Творчество и культура

Христианское учение не вырабатывает каких-либо особых знаний о мире. С точки зрения христианского мировоззрения, знания не должны быть отвлеченными, они необходимо соответствуют практической задаче личностного спасения. Под творчеством же оно понимает участие в делах Бога. Человеческая природа вещественна и производит вложенное в нее в соответствии со своим статусом. Как пишет апостол, не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц; есть тела небесные, а есть земные...¹ Производить - это значит порождать на свет, и каждая природа это делает по-своему. В каком-то смысле производство также можно назвать творчеством, ведь появляется то, что прежде не существовало. Но новое в этом случае получает свою сущность от старого. Рождение происходит в результате разделения во времени. Как пишет Максим Исповедник, время допускает отделение.² Производство выражает необходимость повторения. Создавая нечто, каждая природа выступает как самостоятельный автор. Поэтому они и называются сущностями. Созидательная энергия этих малых сущностей, перед Великим Сущим, невелика и сама по себе сохраняться не может.

Природа человека самая превосходная из всех существующих природ. Структура ее известна: она состоит из ощущений, чувств и разума. Разные составы встречаются и в животном мире. Там они скрепляются инстинктом. По своим изначальным дарованиям ум людской превосходнее животных тем, что он постигает суть вещей, а не только их внешние свойства. Сути окружающего мира выражаются в слове. Поэтому от рождения человек - словесное животное. В природе человеческой также есть свобода как и у бессловесных животных, на чем основывается приручение последних. При помощи своих данных, главным образом на основании рационального ума, человек раскрывает содержание сотворенного мира. Это его своеобразный и очень слабый инстинкт. Имея тело, человек не может не являться земной сущностью. Но обладая идеальным способом организации своей материальной жизни, он представляется в библейском сознании царствующей природой. Царственной, следовательно, поднявшейся над собой. Ни одна сущность не может быть выше, чем она есть. Идеальность рассудка рано или поздно свелась бы к потребностям тела. На этом его державность и заканчивается. Весь состав человеческий свидетельствует, что даже по своей врожденной природе у него есть тяготение к чему-то более высокому, чем к собственной плоти. Но ни одна природа не может выйти за свои пределы. В ней существует только энергия производства. Способность человеческого естества к познанию «логосов» сотворенных вещей говорит о еще меньшей энергии его чисто биологической жизни. Таким образом, мы видим, что природа человека весьма противоречива. В нем сочетается несочетаемое - материальное и идеальное; в нем слабая энергия биологической жизни; наконец, он - сущность, немогущая существовать сама по себе. Поэтому трудно говорить о собственно производстве человеческой природы. Человеческому естеству свойственно порождать идеи пространственно-временного характера, видеть идеальные основания чувственного мира и соотноситься с ним для удовлетворения телесных потребностей при помощи идеально сработанного инструмента. Инструментальная деятельность является признаком земного универсализма по отношению к локальной приспособленности биологических организмов. В технику вложены обобщающие идеи человека по отношению к окружающей его среде. Посредник между человеческим телом и остальным веществом может говорить о дистанции их жизненных задач. При незначительной чисто земной сущности естественного человека его природное производство внешне не могло составлять отдельной сферы и должно быть незначительным. Главное, что происходит в его естестве, это соотношение материального и идеального. Если использовать современную терминологию, то способ осуществления вещественного мира, т. е. раскрытие заложенных в него Творцом идей и смыслов, которые были человечны, можно назвать культурой. К естественной культуре можно отнести рождение идей, соотношение души и тела в человеке, при незначительной роли последнего, и взаимосвязь человека с окружающим миром для удовлетворения своих потребностей. Идеи были просты, тело подчинено, внешнее его воздействие на мир весьма ограничено. Естественная культура до нас не дошла, и мы с трудом можем догадываться о ней по основаниям современной культуры.

Ограничение культуры связано с тем, что ограничивает и природу человека - с его личностью или умом. Естество оказывается тенью творчества. Бог создает мир как ступени к сотворению человека. По словам Григория Паламы, один превосходит величиной, другой - разумом. Человек находится во вселенной как сокровище в доме.³ Вложенные в вещество силы повторимы и цикличны. После сложения мира Творец отдыхает, но истинное дело Бога продолжается всегда. «Отец Мой доныне делает и Я делаю».⁴ Собственно жизненности в плотском отношении человека к внешней среде или в производстве нет: «Я есмь путь и истина и жизнь».⁵ Другими словами, осуществление человеком заложенных сил природы является обязательным, но приуготовительным этапом творчества, его внешней рамкой. Он сам вещество и не может не соотносится с остальным веществом вселенной. Максим Исповедник пишет, что из данных нам Богом для употребления вещей одни находятся в душе, другие в - теле, а третьи - окрест тела. Например, те, которые в душе, суть силы ее; те, которые в теле, суть органы чувств и прочие члены; а те, которые окрест тела, суть пища, имущество и так далее.6

Все виды производства связаны друг с другом. Творчество - выше производства. По словам Максима Исповедника, «миром» Писание называет материальные вещи, а мирские люди суть те, чей ум занят ими. Так, Писание говорит: «Не любите мира, ни того, что в мире... Похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего (1 Ин. 2,15-16)».⁷ В Евангелии дела Спасителя называются творением: «Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит...».⁸ Действие сущностей, каждая из которых, по словам Максима Исповедника, вносит своей предел, повторимо.⁹ Любая энергия действия происходит от общего основания, принципа этой вещи. Творение же неповторимо, также неповторимо и творческое участие человека в делах Создателя. «...Никогда человек не говорил так, как Этот Человек».¹⁰ Имея такой фундамент для рассуждения, можно сказать, что творчество и культура связаны между собой, как соединены в человеке его лицо и природа. В то же время они противоположны из-за внеположенности личности и неопределяемости ее своим естеством. В соответствии с библейским мировоззрением в первозданном человеке творчество влечет за собой культуру, и в то же время, оно не должно происходить в культуре.

В христианском учении природа рождает, а энергия - творит. Это учение было развито в трудах каппадокийцев и продолжено у византийских отцов Церкви. Это положение касается Божественной Троицы, где Бог Отец «с необходимостью» рождает Бога Сына. Энергия Творца хоть и есть действие общей Его Природы, но это не вся Природа Бога, так как сущность его непостижима и самодостаточна.¹¹ Бог не зависит от результатов Своего творения и содержит мир силою Своей любви.

Человек - образ и подобие животворящей Троицы. Но если творческое действие Божества направлено сверху вниз, то человек - сотворенное, и он изначально является миром или природой, а уже затем получает, так сказать, «орган жизни», дух или лицо, способное взирать на Бога и созерцать Его творческие энергии.

Поэтому человек в земном смысле является слабой сущностью. Даже его рациональный дух, прочитывающий идеи существ, оказывается слабым, так как связан с телом.¹² Порой человек не знает, что с ним делать. Сущность его в том, чтобы жить не своей жизнью, превзойти самого себя. Естество его питается энергией собственной ипостаси, воспринимающей и проводящей действие Божественной Благодати. Пока человек не отвращается от Создателя, плоть его, прикованная творящими энергиями, послушна его духу или уму. По замыслу Творца, его тело, хоть как-то приспособленное к жизни в естественной среде, постепенно уподобляясь Богу, должно приобретать новые свойства, оказываясь все более и более независимым от мира. Даже те навыки культуры, как отношения между веществом человека и веществом природы, эти пособия для младенца мира, должны отпасть как ненужные. Главными бы становились отношения Бога и человеческого ума. Плоть бы его примкнула к духу, как его содержание. Действия души и тела сами по себе становились бы малоприметными в смирении и послушании перед лицом человека. Если сущность других предметов мы можем постигать, то своя природа от нас сокрыта. Она очень гибка и переменчива. Сущность ее - сущность наполняющего ее духа.¹³ Духовное око человека смотрит на свою природу в свете Божественной Благодати и, созерцая ее, созерцает при ее же помощи весь мир, состав которого с человеческой плотью одинаков.

