначение, относительно чувственной познавательной и разумной способностей человека, и других вопросов... Наука не может существовать без этого существенного фундамента неэмпирических принципов и предпосылок»[xxiii].

Ратцш утверждает, что некоторые из метафизических принципов, которые принимают ученые, являются эмпирически спорными, и, следовательно, они могут быть отвергнуты в результате определенных открытий. Например, он показывает, что философский принцип, что естественные объяснения должны быть детерминистскими, был, в конечном итоге, отвергнут с открытием квантовой физики[xxiv]. Я согласен с Ратцшем  в этом вопросе. Однако, я должен добавить, что существуют, по крайней мере, некоторые метафизические принципы и концепты, которые являются необходимыми предпосылками науки, и, следовательно, они не могут быть отвергнуты без того, чтобы отвергнуть саму науку.

Делая это утверждение, я должен заметить, что я имею в виду реалистскую концепцию науки, а именно, взгляд, что цель науки заключается в том, чтобы открыть объективные истины о реальности, в то время как реальность понимаема как нечто, что существует независимо от нашего разума[xxv]. В качестве примера таких необходимых предпосылок науки, хотел бы предложить принцип непротиворечия и концепцию истины, которые мы исследуем в дальнейшем.

Для Аристотеля принцип непротиворечия является предельным метафизическим принципом, который он формулирует следующим образом: «Невозможно для чего-либо в то же самое время существовать и не существовать»[xxvi]. Если ученые утверждают, что метафизический принцип непротиворечия является ложным, тогда мы приходим к абсурду, поскольку отрицание этого принципа означает, что возможно существование и не существование одной и той же вещи одновременно. Так, например, планета земля может иметь одновременно возраст 10000 и 4.5 млрд. лет для одного и того же наблюдателя. При этих условиях сама реальность становится настолько странной, что я должен сказать, что ее невозможно исследовать научными методами.

Для демонстрации этого рассмотрим другую метафизическую концепцию, которая предполагается наукой, а именно концепцию истины. Если истина есть соответствие предположения реальности, а сама реальность существует противоречивым образом, тогда будет двойственная истина. Например, если планета земля может в одной и то же время иметь возраст 10000 и 4.5 млрд. лет, тогда будет 2 истины. Конечно, мы можем отрицать, что истина есть соответствие предположения реальности, но это, как кажется, должно привести нас к релятивизму.

IV. Неустранимость метафизики

Как было показано выше, деятельность науки, по крайней мере, когда она понимается реалистским образом, предполагает определенные рамки. И элементы этих рамок, такие как принцип непротиворечия и концепция истины, не могут быть исследованы или оправданы посредством научного метода. Как таковые, они должны быть исследованы и оправданы в рамках другой дисциплины, а именно, в философии, или, более конкретно, в метафизике. Это оправдание является необходимым в той степени, в которой ученый желает утверждать, что его теория истинна, или по крайней мере, приближенно истинна, а также необходимым для того, чтобы ответить на постмодернистские нападки на науку, которые ставят под сомнение ее статус как знания.

