Почитание основателя Троице-Сергиевой лавры и великого игумена земли Русской преподобного Сергия издавна связано не только с его духовной и цельбоносной помощью людям, но и с идеей его небесного заступничества за Отечество.Эта тема отражается в Службах в дни памяти Святого 25 сентября и 5 июля по ст. ст.[1] и наиболее четко — в тексте икоса по шестой песни всех трех посвященных ему канонов:

«…Радуйся, яко молитвами твоими сопротивнии поб ѣ ждаются. Радуйся, православному воинству нашему похвала и утверждение. Егоже соблюди молитвами твоими отъ врагъ ненав ѣ тно, да зовем ти: радуйся, Сергие Богомудре!»[2]

Выраженное в этом стихословии убеждение в небесном служении Преподобного России, несомненно, опирается на издревле сложившееся предание Церкви, причем зафиксированное разновременными литературными свидетельствами, значительное число и разнообразие которых совершенно не позволяет сомневаться в правомерности народной веры. Среди них следует различать свидетельства о прижизненном участии Святого в деле защиты своей Родины и свидетельства о его посмертной, чудесной помощи в военном противостоянии Руси внешнему врагу.

Главным прижизненным «воинским» подвигом преподобного Сергия является, как известно, факт духовного укрепления им благоверного князя Димитрия Ивановича на твердую борьбу с ордынским правителем Мамаем, который вознамерился воцариться в Русской земле[3]. Известно, что Святой благословил московского князя на битву с ордынцами, предсказал ему победу и дал ему в поддержку двух иноков своего монастыря Александра Пересвета и Андрея Ослябю, канонизированных впоследствии [память отмечается 7(20) сентября, а также в Неделю Всех святых и в Неделю Всех святых, в земле Российской просиявших (1-е и 2-е воскресенье после Святой Троицы), в дни празднования Соборов Московских святых (воскресенье перед 26 августа (8 сентября), Радонежских святых (6(19) июля), Тульских святых (22 сентября (5 октября)), Брянских святых (20 сентября (3 октября)].

Самым ранним литературным подтверждением этого предания является знаменитая «Задонщина», поэтический текст, составленный в подражание «Слову о полку Игореве», вероятно, в 80-гг. XIV в.[4], то есть сразу же после Куликовского сражения. Правда, это самое раннее свидетельство только косвенно подтверждает предание, ибо в нем ничего не сообщается конкретно о преподобном Сергии и его встрече с Димитрием Ивановичем накануне битвы на Куликовом поле, но о Пересвете и Ослябе как русских воинах автор произведения говорит внятно:

«Хоробрый Пересвѣт поскакиваеть на своемь вѣщемь сивцѣ, свистомь поля перегороди, а ркучи слово: “Лучши бы есмя сами на свои мечи наверглися, нежели намъ от поганыхъ положеным пасти”. И рече Ослябя брату своему Пересвѣту: “Уже, брате, вижю раны на сердци твоемь тяжки. Уже твоей главѣ пасти на сырую землю на бѣлую ковылу…”»[5].

Спустя примерно тридцать лет, около 1418 г., келарь Троице-Сергиева монастыря Епифаний Премудрый закончил работу над жизнеописанием преподобного Сергия[6]. В этом обширном произведении содержалась уже целая глава «О победе еже на Мамаа и о монастыре, иже на Дубенке», повествующая о встрече московского князя и радонежского подвижника перед выступлением против Мамая, о полученном затем Дмитрием Ивановичем от Святого благословении в самый канун Куликовского сражения и о предсказании Троицким игуменом победы:

«Святый же, яко услыша сиа от великого князя, благословивъ его, молитвою вооружив, и рече: “Подобает ти, господине, пещися о врученном от Бога христоименитому стаду. Поиди противу безбожныхь, и Богу помагающу ти, побѣдиши и здравъ во свое отечьство с великыми похвалами възъвратишися”. Великый же князь рече: “Аще ми Богъ поможет, отче, поставлю монастырь въ имя пречистые Богоматере”. И сиа рекъ, въсприемь благословение, отиде, поиде скоро. И тако събравъ вся воя своа, приспѣ противу безбожных татаръ; и увидѣвъ силу их зѣло множество, сташа съмнящеся, страхомь мнози от них обиати быша, помышляюще, что сътворити. И се внезаапу въ той час приспѣ борзоходець с посланием от святого, глаголюще: “Без всякого съмнѣния, господине, съ дръзновениемь поиди противу свирѣпьства их, никакоже ужасатися, всяко поможетъ ти Богъ”… Святый же тогда по предреченному, яко прозорливый имѣя дар, вѣдяше, яко близ вся бываемаа. Зряше издалече, бяше растоаниа мѣстом и многы дни хождениемь, на молитве с братиею Богу предстоа о бывшей побѣдѣ на поганыхь. Малу же часу мимошедшу, яко до конца побѣжени быша безбожнии, вся предсказоваше братиам бывшаа святый: победу и храборство великого князя Дмитриа Ивановича, преславно побѣду показавша на поганых, и от них избиеных сих по имени сказа и приношение о них всемилостивому Богу принесе»[7].

Эти сведения были подтверждены в середине XV в. разными пространными рассказами летописей о Куликовской битве[8], — например, «Софийской Первой» и «Новгородской Четвертой»:

«Великий же князь прииде к рѣцѣ к Дону за два дни до Рожества святыа Богородица. И тогда приспѣла грамота от преподобнаго игумена Сергиа, от святаго старца, благословелная; в ней же написано благословление его таково, веля ему битися с татары: “Чтобы еси, господине, такы и пошел, а поможет ти Богъ и святаа Троица”. Великий же князь рече…»[9].

Однако самое развернутое повествование на тему духовной помощи преподобного Сергия русскому войску в столкновении с ордынцами представлено «Сказанием о Мамаевом побоище», которое, скорее всего, было составлено во второй четверти XVI в. Означенный литературный памятник содержит наиболее подробные и детальные сведения о Куликовской битве (особенно показательна в этом отношении Основная редакция в варианте по списку В. М. Ундольского[10]).

1. В «Сказании» вслед за «Житием» преподобного Сергия сообщается о посещении Димитрием Ивановичем Троицкого монастыря, о его беседе с радонежским подвижником, и о благословении от последнего с предсказанием победы:

«Князь же великый Дмитрий Ивановичь поимъ с собою брата своего князя Володимера и вси князи руские и поехаша к живоначальной Троици и къ отцу преподобному Сергию благословения получити и от всея обители тоя святыя. Игуменъ же преподобный Сергий срѣте и благослови и́, и моли его преподобный дабы слушалъ князь великый святыя литургия; приспѣ же тогда день въскресениа, на память святыхъ мученикъ Флора и Лавра. По отпусти же литоргиа моли святый игуменъ Сергий съ всею братиею дабы вкусил хлѣба. Великому же князю нужно есть, яко придоша к нему вѣстници, яко погании приближаются, моли преподобнаго, дабы ему ослабилъ. Рече ему старец: “Сие замедление сугубо ти поспѣшиво будетъ, не уже бо ти вѣнець сия побѣды носити, но впредь будущих лѣтех, а инѣмъ уже мнозимъ венцѣ плетутся”. Князь же великый вкуси хлѣба их, старець же повелѣ в то время воду свящати, мощи святых мученикъ Флора и Лавра. Князь же великый скоро от трапезы въста, преподобный же окропи его священною водою и все христолюбивое войско его, и дастъ великому князю крестъ Христовъ, знамение на челѣ, и рече: “Поиди, господине, против супостат своих, нареки Богу, Бог да будеть ти помощникъ”. И рече ему тайно: “Имаши побѣдити враги своя, елико довлѣетъ твоему господьству”. И рече ему князь великый: “Дай же ми, отче, два воина от полка своего, Пересвѣта и брата его Осляба, то ты и самъ намъ с ними пособьствуеши”. Старець же преподобный повелѣ има скоро уготовлятися. Они же послушание сътвориша, преподобнаго старца не отвръгошася. И дасть имъ въ тлѣнных мѣсто орудие нетлѣнное — крестъ Христовъ, нашит на скимах, и повелѣ има въмѣсто шоломовъ възлагати на собя. И дав их в руци великому князю и рече ему: “Се ти мои оружници, а твои изволници”. И рече имъ: “Миръ вамъ, братия, постражите, яко добри воини Христови!” И всему православному войску дасть Христово знамение, и миръ, и благословение»[11].

