.jpg)
Отец Мелетий, как Вы пришли к вере?
К вере я пришел в возрасте двадцати пяти лет. В каком смысле пришел… Стал ходить в церковь регулярно, а крещен был еще в детстве. В 1989 году в Оптиной пустыни я купил Евангелие, стал его читать и каждый воскресный день ходить в храм. Там попросили помогать на клиросе, где я читал и пел. Вскоре у меня появилось желание пойти в семинарию, чтобы больше узнать о вере. Тогда интернета еще не было, книги духовного содержания были большой редкостью, Библию можно было приобрести с трудом и за большие деньги. И в 1991 году я поступил в Московскую духовную семинарию в Троице-Сергиевой Лавре.
Вы ведь сначала закончили филологический факультет МГУ. Что побудило Вас затем поступить в семинарию?
Да, я учился на филологическом факультете и тогда еще был далек от веры. Потом работал три года учителем в школе. Однажды мы с товарищем съездили в Оптину пустынь. Нам понравились монахи, которые нас не знали, но пустили переночевать, покормили. Я подумал: «Как это удивительно! Обычно так не бывает. А что они в храме делают так долго? Что там можно делать?» Зашел из любопытства, вместе со всеми приложился к мощам преподобного Амвросия Оптинского и с тех пор остался в храме.
Как Вы считаете, должен ли молодой человек до поступления в семинарию получить светское образование?
Светское образование не помешает. Но богословское образование не требует обязательного светского. Если молодой человек сразу после школы поступил в духовную академию – никакого ущерба он не потерпит. Дело в том, что светское образование всегда фрагментарное, оно никогда не дает той целостной картины мира, какую дает богословское образование. Богословие – это первичное, основное знание, и ни в одном светском вузе человек не получит того, что он узнает в духовной школе.
Большинство поступающих в семинарию – вчерашние школьники. Какие проблемы современной школьной системы образования Вы видите как преподаватель?
На мой взгляд, существует целый ряд причин того, почему человека учат десять лет, столько тратят сил, а научить зачастую не получается. Например, мало кто из выпускников средней школы может хорошо говорить и писать. Одна из причин заключается в том, что светское образование страдает, по меткому выражению академика Ю. Рождественского, «образовательным вандализмом». Что это такое? В школах представляют учащимся разорванный предмет: не просто учат по частям, а потом из этих частей складывают целое, а вообще дают изучать только некую часть целого предмета. В результате получается то, что мы имеем.
Например, есть предмет «русский язык». Но что такое язык вообще? Наука не может рассматривать язык целостно, потому что не занимается метафизическими объектами, а язык начинается в глубинах духовной природы человека. Бог в момент творения передал человеку Свой образ. Главная черта образа Божия в человеке – это способность к мышлению и творчеству, а в речи всего лишь выражаются его мысли. Чтобы неслышимая и невидимая мысль стала устной и письменной речью, необходима, во-первых, языковая знаковая система, которая позволяет выразить мысль в членораздельных звуках, и, во-вторых, система письма, которая позволяет не только слышать и понимать, но и читать написанное, быть может, много веков назад. Лексико-грамматическая знаковая система в науке называется языком. Если обучать грамматике обособленно, да еще не научив предварительно правильно мыслить, – это и будет образовательный вандализм. Он очень активно начал проявляться в нашей образовательной системе с 30-х годов ХХ века, когда в школе вместо русской словесности появились предметы «Русский язык» и «Литература». Ведь обучать грамматике, орфографии и пунктуации, изучать классические образцы речи без предварительного развития мышления школьника не просто неэффективно, а, скорее, бессмысленно. Так можно научить читать только этикетки и инструкции. Если будущего священнослужителя нужно научить говорить и писать публично, то необходимо сначала научить его правильно мыслить, чему не учат в современной школе. Поэтому в семинарии выпускников школы приходится немного переучивать, начиная с организации их мышления.
Какое место, по Вашему мнению, в духовном образовании занимает филология?