Метафизика является неустранимой, следовательно, поскольку реалистская концепция науки требует философского основания, часть которого должна быть метафизической. И эта неустранимость становится еще более ясной, если мы принимаем понимание метафизики, предложенное Грациа. Происходит это вследствие того, что категории науки относятся к наиболее общим категориям метафизики, и, следовательно, любой научный взгляд является неполным, пока эти отношения являются не проясненными. Как объясняет Грациа, именно метафизика обеспечивает категориальным основанием всякое знание, включая науки: «Метафизика, следовательно, является категориальным основанием знания. Поскольку в ней мы пытаемся установить и понять наиболее общие категории и отношение всех других категорий к ним... Как взгляд на эти категории и их отношения, метафизика предполагалается любым другим взглядом, который только можно иметь. Любое рассмотрение того, что мы знаем или думаем, что мы знаем, следовательно, является неполным, пока мы не обеспечим его метафизическим основанием. Мы можем, конечно, практиковать другие дисциплины и придерживаться других взглядов без сознательной практики метафизики или утверждения метафизических взглядов, но в этих случаях мы совершаем, фактически, подмену метафизики и утверждаем метафизический взгляд, поскольку взгляды, которых мы придерживаемся, логически предполагают представление о наиболее общих категориях, их взаимоотношениях, и отношение менее общих категорий, которые мы используем, к наиболее общим категориям. Все наше знание зависит от метафизических представлений, знаем мы об этом или нет, и все наше мышление предполагает метафизическое мышление. Те, кто обманывает себя, полагая, что они не занимаются метафизикой, тем не менее, делают это. Единственное различие между ними и сознательными метафизиками в том, что первые не знают о том, что они делают, и, следовательно, делают это скрытно и неосознанно, в то время как последние знают об этом, и делают это открыто и свободно. Метафизика является неустранимой»[xxvii].

[i] Jaegwon Kim, "The American Origins of Philosophical Naturalism," Journal of Philosophical Research, the APA Centennial Volume, 2003), p. 87.

[ii] Mikael Stenmark, Scientism: Science, Ethics and Religion (Aldershort: Ashgate, 2001), p. vii.

[iii]  Richard C. Lewontin, "Billions and Billions of Demons," The New York Review, January 9, 1997, p. 28.

[iv] См. Jorge J. E. Gracia, Metaphysics and its Task: The Search for the Categorial Foundation of Knowledge (Albany, N.Y.: State University of New York Press, 1999), pp. ix-xiii; passim.

[v] Aristotle, Metaphysics, 981b27 and 1026a24.

[vi] Ibid., 1005b8, 982b10, 1003a27, 1026a19, 1005a2, 1003a24, 1004a9-20.

[vii] Ibid., 1003a23-25, trans. W. D. Ross, The Basic Works of Aristotle, ed. Richard McKeon (New York: Random House, 1941), p. 731.

[viii] Например, Грациа утверждает, что существуют некоторые серьезные проблемы с педставлением о том, что метафизика изучает бытие как таковое. См. Gracia, Metaphysics and its Task, pp. 25-28.

[ix] Ibid., see note 4 above.

[x] Ibid., pp. 131-158.

[xi] Ibid., p. 134.

[xii] Ibid., p. 135.

[xiii] Ibid., p. 205; emphasis in original.

[xiv] Ibid., pp. 212-213.

[xv] Stenmark, Scientism: Science, Ethics and Religion, pp. 1-17.

[xvi] Ibid., p. 4.

[xvii] Edward O. Wilson, Consilience: The Unity of Knowledge (New York: Vintage, 1999).

[xviii] Stenmark, Scientism: Science, Ethics and Religion, p. 8.

[xix] Ibid., pp. 22-23.

[xx] Ibid., p. 32.

[xxi] Ibid., pp. 26-31.

[xxii] Ibid., pp. 18-33.

[xxiii] Del Ratzsch, Nature, Design, and Science: The Status of Design in Natural Science (Albany, NY: State University of New York Press, 2001), p. 82.

[xxiv] Ibid., p. 110.

[xxv] Реализм в той или иной форме является доминирующим взглядом на науку на протяжении большей части ее истории и в настоящее время является доминирующим взглядом среди философов науки. См. Frederick Suppe, The Structure of Scientific Theories (Urbana: University of Illinois Press, 2nd ed., 1977), pp. 652, 716-728.

[xxvi] Aristotle, Metaphysics, 1006a2-3, trans. W. D. Ross, The Basic Works of Aristotle, p. 737.

[xxvii] Gracia, Metaphysics and its Task, pp. 220-221.

[xxviii] Albert Einstein, "Remarks on Bertrand Russell's Theory of Knowledge" The Philosophy of Bertrand Russell, ed. Paul A. Schilpp(La Salle, Illinois: Open Court, 1989), p. 289.