2. «Сказание» содержит известие о повторном благословении преподобного Сергия в самый канун сражения:

«И по сем ста князь великый на мѣсти своем, вложи руку свою в нѣдра своя, вынемъ живоносный крестъ, на нем бѣ въображены страсти Христовы, в нем же бѣ живоносное древо, въсплакався горко и рече: “Тебѣ уже конечному надѣюся живоносному кресту, иже симъ образомъ явися православному царю Костянтину, егда ему на брани сущу с нечестивыми и чюдным именем твоимъ, образом сим победи их. Ты же, Господи, удиви милость Свою на рабѣ своемъ!” И се ему глаголющу, в то же время принесоша ему книги от преподобнаго игумена Сергия, в них же бе написано: “Великому князю, и всимъ руским князем, и всему православному христианству — миръ, благословение преподобнаго старца”. И целова любезно посолника того, тѣм же писаниемъ, аки неким оружиемъ укрѣпися. Еще же дасть ему знамение от старца — посланый хлѣбец богородичный. Потребивъ же хлѣб святый, простеръ руци на небо, возопи велицим гласомъ: “Велико имя пресвятыя Троица! Пресвятаа госпоже Богородице, помогай мнѣ Тоа молитвами и игумена Сергия!”»[12].

3. В «Сказании» описан бой Александра Пересвета с неким ордынским витязем (в ряде поздних списков памятника указывается имя этого богатыря: то Темир-Мурза, то Телебей, то Чулубей, то Челебей[13]):

«И выйде печенигъ из полку татарьскаго, подобенъ древнему Голияду, пред всими мужеством являяся. Видѣвъ его Александръ, рекомый Пересвѣт чернець, иже в полку Володимерѣ Всеволожи, подвигся ис полку и рече: “Сей человѣкъ ищет собѣ подобна, азъ хощу с ним видитися”. И бѣ на нем шолом въоруженъ арханьгильскаго образа и схима подъ шоломомъ его, по повелѣнию игумена Сергия, и рече имъ “Отци и братиа, простите мя, и брате Ондрѣй Ослеба, моли за мя Бога, и игумен Сергий, помогай мнѣ молитвою!” Онъ устремися крѣпко противу его. Христиани же кликнуша: “Боже, помози рабу Своему!” Съѣхавжеся, ударившеся крѣпко, одва мѣсто под ними не проломишася и спадоша оба с конѣй своих на землю, ту скончашася оба»[14].

4. Наконец, только «Сказание» свидетельствует о предвидении преподобным Сергием победного исхода битвы и благодарственном приходе князя в Троицкую обитель после Куликовской битвы:

«И в то время (то есть после битвы, когда Дмитрий Иванович уже вернулся в Москву. — В. К.) преподобный Сергии з братиею вкуси брашна в трапези, не по обычаю въставъ от стола и “Достойно” створивъ. И рече: “Вѣсте ли, братиа моа, что се есть створих?” Не може ему ни единъ отвѣщати. И рече имъ: “Князь великый здрав есть, и пришелъ на свой столъ, и побѣдил своя враги”. И въстав от трапезы и поиде въ церковь з братиею, нача пѣти молебенъ за великаго князя Дмитриа Ивановича, и брата его князя Володимера Андриевича, и за литовские князи. И рече: “Братиа, силнии наши вѣтри на тихость преложишася!” И рече: “Азъ есмь вам проповѣдах, пришла ко мнѣ вѣсть з Дону въ вторый день, яко побѣдил князь великый своя супротивники. И опять пришла ко мнѣ вѣсть въ осмый день, яко князь великый пошел з Дону на свою отчину и идеть по Рязанской земли. И услышалъ то князь Олег Рязанскый, избѣглъ отчины своея. Князь великый пришелъ на Коломну в осмый день, и был на Коломне 4 дни, и поиде с Коломны на 5 день, и пришел на Москву в осмый день”. И скончав молебен изыде из церкви[15].

Князь же великый пребысть на Москви 4 дни. И поиде князь великий къ отцу преподобному Сергию и з братом своим и с литовскими князьми. И приде ко отцу Сергию и преподобным старцемъ. И срѣте его съ кресты близъ монастыря и знаменавъ его крестом и рече ему: “Радуйся, господине князь великый, и веселися твое христолюбивое войско!” И спроси его о своих изволницех, а о его служебницых. И рече ему князь великый: “Твои, отче, изволници, а мои служебници, тѣми побѣдих врагы своа. И твой, отче, вооружитель, рекомый Пересвет, побѣдилъ подобна себѣ. А толко бы, отче, не твой въоружитель, ино было, отче, многим христианом от того пити горъкую чашу”. И скончавъ рѣчи сиа, и повели Сергию ити въ церковь и воду свящати, и молебенъ пѣти, и литоргию служити. И ту слушавъ святыа литоргиа, и рече ему старець: “Вкуси, господине, хлѣба от нашей нищеты!” Князь же великий послуша его и вкуси хлѣба у святыя обители тоя, и въстав от трапезы и повелѣ наряжатися всѣм, изыде из монастыря. Преподобный же старець проводи его съ кресты»[16].

По поводу цитированного произведения здесь уместно отметить лишь следующее.

Согласно содержащемуся в нем рассказу о посещении Димитрием Ивановичем Троицкого монастыря перед походом на Мамая, святой игумен обители, встречая князя, преподал ему благословение. Между тем в некоторых позднейших — XVII-XVIII вв. — списках «Сказания о Мамаевом побоище», текстуально тождественных варианту Ундольского, как и в других вообще версиях памятника, фраза «Игуменъ же преподобный Сергий срѣте и благослови и́» обогатилась деталями: «Преподобный Сергий срѣте и благослови крестомъ великого князя Дмитрея Ивановича и брата его князя Володимера Андрѣевича и все христолюбивое войско его», «Преподобный Сергий благослови великаго князя Дмитрия Ивановича и брата его князя Володимера Андрѣевича крестом»[17]. Разумеется, великий подвижник мог осенить князя и крестным знамением, и напрестольным крестом. Но сохранился ли именно тот самый крест? Еще в 1888 г. в Киевский церковно-археологический музей поступил на хранение в составе частной коллекции деревянный восьмиконечный крест в золоченой серебряной оправе, на которой имелась надпись: «Симъ крестомъ благословилъ преподобный игуменъ Сергий князя Дмитрия на погана царя Мамая и рекъ: “Симъ побѣждай врага!” Въ лѣто 1380 августа 27 дня ». Тогда же была предпринята попытка отождествить данную реликвию с благословенным крестом преподобного Сергия[18]. Однако в ее подлинности категорически («фальсификация») усомнился Е. Е. Голубинский, ибо графические особенности имеющейся на ней надписи вынудили маститого историка считать таковую довольно поздней, относящейся только к XVIII или даже к XIX в.[19] Тем не менее, в настоящее время указанный крест (теперь это экспонатНационального Киево-Печерского историко-культурного заповедника) трактуется как аутентичная святыня, обрамление которой серебряными пластинами началось при царе Иване Грозном и было завершено к концу XVII столетия[20]. Однако, как представляется, поставленный выше вопрос остается открытым, поскольку уверенность в древности означенного креста нуждается все-таки в абсолютно доказательной аргументации, особенно ввиду факта использования в цитированной надписи летосчисления не от Сотворения мира, а от Рождества Христова, маловероятного применительно к древнерусской культурной традиции[21], хотя и известного ей[22].

Уместно обратить также внимание и на то, что в «Сказании о Мамаевом побоище» радонежский Святой впервые в русской литературной традиции прямо назван устами московского князя «способником нашим и въоружителем»[23]. Это особенно важно, поскольку рассматриваемое произведение было включено в обобщающие обзоры русской истории XVI в., — «Никоновскую летопись»[24] и «Лицевой летописный свод»[25], да и в другие летописи, и распространилось в разных текстовых редакциях и вариантах, обретя, соответственно, самую широкую известность среди читателей Московской Руси XVI-XVII вв.[26]

По всей видимости, с XV в. начинается почитание преподобного Сергия как небесного защитника правящей династии. Так, к 1432 г. относится самое раннее фактическое подтверждение связи великого московского князя Василия Васильевича II (1415-1462) с Троицким монастырем, это его жалованная грамота[27]. К сожалению, данный документ лишь косвенно свидетельствует о княжеском посещении обители ради молитвы. Зато в распоряжении исследователя имеется Никоновский свод, наиболее обширный из русских летописей. Он как раз и содержит весьма длинный ряд вполне ясных сообщений о последующих великокняжеских поездках к святым мощам великого игумена земли Русской. Это и констатации в нескольких словах, и сюжетно развернутые повествования.