Когда ты приходишь в духовное образовательное учреждение – конечно, ты должен быть верующим православным христианином, но ты приходишь учиться. И ты должен получить те знания, которые нужны будущему священнику. Одно из главных орудий священника – это слово. Он должен прежде всего уметь проповедовать учение Господа Иисуса Христа с амвона, должен вести духовные беседы. Вот здесь начинает работать филология. Кроме того, в процессе обучения студенты читают сложнейшие библейские, святоотеческие и литургические тексты на разных древних языках, например на древнееврейском, латинском, древнегреческом, старославянском. Без филологии не обойтись. И если образование правильно организовано, если оно не представляет собой фрагментарное изучение, а дает целостную картину, то филология становится одной из решающих вспомогательных дисциплин, которая позволяет священнику понимать смысл прочитанного и выражать его в собственной речи.
Важное место в системе высшего образования и науки занимает написание текстов, начиная от статей и курсовых работ, заканчивая выпускными, кандидатскими и докторскими исследованиями. Как научиться молодому человеку писать научные тексты?
В Московской духовной академии есть специальные предметы, где этому обучают. Прежде всего необходимо сказать о риторике. У нас преподается классическая риторика, которой сейчас фактически больше нигде, кроме русских университетов, не обучают. Ее преподавание у нас начал профессор А. А. Волков, который многие годы заведовал кафедрой общего и сравнительно-исторического языкознания филологического факультета Московского государственного университета. Классическая риторика состоит из пяти разделов: первый – это «Изобретение», то есть создание содержания; затем – «Расположение», то есть учение о том, как правильно расположить части этого содержания; далее – «Выражение», то есть правила словесного оформления содержания. Материал третьей части классической риторики пересекается с предметом «Русский язык и культура речи». Четвертым идет раздел «Запоминание». Однако знать текст публичного выступления, например проповеди, наизусть необходимо лишь начинающему оратору. В дальнейшем необходимо готовиться к публичному выступлению, не заучивая текст. Когда заучиваешь текст, ты выдаешь мертвую речь. Это уже не твои живые мысли, и тебя перестают слушать. Ну и последний раздел классической риторики – это «Исполнение»: как себя держать, как говорить, какие жесты использовать, как готовиться к выступлению и так далее. Классическая риторика помогает создать любой текст, в том числе научно-богословский, будь то курсовая или дипломная работа, магистерская, кандидатская, докторская диссертация, научная статья, доклад и так далее.
Со студентами мы также изучаем методику научной работы. Здесь уже более подробно рассматривается, как правильно написать научно-богословскую работу. Например, сначала необходимо выбрать предмет – о чем говорить. Затем задать вопрос об этом предмете. Этот вопрос будет проблемой исследования, а ответ на него – тезисом. В этом сходство с любой речью, проповедью: должен быть только один тезис, одна главная мысль, не две и не более. Вслед за определением тезиса нужно понять, как и чем его обосновать, используя различные научно-богословские методы. При этом мысль должна быть определенной, ясной, последовательной и доказательной – этому учит логика. Любая диссертация – это развернутый силлогизм. Поэтому обучение речи мы всегда начинаем с обучения логике, а не с повторения орфографии и пунктуации, которую и так должны знать все выпускники средней школы. Хотя не знают… Но, как известно, повторение – мать учения: повторяем и грамматику, и орфографию, и пунктуацию.
Возвращаясь к риторике. Самое важное, чему она учит в современных условиях, – это понимать, кто говорит и кому он это говорит. Хороший ритор должен очень хорошо понимать, что сказать и о чем умолчать. Священнослужитель получает право на публичную речь от своего архиерея. И он всегда, говоря публично, будет восприниматься как представитель Церкви. Хочешь быть блогером и нести все подряд – не принимай священный сан.
Очень интересный вопрос – аудитория интернета: ты можешь сказать в огромном актовом зале одно, а для интернета нужно подбирать слова иначе, ведь там аудитория может быть самой разной.
То есть корректному представлению себя в интернете сейчас тоже учат студентов?