Так святые отцы, основываясь на Писании, смотрят на жизненную задачу человека, введенного в жизнь Творцом. В этом контексте культура может рассматриваться как подпорки для «начального» человека в отношении к миру, находящемуся во времени. Способ отношения человеческого вещества к окружающему его веществу позволяет сохранять определенное постоянство во временной текучести природы. Эта константность соответствовала бы главной цели естественного человека - стать сверхъестественным. Культура могла быть посредником между человеком и миром. Это те силы, которые, по словам Максима Исповедника, находятся «окрест тела». Их определенная неизменность связанна со спецификой душевного рассудка, воспринимающего единые принципы объектов и созерцающего постоянство действий направленной к Богу ипостаси. Наш рассудок, вообще, не благоприятно относится к процессу движения и изменения и ищет в них неизбывное ядро. Культура, таким образом, не может не быть связанной со временем и вместе с ним должна исчезнуть. В культуре видна определенная слабинка плоти. Духовный человек, полностью подчинивший душу и тело духу в благодатных энергиях Божества, не будет больше нуждаться в веществе мира для содержания собственного тела. Личность организует его в самой себе. Таким образом, генеральными для культуры становятся отношения духа и тела. Она может быть разделена на внутреннюю и внешнюю. В процессе самоорганизации личности роль внешней культуры будет уменьшаться и увеличиваться значение внутренней, называемой в христианстве аскетикой. В совершенном мире и в ней необходимость отпадет.

В христианском учении творчество может быть связано только с личностью человека. Никакого отношения к природному производству его она не имеет. Если же и имеет, то в плане подчиненности тела духу, организации естественных данных - воли, внимания, свободы, чувств и т. д., для их личностного выражения. Поэтому культура - это возделывание прежде всего своей земли, из чего состоит наша плоть. Внешняя культура носит прикладной характер. У святых отцов творение является выражением Божественной сущности или Ее действия. Ипостась человеческая может быть причастна к таковым. Поэтому ее творчество также называется действием или деланием и носит практический характер. Это выражение энергий связано с человеческим веществом настолько, насколько оно иерархически подчинено духу. Само по себе человеческое тело может действовать лишь по инерции, не обладая в себе источником жизни и не находя истины в окружающем мире.

Грехопадение человека изменило первоначальный Божественный план. Внимание личности к своей плоти по естеству предполагалось как дело временное.¹⁴ Плотское мировоззрение¹⁵ перерождает характер творчества, масштаб культуры и отношения между творчеством и культурой. Пленение ума превратило человеческую природу и культуру в несвойственную для него сферу деятельности, где все смешалось, и очень трудно найти различие между производством, культурой и творчеством. Максимальная в человеке энергия его ипостаси, соединяясь с энергией естества, приносит свои плоды, которые и создают область культуры, где он теперь живет, или, что в соответствии с христианской традицией, мир. При сотворении человека эта ситуация с учетом его личностной свободы была возможной, но при реализации ее все оказалось неестественным. Эту характеристику неестественности и несет на себе мир. Григорий Палама пишет, что наслаждение от Бога и Божественных вещей бывает чистым, беспечальным и бесстрастным; в мире же, по самой его природе, к радости привносится печаль. Это происходит не только по причине постоянных перемен и изменений, но и потому, что, давая каждому какую-то ничтожную часть, он многого лишает. Мир, будучи единым, разделяется для множества, каждый из которых стремится править целым миром. Любитель мира, хотя бы и обладал большей частью, чем все остальные, но скорбит относительно того, чем не обладает, а того, кто слабее утесняет своей агрессией.¹⁶ Личность по образу своему познавшая благодать, и в новом доме, теле, стремится чисто к удовольствиям, печали же отвергает. Этот мир, продолжает Григорий Палама, является вместе и приятным и жестоким. Одержимые любовью к своему телу, не познав природу вещей сего мира, посчитав, что он не только полон наслаждений, но и свободен от скорбей, и не понимая, что то, чему они отдают сердце, должно уйти от них, печалясь, когда случится скорбь, которая отвечает самому существу сего мира и, как бы борющиеся в ночи, не познавая причину страдания, винят друг друга каждый раз при постигающих невзгодах.¹⁷

Тело обладало жизненностью от облекающей его ипостаси. Это же относится и к естеству культуры или к тому, что «окрест тела», по словам Максима Исповедника. Теперь в том и другом находится потерявший Божественный Свет ум, и содержание их стало противоположным: безжизненным и смертоносным. В плоть естественного человека входило все благосотворенное из вещества.¹⁸ Еще большая благодать исходила в вещество мира от личностной природы человека. Теперь же все изошедшее от его сердца оскверняет его самого. Так создается мир как памятник нравственной скверны.¹⁹ В этом безбожном состоянии человеку становится почти что невыносимо. Поэтому чуть ли не главные индустрии культуры направлены на развлечение. Игнатий Брянчанинов пишет: «Приходит ночь с ее тенями, с бледным светом, который издают ночные светильники неба, собирает людей с поверхности земли в их шатры, в их приюты. В этих приютах скука, пустота души; стараются задушить свое мученье безумным развлечением; праздность, испорченность нравов предаются шумным увеселениям, и сосуды храма Божия - ум, сердце, тело - употреблены Валтасаром на употребление преступное».²⁰ Мы помним, какие неистовства и убийства людей в античном мире оформляли музыкой и искусством. Русский философ Е. Трубецкой, говоря о безысходности биологического круга человеческой жизни, приводит тонкие замечания по поводу «духовной» культуры. Вот они: «Нас возмущает это рабство духа, это подчинение воли, мысли и чувства роковой необходимости биологического закона. И когда оно делает нам жизнь невыносимою, нам хочется от нее отвлечься и развлечься; нам нужно забыть о собственном посрамлении. Для этого к нашим услугам все чары искусства - поэзии, живописи, музыки - и вся мудрость философии. Находит ли в них человеческий дух освобождающее слово, могущее его спасти от удручающего его тяжкого плена?

Увы, в великом деле духовного освобождения эта красота и мудрость оказываются в большинстве случаев орудием столь же немощным, как «книжка» в руках «мальчика при лифте». Искусство, воспевающее суетную жизнь, или не обладающее достаточной силой, чтобы пересоздать ее, поднять над нею человека, слишком часто служит таким же обманом, как крылья, на миг превращающие отвратительного червя в красивую бабочку. Также и в той наиболее распространенной во все века философии, которая дает апофеоз суеты и изрекает ей свое «аминь», мы найдем не подлинный подъем духовный, а новые и новые памятники рабства человеческого духа.

Мы можем каждый день наблюдать это духовное падение в ярком, хотя и несколько карикатурном, изображении. Почему мы так часто испытываем чувство глубокого возмущения и острой душевной боли при виде оркестра, играющего в ресторане? Почему музыкальные мотивы, насквозь пропахшие запахом жаренного, кажутся нам предельным выражением человеческой пошлости, а музыканты во фраках, исполнители этих ресторанных мелодий, вызывают к себе едва ли не большее сострадание, чем клоуны в цирке? Оттого, что в этом превращении музыки в аккомпанемент к пищеварению рабство человеческого духа предстает перед нами в наиболее обнаженном виде! Еда и питье - единственно сущее в мире, а «звуки небес» - не более как приправа, пикантный соус к кушанью, вот о чем говорит это зрелище. Если биологический закон есть все в жизни, если в ней нет ничего сверхбиологического, то такова же роль всякой музыки, как и всякого вообще искусства. Тогда в ресторане - ее подлинное место и назначение. Но тогда и роль философии сводится к задаче скромного аккомпанемента к человеческому аппетиту и становится чрезвычайно похожей на роль румынского оркестра во время завтрака».²¹