Такой, в частности, рассказ читается в летописи в разделе за 1446 г. В целом он посвящен весьма долго длящейся борьбе внука Димитрия Донского, московского князя Василия Васильевича, с его двоюродным братом и непримиримым противником, галицким князем Дмитрием Юрьевичем Шемякой (ок. 1410-1453). Важен же конкретный эпизод. Спасаясь от своего гонителя, Василий, едва вернувшийся из ордынского плена, укрылся в Троицком монастыре в надежде на чудесное заступничество со стороны его святого основателя, но обманом был схвачен, доставлен в Москву и здесь ослеплен (поэтому и получил прозвище — Темный):

«…Вид ѣвъ же князь великий, яко нѣсть ему никакие помощи, скоро поиде на манастырь къ церкви святыа Троици каменыа. Пономарь же, именемъ Никифоръ, инокъ, притекъ и отомче церковь; князь же великий вниде въ церковъ; онъ же, замкнувъ его, отшедъ схоронися. А они убийцы, якоже свирѣпии волцы, возгониша на манастырь на конехъ, преже всѣхъ Никита Констянтиновичь, и на лѣствицу на кони къ преднимъ дверемъ церковнымъ, и ту пошедшу ему съ коня, и заразися о камень, иже предъ дверми церковными въздѣланы на примостѣ. И, притекъше, прочии въздняша его; онъ же едва въздохнувъ и бысть яко пианъ, а лице его яко мрьтвеца 6ѣ. Потомъ же и самъ князь Иванъ [Андреевич, Можайский (? — 1485). — В. К.] възгони на манастырь. и все воинство ихъ. И начятъ възпрашати князь Иванъ, гд ѣ князь великий. Князь же великий внутрь церкви услыша князя Ивана глаголюща и возъпи велми, глаголя: “Брате, помилуйте мя! не лишите мя зрѣти образа Божиа и пречистые Матере Его и всѣхъ святыхъ Его, а не изыду изъ манастыря сего и власи главы своея урѣжу здѣ”; и, шедъ къ дверемъ южнымъ, отопре ихъ самъ; и взятъ икону, иже на гробѣ святаго Сергиа — явление святыа Богородица со двема апостолма святому Сергию; и срѣте князя Ивана въ тѣхъ же дверехъ церковныхъ, глаголя: “Брате, цѣловали есмя животворящий крестъ и сию икону въ церкви сей живоначалныа Троица, у сего же чюдотворцова гроба Сергиева яко не мыслити намъ, ни хотѣти никоторому же отъ братии межи себе никоторого лиха: а се нынѣ не вѣмъ, что збысться надо мною”. Князь же Иванъ рече къ нему: ”Господине государь, аще ти възхощемъ коего лиха, буди то надъ нами лихо! Но се сотворимъ христьанства дѣля и твоего откупа: видѣвше бо се татари, пришедше съ тобою, облекчятъ окупъ, что ти царю давати”… Князь же великий поставль икону на мѣсто свое и паде ниць у гроба чюдотворцова Сергиева, слезами обливая себе и велми воздыхая, кричяниемъ моляся, захлипаяся, яко удивитися всѣмъсущимъ ту и слезы изпустити, и тѣмъ злодѣемъ противнымъ. А князь Иванъ, мало поклонся въ церкви, изыде и рекъ Никитѣ: “Възми его!” И князь великий, много молився, вста отъ ничаниа своего и, взозрѣвъ, рече велми: “Гдѣ братъ князь Иванъ?” Приступль же злый рабъ горкыхъ и немилосердыхъ мучитель, Никита, и ятъ за плече великого князя, глаголя: «Поиманъ еси великимъ княземъ Дмитриемъ Юрьевичемъ». Оному же рекшу: «Воля Божиа да будетъ!». Онъ же злодѣй выйведъ его изъ церкви и съ монастыря сведе; и посадиша его въ голыи сани, а противу его черньца, и тако отьидоша съ нимъ къ Москвѣ… Бѣда зла.Акнязя великого Василья въ понедѣльникъ на ночь на Мясопустной недѣлѣ, февраля 14, проведоша на Москву и посадиша его на дворѣ Шемякинѣ; а самъ князь Дмитрей Шемяка стоялъ на дворѣ Поповкинѣ. Авъ среду на той же недѣлѣ на нощь ослѣпиша великого князя и отослаша его на Углече поле и съ его княгинею; а матерь его великую княгиню Софью послаша на Чюхлому»[28].

Необходимо отметить, что в этом повествовании впервые упоминается чудотворная святыня Троице-Сергиева монастыря — икона «Явление Пресвятой Богородицы преподобному Сергию» (память 24 августа по ст. ст.)[29], которая позднее окажется последовательно связанной с русскими военными кампаниями, о чем будет сказано ниже. Вместе с тем и напрашивающийся по прочтении приведенного рассказа вывод о невнимании радонежского Святого к молитвенному упованию Василия Васильевича ввиду утраты им зрения и московского престола не может быть признан справедливым, ибо очень скоро, спустя буквально год, князь вернул себе власть в Москве[30] и затем сохранял ее за собой до самой смерти.

Следующая удивительная летописная повесть связана уже с историей рождения внука Василия Темного, великого князя Московского и всея Руси Василия Ивановича III (1479-1533). Дело в том, что его отец, великий князь Иван Васильевич III (1440-1505), овдовев 27 лет отроду, женился в 1472 г. второй раз. Его молодая жена Софья Палеолог, племянница последнего Византийского императора Константина XI, в течение шести первых лет замужества рождает одну за другой дочерей. Но, конечно же, нужен был сын и наследник престола. И отсутствие такового, видимо, особенно остро переживалось Софьей, поскольку у ее владетельного супруга уже имелся сын от первого брака. Вот собственно о счастливом разрешении чаяний великой княгини с помощью святого Радонежского чудотворца и сообщает летопись в статье за 1479 г.:

«О чюдесномъ зачатии и рождении великого князя Василиа Ивановича всея Русии самодержьца. Итако ему оть Бога прославлену и благоденьствено царствующу великому князю Ивану Василиевичю самодержьцу, дарова же ему Богъ и чадородие доволно: отъ первыа ему съжительница, отъ великиа княини Марии, дщери великого князя Тферскаго, родися ему сынъ великий князь тезоименитый ему Иванъ, зовомый Младый. И отъ вторыя же сожительницы его великиа княини царевны Софии родиша же ся ему три дщери изрядны; сына же тогда не успѣ родити ни единаго. Великий же князь Иванъ и его великая княини Софиа о семъ скорбь имяху и Бога моляху, дабы даровалъ имъ сынове родити въ наслѣдие царству своему, еже и получиша. И сего ради нѣкогда сиа христолюбивая великая княини Софиа отъ великиа вѣры и отъ сердечнаго желаниа, по благому совѣщанию благочестиваго си съпруга самодръжавнаго великого князя Ивана Василиевича всеа Русии, трудолюбно потщася пѣша шествовати съ Москвы въ преименитую обитель великую пресвятыя и живоначальныя Троицы и великаго свѣтилника преподобнаго чюдотворца Сергиа помолитися о чадородии сыновъ. Идущи же ей, и доиде монастырского села Клементиева зовома, оттуду же исходящи ей въ удоль, иже близъ самыя обители, и внезапу зритъ очивѣсть въ срѣтение грядуща священолѣпна инока, его позна по образу быти преподобнаго чюдотворца Сергиа, имуща въ руцѣ отроча младо, мужескъ полъ, егоже напрасно вверже въ нѣдра великой княинѣи абие невидимъ бысть. Она же отъ такова необычна видѣниа вострепета и начать изнемогати и къ земли прекланятися. Сущии же съ нею жены велможьскиа руками поддержаще ю и сами велми ужасошася и не вѣдущи, что случися ей. Она же сѣдши и рукама въ пазусѣ своей ища вверженаго ей отрочати, егоже не ощути, и абие уразумѣ быти посѣщению великаго чюдотворца Сергиа, и укрѣпися на нозѣ свои, и благонадежно и здраво прииде въ монастырь, и доволно молитвова, и цѣлбоносныя мощи преподобнаго Сергиа любезно цѣлова, умилно припадая къ честнѣй рацѣ его, надежу имѣя получити, егоже прошаше, и братию любочестными брашны учреди, и съ радостию возвратися, отнюдуже прииде. И отъ того чюдеснаго времени зачатся во чревѣ ея Богомъ дарованный наслѣдникъ Русскому царствию. Подобну же времени достигшу, и родися благонадежный великому князю Ивану Василиевичю сынъ отъ царевны Софии, и нареченъ бысть Василей Гаврилъ, въ лѣто 6987, мѣсяца марта 25, въ самый праздникъ Благовѣщениа пресвятыя Богородица, въ 8 часъ нощи. Крещенъ же бысть у Троицы въ Сергиевѣ монастыри, а крестилъ его архиепископъ Ростовский Васианъ да игуменъ Паисѣй Троецьский, Априля въ 4, въ недѣлю Цветоносную, у чюдотворивыхъ мощей преподобнаго чюдотворцаСергиа, о немже довлѣетъ быти особному сказанию. Сиа же повѣсть явлена бяше митрополитомъ Иоасафомъ всея Русии, еже онъ слыша отъ устъ у самого великаго князя Василиа Ивановича всея Русии самодержьца. Потомъ же родишася имъ и прочая сынове и дщери»[31].