Мы обсуждаем это на занятиях, ведь сложилась совершенно новая и языковая, и речевая ситуация. С появлением интернета мы говорим об иной, пятой фактуре речи, которой раньше не было. Кроме орфографического, появился цифровой код, который предполагает машинную обработку речи. Интернет – это очень интересная вещь. Компьютер, компьютерная программа и средства телекоммуникации – величайшие достижения человеческого разума. Однако интернет – это иное, он представляет из себя глобальную, тотальную и агрессивную социальную сеть, при вхождении в которую субъектность пользователя немедленно начинает стремиться к нулю, и он моментально превращается в объект коммерческой эксплуатации. Из факта повсеместного распространения интернета будет вытекать много последствий для общественной жизни. Подобно тому как, например, именно появление книгопечатания породило современную науку, интернет должен произвести революцию в общественной жизни. Что это за революция, можно только догадываться. Хотя все описано в Святой Библии.
Как Вы считаете, должен ли священник обладать «даром слова»? И что это – врожденный дар или умение, которому можно научиться?
Для начала нужно понять, что понимается под «даром слова». Вообще, «дар слова» – это присущая любому человеку способность мышления, потому что слово – по-гречески «логос» – это прежде всего мысль. «Дар слова» – это славянское выражение, оно и означает способность к мышлению. И абсолютно любой человек способен к мышлению. С этим даром он рождается, это то, что отличает человека от животного. У человека есть все, что есть у животного, абсолютно все, даже остатки хвоста, но у него есть еще что-то большее, что характеризуется словами «образ Божий». Дар слова есть онтологическое, сущностное свойство человека как носителя образа Божия. Конечно, его можно развивать. Лексико-грамматическая система, через которую этот дар слова, дар мышления проявляется, усваивается ребенком в первые три года жизни.
Если способность к мышлению присуща природе человека и отличает его от животного, то лексико-грамматическая и орфографическая система языка – явление социальное. А вот речь – явление психофизиологическое, которое зависит во многом от состояния нервной системы человека. Достаточно сильно устать, чтобы появились нарушения речи, какие-нибудь ошибки. При некоторых заболеваниях и травмах человек утрачивает способность говорить, однако никогда не утрачивает «дар слова», которым он отличается от животных.
То есть все зависит от самого человека, насколько он развивает это?
Да. В процессе образования человек развивает эту свою творческую способность. На что при этом стоит обращать внимание? Во-первых, на логику. Чтобы мысль, идея была ясна слушающему, она должна прежде всего быть абсолютно понятной самому говорящему. Свойства логически организованной мысли – это определенность, последовательность и доказательность. С доказательностью у нас проблемы... При этом надо помнить, что логика – это инструмент, и она нужна богослову только для трех вещей: для организации собственной речи, для проведения научно-богословского исследования и для защиты Церкви и вероучения от внешних нападок. Логика не нужна для общения с близкими, с представителями государственной власти и епархиальным архиереем, потому что в мире господствует не логика, а любовь. Что выражается, как правило, в различных симпатиях и антипатиях: хочу – не хочу, надо помочь – не буду помогать, люблю – не люблю и т. д.
Во-вторых, помимо логики нужно изучить лексико-грамматическую систему, теорию языка. А далее – все, что связано со стилистикой. Если грамматика – это учение о правильной речи, то стилистика – это учение о речи точной, яркой, запоминающейся, с использованием тропов и фигур речи. И важно, конечно, чтобы речь была уместной и по отношению к предмету речи, и по отношению к ситуации общения. Для этого нужно знание функциональных стилей и регистров речи: стоит различать, какие слова можно употреблять, разговаривая с приятелем, какие – с начальником, с епархиальным архиереем; или какие слова использовать в разговоре о Боге, а какие – о печном горшке. Это стилистика. Следующий шаг – это риторика, то есть учение о целесообразной речи. У речи должна быть цель, а чтобы ее определить, нужно иметь представление об аудитории: что им надо и что они хотят услышать. Монолог, проповедь должны отвечать на какой-то предполагаемый запрос аудитории – в этом смысл целесообразной речи. Изучая все эти аспекты, можно стать мастером слова в той мере, которая нужна священнику.