Первозданная культура по естеству своему могла иметь очень ограниченное применение. Она была вспомогательна к человеческому телу, самому совершенному из всех существ. Культура - это природная энергия тела, направленная вовне. Главная «задача» сотворенного тела состояла в подчинении духу, т. е. в смирении и послушании. По естеству своему плоть производила идеи, определенным образом постигающие материальный мир, а также чувства, ощущение. Но собственная их энергия была невелика и текуча, и неустойчива по своему послушанию, поскольку жила энергией творческого духа своей личности. Ум же человеческий воспринимал творящие энергии Божества и взирал на созданное ими вещество своими органами восприятия, поскольку облекал всего человека. Он при необходимости мог духовно воздействовать и на мир. Но вмешательство его в природу по ее благоустроению должно быть незначительным. Тело, проникнутое духом, обмениваясь с веществом, передавало ему свою одухотворенность. Культура же, как способ воздействия на вещество и возможный при этом инструментарий, могли использоваться как дополнительные средства подчинения природы существующего во времени, но бессмертного по благодати человека. Главный способ воздействия на природу - это организация своего тела, включающего весь мир. Как следствие грехопадения, в человеке разбалансировалось все. Он теперь не только не может справиться со своей природой, но при помощи той же культуры, что противоестественно, попадает в зависимость от окружающего внешнего мира. Историческое существование личности подчинилось вещественной среде и культуре. Человек оказался вынужденным обрабатывать всю землю в поте лица, в том числе и ту землю, которая входит в его состав. В духовном плане - это обработка идей и образов мира, помощь в их естественном рождении. Для этого в культуре есть свои инструменты, например, школа. Материальная же культура, или хозяйство, становится способом содержания тела. Тело - это последний уровень падения духа или ума человека; его темница. С таким пленником тело не только определяет и подчиняет себе идеальную сферу, но и хищнически воздействует на мир. Таким образом, культура, естественна человеку по созданию, становится главным паразитом вселенной. В контексте византийской мысли, для того, чтобы индивид не впал в нижеестественное состояние при перерождении культуры, Господь вводит в нее новые институты. Эти институты неизменны в изменяющемся естестве и носят характер природности. К таким основаниям современной культуры, или «меонам» по терминологии Лосского, можно отнести институты государства, семьи, школы, здравоохранения, хозяйства, науки, искусства и др. Они освещаются Церковью как имеющие в себе естественное основание. А все естественное - благосотворенное, в нем самом по себе нет зла. Это своеобразные подпорки человеку, смертному, существующему во времени в мире сем. Институты культуры объединяют людей при разделении их природы. Они долгосрочнее, чем краткая человеческая жизнь, и кажутся плотскому мировоззрению вечными, единственно достойными поклонения и почитания. Оно создает из них идолов, абсолютизирует, укладывает в них всю свою жизнь. Считается, что именно их естественная память определяет бессмертие и души. Вспомним, например: «Я лиру посвятил народу своему...»; «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» и т. п. Поэты, надеясь на вечность своих дел и несгораемость талантов, обращаются к музе поэзии, народу или государству. Человек так привык к этим «подпоркам» культуры, считая их естественным продолжением своего тела (культура - вторая природа), более надежным, чем его слабая плоть. Теперь он личностное достоинство соизмеряет с отношениями внутри социальных институтов. Игнатий Брянчанинов пишет, что падшее естество может развиваться только при обилии пособий, доставляемых падшим человеческим обществом: при учености, при богатстве, при почестях.²² Напротив, сила Божия совершается в человеческой немощи.²³

Первозданный человек творил энергией своей личности, которая распространялась и на смиренную плоть. Поэтому творческим было и тело и культура, как то, что «окрест его». Сама по себе плоть творить не может. У нее нет на это собственных сил. Дело природы - производить, а производство - несвобода. Гордость создает свой мир, пишет иером. Сафроний.²⁴ Это мир, противостоящий Богу, как вавилонская башня. В этой башне узник, наш ум, мнит о себе как о свободном и по инерции пытается продолжать свое дело, творческое сопричастие с Божественными энергиями. Он, как ему кажется, творит в условиях культуры, или творит культуру. Он видит в ней божественное, сверхъестественное. Освящением этого самообмана личности на Западе стало мнение о тварных энергиях Преображения, против чего решительно выступил Григорий Палама как представитель восточнохристианского богословия. Оправдание культуры у латинян и эпоха «возрождения» в Европе рассматривались как результат творения человекобога, как продолжение дел Христа на земле. С точки зрения Восточной Церкви, оправдывается Боговоплощением человек, от естественного человека не может исходить зло. Спасается опять же не культура, а человек, и не при помощи культурных «пособий», а вопреки им. Вопреки им оттого, что он спасается не сам (кроме культуры и ее духовного наполнения у человека в собственности ничего нет). Его спасают, и это делает сам Создатель, поэтому он и называется Спасителем. Вырывается человек из уз смерти в состоянии духовной нищеты,²⁵ когда он отрекается от всех попыток сделать это самостоятельно и, трезво оценив свои возможности, послушен помощи свыше. Оправдание перед Богом трудом, делами рук своих - одна из идей протестантов, создателей индустриальной культуры Северной Европы.

Творение культуры - верный признак смешения нашей природы. Культура - это дело естественное и соотносится с производством. С точки зрения христианского мировоззрения, созданный Богом мир совершенен и не нуждается в поправках. Несовершенна плоть только у человека, только она по возможности подвержена смерти, но это несовершенство «поправляется» другим движением ума, движением вверх, к творческим энергиям Божества, влекущим к состоянию покоя и весь остальной мир.²⁶ В инерции падения ипостасный ум действует «как Бог» и стремится к веществу как к цели. Стремление к воображаемому со всем жаром своей души как к конечному результату в христианстве называется страстью. Культурный подвиг страстен. Личностная энергия страсти остаточная и заканчивается рано или поздно. Поэтому творческий процесс в культуре непостоянен и прерывист. «Творцы» нуждаются в отдыхе. Для истинного творчества отдых означает смерть. Божественные энергии являются духовной пищей для личности, настоящей жизнью, исходящей от ее Источника, Жизнедателя. Оторвавшись от жизни, человек умирает, а умерши, не может уже сам воскреснуть. Следовательно, в культурном творчестве производится смерть. Вспомним биографии творцов, которые, отдыхая от творчества, возвращались как бы в нормальное состояние. Но, восстановив силы, ощутив естественную потребность сердца к истинному, настоящему, непреложному, индивид со степенью вложенного в него природного дара вновь бросается искать желаемого в казематах образов, создаваемых для него его же собственным вещественным рассудком, эксплуатирующим силы духа. Появляются произведения литературы, искусства, науки, эти шедевры души, поющей в клетке. Они множатся, что является признаком слабости выразительных средств в разделенной грехом природе человека. Даже в своем земном «деле» он не может дойти до конца, исчерпать себя. Умирает всегда внезапно и неожиданно, почти что тайно, можно сказать, в расцвете творческого таланта. Та цель, которую ставила его личность, на земле оказалась невыполнимой, а бессмертие в культуре призрачно, в этом он мог иметь внутреннее убеждение. То исцеление, которое ждал человек от культуры, не состоялось. Писание называет ложное направление ума тьмою кромешною. Игнатий Брянчанинов отмечает, что ввержение во тьму кромешную (Мф. 22, 13) означает ниспадение ума и сердца в заблуждение и самообольщение. При заблуждении и самообольшении каждая мысль, каждое чувство вполне мрачны, вполне враждебны Богу.²⁷ Тот же автор продолжает: «К уязвленному скорбью напрасно соберутся все премудрые земли; напрасно будут целить его врачествами красноречия, философии; тщетен труд самого недугующего, если он захочет распутать многоплетенную сеть скорби усилиями собственного разума. Очень часто, почти всегда разум совершенно теряется в этой сети многоплетенной! часто видит он себя опутанным, заключенным со всех сторон! часто избавление, самое утешение кажутся уже невозможными! Гибнут многие под невыносимым гнетом лютой печали, гибнут от смертной язвы, язвы скорбной, не нашедши на земле никакого средства довольно сильного, чтобы уврачевать эту язву. Земная премудрость представала со всеми средствами своими: все оказались бессильными, ничтожными».²⁸ Как хорошо подходят эти характеристики к представителям художественного творчества с их страстями, переживаниями, с периодами мрачности и невыносимой тоски, с их склонностью к гульбе и развлечениям, порой уточненным и экзальтированным. Их творчество в образ земной, выдуманный и иллюзорный, а не в образ Бога бесплотного. Поэтому, по словам св. Игнатия, когда умножаются богатые науками, искусствами, всем вещественным, оскудевает Дух.²⁹ Внешние таланты, находим мы параллели у Григория Паламы, нуждаются в еще больших усилиях для спасения: «... если кто усердно прилежит к наукам и обладанию мудростью, усилия и старания нужны в большей мере, если желают спастись, так как они стали как бы более неукротимыми».³⁰

Претензии человека в этом состоянии на обладание природой, следовательно и культурой, казалось бы естественные и законные, приводят лишь к распаду личности.³¹ Она смешивается с элементами вещества и индивидуализируется. Человек, вместо власти над природой, подчиняется ей.³² Культура видится как способ этой власти над естеством. Будучи по сотворению лишь периферией человека, одним из второстепенных приемов по отношению к миру, она становится главной сферой его бытия. Человеческое сознание понимает свою неизбежную связь и даже зависимость от природы. Но в его ностальгической памяти сохраняются мечты о свободе и господстве над ней. Другого инструмента для воплощения желаемого, кроме культуры, не остается. Человек стремится жить культурой, доверяя ей больше, чем своему глубинному «Я». Являясь производной от человеческой души и тела, она не может быть источником жизни для него. Она сама существует за счет жертв, за счет человеческой жизни и духовной силы личности. Ум человека, всегда склонный к мистификации или религиозной работе, видит в достижениях мира символ своего преуспевания. Область культурного творчества для него кажется сверхъестественной. В ней он строит своих кумиров и идолов.³³ Поклоняясь им, он обожествляет самого себя, становится гордым человекобогом, и, конечно, не хочет слышать о ином пути обожения, предлагаемом восточнохристианской мистикой. Все дела мира сгорят, как свидетельствует апостол³⁴, потому что у культуры нет своего основания. Идолам падшего мира нередко приносятся и кровавые жертвы. Ведь многие «достижения» науки, искусства, хозяйства, нравственности, философии и т.д. служат войне.