Ссылка в данном рассказе на святителя Иоасафа (Скрипицына)[32] как на источник позволяет, между прочим, датировать сам рассказ, ибо Иоасаф был митрополитом с февраля 1539 по январь 1542 г. Кроме того, она обусловливает и достоверность рассказа, поскольку до своего первосвятительства Иоасаф являлся насельником и игуменом Троице-Сергиева монастыря и в качестве такового совершил в 1530 г. таинство крещения над долгожданным наследником Василия Ивановича, новорожденным Иваном, а в 1533 г. крестил и его второго сына — Юрия и затем проводил великого князя в последний путь. Иными словами, свт. Иоасаф был весьма близок к Василию Ивановичу и в самом деле непосредственно от него мог услышать воспроизведенную летописцем историю[33]. Наконец, последняя свидетельствует об обычае крестить великокняжеских наследников в монастырском Троицком соборе, отдавая их таким образом под защиту Преподобного. Начавшись, по-видимому, с Василия Ивановича, рожденного по чудесной помощи Сергия Радонежского, этот обычай им же затем был продолжен. При этом крещение долгожданного первенца Василия Ивановича – младенца Иоанна, согласно летописному свидетельству, было обставлено с небывалой сакральной торжественностью:

«О крещении царскаго отрочате. Егда же прииде время тому царскому отрочати фторое породитися водою и духомъ, и тогда самъ христолюбивый отецъ его самодръжець Василий подвижеся съ нимъ во мнозѣ радости шествовати во преименитую обитель живоначалныя Троица и великаго свѣтилника Сергиа чюдотворца; и тамо яко нѣкое священное приношение принесе царское свое отрочя, давше его Богу, идѣже и просвѣщенъ бысть святымъ крещениемъ, сентября въ 4 день, въ недѣлю, на память святаго священномученика Вавилы архиепископа Великиа Антиохии священнодѣйствиемъ настоятеля обителя тоя, игуменомъ Иоасафомъ мужемъ добродѣтелнымъ, иже послѣди бысть митрополитъ всея Руси… И егдаже царское то отрочя приаша отъ святыя купѣли Данилъ и Касианъ, и тогда взятъ его у нихъ игуменъ и шедъ съ нимъ во святый олтарь царскими дверми и знамена его у святаго престола, таже и у образа живоначалныа Троица и у образа пресвятыя Богородица. И по сихъ самъ царь вземъ новопросвѣщенное чадо и положи его во честную раку на цѣлбоносныя мощи святаго Сергиа, глаголя благодарьственыя глаголы со многими слезами, и молитвою прилежною помолися сице: “О преподобный свѣтилниче чюдотворивый Сергие! Ты отцемъ отецъ и со дръзновениемъ предстоиши святей Троицы и молитвою твоею даровалъ ми еси чадо, ты и соблюди его невредна отъ всякаго навѣта вражиа видимаго и невидимаго, ты осѣни его молитвами твоими святыми и снабди его, преподобне, донелѣже устрабится [укрепится. — В. К.] ! И тогда, Богомъ соблюдаемъ, своими усты въздасть Богу и твоимъ молитвамъ похвалу и благодарение. Азъ бо по Бозѣ всегда къ тебѣ прибѣгаю и все упование мое на твое ходатайство възлагаю. Моли о насъ святую Троицу единосущную, да подасть намъ егоже надѣемся!” И тако скончавъ молитву, мало уступивъ отъ раки. Игуменъ же вземъ отрочя отъ раки и со многимъ благоговѣниемъ вдасть его на руцѣ самодръжавному отцу его, глаголя: “Приими, о боголюбезный царю, Богомъ дарованное тебѣ чадо, долгимъ временемъ явившееся тебѣ, егоже воспитай въ наказании закона Господня и вашего царскаго благочиниа, да будетъ сынъ твой по чаянию твоему, якоже пишетъ: Сынове твои быша вмѣсто отецъ твоихъ и поставиши ихъ князя по всей земли и помянуты быша имена ваша во всякомъ родѣ и родѣ”. И тако царь вземъ свое новопросвѣщеное чядо, яко даръ вожделѣненъ, отъ Бога посланъ на утѣшение души своей и надежду животу своему и на укрѣпление великому царствию своему и на обрадование всему исполнению христианскому. По сихъ совръшеннѣ бывши божественѣй службѣ, и бысть причастникъ царский младенець божественыхъ Таинъ животворящаго тѣла и крови…»[34].

Несомненно, особенный характер крещения будущего царя Иоанна IV (младший брат последнего, Юрий, был крещен в 1533 г. уже обычным порядком и без выезда в Троицкий монастырь[35]) предопределил его личное и весьма неравнодушное отношение к преподобному Сергию. Во всяком случае, Иван Васильевич проявлял в годы своего правления отличительное усердие в почитании Святого. Так, Никоновская летопись отмечает ежегодные за период с 1537 по 1567 г. посещения царем Троицкого монастыря наряду с другими обителями, исключая время походов с его личным участием против Казанского ханства (декабрь 1549 — октябрь 1552 г.)[36]. В 1537 г. Иван Васильевич молитвенно припадал к нетленным останкам Сергия дважды: в июне и сентябре[37], в 1538 г. был только в сентябре[38], в 1539 — в мае и сентябре[39], в 1540 — в июне и сентябре[40], в 1541 — в сентябре[41], в 1542 — в мае и сентябре[42], в 1543 — в сентябре[43], в 1544 — в марте[44], в 1545 — в мае и сентябре[45], в 1546 — в сентябре[46], в 1547 — в январе (по случаю венчания на царство) и феврале (по случаю женитьбы)[47], в 1548 — в июне и сентябре[48]. После взятия Казани царские выезды в Троицкий монастырь возобновляются. Иван Васильевич посещает обитель преподобного Сергия сразу после победы, в октябре 1552 г., возвращаясь в Москву[49]. И затем летопись вновь отмечает его регулярные поездки к Преподобному. В 1553 г. он был в монастыре в мае[50], в 1554 — в сентябре[51], в 1556 — в мае и сентябре[52], в 1558 — в сентябре[53], в 1559 — в сентябре[54], в 1561 — в сентябре[55], в 1563 — в мае[56], в 1564 — в мае, июле, сентябре, декабре[57], в 1565 — в июле, сентябре и декабре[58], в 1566 — в мае и сентябре[59], в 1567 — в феврале[60]. Эти сведения, по-видимому, не полны, и можно предположить, что подобных богомольных поездок было больше. Так, согласно «Царственной книге», Иван Васильевич был еще младенцем приносим в Троицкий монастырь — в 1533 г., в сентябре и декабре[61], а в декабре 1552 г. он крестил здесь своего первого сына Димитрия[62], вскоре однако умершего (июль 1553 г.[63]).

Вероятно, и в других летописных сводах можно найти дополнительную информацию относительно посещений монастыря в рассматриваемый период. Но вот что касается последних 16 лет жизни Ивана Грозного, то, к сожалению, летописи, освещающие годы от 1568 до 1584, например, Пискаревский и Московский летописцы, вообще не содержат известий о молениях царя у раки преподобного Сергия. Тем не менее, данные Никоновского свода позволяют судить о весьма радетельной приверженности Ивана Васильевича IV к памяти о радонежском чудотворце. Это видно, во-первых, при сравнении с аналогичными данными, касающимися его прадеда, деда и отца. Конечно, и они тоже бывали у Троицы, воздавая должное поклонение святому основателю монастыря, но не так часто и регулярно. Во-вторых, это видно и по истории покорения Казанского ханства, в которой личное благоговейное отношение царя к великому игумену земли Русской обретает уже явный оттенок признания Святого как небесного заступника не только за государя лично, но и за Московское государство в целом и русское воинство конкретно. Правда, справедливости ради необходимо еще раз подчеркнуть, что подобное отношение к Сергию Радонежскому коренится, прежде всего, в предании о Куликовской битве.

