Церковная правоспособность определяется возможностью для православного христианина быть причастником Святых Христовых Таин. Соответственно, мера наказания за церковные преступления зависит от степени потери такой правоспособности – отлучение от причастия может быть временным, пожизненным либо полным (анафема).

Оставляя в стороне вопрос о влиянии потери церковной правоспособности на участие в других церковных Таинствах, обратим внимание на Таинство Елеосвящения как пример процедуры восстановления церковной правоспособности.

По мнению некоторых русских литургистов, именно елеосвящение было способом примирения с Церковью для лиц, чей запрет на причащение распространялся до их смертного часа. «Можно думать, – пишет профессор А. Катанский, – что в первые века христианства для некоторых из грешников, всю жизнь несших покаяние и только при смерти удостаиваемых разрешения, таинство елеопомазания заменяло собою в некоторых случаях разрешение от грехов, обыкновенно подаваемое в таинстве покаяния»[i].

Святоотеческая интерпретация новозаветного текста (Иак. 5:14–15) особенно подчёркивает покаянный характер Таинства Елеопомазания. Видимым знаком примирения с Церковью видится при этом не собственно помазание освящённым елеем, но возложение рук пресвитеров на главу больного[ii]. Если помазание елеем было видимым знаком исцеления болезней, тот возложение рук было таким же знаком отпущения грехов.

Тем самым оба момента чинопоследования одного Таинства – исцеление и покаяние – выражались через помазание елеем и возложение рук. Такая ситуация с канонической точки зрения порождает два вопроса:

1. Связь Таинства с Евхаристией и правом участия в ней.

2. Право участия в Таинстве Елеосвящения в связи с общей церковной правоспособностью.

Относительно первого вопроса следует, видимо, сослаться на (отражающую первохристианскую) практику армянских христиан и сиро-яковитов, предваряющих причащение елеопомазанием. Более того, в Армянской Церкви чинопоследование елеопомазания в какой-то момент заменяет чинопоследование Таинства Покаяния[iii] собственно перед причастием.

Обязательной формой покаяния Таинство Елеосвящения сделалось для лиц, подвергшихся публичному покаянию. Лишь в IX веке можно видеть то чинопоследование елеосвящения, которому Церковь следует и сегодня[iv]. Поскольку в нём этот собственно покаянный акцент не столь очевиден, следует задаться обозначенным выше вторым вопросом – об ограничении права участия в Таинстве для христиан.

Такое ограничение следует понимать в двух смыслах: когда нет необходимости именно данному лицу приступать к Таинству и когда такое лицо прямо не допускается к участию в нём в силу ограничения церковной правоспособности.

1. Отсутствие необходимости участия в Таинстве

Некоторые категории лиц по практике Русской Православной Церкви не допускались к участию в Таинстве Елеосвящения.

1) В практике синодальной эпохи не допускались к Таинству Елеосвящения дети. Причиной этого было то, что дети до семи лет не исповедовались. Поскольку же в Таинстве подаётся не только исцеление болезней, но и отпущение грехов, то не имевшие опыта исповеди дети в елеосвящении не участвовали. Сейчас такого явного запрета нет, однако, действительно, если принимать во внимание именно этот аспект Таинства, участие в нём детей до семи лет представляется неоправданным.

2) Больные, находящиеся в беспамятстве, также относятся к лицам, к которым не может быть совершаемо елеосвящение. Впрочем, современная практика следует в этом вопросе синодальной, допускающей совершение Таинства в случае, если «больной прежде выражал желание принять таинство, если не словом, то каким-либо знаком – движением рук или глаз показал своё сердечное сокрушение и раскаяние в грехах»[v].

3) Сложнее обстоит вопрос с совершением Таинства над явно здоровыми людьми. Запрет на такое совершение был столь строг, что елеосвящение не совершалось даже над лицами, осуждёнными на смерть, отправляющимися на войну или в опасное путешествие[vi]. С другой стороны, и в синодальное время существовал обычай совершения елеосвящения приходским священником над своими прихожанами в Великий четверг или Великую субботу. Впрочем, некоторые литургисты считали такое помазание елеем (даже совершенное по чинопоследованию елеосвящения!) простым обрядом, но не Таинством[vii].

2. Невозможность участия в Таинстве

Этот запрет возникает, собственно, в единственном случае – при невозможности покаяния со стороны лица, несущего каноническое наказание в виде пожизненного отлучения от причастия. Во всех остальных случаях Таинство Елеосвящения является необходимой формой примирения с Церковью для кающихся еретиков и находящихся под запретом христиан. При этом связь такого канонического аспекта с «медицинским» аспектом Таинства происходит через момент его совершения: перед смертью. Для наглядности обратимся к каноническому материалу.

13 правило I Вселенского собора ссылается на «древний закон и правило», подтверждая его положение о том, «чтобы отходящий не лишаем был последнего нужнейшего напутствия. Если же, быв при смерти и сподоблен Причащения, опять к жизни возвратится: да будет между участвующими в молитве только. Вообще всякому умирающему, кто бы он ни был, просящему причаститься евхаристии, со испытанием епископа, да преподаются Святые Дары». Более подробно об основаниях этого обычая, ставшего канонической нормой, рассуждает в своём 5-м правиле свт. Григорий Нисский, ссылаясь на «человеколюбие Отцов» и вводя на этом основании общий принцип о том, что «если будет истинное обращение, то да не соблюдается число лет, но с сокращением времени да ведется кающийся к возвращению в Церковь и к причастию Святых Тайн».

Исходя из этого, можно установить, что в канонической теории причащение верного на Литургии есть такая для него возможность, которая ограничена лишь пребыванием под епитимией, и в этом случае исповедь перед причащением следует рассматривать как свидетельство отсутствия такого ограничения. Именно потому исповедь по синодальной практике Русской Православной Церкви следовала до елеосвящения и последующего за ним причастия.