Поклоняясь своим духовным возможностям, люди, в конечном итоге, абсолютизируют собственное тело, стремятся получить в награду за труды, если не богатство, то славу, почести и обязательно бессмертие. Для героев культуры более значимы не имена, идущие от личностной неповторимости в Боге, а фамилии, как семена новых всходов в «свете», отторгнутом от Жизнедавца. Им, жаждущим власти, кажется, что их ум открывает истины вещей. Они, обладая такими исключительными талантами, творят чудеса науки и техники: обгоняют звук, видят через плоть, летят не имея крыльев, погружаются в пучину, как рыбы, не будучи рыбой, ходят по поверхности воды мореходами, общаются и видят на расстоянии и т.д. Но в естестве и культуре заложено непослушание человеку, как реакция на его боготворчество. Это не истинные возможности человеческого духа, души и тела, а обрастание инвалидными подпорками, которые, отвались, оставят человека в жалком, беспомощном состоянии. Чудеса медицины, биологии, техники и т.д. приносят людям, может быть, самые главные бедствия и выходят из строя в самый неподходящий момент. Как и человек, культура сама себя истребляет. Многие святые и подвижники обладали телесными превосходствами без помощи мирских средств. Интересующиеся Церковной историей и жизнью найдут там не мало примеров: общение с духовными лицами на расстоянии, видение предметов в местностях, где никогда не бывали, излечивание словом, понимание человеческой личности, ее судьбы и предназначения, без заглядывания в книгу записей или мемуары и т.д.

Темнота собственного сознания не позволяет постигать человеку сущности материальных вещей, не говоря уж о духовных. Он скользит рассудком лишь по поверхности предметов. Познавательная немощь человека нуждается в открытиях, в Божественной помощи.³⁵ Нередко людская слава приписывает это человеческому гению, называя его великим. В христианской мысли «великим» и «высоким» является только дух зла, по словам Григория Паламы, перехитривший нас замыслом и поработивший, и как бессмертный, представляющийся богом.³⁶ Слава человека не снидет за ним во гроб.³⁷ «Что пользы человеку, обретшему весь мир, но потерявшему душу свою? или какой выкуп даст человек за душу свою?».³⁸ В восточнохристианском предании творить можно только Божественные дела. На земле, во времени они протекают в границах заповедей. Творчество заповедей живородящее, вне заповедей - творение в смерть. Соответственно и величие: творческое открытие величины Божественного миропорядка; и «величина», закрывающая людям Истинный свет. «Кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном, а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном».³⁹

Как только Запад отделился от христианского Востока и Европа стала на другие пути, сразу же появились «великие деятели» эпохи «возрождения», в первую очередь художники. Они «как боги» создавали новые образы мира, навеянные собственным воображением, новые законы, языки, правила. Им невольно пришлось становиться титанами, чтобы удерживать мир собственных новообразовний. Считая свою личность выраженной в земных творениях, в иконообразном изображении человека, гуманисты объединились в тайный союз, как боги, скрывавшие свою сущность, и были свободными же от творения своих рук, нередко в разгулах и разврате. Говоря о возвышенном, они развивали чувственность. В традиции «ренессанса» называть людей творцами. Исказив христианское «весь мир лежит «во зле» и «темные века земной истории», они называли «темными веками» период европейской истории, когда существовало единство христианской Церкви и аскетизм был главной формой духовной работы, а земное искусство - церковным. Эти же «темные века» европейской истории гуманисты обозначили еще как переходные, промежуточные или «средние», обнажая тем самым уже не вселенское, а локальное мировоззрение Запада, тиранически претендующее на мировое господство, обоснованное якобы античным могуществом.

В творениях восточных отцов Церкви красной нитью проходит мысль, что человек не получал задания развивать земную сферу, творить земные дела.⁴⁰ Плоть человека и вся земля в нем предназначались для другого творчества. Тому, чтобы видеть творчество в веществе, предшествует религиозный переворот. Культура, противопоставляя себя Богу, боится естества, так как видит в нем свое поражение. Стремящиеся получить хоть бы относительное земное счастье, находят его в небольшом. По словам Иустина Философа, благодать не делает ни философами, ни ораторами, но смертных - бессмертными, людей - богами. Григорий Палама пишет, что господь выбрал своих учеников не из числа премудрых по образованию, не из числа знатных и богатых, но из числа рыбаков, бедных и необразованных, чтобы показать всем, что ни бедность, ни необразованность, ни скромность положения, ни что иное из этих вещей не является препятствием для стяжания добродетели. Бедный человек и занимающий более скромное место в мире, если покажет желание к добру, может стать учителем для других. Препятствует к восприятию духовных наставлений погоня всеми силами за временным и житейским, не дающая возможности заботится о будущем и вечном⁴¹. Все силы человеческие - имеется в виду дух, душа и тело - без личностной поддержки порожденные человеческой природой формы не были бы столь значимы. В культурном творчестве мы имеем дело со смешением энергии и производства. Первое присуще личности, второе - природе; одно - творит, другое - производит. Страсть охватывает личность и влечет к веществу. Не имея силы к сопротивлению, она оказывается в новых для себя условиях. Ничего не зная высшей своей частью, кроме вечного, она, в оправдание себя, творит вечность и в материи. В этом парадокс, противоречие, несостоятельность, драматизм и обманчивость культурного творчества. Когда нужно, жизнь очищает себя от культуры. У исследователя творческого наследия св. Григория Паламы архим. Киприана (Керна) мы читаем: «Дух зовет обессмертить и увековечить себя, а зуб времени и самый ритм жизни, жизненная поступь истории уничтожает все созданное: памятки древнего зодчества, манускрипты, покрытые нерасшифрованными еще письменами, бледнеющая и как бы испаряющаяся на стене фреска Тайной Вечери, философские системы, политические доктрины, быт и костюмы народов, попавших под сокрушающее колесо истории. Творчество исходит от Вечного Начала и стремится с Вечному, а эта жизнь разбивает сотворенное и сама разбивается у врат смерти. Милые сердцу, близкие всем нам «вечные спутники», обреченные в конечном счете на смерть вместе с концом истории». ⁴² И еще: «Все течение созидательного процесса порождает борьбу с уже создавшимися формами культурного бытия; и созданные нынче формы будут сметены завтра же новыми порождениями культуры»⁴³. «Тщетно чтут Меня учениями и заповедями человеческими» (Мк. 7,7). Гордый, грехопадший человек хочет, чтобы в удачных результатах его деятельности был сам Бог. «Вы ищете меня потому, что насытились»⁴⁴. Он обожествляет символы и формы своей культуры и быта, еще более срастаясь с ними; стремится их содержать, будучи содержим ими. Все эти культурные явления, естественные по своей природе, не имели бы такого значения, если бы ими не была удержана личность. Таким образом создается сеть мира: «Для сердца моего сколько сетей! Вижу сети грубые и сети тонкие. Которые из них назвать более опасными, более страшными? - недоумеваю. Ловец искусен: и кто ускользнет от сетей грубых, того он уловит в сети тонкие. Конец ловитвы один - погибель. Сети прикрыты всячески, с отличным искусством. Падение облечено во все виды творчества; человекоугодие, лицемерство, тщеславие - во все виды добродетели. Обман, темная прелесть носят личину духовного, небесного. Любовь душевная, часто порочная, прикрыта наружностью любви святой; сладость ложная, мечтательная, выдается за сладость духовную. Миродержавец всеми средствами старается удержать человека в его падшем естестве: и этого довольно, без грубых грехопадений, чтоб соделать человека чуждым Бога. Грехопадения грубые вполне заменятся, по верным расчетам ловца, гордостным мнением о себе христианина, довольствующегося добродетелями падшего естества и вдавшегося в самообольщение, - этим отчуждившегося от Бога». ⁴⁵ С точки зрения святоотеческой традиции, культурное творчество развивает не духовность, а душевность и чувственность. «Миродержец старается содержать нас в непрестанном развлечении, омрачении посредством наслаждений телесных! Через чувства, эти двери в душу, которыми она сообщается с видимым миром, он непрестанно вводит в нее чувственное наслаждение, неразлучные с ним грех и плен. Гремит в знаменитых земных концертах музыка, выражающая и возбуждающая различные страсти; эти страсти представлены на земных театрах, взволнованы в земных увеселениях: человек всеми различными способами приводится к наслаждению убившим его злом»⁴⁶. Многие книги и произведения искусств написаны в состоянии страсти, духовной слепоты и навеяны духом тщеславия⁴⁷.