Бесспорно, начиная с XV в. в русской книжной традиции развивается и предание о посмертных чудесных вмешательствах Преподобного в воинские дела. Действительно, самый ранний соответствующий факт относится ко времени набегов на Московскую Русь казанского хана Улу-Мухаммеда (1439-1445) и был зафиксирован примерно в конце 40-х гг. XV в. биографом Сергия, известным русским писателем сербского происхождения Пахомием Логофетом. Этот рассказ, между прочим, бытовал и вне комплекса сказаний о чудесных деяниях Преподобного. В частности, он был занесен во Львовскую летопись, в раздел за 1438 г.[64] и таким образом получил широкую известность. Вот как он читается (воспроизвожу его с некоторыми купюрами) в знаменитой иллюминированной, или лицевой, рукописи начала 90-х гг. XVI в. из библиотеки Троице-Сергиевой лавры (ныне РГБ, ф. 304 / III, № 21)[65]:

«Случися убо… нахождение безбожных татаръ, и самому царю ординьскому именем Махметю приити. Исшедшим же противу княземъ и воеводам и множества воиньства християньскаго, и бысть сраждение велие. И побеждени быша безбожнии, и мнози от них избиении падоша. Царю ж с воиньством своим пристрашну бывшу, и зело смиряющимся имъ еже толико живых оставити их. Нѣцыи же от християньскаго воиньства смиритися с ними не восхотѣша… и сего ради и падоша вторым сраждениемъ. Непокорьства нашего всего воиньства християньскаго погаными побѣждено бысть смирения ради их… Понеже гоняще погани християньское воиньство попущениемъ Божиимъ, многихъ избиваху и овых рукама яшя, в них же и нѣкоего воина… от полаты великодержавнаго и любима от него, Иоанна именемъ. Сего отлучиша гоняще и достигшем претящим напрасно убити его. Сему же юнну сущу и цвѣтущаго живота своего отчаявшася, и вдасть ему Богъ благий помыслъ, въ еже призвати скораго на помощъ святого Сергия къ избавлению его. И толико в мысли своей помяну святаго, и абие конь его скоро на бѣжание простреся, яко крылѣ вдасться ему, еже и невидиму быти ему от поганых. И тако достиже воеводы своего в радости мнозѣ и исповѣдуя всѣм великая чюдеса, како избави его Господь от смерти гръкия молитвами святого Сергия. И тако грядущу ему веселяся и обѣщеваяся приити во обитель святого поклонитися мощем его, благодарение воздати и братию учредити. И помалѣ времени помыслъ его премѣнися, еже самъ потом повѣда глаголя: “Что сотворю? Мало имѣния содержу. Аще учредити ми толика множества братства и милостыню подам, якоже обѣщахся, боюся убожества, полъ имѣния не остаетъ ми на потребу”. И сия ему помышляющу, и внезаапу потчеся конь его под ним и паде напрасно, яко изъ устъ его и броздамъ исторъгнутися; и тако и самому с коня спаднути. И нападе на нь страх велий, яко вси оставиша его страха ради свирѣпых татаръ. Сему же трепещущу и конь свой управляющу от великого страха, в том часѣ обрѣтошася погании невидимо откуду и яша сего воина, и съвлекше еже на нем блистающая оружия, и на убийство устремишася. Той же, увы, всячески и живота своего отчаявся, ничто же надежно имѣя къ избавлению, укаряаше себѣ о раскаянии обѣта, еже къ святому, и срамляашеся прочее призвати святого Сергия на помощъ, сице глаголя: “Въправду окаанный азъ умираю, не сохранивъ обѣта, еже к тебѣ, святый Сергие! Аще не прогнѣваешися, святе, въконецъ и умилосердишися на мое недостоиньство, сугубо и преславно покажеши своя чюдеса, уже бо паки не могу солгати. Се, безъотвѣтенъ есмь и студа исполнихся, и своя доброцвѣтущия юности разлучаюся злѣ”. Тако ему горко с рыданиемъ плачющуся, и се они звѣровиднии во овчю кротость преложишася, яко изъумлени, оставиша его, ничто же от ранъ возложиша на нь, ни ризъ съвлекше многоцѣнных суща. Съй же воинъ, видѣвъ себе съхранена помощию Божиею и молитвами святого, абие на бежание себе вдасть. Аще кто онѣх поганых срѣташе его, но молитвами святого покрываем бѣ и къ своему дому доправленъ здравъ. И тако скоро притече во обитель святого, бояся, да не како паки тяжчайши нѣчто постраждет, и исповѣда всѣм великая Божия чюдеса и скорое заступление и милость славнаго в чюдесѣхъ святого Сергия…»[66].

Идея небесного попечения радонежского чудотворца о защите Русской земли от нападений иноверцев, несомненно, является основной для данного рассказа. При этом важно также отметить звучащие в нем дополнительные идейные мотивы. Это и готовность «безбожных» татар, побежденных христианами-русичами в первом бою, к примирению; и гордостное желание русских против воли Божией вновь воевать ради обогащения; и жестокое возмездие им унизительным поражением за своеволие и корысть; и неожиданное спасение воина Иоанна только по одной мысли о Сергии, по одному упованию на его помощь; и неверность Иоанна из жадности собственному обещанию; и скорое наказание ему острым чувством покинутости и страхом, угрозой неминуемой смерти, горечью стыда и робостью раскаяния; и, наконец, вновь неожиданный выход Иоанна с помощью Святого из безнадежной опасности, причем выход благодаря чуду внезапного и непостижного умягчения Святым вражеских сердец. Рассказу, таким образом, присуща сложная смысловая структура, а патронажное значение великого основателя Троицкого монастыря, согласно Пахомию Логофету, имеет силу, оказывается, и вне пределов Православия.

Позднее, в годы правления великого Московского князя Василия Ивановича III, возникает обычай великокняжеского богомолия у нетленных останков преподобного Сергия Радонежского перед началом военных действий. Первое упоминание о соответствующем акте в Никоновском летописном своде отнесено к 1518 г., ко времени войны Московского государства с Великим Литовским княжеством (1512-1522)[67]:

« Въ то же время благовѣрный и христолюбивый князь великий Василий благословился у отца своего Варлама митрополита и поѣхалъ къ Жывоначалной Троици въ монастырь преподобнаго Сергиа чюдотворца помолитися и благослови-тися, хотя пойти на свое дѣло на своего недруга Жихъдимонта короля Полскаго [великий князь Литовский Жигимонт и польский король Сигизмунд I (1506-1548) — В. К.] »[68].

Здесь, вероятно, речь идет о походе летом 1518 г. разных русских воинских групп на Витебск, Полоцк и в Поднепровье. Данная кампания, должно отметить, не принесла успеха Василию III в его устремлении отвоевать у Литвы исконные русские земли[69], но все же итогом десятилетней войны с Литвою стало возвращение Смоленска в пределы Московии.

При Иване Васильевиче IV вера в небесное патронажное служение святого Сергия Радонежского русскому воинству обретает устойчивость в русском общественном сознании. На это, в частности, указывает летописное сообщение от 1536 г. об очередной победе русских над ратниками Сигизмуда I, осадившими крепость Себеж (Ивангород) на Псковской границе с Литвой:

«А великаго государя люди изь града изъ пушекъ и изъ пищалей многихъ Литовьскыхъ пушкарей побиша Божиею помощию и пречистыа Его Матери посѣщениемъ и преподобнаго чюдотворпа Сергиа молитвами… И воеводы Литовьскые съ оставшими ихъ вмалѣ едва утекоша съ великымъ срамомъ въсвояси. И благочестиваа и христолюбивая великая го­сударыни Елена съ великою вѣрою и съ многымъ желаниемъ повелѣ въ градѣ Сѣбежи поставити церковь Живоначалную Троицу и въ ней придѣлъ Успение пречистые владычици и приснодѣвици Марии, а другой придѣлъ Покровъ святыа Богородици, а третий придѣлъ святаго и великаго чюдотворца Сергиа»[70].

Особенно ярко представление о святом Сергии как небесном помощнике в воинских делах проявляется в истории присоединения к Московскому государству Казанского ханства[71]. Никоновская летопись весьма последовательно свидетельствует об этом, представляя вместе с тем царя Ивана Грозного как главного приверженца поклонения великому подвижнику.

После венчания на царство Иван Васильевич предпринял несколько попыток покорить Казань, откуда исходила постоянная угроза русским землям. Эти первые кампании были неудачными. В результате тактика царя изменилась. В начале лета 1551 г. в устье Свияги, притока Волги, на Круглой горе, в нескольких десятках километров от Казани, было основано военное поселение — Ивангород Свияжский (впоследствии Свияжск):

«Мѣсяца Майа 24, въ недѣлю Всѣхъ Святыхъ, царь Шигалѣй [хан Шах-Али, на то время касимовский правитель, добивался Казанского престола как союзник Ивана IV. — В. К.] и воеводы пришли на Свиягу, и вылѣсчи воеводы великаго князя изъ судовъ, начаша лѣсъ сѣщи, гдѣ быти городу, и, очистя гору, пѣвъ молебнаа и воду освятя, и съ кресты по стѣнному мѣсту обошли и обложили городъ и церковь въ городѣ заложили въ имя Рожества Пречистыя и чюдотворца Сергиа; отъ образа же чюдотворца Сергиа велиа чюдеса содѣашася»[72].

Эта созданная под Казанью крепость стала опорным форпостом для русских войск[73]. Возведенные тогда Рождество-Богородицкая и Сергиевская церкви вскоре были перестроены в кирпиче и камне, но до наших дней сохранился только Сергиевский храм[74], Рождественский же разрушен в 1928 г.[75] Что же касается упоминаемой летописцем иконы преподобного Сергия Радонежского, то, судя по последующим известиям, она находилась именно в Рождественском храме, но при этом в летописи отсутствуют прямые указания на конкретный иконографический тип образа Святого. Важное уточнение в связи с этим дает написанная в середине 60-х гг. «Казанская история»[76] (Соловецкий список):

«…Много тогда быша изцеления отъ иконы великого чюдотворца Сергия, якоже у гроба его…»[77].