Вы упомянули, что священнику важно научиться языку проповеди. В чем особенности этого языка и как говорить так, чтобы люди тебя слушали?
Здесь вот что важно сказать: проповедь должна быть хорошо подготовленным экспромтом. В истории бывали разные случаи. Например, святитель Филарет Московский свои проповеди читал. Когда его спрашивали, почему он читает, он говорил, что на нем как на архиерее лежит такая ответственность, что он не может ошибиться, чтобы не ввести людей в заблуждение. То есть он читал свои проповеди, потому что чувствовал чрезмерную ответственность перед пасомыми. Но теперь, когда есть огромное количество литературы по богословским вопросам, люди могут проверить любую информацию. Поэтому, я думаю, сейчас лучше говорить экспромтом, живая речь вызывает интерес и задерживает внимание слушателя, а когда ты записал правильные вещи, зазубрил и рассказываешь заученное – у слушателя в одно ухо влетает, а из другого вылетает. Наговорил правильных вещей, а у слушателя в душе ничего не осталось – целесообразность твоей речи нулевая.
Право на проповедь, на эту форму публичной речи священнику дает архиерей, и, как лицо публичное, священник действует именно в рамках полномочий, полученных от архиерея. Это значит, что можно говорить о Христе и о спасении во Христе. Всё. Остальные темы надо согласовать. Архиерей может говорить о том, что считает нужным, но священник должен знать, что он говорит только в рамках своих обязанностей священнослужителя.
Проповедь должна быть целесообразной: иметь тезис, главную мысль, полезную для слушателей. Эту мысль священник должен обосновать, причем обосновать не для того, чтобы ему поверили – священнику все верят, скажут: «Спаси, Господи», какой бы проповедь ни была. Но чтобы слушатель усвоил мысль, чтобы проповедь стала действенной, тезис нужно обсуждать, аргументировать.
И еще один момент, о котором хочу сказать в связи с проповедью: люди, особенно наши православные люди, боятся иногда думать. А зря! Есть святоотеческое учение о помыслах, которые приходят извне и действуют на уровне смутных плотских ощущений. Мысли – это другое, их создает сам человек. Если «думать вредно», тогда и говорить, и писать ты не сможешь.
Вы сказали, что проповедь лучше говорить экспромтом…
Не просто экспромтом, а хорошо подготовленным экспромтом. Надо обладать навыками публичной речи, учиться этому, содержательно готовиться к проповеди, а потом выдавать экспромт.
Но есть люди, которые не могут говорить экспромтом. Например, студенты, которым дают сказать проповедь в рамах обучения. Что им делать?
Это состояние ученичества. Студенту нужно изучать теорию и образцы, тренироваться. Первую проповедь обязательно нужно написать и заучить. Я ничего не имею против чтения проповеди по бумажке, но преподаватель у нас может и тройку за это поставить.
В академии, насколько я знаю, нельзя читать по бумажке.
Если человек сам писал, почему бы не прочитать по бумажке? Даже святитель Филарет читал! Когда студент первый раз выходит говорить публично, у него может в горле пересохнуть со страху. Поэтому, естественно, надо, чтобы все было написано. Люди разные, с разной нервной системой. Кого-то ничем не прошибешь, у кого-то нервная система более подвижная. Кому-то достаточно выучить и просто пересказать. Но обязательно даже опытному проповеднику надо готовиться. Продумать «от» и «до», хотя бы час посидеть и подумать, набросать план – вот это настоящий экспромт.
Есть мнение, что для того, чтобы уметь грамотно писать, грамотно говорить, нужно много читать. Скажите, есть ли еще какие-то методы, чтобы развивать свою письменную и устную речь? Вы говорили про риторику, про логику, может быть, есть еще какие-то занятия, которые помогут?