Источником этих бед византийская традиция называет мечтательность, фантазирование, воображение и в первую очередь воображение о себе. По словам Григория Паламы, из этого чувства у любителей мира возникают наслаждения и удовольствия, а также человекоугодничество, тщеславие и высокомерие⁴⁸. Фантазирование бесплодно. Мечтательная мысль передвигается вслепую⁴⁹. «Как сновидения, уничтожить мечты их...»⁵⁰ Мечтательное, страстное воображение является следствием разделенных чувств человека. Оно появляется, как пишет Игнатий Брянчанинов, от безверия⁵¹.

Страстные мечтательность, фантазии, иллюзии наполняют цели деятельности человека. В «Аскетических опытах» мы читаем: «Что душа в теле, то цель и намерения во всяком человеческом деле. Один трудится, заботится для снискания тленных сокровищ: другой - для доставления себе обильных наслаждений; иной - для приобретения земной, суетной славы; наконец, иной говорит, думает, что его действия имеют целью государственную и общественную пользу. Наперсник Закона Божия во всех упражнениях, во всех делах своих имеет целью богоугождение. Мир превращается для него в книгу заповедей Господних»⁵². Говоря о целях человеческой деятельности, мы приступаем чуть ли не к главному пониманию культуры в византийской философии, как в не Бога положенной сферы духовных ценностей. В этом смысле культура и есть мир, измененный от естественности грехопадением. В христианском учении грехом называется всякое движение человеческих сил, как цель вне Бога и не к Богу. «Ищите прежде всего Царствия Небесного, а все остальное приложится».⁵³ Именно культура - прилагательное к телу, а тело и душа - к духу, уму. Их действия природные, непроизвольные, самоосуществляющиеся. Для земного осуществления цели не требуются. Само понятие цели означает стремление к единому, неразложимому, превосходящему, спасительному и жизненно необходимому. В христианском сознании этим требованиям отвечает Сам Автор мира. «Не можете без меня ничего творить»⁵⁴. Нужно искать Его и стремиться к Нему, при этом как бы сам собой будет совершаться и замысел о мире. Творение - вера в Бога⁵⁵. Истина творится. Это не просто природный акт, а связь с Богом. Он - единственное, чего у нас нет и к чему поэтому следует стремиться. Он значим Сам по Себе и не от чего не зависим. Истина делает свободным и человека.⁵⁶ Цель может ставить только личность. Такая Цель делает человека превыше всего в мире, делает самим собой. По словам Максима Исповедника, истинная цель не зависит от середины⁵⁷. Иначе она будет находится во времени и станет текучей, превратится в суету и неоконченность. Цель - это движение к началу, а не к концу. Об этом говорили святые отцы, например, Василий Великий в своём «Толковании на Шестоднев». Цель призывает к покою, как писал св. Максим⁵⁸. В миру покой как отдых так же притягателен и видится в свете материального, воплощенного гаранта. Человек выполняет порой даже тяжкий труд, чтобы потом ничего не делать. Богатство, слава, почет слывут основаниями для покоя в культуре. Это, с ущербной точки зрения, побеждает время. В них, как в лучах бессмертия, можно купаться, наслаждаясь в вечности. С точки зрения библейского сознания, в лучи истины был облечен первозданный Адам. После грехопадения он увидел, что наг. Одежда, по словам митр. Филарета (Дроздова), стала символом смертности человека⁵⁹. Григорий Палама отвечает, что теперь над людьми царствуют их одежды, а не душа, исполненная благодати.⁶⁰ Царственные одежды - это символы их культуры. Но культура по отношению с Богом - ничто⁶¹. Она природна, основания чего сотворены «из ничто». Её облачения хоть и кажутся вневременными, но перед временем не устоят. Тело - больше одежды, душа - больше пищи⁶². Христианская мудрость негативно относится к тому, чтобы мирская деятельность, а тем более культурное творчество, ставилось в качестве цели жизни: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть, ни для тела, во что одеться; Да и кто из вас заботясь, может прибавить себе росту, хотя на один локоть»⁶³. Важной для оценки деятельности становится то, во имя чего это делается. «Благословен грядый во имя Господне».⁶⁴ В Боге человеческой природе нет ограничений. Она может делать всё. Ограничения для естества создает падший ум. Люди действуют во имя своё, стараясь его увековечить вместе с землей: «В мыслях у них, что домы их вечны, и что жилища их в род и род, и земли свои они называют своими именами»⁶⁵. Историческая Церковь связана с миром веществом, но не душой и мыслями⁶⁶. Её деятельность осуществляется в естественных культурных формах и исторически конкретном времени. Ей принадлежат многие знаменитые общественные деятели. Но сама Церковь не развивает идею культуры, за редким исключением, делая это на принципах сострадания людям и помощи ближнему. Достаточно назвать имя Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого в миру, святителя Крымского Луки, крупного хирурга ХХ века, награжденного Сталинской премией за разработки в гнойной хирургии.

Основания действий человека незаметны, они внутри нас. Одно и тоже может иметь разные истоки: «По плодам их узнаете их»⁶⁷. Никакая деятельность в миру не способна дать истинное утешение и покой, никакой гарантии на вечность и благополучный исход в загробную жизнь. Воплощение и Крест - смысл и цель бытия, по словам Максима Исповедника⁶⁸. Крест - это реальный символ вечного покоя, возвышающийся над мирской суетой: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир»⁶⁹. Быт и места бесскорбные на земле - несбыточная мечта, которой ищут умы и сердца, чуждые Божественного просвещения, как утверждает Игнатий Брянчанинов⁷⁰.

«Не Тот ли, Кто сотворил внешнее, сотворил и внутреннее?»⁷¹.^. У человека есть способности к природной и духовной деятельности. Он от рождения получает свой кусочек естества с природными наклонностями или талантом. Это врожденное природное богатство не является собственностью человека, так как приобретено не вследствие его желаний, стремлений и воли. Это его надел в общей, но разделенной грехом человеческой природе. «Ничего человек не может принимать на себя, если не будет дано ему с неба».⁷² Этот талант сопутствует человеку в его земной жизни. Им он связан с веществом. Внешним талантом личность не обеспечит себе ничего, потому что она смертна, как и смертно содержащее ее тело. Почему один человек получает такой дар, такую степень таланта, такую жизненную судьбу, а другой - другую, с точки зрения христианства, великая Тайна. Впервые этой тайной озадачился великий подвижник первых веков христианства - Антоний. И получил ответ: «Внимай себе». Иоанн Лествичник пишет, что бедственно любопытствовать о глубине судеб Божьих, ибо любопытствующие плывут на корабле гордости⁷³. У Игнатия Брянчанинова мы читаем: «От чего один родится в богатстве и знатности, другой в нищете, в среде людей презираемых и угнетенных, обреченных на всежизненный телесный труд в поте лица, лишенный средства к развитию умственному? Отчего иной умирает дряхлым стариком, иной в цвете юношеского и мужеского возраста, иной дитятей и даже краткодневным младенцем? От чего один пользуется постоянно здравием и благополучием, а другой томится в болезнях, передается скорбями скорбям, бедствиями бедствиям как бы с рук на руки...⁷⁴ Кто знает все это со всей удовлетворенностью? Единый Бог... Каким образом, с какого повода вступил я в существование и явился на поприще земной жизни? Явился я на этом поприще невольно и бессознательно; причин вступления в бытие из небытия не знаю. Обдумываю, изыскиваю причину и не могу не сознаться, что должен по необходимости признать её в определении с неограниченной, неизвестной, непостижимой Волей, которой подчинен я безусловно. Явился я со способностями души и тела как с принадлежностями: они даны мне - не избранны мной. Явился я с разнообразными немощами, как бы запечатленный уже казнью: явился страдальцем и обреченным на страдания. Встал я в обстоятельства и обстановку, какие нашел или какие приготовлены мне - не знаю. На пути земного странствия очень редко могу поступить по произволу моему, исполнить мое желание: почти всегда влекусь насильно какой-то невидимой, всемогущей Рукой, каким-то потоком, которому не могу оказать никакого сопротивления. Почти постоянно встречается со мной одно неожиданное и непредвиденное. Увожусь из земной жизни наиболее внезапно, без всякого согласия моего на то, без всякого внимания к земным нуждам моим, к нуждам окружающим меня, для которых я, по суждению их и моему, необходим. Я увожусь с земли навсегда, не зная, куда пойду! Увожусь в гордом одиночестве!»⁷⁵

Личность может повлиять на культурное творчество и земной талант. Они носят личностный характер. Повлиять же на личность ни то, ни другое не в состоянии. Личность от них не зависит. Для жизни личности дается другой талант - духовный. В святоотеческой традиции под талантом или изначальным даром и богатством человека понимается весь сотворенный до него мир. Кроме этого, духовным талантом служит его врожденный ум.⁷⁶ При умопомрачении после грехопадения духовными дарами, с точки зрения христианского учения, являются Крещение и Причастие. Человеку дается Чаша со святыми дарами, при помощи которой он получает духовную власть над собой, а не «чаша Грааля» с земным бессмертием и властью.