Данное уточнение позволяет думать, что чудеса означенных исцелений произошли от сопровождавшего русское войско образа, который находился «у гроба» Преподобного в Троицком соборе Сергиева монастыря на Маковце (возможно, списка). К сожалению, для полной уверенности не хватает однозначных сведений. Прежде всего, непосредственно над ракой с нетленными останками великого подвижника издревле покоятся два его образа: икона «Явление Пресвятой Богородицы преподобному Сергию Радонежскому», на южной стене (с XV в.), и поясное изображение Святого «з деянием», дар Ивана Грозного, в южном конце местного ряда иконостаса (с XVI в.)[78]. Поскольку в Казани особенно почитаются как чудотворные две иконы с поясным изображением Сергия (одна ныне пребывает в церкви Ярославских чудотворцев на Арском кладбище в Казани[79], а другая — в Сергиевской церкви, теперь приписанной к Свияжскому Иоанно-Предтеченскому монастырю[80]), можно было бы предположить, что в указанных источниках речь идет именно о поясном изображении радонежского чудотворца, хранившемся, по-видимому, в Рождественском соборе до его уничтожения. Только путаница вносится самой же цитированной здесь «Казанской историей», которая в другом месте сообщает вполне определенно именно об образе «Явление Пресвятой Богородицы преподобному Сергию»:

«И прииде въ то время въ Казань [когда шла осада. — В. К.] два инока, посланны игуменомъ къ благочестивому царю, и носяще святую икону, на ней же писанъ образъ живоначалные Троицы и пресвятыя Богородица со двема апостолы, видение Сергея чудотворца [ровно так реализуется иконография на сюжет явления[81]. — В. К.] , и просвиру, и воду святую. Царь же князь великий съ великою радостию святую икону приемлетъ и прочая, и таковая въ тайнѣ, тайно свѣдящему Богу моление отъ сердца приноситъ: “Слава Тебѣ, глаголаше, создателю мой, слава Тебѣ, яко въ сицовыхъ въ далнихъ странахъ варварскихъ зашедшаго посещаеши мене, грѣшного! На сию бо Твою икону взираю, яко на самого Бога, и милости и помощи отъ Тебѣ непрестая прошу и всему воинеству моему, Твой бо есмь азъ рабъ, и вси людие твои грѣшнии раби. Ущедри, владыко, и помилуй, милостиве, и подай же намъ победителная на враги наша”. И на Пресвятыя образъ тако же взирая глаголаше: “О пресвятая госпоже Богородице, помози намъ ныне, грѣшнымъ рабомъ твоимъ и моли владыку Христа Бога нашего, да подастъ намъ победу на противныя! И ты убо, преподобне отче Сергие, велики Христовъ угодниче, ускори нынѣ на помощь нашу и помогай молитвами си, яко же иногда прадеду нашему на Дону на поганного Мамая”. И отъ того дне, вонже икона прииде, вся благочестивому царю отъ Господа радость и побѣда даровашеся…»[82].

Как бы то ни было, но в августе 1552 г. начались главные действия по взятию Казани с личным участием московского царя. При этом Иван IV неукоснительно отдает дань возникшей до него благочестивой моленной традиции, обращенной к Сергию Радонежскому.

Трижды он просительно припадает к иконе Святого перед началом активных боевых действий:

«И прииде государь въ церковь Рожества Пречистые [в Свияжской крепости. — В. К.] и воздаеть благодарныя молитвы [Пресвятой Богородице. — В. К.] , еже сподобила его, государя, образъ Свой въ новопросвѣщенномъ мѣстѣ видѣти; такоже приходитъ къ чюдотворному образу чюдотворца Сергиа и проситъ помощи и избавлениа христианьству отъ поганыхъ…»[83].

«Августа 16 велѣлъ государь возитися за рѣку противъ Свиазъскаго города, а ставится на лузѣхъ на Казаньской сторонѣ… Августа 18, въ четвертокъ, прииде государь въ соборную церковь Рожества Пречистые и, молебнаа пѣвъ, припадаетъ къ образу Пречистые и къ чюдотворному образу Сергиа чюдотворца, съ многыми слезами молящася на много время, тайно молитвы възсылающе…»[84].

«Государь же приѣхалъ на урочное мѣсто, гдѣ его царскому стану быти, въ вторникъ 23. И повелѣ церкви поставити полотняные [походные в виде палатки. — В. К.] : Архистратига Михаила, другую Екатерину Христову мученицу, третию преподобнаго отца Сергиа чюдотворца, къ немуже и по вся дни государь хождаше; и потомъ велѣлъ ставити шатры свои царьские. И устроя станъ и сниде государь съ коня и прииде къ чюдотворцу Сергию и молебнаа съвръшивъ и въ шатеръ вниде свой и приказываетъ воеводамъ, да хранятъ опасно порученное имъ отъ государя…»[85].

Три моления совершает царь перед иконой Преподобного также в походной церкви у себя в ставке и во время боевых столкновений русских отрядов с татарскими под стенами Казани:

«… И слыша государь Божию милость на себѣ, царѣ православнемъ, и на всемъ православии и побѣду на нечестивыхъ. и притече въ церковь чюдотворца Сергиа з благодарними слезами и хвалу о семъ милосердому Богу въздаеть и впредь милости и помощи проситъ…»[86].

«… Самъ же благочестивый царь на образъ Христа Бога нашего прилежно взирая и на рожшую Его Богоматерь и на угодника Его великого Сергиа, туто бо приходъ его царьской къ чюдотворцову образу стоящу, еже з живаго свѣтилника Сергиа начертана, въ сердцы же своемъ тайно безъпрестанныа молитвы всылая, отъ очию же его яко рѣка слезъ изливашеся…»[87].

«Се вторая вѣсть прииде отъ града: великое время царю ѣхати, да укрѣпятца воини, видѣвъ царя. Царь же въздохнувъ изъ глубины сердца своего и слезы многи пролия и рече: «Не остави мене, Господи Боже мой, и не отступи отъ мене, вонми въ помощь мою». И прииде ко образу чюдотворца Сергиа и приложися къ нему и любезно цѣлова образъ и рече: «Угодниче Христовъ, помогай, помогай намъ молитвами твоими!» И причастися святыя воды и доры вкусивъ, тако и богородична хлѣба, и литоргии скончаннѣ бывши, и благословляетъ его отець его духовный изрядный Андрѣй протопопъ животворящимъ крестомъ…»[88].

Воздает царь молитвенные благодарения святому радонежскому чудотворцу и после взятия Казани 2 октября 1552 г.:

«… А самъ государь поѣхалъ на свой дворъ за городъ, гдѣ преже стоялъ, и прииде въ церковь Сергиа чюдотворца, много слезъ изливая и Богу благодарная възсылая…»[89].

По очищении города от последствий сражения и по освящении города Иван Васильевич IV возвращается домой. Путь его, естественно, пролегает через основанный Сергием монастырь:

«А самъ государь изъ Володимира поѣхалъ въ Суздаль къ Покрову Пречистые, и тамъ молебная соверша, и поѣхалъ на Юрьевъ къ живоначалной Троицѣ и къ чюдотворцу Сергию. И вниде въ церковь живоначалныя Троицы и припаде къ образу и на много время съ слезами молитвы къ Богу възсылая. Такоже прииде и къ чюдотворивымъ мощемъ преподобнаго отца Сергиа и многы сердечныя слезы съ молитвою испусти и всю надежу на Бога и на пречистую Его Богоматерь и на великыхъ чюдотворцовъ; игумену и братьѣ великие слова съ челобитиемъ говоритъ за ихъ труды и подвизи…»[90].

Здесь уместно привести свидетельство еще одного источника, подробно рассказывающего о покорении Казани. Это так называемая «Троицкая повесть о взятии Казани», составленная в 1553 г., то есть вскоре после успешного завершения всей военной кампании и за несколько лет до появления «Казанской истории». Эта повесть сообщает не известный по другим источникам факт. Оказывается, летом 1552 г. Иван IV, прежде чем отправиться под Казань, приезжал в Троице-Сергиев монастырь помолиться, как некогда Димитрий Донской перед походом против Мамая:

«…Прииде [царь. — В. К.] к чюдотворным мощем великаго и дивнаго чюдотворца Сергия и преклоняетъ главу свою ко святым мощем преподобнаго отца… И моление приноситъ к дивному отцу, сицевая глаголя. Молитва: “О преподобне и угодниче Христовъ, великий Сергие! Котораго от святых в Рустей земли тако Богъ прослави, яко же тебе? Ты пренепорочную владычицу Богородицу, со апостолы к тебѣ пришедшу, видѣ… Ты прадѣда нашего великого князя Дмитрия молитвою своею вооружи на безбожнаго Момая и безо всякого сомнѣния дерзати ему повелѣ. И пророческий дар от Бога восприял еси, и сказав ему, яко: ‘Враги своя победиши и во своя с великими побѣдами и похвалами возвратишися’. Якоже того, тако и нас вооружи и огради своими молитвами на супротивныя враги наша!”»[91].