Раньше всегда говорили, что, для того чтобы научиться хорошо говорить и писать, надо читать. Но стоит понимать, что литература была идеологизирована. Говорили: любите книгу – источник знаний! Каких знаний? Идеологических, которые разрешены. Чтение было одним из способов форматирования сознания. Читать надо, безусловно, но нужно понимать, что чтение чтению – рознь. Обычно читают, чтобы получить удовольствие, порадоваться, насладиться, похохотать. Но такое чтение к речи ничего не добавит, просто появится материал для пересказа. А вот для того, чтобы чтение помогло речи, надо прежде всего организовать свой ум. Сначала организуем мышление, изучаем теорию грамматики, стилистики и риторики и одновременно начинаем изучать образцы, читать литературу.
Тут еще интересная вещь: мы говорим «литература» – и все сразу думают про художественную литературу. Но художественная литература – это песчинка в море. А есть, например, риторическая проза – интереснейшая литература. Это история, воспоминания, философская литература, богословская, научная публицистика. Вот с такими образцами надо знакомиться. Вообще, я бы назвал три достойнейших источника знания: это богословие, философия и наука. Христианство ничего из этого не отвергает. В художественной литературе используется образный язык, в научной – формально-логический, в риторической, богословской и исторической прозе они сочетаются. Поэтому художественная литература и риторическая проза объединяются в понятие изящной словесности, его широко использовали в дореволюционное время.
Давайте немного поговорим о церковнославянском языке. Каким лично Вы видите будущее церковнославянского языка? Не исчезнет ли он совсем со временем, как Вы считаете?
Церковнославянский язык лежит в основе русского литературного языка, он на протяжении многих веков был книжным языком Древней Руси. Русский литературный язык – это не народный разговорный язык, а язык книжный. За его основу взяли письменный язык, и эту основу, как в прекрасном ковре, переплели цветными нитями народных говоров. Причем русский литературный язык создавался для всех русских – для малороссов, белорусов и великороссов. Само же название «церковнославянский» появилось только в XIX веке как калька с немецкого Kirchenslawischen. Иногда или от незнания, или злонамеренно говорят, что церковнославянский – это язык без носителя. Но если вы ходите в церковь и молитесь на этом языке, то вы и являетесь носителем этого языка. Церковнославянское богослужение никогда не исчезнет в среде русского литературного языка.
Другое дело украинская мова, которая создавалась на базе народных говоров. Поэтому носитель мовы воспринимает церковнославянский язык богослужения как язык русский.
А споры о переводе богослужения на русский язык…
Это абсолютно неосуществимо. Смотрите, как развивался язык: были восточнославянские диалекты, были славянские племена, которые говорили на этих диалектах. Эти восточнославянские диалекты объединяются понятием «древнерусский язык». С принятием христианства пришли письменные тексты на старославянском языке, специально созданном святыми братьями Кириллом и Мефодием на базе южнославянских диалектов. Этот язык мало чем отличался от языка народного. Там были те же аористы, имперфекты, перфекты, но были и черты различия: например, старославянское «град» и древнерусское «город». Но в целом письменный язык, который был специально создан, и разговорный, на котором говорили люди, сильно не отличались.
Русское государство возникло в IX веке, следовательно, и язык населения Руси можно называть русским, начиная с IX века. В X веке с принятием христианства появилась книжность, письменная речь. Писали русские люди, значит, каким стал этот язык? Конечно, русским письменным языком. Дальше этот письменный язык развивался под воздействием устного, разговорного, и эта ситуация длилась до того момента, когда при Петре I ввели гражданский шрифт. Если кириллическая азбука была создана на основе греческого письма, то гражданский шрифт – на основе латинского письма. Тогда появилась потребность издавать газеты, журналы, учебники. На книжном церковнославянском языке, да еще и кириллическим шрифтом это было бы невозможно делать. Поэтому Петр ввел разделение на уровне шрифтов. Таким образом, у книжного языка XVIII века появился шрифт, отличный от церковнославянского, но по лексике, грамматике это был сначала язык очень похожий на церковнославянский. Введение гражданского шрифта усилило процесс расхождения письменного языка богослужения и светского письменного языка. Пушкин ввел в письменную речь огромное количество просторечных слов, его даже обвиняли, что он писал «на языке петербуржских просвирен», то есть на языке простых баб, которые пекли просфоры при церкви.