Духовный талант в первую очередь нуждается в развитии. Его нельзя закапывать в землю.⁷⁷ «Скрывайте свои сокровища на небесах».⁷⁸ По словам Игнатия Брянчанинова, кто не употребляет Дара по желанию и повелению Дародателя, кто не разовьет в себе благодати Крещения деятельностью по евангельским заповедям, но скроет врученный ему талант в земле, - т.е. закопает, захоронит благодать Крещения, уничтожит в себе всякое её действие, всецело предавшись земным попечениям и наслаждениям, - у того отнимется благодать Крещения на суде Христианством.⁷⁹

По мере развития духовного таланта, уподобления и восхождения по небесной лестнице человек получает и другие дары, как самоукорение, терпение обид, видение своих грехов и т. д. Духовный талантливый человек блаженен. Его талант приносит ему радость, а не скорби и страдания. ⁸⁰

Земного таланта в строгом смысле восточнохристианской традиции даже нет. Естественный человек обладал большим, чем индивидуальная природа - всем миром. Она частичкой своих свойств стремится обрести целое. Это возможно, если принести его в жертву Богу и в Нем вернуть утраченное. Во всяком случае духовные и мирские таланты различаются, и каждому отдается свое: Богу - Богово, а кесарю - кесарево. За дарованное человек воздает Богу в вере, словах и делах. Свое богатство он взаимодаянием возвращает Богу⁸¹. На основе природных данных стяжать близость к Творцу нельзя⁸². Творение не обогащает в вещественном смысле. Говоря о творчестве, как о приближении к Богу, византийская философия негативно относится к мирскому и культурному богатству. Симеон Новый Богослов говорит, что раз люди стали тленны и смертны, то какая польза от мудрости и богатства, от власти и всего мира.⁸³ Пища ближе к Богу не сделает. Какие бы дела человек не выполнял, если это не способствует оздоровлению души его от немощей - все суетно и бесполезно. Немощи - это страстные цели, притягивающие его к земным и мирским вещам.⁸⁴ «Богатых увещай, чтобы высоко о себе не думали и уповали не на свое богатство неверное, а на Бога своего, дающего нам все обильно для наслаждения».⁸⁵

Общее отношение евангелической проповеди к миру отрицательное: «Не любите мира, ни того что в мире».⁸⁶ «Мир Мой даю вам».⁸⁷ «Во Мне будете иметь мир, а в мире - скорбь. Но мужайтесь- Я победил мир».⁸⁸ «Мы ничего не принесли в мир, не можем ничего и вынести из него».⁸⁹ В двух мирах все противоположно: один стремится к наслаждению, другой - по своей воле причиняет себе скорби и болезни. Ибо по внешности, пишет Григорий Палама, представляется, что тот, кто не высоко себя ставит и смиряется во всем, тот сам себе наносит бесчестие; и тот, кто бежит от плотских услаждений, тот причиняет себе тяготу и боль, и тот, кто дает свое имущество, тот сам для себя становится виновником бедности. Но силою Божию эта бедность и боль, и бесчестие производят вечную славу и несказанное наслаждение, и неизживаемое богатство и в течение настоящего века, и оного будущего.⁹⁰ Достижения мира - падение для монаха, и наоборот, говорит Максим Исповедник. ⁹¹

Первоначальный сотворенный мир был благоустроен. Он был красив и гармоничен. Грехопадение человека сделало его иным. Тех прежних качеств в нем уже нет. Это уже не Божий мир. Потому что, как говорит апостол, Бог не есть Бог неустроенности, но мира.⁹² Боговоплощение исправило творение, исцелило человека и через него все создание. С этого момента Церковь стала жить в истории. В эру Христову отношения ее к миру строятся в плане Домостоительства и Икономии, т.е. создания условий для восприятия Слова Божия и сохранения Его в культурной среде. Сколько продлятся века, сколько еще войдет в жизнь людей, как сложатся их судьбы пока не наполнится Царство Небесное, никому знать не дано.⁹³ Великая тайна скончания веков. Церковь в миру видит образцом своих действий свою Главу. Она также, как и Христос, предназначена для просвещения, исцеления, помощи и спасения.⁹⁴ Но спасает собственно Сам Спаситель. Делает же это Он при помощи Своей мистической плоти, Церкви, членами которой являются христиане. «Вы - соль земли»⁹⁵, т.е. то, что сохраняется жизнь, препятствует скорому разложению вещества. «Как ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир».⁹⁶ Границами отношений Церкви и культуры становится свобода человека, Богом дарованная, с одной стороны, а с другой - недопустимость обмирщения Церкви, превращения ее в общественную организацию. «Если соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям».⁹⁷ Соотношение Церкви и мира - основная ось истории человечества и земли. Это событие во времени и временное. Для отношений с миром Церковь получает заповеди как признак грехопадения и несовершенство человека. Евангельские заповеди более духовны и менее формальны.⁹⁸ Совершенство христианина - в полном отречении от страстей и всего, что связывает его с миром. До этого совершенства - заповеди христианину, как перчатки, в которых он может касаться мирских вещей, не повредив себе и не запачкав души. Григорий Палама пишет: «Ибо хотя заповедь и предписывает отречься от тела и воспринять крест свой, однако, те, которые - Божие и по Богу живут, имеют в своем обладании имущество, не слишком прилепляясь к нему, он пользуется им по потребе, как бы сотрудником, готовы, если бы призвало время, и отвергнуть его. Итак, тот, кто поступает таким образом в отношении материальных приобретений и нужд, когда не в силах на что-нибудь большее, все же он обладает благочестиво и благоугодно».⁹⁹ Заповеди являются как бы проводниками к истокам вещей, которые сами по себе не злы. Это напоминает естественное состояние сотворенного человека в отношении мира. Источник зла - неправильное пользование вещами.¹⁰⁰ Само по себе богатство не является препятствием к спасению, по словам Григория Паламы, а любовь к нему.¹⁰¹ Жизнь человека не зависит от изобилия его имения.¹⁰² На этих принципах строятся отношения Церкви и культуры. Последняя принадлежит к естеству и является частью человеческой плоти. Боговоплощение оправдало основы человека, следовательно и его культуру. На этом основывается, например, православное почитание икон. Христос же не остался во плоти, а вознесся, демонстрируя тем самым отношение к культуре как временному, переходящему и как подготовительному этапу к более высокому состоянию человека. Временное состояние должно быть исполнено достоинством человека и готовностью отказаться от самого себя для более высокой участи.¹⁰³ «Я пришел, чтобы имели жизнь и имели ее с избытком».¹⁰⁴ В течение времени историческая Церковь выработала целое искусство в отношениях с миром. Оно представлено в Церковной культуре. В ней выражены все позитивные оценки результатов людского труда. Храм как символ космоса, куда будет введен человек. В нем все, как в первозданном мире, устроено для пользы человека, все служит ему, а он - Богу. Церковь вбирает в себя все элементы мирской жизни и культуры: здесь и живопись, и пение, одежды, книги, архитектурные формы, достижения науки, нравственные отношения между людьми - словом все и нечто еще большее, что срывается в алтаре. Нельзя сказать, что культура преображается в Храме. В точном смысле слова, преображается только человек. Храм - это привычная человеку и естественная, здоровая плоть, которую исцелил Своим воплощением Бог Слово. Это - все составляющее человека и служащее ему. Тем самым выражается мысль, что культура и земля не могут быть препятствием к Божественным истинам. Более того, византийские святые отцы были людьми большой культуры.