Содержащаяся в данном фрагменте молитва Ивана Васильевича, безусловно, подтверждает вывод о восприятии им преподобного Сергия как небесного защитника Русской земли. А приведенные примеры убедительно показывают, что все действия царя, связанные с покорением Казани, осуществлялись при его постоянной мысленной и эмоциональной обращенности к великому угоднику Божию в уповании на его чудесную помощь.

Вера в заступничество преподобного Сергия Радонежского особенно широкое распространение обретает в Смутное время, когда вся жизнь людей, от низовых до высших слоев, полностью расстроилась, когда все обычаи и устои прошлого, все духовные и культурные опоры для настоящего и будущего были разрушены и перепутаны. Так, знаменитый келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын в своей «Истории в память предыдущим родом»[92] (созданной около 1620 г.) рассказывает, в частности, о защите Троице-Сергиева монастыря, который оказался окруженным с сентября 1608 по январь 1610 г. объединенным войском самозванца Лжедимитрия II под командованием польского гетмана Яна Сапеги. При этом значительное место в своем сочинении Авраамий отводит свидетельствам о чудесном вмешательстве Святого в ход борьбы. Его многократно и с повторами наяву или же во сне видели участники событий — пономарь Иринарх, архимандрит Иоасаф, казаки-изменники и казачьи атаманы, сам гетман Сапега с польско-литовскими начальниками, вся братия монастыря одновременно, два галицких казака из вражеского стана, весь монастырский оборонный гарнизон, наконец, некий больной насельник обители. И всякий раз Сергий Радонежский являлся либо один, либо вместе с преподобным Никоном, в виде то молящегося инока, то собеседника, то удалого храбреца, подбадривая защитников или же приводя в ужас противников[93]. Сочинение Палицына, таким образом, выражает осознанное убеждение в реальном противодействии Преподобного утеснителям Православия и России.

Замечательным подтверждением предания о неизменном таинственном соучастии радонежского чудотворца в жизни русского общества является сочинение другого келаря Троице-Сергиева монастыря — Симона Азарьина: «Книга о чудесах преподобного Сергия» (1653 г.)[94], значительно пополнившая корпус рассказов о помощи Святого людям по их молитвам. Особенно важно содержащееся здесь повествование об изгнании из Москвы поляков в 1612 г. народным ополчением во главе с князем Дмитрием Пожарским и Кузьмой Миничем Захарьиным Сухоруким. Согласно этому рассказу именно Кузьма Минич стал инициатором собирания средств и ратников для «очищения Московского государства» от разоряющих его поляков и изменников. И подви́г этого нижегородского мещанина к столь великому делу преподобный Сергий, трижды являвшийся ему во сне, бередя его совесть и побуждая его к действиям:

«Мужъ бяше благочестивъ Нижняго Новаграда именемъ Козма Мининъ, ремествомъ же мясникъ, живый благочестивымъ житиемъ и въ цѣломудрии и прочихъ добродѣтелехъ животъ свой препровождая. И сего ради намнозѣ и отъ подружия своего отлучашеся, яко безмолвие любя, отходя во особую храмину, Бога присно имѣя въ сердцы своемъ. Нѣкогда же спящу ему во храмине той, явися ему чюдотворецъ Сергий, повелѣвая ему казну собирати и воинскихъ людей надѣляти и итти на очищение Московскаго государства. Онъ же возбнувъ бысть во страсе мнозе и помышляя, яко не бѣ воинское строение ему въ обычай, и въ небрежении положивъ. Во ино жъ врeмя бысть ему то видѣние вторицею, и паки небреже. По малѣ же паки является ему преподобный Сергий и глаголя ему с прещениемъ: “Не рѣхъ ли ти о семъ, понеже изволение праведных судебъ Божиихъ помиловати православныхъхристиянъ и отъ многаго мятежа въ тишину привести? Сего ради рѣхъ ти казну собрати и ратныхъ людей наделити, да очистятъ зъ Божиею помощию Московское государство отъ безбожныхъ Поляковъ и прогонятъ еретиковъ”. И сие ему прирече: “Яко старейшии въ таковое дѣло не внидутъ, но и паче юннии начнутъ творити, и начинания ихъ дѣло благо будетъ и въ доброе совершение приидетъ”. И якобы наказавъ, остави его и невидимъ бысть. Той же возбнувъ трепетенъ и въ велицей ужасти бывъ, мневъ, яко всему чреву его изгнетену быти, и ходя, болѣзнуя чревомъ и молясь преподобному Сергию о исцелении чрева его и каяся о своемъ небрежении и обѣщеваяся повелѣнная имъ сотворити, помышляя же како и откуду начало дѣлусотворити. По смотрению же Божию, всѣмъ градомъ избраша его в земския старосты и предаша ему строение всего града, да исправляетъ и разсуждаетъ земския росправы, яко же обычай есть. Козма же, познавъ начало Божия промысла, положивъ упование на Бога и на преподобнаго Сергия, обнадеженъ бысть, начатъ умъ свой простирати на дѣло Божие, глаголя предъ всѣми въ земской избе и идѣже aщe обрѣташеся, со слезами плача и рыдая: “Московское, рече, государство и прочие грады болшия и меншия всѣ разорени быша отъ безбожныхъ, и людие благороднии отъ велможъ и до простыхъ вси посѣчени быша, жены ихъ и дщери предъ лицемъ ихъ опозорени и въ пленъ ведоми быша, и не мочно тоя бѣды изглаголати. Яко ж слышимъ, и нынѣ Москва и прочии гради одержими отъ еретикъ, и одолеша погании мало не всю землю Росийскую. Толико благодатию Божиею градъ нашъ единъ Богомъ хранимъ, и пребываемъ яко безбоязнении; а враги наша Поляки и Литва, съ ними жъ и Рустии крестопреступники, яко свирѣпии волцы, зияюще усты своими, хотяще разхитити насъ, яко овца, неимущихъ пастыря, и градъ нашъ разорению предати. Мы же о семъ ни мало пекущеся и промыслу не чинимъ”. Мнози же, слышавше сия, во умиление приходити начаша; прочии же ругающеся отходяще. И яко же святый Сергий рече “юннии преже имутся за дѣло”, сице и сотворися. Тии бо сладце внимаше и послушанию скоро вдавашеся и отцемъ своимъ глаголаша: “Что, рече, в нашем богатстве? токмо поганымъ зависть, и аще приидутъ и градъ нашъ возмутъ, и не таяжде ли сотворятъ, яко же и прочимъ градомъ? и нашему единому граду устояти ль? Но положимъ все житие свое и богатство на Божию волю и начнемъ собирати и ратнымъ людемъ давати. Тако же и из насъ аще кто возможетъ изыти, то готови есмы за избавление христианские вѣры глава своя положити”. Слышавъ же сия, вся люди Нижеградстии положиша на Божий промыслъ и на человѣколюбие Его, и яко же о Бозе начаша, тако и сотвориша. Приговоръ всего града за руками устроиша, иже во всемъ Козмы слушати, и Козме той приговоръ на себя даша. Той же первое собою начатъ: мало себѣ нѣчто въ дому своемъ оставивъ, а то все житие свое положивъ пред всѣми на строение ратныхъ людей. И тако же и прочии гости и торговые люди приносяще казну многу. Инии же аще и не хотяще скупости ради своея, но и съ нужею приносяще: Козма бо уже волю вземъ над ними по ихъ приговору, зъ Божиею помощию и страхъ на ленивыхъ налагая. Тако же и уѣздные люди не единого Нижняго Новаграда, но и прочихъ градовъ, везуща казну, колико кто можаше, за повелѣниемъ его. И уготовавше многу казну зело…»[95].