Только в XIX веке язык богослужения и русский литературный язык в своей устной и письменной форме обособились. Кстати, тогда же появился и сам термин «церковнославянский». Но хоть мы и называем его церковнославянским языком, на самом деле он входит в систему русского литературного языка, представляя лексико-грамматическую подсистему, которая в силу определенных исторических обстоятельств и особенностей языкового развития России была обособлена и осталась только в церковном богослужении. Церковнославянский язык лежит в основании русского литературного. Он как папа, а русский литературный – сынок.
Вы уже немного сказали про классическую литературу и обратили внимание, что люди читают мало. Как молодых людей привлечь к чтению, как Вы считаете? И еще Вы сказали, что не вся художественная литература полезна. Что из классики Вы бы посоветовали прочитать каждому семинаристу?
Я не стал бы вообще акцентировать внимание студентов академии на художественной литературе. Я бы сказал, что надо читать русскую литературу, а не русскую художественную литературу. А читая русскую художественную литературу, нужно давать ей богословскую оценку. Потому что наши студенты – это богословы, они изучили богословие и с точки зрения этих знаний могут давать оценку. Я приведу пример: недавно была написана квалификационная работа о том, как в русской литературе писатели используют молитву «Отче наш». Но что такое эта молитва? Она дана Самим Господом и записана в Святом Евангелии. Она уникальна и читается от лица Церкви. Ты – наш Отец, мы – Твои дети, следовательно, братья и сестры. Это молитва от лица Церкви к Богу. И вот поэт решает ее как-то переложить – я не против литературного творчества, я обеими руками «за», но нужно понимать, чем молитва принципиально отличается от лирического произведения, предназначенного для публикации и обращенного к читателю. Если в каких-то произведениях эта молитва может упоминаться как элемент характеристики героя – пожалуйста, но это другое. Это вопрос скорее богословский, чем литературоведческий. Вот и подход к чтению. А что касается рекомендаций… Я бы назвал Пушкина, которого я неплохо знаю, я его изучал.
Вы писали работу по Пушкину?
Да. Пушкин уникален тем, что поэтический метод он использует как способ исследования действительности. Он был воспитан в лицее, где изучалось даже высшее богословие, однако ему были даны неверные представления о Боге и человеке. Это было связано с характером эпохи. Его учили, что природа человека не испорчена: вот ребенок рождается – он гений, надо его так воспитать и поставить в такие условия, чтобы эту его гениальность, эту его чистоту и неиспорченность сохранить. Кстати, многие люди и сегодня исповедуют это ошибочное мнение. Вот и Пушкина так учили. Вырвавшись из лицея, он стал жить самостоятельно и использовал все возможности для развлечения в Петербурге того времени… И его, собственно, не в ссылку отправили, а спасли от гибели. Потому что, живя так, он мог погибнуть. Его отправили на Юг под начало генерала И. Н. Инзова – воспитанника Московского университетского благородного пансиона.
Все это время он продолжал поэтически исследовать людей, разные жизненные ситуации и, наконец, самостоятельно пришел к тому, чему его не научили в лицее. К 1824 году путем поэтического исследования в своих «южных» поэмах – «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан» и «Цыганы» – он пришел к выводу, что причина всех бед человека, его душевной неустроенности заключается не во внешних обстоятельствах, а в нем самом. И это отметил И. В. Киреевский (Иван Васильевич (1806–1856 гг.), философ, литературный критик. – Прим. ред.), размышляя над судьбой героя поэмы «Цыганы» Алеко: «Причину своих бед этот эгоист в самом себе заключает». Алеко убежал из неволи «душных городов», где «любви боятся, мысли гонят, торгуют волею своей, главы пред идолами клонят». Что это за душные города? Это города православной Российской империи, в том числе Санкт-Петербург. Любви боятся, потому что любовь в этом понимании – страсть, мысли гонят и торгуют волею – подчиняются церковным канонам и государственному руководству Российской империи, главы пред идолами клонят – непременно посещают богослужение и ежегодно приносят на службу справку об исповеди и причащении.