В Храме все как было изначально. Нет необходимости добавлять что-то новыми целями. Все красиво, гармонично, целостно. И в то же время эта вещественность не ограничивает свободу человека. Церковная среда является условием изначальной свободы человека. Но эта свобода неполная и неокончательная. Крест и алтарь - добавления к Божественному миру. Как пишет Григорий Палама, Крест является вершиной Домостроительства и противостоит всей культуре, так как он всеобъемлющ.¹⁰⁵ Никакие книги не вместят того, что сделал Иисус Христос, говорит евангелист.¹⁰⁶ Церковная культура сама по себе спасти никого не может: ни молитвы, ни псалмы, ни пост, ни творения отцов Церкви и т.д.¹⁰⁷ Все это символы грядущего мира и пособия для самостоятельной духовной работы. Как отмечает Игнатий Брянчанинов, при оскудении духа и немощи человеческой, они являются наставниками, особенно книги.¹⁰⁸ Душа же и тело Христовы, то, что происходит в Алтаре, превосходят все сотворенные Богом дела.¹⁰⁹

Быт и места бесскорбные на земле - несбыточная мечта.¹¹⁰ Мир и культура после Воплощения оказываются средством для самоиспытания и исправления, для постижения мизерности сей жизни.¹¹¹ Самое главное, что происходит здесь - это спасение. Спасение человека является основным содержанием истории. После Воскресения все это оставляется апостолам и апостольской Церкви. «Мир Мой оставляю вам».¹¹² Эта миссия очень тяжела, но почетна. Поэтому Спаситель наставляет носить тяготы друг друга и призывает к терпению: «Претерпевший до конца спасется».¹¹³ В Писании говорится, что Христос пришел не судить мир и не разрушить его, а исцелить и спасти. «Я пришел не уничтожить закон, но исполнить».¹¹⁴ Острие христианского сознания направляется на человеческую беду и боль в мире. В помощи человеку - продолжение нескончаемых дел Творца. Нужно бросить все, где есть хоть какой-то покой и порядок, и обратиться всеми силами к погибающему. «Идите наипаче к падшим».¹¹⁵ Больше радости на Небесах, свидетельствует евангелист Лука, об одном кающемся грешнике, т.е. осознающем свое плачевное состояние, чем о 99 праведниках, не имеющих нужды в покаянии.¹¹⁶ Сосредоточение мира - в потерянной и заблудшей овце, в ее покаянии, осознании греха и самоотрешении. В очищении человека происходит самый творческий момент этой жизни, рождается новое сознание - истинная новь и истинный праздник. Праздник в святоотеческой традиции понимается как день спасения и высшей свободы, как настоящий покой.¹¹⁷

Человек участвует в своем спасении не пассивно. Он активен и применяет усилие над собой. «Царство Небесное силою берется».¹¹⁸ Деятельностный ум наблюдает за собой. Как Христос снизошел к человеку, воплощением истощив Себя, так и личность снисходит к делам души и тела.¹¹⁹ Для участвующего в культурном творчестве это возможность трезво оценить себя и свою деятельность как помощь ближнему. Тем самым культурный деятель может не поглотиться этим миром и держать нить спасения в своих руках.

Человек нуждается в развитии своей природы, с точки зрения христианского понимания вещей, хотя бы для того, чтобы убедиться в ее несостоятельности. Исаак Сирский пишет, что человек не осознает необходимость и путь спасения, прежде чем не достигнет познания мира и не узнает, какими частями он с ним связан, а какими далек от него.¹²⁰ К культурной деятельности как к поиску истины, смысла жизни и вечности Церковь относится снисходительно до того момента, пока человек не остановится в своем поиске перед какой-либо формой как абсолютной и спасительной. У Церкви, как корабля, в мире есть своя акватория, т.е. прилегающая к Церковной ограде часть общества. Это та часть, которая не выступает против нее открыто, а сомневается, думает, ищет, прислушивается. «Кто не против вас, тот за вас». О таком попечительстве монашества над русской интеллигенцией может рассказать, например, история Оптиной пустыни.

Как сердце человека движется к уму, а оттуда дальше к Богу, так и в грехопадшем состоянии, содержащая в своих темницах дух плоть стремится по инерции к истинному свету, и, будучи несвободной, боязливо и нерешительно нащупывает свои пути. Но когда забрезжит луч света и человек ощутит его, осознает внутренне и свободно гибельность своего положения и губительность окружающих его вещей, он должен все сложить к алтарю. Культурный поиск плодотворен тем, что он приводит к тупику, за которым следует искреннее осознание необходимости иного пути, «не от мира сего». Входя в Церковь, деятель культуры расстается с прошлыми иллюзиями и кумирами. Отдавая плоть, он получает дух. К своим прежним занятиям, уже кажущимся несносными по причине их тленности и обманчивости, он относится по-другому. Если и занимается ими по послушанию, в помощь людям, то уже не стой степенью энергии и сил, не страстно, как человек, получивший очевидные свидетельства в новой истине. От культурного творчества к религиозному нужен скачок. Как личность стала заниматься земными делами вследствие религиозного переворота, так и исцеление требует решительного расставания со старым.

Церковь относится снисходительно к культурному поиску еще и потому, что он постепенно приучает отрываться от земли в образах и идеях. Не найдя в них законченности и совершенства, образованный человек может обратиться и к истинам Христа. Как от Творца идут лучи к тварному миру, так и во всех сферах человеческой деятельности есть свои пути, основания и мотивы возвращения к Создателю. Как у каждой личности есть своя плоть - индивидуальная и социальная, так есть и своя тайна в отношениях с Богом. В культуре существуют естественные основания, которые по природе своей добры. Но в угашенном состоянии ума естественное движение плоти к добру слабое. Чаще всего она становится проводником отрицательных энергий. Так и культура, относящаяся к плоти, имеет либо природное, без Бога рано или поздно падающее и склоняющееся ко злу, либо, оставаясь действенным средством в этом мире, переводит внешнюю творческую активность человека во внутреннюю. За культуру, как за периферию человека, идет борьба и с богопротивными силами, которые в эсхатологическом сознании христиан захватывают ее все больше и больше. Мир и истина сохраняются настолько, насколько способны воспринимать Слово Божие, пока есть исторические условия существования Церкви. В высшем умозрении христианина слабо ощущается связь с плотью, следовательно, культурные приемы превосходятся, и они становятся абсолютно безжизненными, оставленными земле.¹²¹

Культурная и производственная деятельность стремится к излишкам, т.е. какому-то запасу вещества, при помощи которого якобы можно сохранять контроль за жизнью и обладать властью над людьми. В византийской мысли излишками называется все, что препятствует спасению. Этот термин относится к неправедному богатству, лишающему человека благодати.¹²² К излишкам могут относиться не только материальные предметы, но и идеи, образы, слова, отношения. Все это, с точки зрения мира, является следствием творчества. Для восточнохристианского сознания творческим актом для вступающих в Храм будет сложение указанного у подножия алтаря как бессильных средств, затуманивающих сознание человека и не дающих ему воспринимать чистоту слов Спасителя.

С точки зрения христианина, творчество возвращает нас к естеству. В естественном состоянии, как пишет Максим Исповедник, слово является точнейшим переводчиком умозрений.¹²³ Слово предает то, что доступно только личности. Будучи природным для человека, оно ближе всего к сверхъестественному. Невидимый звук, чистейшая материя, предает для восприятия веществу небесные идеи мира, или логосы, как часто называет их преп. Максим. Слово - главное действующее средство естества. Послушное уму, оно изменяет творение, вызывает в нем движение к уподоблению. Тело человека через слово проникалось личностным достоинством, а через тело и весь мир, в него входящий. Через слово человек обладал властью над вселенною и хоть не сотворил ее, но давал предметам их имена. Культурные инструментальные средства воздействия на мир были возможны, но по отношению к слову их роль оставалась ничтожнейшей, второстепенной и подчиненной.

После того, как человек стал возделывать землю в поте лица своего, все изменилось. Слово, вслед за личностью, находится в плену страстей и переводит ни что другое как заблуждения ума. Оно проникает в плоть, оседает там - становится плотью. Слово обрастает веществом, оказывается слабым и многоречивым. Как несовершенный человек нуждается в подпорках и пособиях для своей жизни, так и живое прежде слово выражается в многочисленных знаках, символах, образах, формах культуры. Таким образом, культура - есть выражение мира. В его одежды обряжается мысль индивидуального духа. Теперь природный язык говорит не о Боге, а о самообожествлении. Язычники и есть те, кто подчиняется твари, вместо Творца.