Пятое правило Василия Великого говорит следующее: «Еретиков, кающихся при конце жизни, принимать надобно, очевидно, не без рассуждения, а по изведании, точно ли истинное показывают покаяние, и имеют ли плоды, свидетельствующие о старании спастись». Правило 73 подтверждает: «Кто отрекся от Христа, поругал таинство спасения, тот во все продолжение жизни своей должен плакать и обязан каяться; но когда отходит от жизни своей, да удостаивается Святынь, по вере в Божие человеколюбие».

В своих правилах св. Василий неоднократно возвращается к этой теме (ср. Василия Вел. 3, 75, 81 и 84). При этом свт. Григорий Нисский указывает на то, что духовник, «хотящий приложить приличное врачевство к недугующей части души должен, во-первых, рассмотреть, в которой части произошла болезнь, потом к страждущей, по приличию, прилагать врачевство так, чтобы не было, по незнанию врачевательного способа, подаваемо врачевство одной части, когда болезнь находится в другой, подобно как действительно видим многих врачей, которые, не узнав начально болезнующей части тела, врачевствами своими усиливают болезнь» (Гр. Нисск., 1).

Своим вторым правилом тот же святитель приводит пример подобного врачевания, подчёркивая, что «грехи, касающиеся мысленной способности души, признаны от Отцов тягчайшими и требующими большего, продолжительнейшего и строжайшего покаяния» (Гр. Нисск., 2). К таковым как раз и относятся отрекшиеся от веры во Христа, но потом раскаявшиеся и пребывающие в таком положении «все время жизни своей» (аналогично: Ап. 62; 1 Вс. 10. 11, 12 и 14; 6 Вс. 102; Анкир. 109 и 21; Лаод. 2; Карф. 52; Григория Нисск. 2 и 11; Петра Алекс. 2 и 3; Григория Нисск. 3).

Русская богословская наука синодального периода не видела никаких канонических проблем в связи с Таинством Елеосвящения: «О таинстве Елеосвящения мы не находим каких-либо канонических постановлений; отсутствие таких постановлений можно объяснить тем, что при совершении этого таинства не возникало в практике церковной каких-либо недоумений и вопросов, требующих канонического разрешения»[viii].

Тем не менее, можно указать на проблему диспенсации в её связи с нашим Таинством. Правило седьмое Карфагенского собора гласит: «Если кто, находясь в опасности жизни, будет просить о примирении себя со святым Алтарем, в отсутствии епископа, то пресвитер по приличию должен вопросить епископа, – и так, по его разрешению, примирить находящегося в опасности».

В то же время гражданское законодательство Византии (см. Nomocan., IX, 39) также касается проблемы диспенсации в отношении срока несения епитимии и определения лица, таким правом обладающего. Законодательство св. имп. Юстиниана (Cod. I, 7, 3) лишало покаяния отпавших в ересь членов Церкви. Другое противоречие церковным установлениям со стороны государственных законов исходит из того, что норма римского права подразумевала строгую сепарацию судьи, устанавливающего наказание и его исполнителя. В применении к исполнению епитимии это рождало коллизию норм римского права и каноники в вопросе «правообладателя» применить снисхождение. В Дигестах допускается изменение меры наказания начальником, надзирающим за его исполнением – но только в случае специального царского повеления (XLII, 1, 45), чего, естественно, не требуется для уполномоченного клирика в отношении епитимии кающегося.

Приоритеты, которым должен следовать клирик при принятии кающегося в общение согласно 102-му правилу Трулльского собора, подтверждают этот принцип. Принимающие кающегося клирики «должны рассматривать качество греха, и готовность согрешившего ко обращению, и тако употреблять приличное недугу врачевание, дабы, не соблюдая меры и в том и в другом, не утратить спасения недугующего. Ибо не одинаков есть недуг греха, но различен и многообразен и производит многие отрасли вреда, из которых зло обильно разливается, доколе не будет остановлено силою врачующего».

При объяснении мотивации такого подхода отцы Трулльского собора прямо ссылаются на свт. Василия: «У Бога и приявшего пастырское водительство, – продолжает то же правило, – все попечение о том, дабы овцу заблудшую возвратить и уязвленную змеем уврачевать. Не должно гнать по стремнинам отчаяния, ни отпускать бразды к разслаблению жизни и к небрежению: но должно непременно, которым либо образом: или посредством суровых и вяжущих, или посредством более мягких и легких врачебных средств, противодействавать недугу, и к заживлению раны подвизаться; и плоды покаяния испытывать, и мудро управлять человеком, призываемым к горнему просвещению. Подобает нам и то и другое ведать, – и приличное ревности кающегося, и требуемое обычаем: для неприемлющих же совершенства покаяния, следовать преданному образу, как поучает нас священный Василий» (аналогично: 1 Всел. 12; Анкир. 2, 5 и 7; Афанасия Вел. Послание к Руфиниану; Григория Нисск. 4, 5, 6 и 7).

Тем самым позволим себе сделать некоторые практические выводы:

1. Канонический аспект Таинства Елеосвящения традиционно связывается с формой примирения с Церковью людей, исполняющих пожизненную епитимью и восстанавливающих церковную правоспособность только перед смертью.

2. В настоящее время, когда пожизненная епитимия сделалась скорее исключением, чем практикой, – принятие в церковное общение определённого разряда кающихся возможно преимущественно через елеосвящение.

3. Право совершить такое принятие имеет, прежде всего, епархиальный епископ. Однако само Таинство (по его благословению) могут совершить назначенные им священники.

4. Признание елеосвящения формой покаяния поможет решить как практические проблемы, связанные с этим Таинством, так и определит его место в каноническом сознании Церкви.