Алеко идет к цыганам, где встречает цыганку Земфиру – по мысли автора, существо, еще не испорченное цивилизацией. Они влюбляются друг в друга, и все должно быть хорошо у них с точки зрения учения, которое считает, что люди рождаются с совершенными чувствами. Но Земфира вдруг влюбляется в цыгана и изменяет главному герою. Алеко убивает ее, а потом понимает, что причина даже не в ней и не в городе, и не в том, что она влюбилась в цыгана, а в том, что он сам подлец, зло – в нем. Так Пушкин, не читая учебники по догматике, сам пришел к учению Церкви о первородном грехе, путем поэтического исследования, через свое творчество.
Подобную ситуацию Пушкин позже описывает и в «Евгении Онегине». В середине романа была глава «Путешествие Онегина» – главный герой там размышляет о страстях, действующих в человеке. Смотрите сами: вот Татьяна Ларина, девочка, девушка, живет в православном быту. Пушкин описывает этот быт: у них Масленицу отмечают, и понятно, что это православный праздник, предшествующий Великому посту. Вероятно, семья и в храм ходила, и говела три раза в год, причащалась. Онегин убивает Ленского… и дальше Пушкин не описывает, что с ним происходит, так же, как и Гоголь, который сжег второй том «Мертвых душ». Они оба как авторы, как творцы, понимают, что все уже сказано в Святом Евангелии. И не могут заниматься пересказом, изображая духовное возрождение души в Церкви.
Но вот Онегин приезжает в Петербург, видит Татьяну, видит, как себя ведет в этом «блестящем упоении света» православная женщина. У нее муж – высокопоставленный вельможа, все внимание на нее – а у нее нет никаких ужимок, никакой гордости, она очень простая, и он в нее влюбляется. Прототипом православной христианки Татьяны послужила Елизавета Михайловна Хитрово, дочь Михаила Илларионовича Кутузова. Она была духовным чадом святителя Филарета Московского, с Пушкиным она была лично знакома, и Пушкин восхищался ей как женщиной с каким-то особенным духовным внутренним состоянием. Она была замужем за голландским посланником и узнавала все европейские новости раньше всех, сообщала их митрополиту Филарету, а митрополит Филарет сообщал царю. Такая почта существовала в то время… Вот так, если говорить немножко о Пушкине.
Достоевский в своих произведениях выразил учение святых отцов. Можно его читать. Это все тем более интересно, если ты знаешь православное вероучение. Вот какой-нибудь чиновник Мармеладов в «Преступлении и наказании» сидит пьяный в трактире, а монолог его целиком состоит из псалмов, которые входят в богослужение вечерни и утрени. Я, когда это перечитал, не мог понять – зачем это дают школьникам? Что школьники, особенно неправославные, поймут? Пьяный там сидит, что-то бормочет, какую-то чушь, понимаете? Но надо видеть, что это православный человек, который кается. У Достоевского все очень парадоксально: самые большие мерзавцы – самые что ни на есть православные кающиеся грешники.
Вообще, с таким подходом можно читать что угодно, хоть Акунина и Улицкую. Что хотите читайте, но вы должны давать соответствующую оценку прочитанному произведению. Ну и, конечно, надо кроме «художки» обязательно читать русскую географическую, историческую, философскую, богословскую литературу, обращать внимание на научную литературу в какой-либо интересующей области. Филология, лингвистика, литературоведение – это одно, физика, биология – другое, и всем этим можно увлекаться, читать эту литературу также надо. Не замыкаться на художественной литературе.
Скажите, проявляют ли студенты академии интерес к филологии? Вот ваши студенты, например?