Для спасения человека Бог Слово, проводник Божественного ума, и воплотился. В христианском мировоззрении это центральное событие истории. Язык несет в себе память этого творческого акта. Поэтому вера от слуха, слух же глаголом Божиим.¹²⁴ Но воплощение сделало способным и зреть Бога, как можно зрительно ощущать заключенное в веществе слово.¹²⁵ Христос, посылая апостолов в мир, дает им способность истолковать все языки, ранее разделенные, потому что в Нем все слова сходятся.¹²⁶ Через природные и культурные формы происходит примирение Бога с миром.¹²⁷

Состояние слова соответствует состоянию ума.¹²⁸ Но Слово, как пишет Максим Исповедник, стало плотью не для того, чтобы там оставаться, не для плотской работы, а для духовной. Оно требует не внешних обрядов и телесного служения, а освобождения духа. Для плотского разумения Господь не вознесся, а остался долу.¹²⁹ В конце веков открывается тайна неизреченная.¹³⁰ В святоотеческой традиции истинный смысл Воплощения раскрывается в Воскресении и Вознесении. Но эти смыслы открыты Церкви уже здесь, на земле, в Преображении Господнем.

Христос, спасая человека, не насилует его, не разрушает его мир и все, к чему он привык. Он освежает личность и придает новые силы старому миру. При Его помощи дух человека устремляется ввысь, как это было при сотворении и, находясь во плоти, личность способна духовно видеть и слышать Бога. Уподобление человеческого ума - образа Божия - требовало постепенного освобождения от вещества и одухотворения. Находясь в теле, личность всегда могла пасть и стать смертной. Воскресение Христа стало новым высшим днем творения. В нем человек обожествляется. В аскетической практике восточного христианства личность путем внутреннего делания очищается и становится способной созерцать Божественные Энергии, еще чувствуя связь с телом. Но она способна по Благодати и на более высокое - купаться в этих Лучах Славы, облечься в них как в новые одежды, не ощущая уже никакой связи с миром.¹³¹ Высшая стадия развития личности - молчание.¹³² Так и культура, вещая на разных языках о главном событии истории, умолкает перед вещественностью и неизреченностью Тайны будущего века.

1. 1 Кор. 15, 39 – 40.
2. Максим Исповедник. Творения в 2^-х кн. М., 1993. Кн.1. С. 216.
3. Григорий Палама. Беседы в 3^-х ч. М., 1993. Ч.2. С. 13.
4. Ин. 5,17.
5. Ин. 14,6.
6. Максим Исповедник. Там же. С. 117.
7. Там же. С. 114.
8. Ин. 14,12.
9. Максим Исповедник. Там же. С. 215.
10. Ин. 7,46.
11. См. об отличии Божественной Природы и Энергии в указанных работах В. Лосского, чаще всего ссылающегося на Григория Паламу.
12. Архим. Киприан (Керн). Антропология св. Григория Паламы. М., 1996. С. 355.
13. В христианстве природный человек понимается как сосуд, наполняемый духом: См., например: Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты в 2^-х тт. Минск, 2001. Т.1. С. 394.
14. Максим Исповедник. Там же. С. 221; Исаак Сирский. Творения. М., 2004 С. 60.
15. Рим. 8,5.
16. Григорий Палама. Ч.2. С. 80.
17. Там же. С. 80 – 81.
18. Там же. Ч.1. С. 34.
19. Мк. 7, 5, 20 – 21.
20. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С. 6 – 7.
21. Трубецкой Е.Н. Смысл жизни // Трубецкой Е.Н. Избранные произведения. Ростов-на-Дону, 1998. С. 52 – 53.
22. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С. 403.
23. 2 Кор. 12, 9.
24. Старец Силуан Афонский. М., 1996. С. 148.
25. Третия заповедь блаженства: «Блаженны нищие духом…» (Мф. 5,1).
26. См.: Максим Исповедник. Там же. С. 222 – 223.
27. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С. 53.
28. Он же. Т.1. С. 312.
29. Он же. Т.1. С. 329.
30. Григорий Палама. Там же. Ч.1. С. 147.
31. Лосский В.Н. Догматическое богословие// Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М. 1991. С. 241.
32. Прот. Иоанн Мейендорф. Византийское богословие. Минск, 2001. С. 195.
33. Нарушение второй заповеди: «Не сотвори себе кумира…»
34. 2.Петра. 3, 10.
35. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С. 94.
36. Григорий Палама. Там же. Ч.1. С. 166.
37. Он же. Там же. С. 114.
38. Мф. 16, 26.
39. Мф.5,19.
40. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С. 87.
41. Григорий Палама. Там же. Ч.3. С. 55.
42. Архим. Киприан (Керн). Там же. С. 376.
43. Там же. С. 377.
44. Ин. 6, 26.
45. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.1. С. 318.
46. Там же. С. 318 – 319.
47. Там же. Т.2. С. 214 – 215.
48. Григорий Палама. Там же. Ч.2. С. 80.
49. Он же. Там же. Ч.3. С. 250 – 251.
50. Пс. 72, 20.
51. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С. 309.
52. Там же. С.6.
53. Мф. 6, 31 – 33.
54. Ин. 15, 5; 9, 33.
55. Ин. 6, 29.
56. Ин. 8, 32; 3, 33; 7, 18.
57. Максим Исповедник. Там же. Кн.1. С. 226.
58. Там же. С. 222.
59. Митр. Филарет Дроздов. Толкование на Книгу Бытия. М., 2003. С. 114 – 116.
60. Григорий Палама. Там же. Ч.3. С. 89.
61. Там же. С. 85.
62. Лк. 12, 23.
63. Лк. 12, 22, 24.
64. Ин. 12, 13.
65. Пс. 48, 12.
66. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С. 199.
67. Мф. 7, 16.
68. Максим Исповедник. Там же. С. 226.
69. Ин. 16, 33.
70. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С. 49.
71. Лк. 11, 40.
72. Ин. 3, 27.
73. Иоанн, игумен Синайской горы. Лествица. Сергиев Посад, 1908. Сл. 26, 129. С. 199.
74. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С.86.
75. Там же. С. 90 – 91.
76. Григорий Палама. Там же. Ч.1. С. 36 – 37; Ч.3. С. 66.
77. Мф. 25, 25.
78. Мф. 6, 20.
79. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С. 397.
80. Там же. Т.1. С. 444 – 445.
81. Григорий Палама. Там же. Ч.3. С. 67.
82. Там же. С. 132.
83. Преп. Симеон Новый Богослов. Слова в 2^-х частях. М., 2001. Ч.1. Сл. 1, 2. С. 30.
84. Там же. Сл. 12, 2. С. 175.
85. 1.Тим. 6, 17.
86. 1.Ин. 2, 15.
87. Ин. 14, 27.
88. Ин. 16, 33.
89. 1.Тим. 6, 7.
90. Григорий Палама. Там же. Ч.1. С. 117.
91. Максим Исповедник. Там же. С. 132.
92. 1.Кор. 14, 33.
93. Кол. 1. 24 – 29.
94. Еф. 1, 9 10; 3, 2, 3.
95. Мф. 5, 13.
96. Ин. 17, 18.
97. Мф. 5, 13.
98. Максим Исповедник. Там же. С. 231.
99. Григорий Палама. Там же. Ч.1. С. 116.
100. Там же. Ч.2. С. 81 – 82.
101. Там же. С. 184 – 185.
102. Лк. 12, 15.
103. Максим Исповедник. Там же. С. 242 – 243.
104. Ин. 10, 10.
105. Григорий Палама. Там же. Ч.1. С. 118.
106. Ин. 21, 25.
107. Григорий Палама. Там же. Ч.1. С.93.
108. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С. 255 – 256.
109. Григорий Палама. Там же. Ч.2. С. 239 – 240.
110. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С.49.
111. Григорий Палама. Там же. Ч.1. С.161.
112. Ин. 14, 27.
113. Мф. 10, 22.
114. Мф. 5, 17; Ин. 6, 39.
115. Мф. 10, 6.
116. Лк. 15, 7.
117. Григорий Палама. Там же. Ч.1. С.179 – 181.
118. Мф. 11, 12.
119. Григорий Палама. Там же. Ч.3. С.132.
120. Исаак Сирский. Там же. С. 14 – 16.
121. Максим Исповедник. Там же. С. 245.
122. Григорий Палама. Там же. Ч.3. С.63.
123. Максим Исповедник. Там же. С. 155 – 156.
124. Евр. 10, 17.
125. Игнатий Брянчанинов. Там же. Т.2. С.326.
126. 1.Кор. 14, 13.
127. Григорий Палама. Там же. Ч.2. С.124 – 125.
128. Максим Исповедник. Там же. С. 245.
129. Там же. С. 242 – 243.
130. Там же. С. 240.
131. Там же. С. 222 – 223.
132. Григорий Палама. Там же. Ч.3. С.116.