Огромный. Особенно в области греко-латинской и славянской филологии. У нас есть греко-латинское отделение, где изучаются творения святых отцов в оригинале, на библейском отделении – тексты Священного Писания, пишут курсовые, дипломные работы, магистерские и кандидатские диссертации. В области филологии ведется активная учебная деятельность. Также у нас работает отделение русской духовной словесности. Здесь глубоко изучают историю славянского языка, вплоть до праславянской эпохи. Изучается старославянский язык, историческая грамматика русского языка, грамматика современного русского литературного языка, риторика. Объектом изучения и материалом для исследований становится русская духовная словесность, то есть те произведения речи, которые связаны с историей Церкви, ее вероучением, литургические тексты.
Вы много лет курировали иностранных студентов при МДА. Расскажите, пожалуйста, что вообще побуждало студентов приезжать из других стран, как они воспринимали русский язык, культуру, богословие? Вы, может быть, поддерживаете связь с ними спустя годы?
Нет, связи я с ними не поддерживаю... Это православные люди из разных стран. Они молятся там, мы молимся здесь. Самое большое количество иностранцев у нас было из Сербии. Сербы ехали к нам по разным причинам. Во-первых, потому что они с нами духовно связаны, они любят русских. Кто-то ехал и на Запад, часть – в Грецию, часть к нам. У нас до сих пор еще учатся сербы, тем более что сербские архиереи любят направлять своих чад на учебу в Россию.
Было время, когда у нас училось много китайцев, почти столько же, сколько сербов. Но большинство китайцев, которые к нам приезжали, были русскими по происхождению гражданами Китайской Народной Республики. Китай – это многонациональная страна, у них более пятидесяти национальностей.
То есть это были русские, которые в Китае родились?
Это китайцы, предки которых были русскими. Они говорят по-китайски, но в их речи есть некоторые русские слова, вместо «хлеб» они могут говорить «лэба», вместо «ведро» – «ведало». У них русские имена, они крещеные. То есть это русские люди, которые окитаились, но захотели вернуться к своим истокам. Были даже потомки белоэмигрантов. Конечно, у них ситуация незавидная, потому что в Китае все религиозные процессы очень жестко контролируются и управляются государственными структурами. Приезжали они к нам сначала почти нелегально, то есть просто ехали на учебу в Россию. Но когда все это попытались легализовать, когда сюда приехал китайский чиновник соответствующего ранга и прямо сказал: «Это самозванцы, мы их сюда не направляли. Вы их отправляйте отсюда, а мы пришлем своих, правильных китайцев. Мы не против религии, у нас свобода вероисповедания», - они отловили «правильных» и их сюда привезли. Но это уже были люди, лично не мотивированные.
А те китайские студенты, которых назвали «неправильными», не закончили обучение?
Многие закончили. Иконописную, регентскую школы. Но вопрос с Китайской Церковью окончательно не решен до сих пор. Китайская православная церковь, которая сначала получила автономию от Русской церкви, а затем утратила иерархию в годы Культурной революции, в наши дни находится под управлением Святейшего Патриарха Московского и всея Руси. В общем-то, Китай – языческая страна. Они убеждены: если китаец станет христианином, значит, он перестанет быть китайцем.
А из каких еще стран были студенты?
Были и есть студенты из Индонезии. Они очень открыты православной вере, индонезийцы – это честный и эмоциональный народ, среди азиатов – совершенно особенный. Учились у нас и европейцы, арабы, японец один был. Понемножечку отовсюду приезжали.
Это обычно тоже с русскими корнями студенты?
Нет, не обязательно с русскими корнями. Дело в том, что в годы советской власти русское богословие было в основном повторением пройденного, этаким пространным катехизисом. А какая-то стройная система образования складывалась, скорее, в Греции или в Оксфорде, туда ехали за научно-богословским образованием. А к нам прежде приезжали в основном люди, которых интересовала русская культура, Лавра, монашество, но теперь, конечно, и у нас активно развиваются профессиональные научно-богословские исследования.
Беседовала Юлия Михайлова