Рассказ Симона Азарьина о таинственной подоплеке гражданской инициативы Козьмы Минича весьма красноречиво дополняется более ранним рассказом «Нового летописца» (составлен в 30-гг. XVII в.)[96] о чудесной помощи преподобного Сергия Радонежского наконец поднявшемуся на освобождение Москвы от поляков в 1612 г. народному ополчению:

«О походѣ изъ Троицково монастыря подъ Москву и о чюдесехъ чюдотворца Сергия. Самъ же князь Дмитрей [Пожарский. — В. К.] и Кузма и всѣ ратные люди того же дни… пѣша молебны у Живоначальные Троицы и у преподобныхъ чюдотворцовъ Сергия и Никона и взяша благословеніе у архимарита Деонисия [Зобниновского, прп., † 12 мая. — В. К.] и у всеѣ братьи, пойде съ монастыря. Архимаритъ же Деонисей со всѣмъ соборомъ взяша икону Живоначальные Троицы и великихъ чюдотворцовъ Сергия и Никона и честный крестъ и святую воду, поидоша за пруды и сташа на горѣ Московские дороги. Начальники же и всѣ ратные люди быша въ великой ужасти, како на таковое великое дѣло итти. Вѣтру же бывшу велию отъ Москвы противу ихъ, они же наипаче устрашишася отъ того и поидоша съ велиимъ ужасомъ. И како прихождаше кая сотня къ образу противъ архимарита, и архимаритъ благословляше ихъ крестомъ и кропяше ихъ святою водою. Тако же и всѣхъ пропустиша. Послѣ же начальниковъ тако же благословляху и кропяху водою. О веліе чюдо туто содѣяся угодникомъ Пресвятѣй и Живоначальной Троицы великимъ чюдотворцомъ Сергиемъ: молитвами ево единымъ часомъ страхъ ото всеѣ рати отъяхся и на храбрость превратихъ. Архимариту Деонисию вземшу честный крестъ и благословляющу вслѣдъ ихъ и святою водою кропящу, и рече со слезами: «Богъ съ вами и великий чюдотворецъ Сергѣй на помощь постояти и пострадати вамъ за истинную, за православную християнскую вѣру». Въ мгновение же ока преврати Богъ вѣтръ, и бысть въ тылъ всей рати, яко едва на лошедяхъ сидяху: таковъ приде вихорь велій. Вся же рать познаша милость Божию и помощь великого чюдотворца Сергия и отложиша страхъ всѣ ратные люди и охрабришася, идяху къ Москвѣ всѣ, радующеся. И обѣщевахуся всѣ, что помереть за домъ Пречистыя Богородицы и за православную християнскую вѣру. Бывшу же тому вѣтру до тѣхъ мѣстъ, како побита етмана и отогнаша отъ Москвы. И пришедъ подъ Москву и сташа на Яузѣ»[97].

Между прочим, по признанию Авраамия Палицына, ополченцы упали было духом после ряда неудачных столкновений в Москве с войском гетмана Хоткевича, пришедшим на помощь засевшим в Кремле полякам. И лишь после того как у Обыденного храма «во имя святаго пророка Илии» троицкий келарь совершил соборне молебен «предъ образомъ Святыя и Живоначальныя Троицы, и Пречистыя Богородицы, и великихъ чюдотворцовъ Сергия и Никона… о поб ѣ ждении на враги»[98], они объединились и разгромили противника в сражении, которое стало ключевым к дальнейшему полному освобождению столицы[99].

С XVII в. традиция молитвенного упования на поддержку со стороны Святого в военных кампаниях русских царей получает дальнейшее свое развитие. Важную роль при этом играл уже упоминавшийся образ «Явление Пресвятой Богородицы преподобному Сергию». Речь в данном случае идет о небольшой иконе (32 × 29 см), которая была написана в 1588 году келарем Троицкого монастыря Евстафием Головкиным на доске от деревянной раки Святого, разобранной по случаю переложения его мощей в серебряную раку 14 августа 1585 г. До революции эта икона висела над южными вратами иконостаса Троицкого собора Лавры, в настоящее время она хранится в Сергиево-Посадском музее заповеднике[100]. Она замечательна тем, что на ее «среброозолоченном и чеканном» киоте и окладе в разное время были оставлены надписи, касающиеся истории ее создания и, главное, последующей истории ее использования как палладиума русского воинства во все годы царствования Романовых. Эти надписи[101] свидетельствуют, что во время русско-польской войны (1654-1667 гг.) царь Алексей Михайлович держал эту икону при себе, когда лично участвовал в военных походах. Икона также неизменно находилась в русском войске во время войны Петра I со шведским королем Карлом XII (1700-1721 гг.). Спустя столетие, в 1812 г., в канун Бородинского сражения, митрополит Московский Платон (Левшин) прислал эту икону императору Александру I как благословение московскому ополчению (стоит отметить здесь, что в своем благодарственном письме митрополиту император называет преподобного Сергия «святым поборником Российских военных сил»[102]). Аналогично в 1855 г., в разгар Крымской войны (1853-1856 гг.), другой знаменитый московский митрополит, святитель Филарет (Дроздов) благословил «на брань» императора Александра II, но тогда икона находилась при императорском стрелковом полку. То же самое было и в 1877-1878 гг., во время войны с Турцией. Наконец икона сопровождала русские войска в ходе Японской войны 1904-1905 г. и затем пребывала в ставке верховного главнокомандующего императора Николая II во время первой мировой войны.

Итак, к XX в. в русской армии сложилось вполне устойчивое почитание преподобного Сергия Радонежского как покровителя и помощника в ратном деле. Его иконы соучаствовали в военных операциях и многие воины в своих личных молитвах обращались к нему как к заступнику. В связи с этим уместно здесь привести еще одно свидетельство, а именно рассказ русского офицера, участника Севастопольской обороны о собственном спасении от смерти по молитвам к Святому. Этот рассказ записал духовник святителя Филарета, архимандрит Троице-Сергиевой лавры, преподобный Антоний Радонежский († 1877 г.) и затем опубликовал его в своих «Монастырских письмах»:

« Недавно один из севастопольцев, и поныне находящийся на службе, в откровенной беседе рассказал нам о себе следующее.

“В 1854 году, отправляясь в поход, я получил от почившего в Бозе святителя Московского Филарета в благословение небольшую икону преподобного Сергия. Как и все военные, ввиду смерти я всего менее думал о смерти и потому нисколько не беспокоился о том, что, быть может, не ныне, так завтра вражья пуля пошлет меня в иной мир, то есть продолжал вести рассеянную жизнь. Тем не менее благословение покойного митрополита я всегда имел у себя на груди: выходил ли на поле брани или играл в вист в кругу веселых товарищей. В числе этих последних был один доктор-немец. Случалось, что когда становилось жарко в палатке и я расстегивал мундир или сюртук, то святая икона показывалась из-за пазухи, и это давало повод немцу лютеранину трунить надо мной и вообще над русскими, будто мы верим «талисманам».

Во время сражения на Черной речке, 24 октября 1854 года, бригада, в которой я служил, попала под самый сильный перекрестный огонь неприятеля и в самое короткое время была почти вся истреблена. Я был ранен в ногу и сильно контужен в голову. Хотя солдаты и перенесли меня через речку, но тут в общем смятении я был забыт и лежал в общей куче с убитыми. Изнемогая от потери крови и чувствуя приближение смерти, я мысленно обратился с горячей молитвой к преподобному Сергию, прося его помощи и давая обет изменить свою жизнь к лучшему. В это самое время я вижу какого-то всадника, который приказывает отделить меня от убитых; это, как потом я узнал, был генерал, который, считая меня умершим, велел отделить от прочих для того, чтобы как офицера предать погребению с офицерами. Между тем я потерял сознание, а когда пришел в чувство, то увидел себя на перевязочном пункте. Около меня хлопотал поляк-фельдшер, который незадолго перед сим сделал попытку бежать к неприятелям, но был пойман казаками и только благодаря моей просьбе не был представлен ими начальству и избавился от расстрела. Я потом узнал, что тот самый немец доктор, который трунил надо мною из-за иконы, проезжая мимо телеги, нагруженной телами, где находился и я, узнал меня по знакомой ему иконе и из сострадания послал ко мне упомянутого фельдшера, который своими усердными стараниями и привел меня в чувство. Пусть, кто хочет, считает все, что я рассказал, случайным стечением обстоятельств, но я убежден, что все это было делом милосердия Божия ко мне, грешному, по молитвенному ходатайству преподобного Сергия”, — заключил почтенный рассказчик »[103].

Замечательно, что происшедшее с собеседником святого Антония чудо (как и воинские чудеса, описанные Пахомием Логофетом, Авраамием Палицыным, неизвестным составителем «Нового летописца» и Симоном Азарьиным) имеет совершенно естественный характер и рассказ о нем, соответственно, исполнен самой глубокой и простой веры в неотступное предстательство радонежского угодника Божия за молитвенно уповающих на него. Вместе с тем рассказ и всецело реалистичен и абсолютно лишен мистики, экзальтации, экстатизма. Он демонстрирует непреложность благопоспешественного отклика со стороны преподобного Сергия на взывания о помощи. Этот отклик ниспосылается в виде счастливого стечения обстоятельств, благодатной случайности, разрешающей самое безнадежное положение. И ниспосылается обязательно. По крайней мере, для церковного народа факт неизменной вспоможенческой отзывчивости Святого в ратном деле во благо России очевиден и бесспорен, что и отразилось, в частности, в начальном кондаке Акафиста[104] ему:

«Возбранный от Царя сил Господа Иисуса, данный России воеводо и Чудотворче предивный, Преподобне отче Сергие! Прославляюще мы прославльшаго тя славы Господа, благодарственное пение воспеваем ти, ибо молитвами твоими от нашествия иноплеменных и скорбных обстояний нас присно избавляеши, яко имея дерзновение ко Господу, от всяких нас бед свободи, да зовем ти: Радуйся, Сергие, скорый помощниче и преславный Чудотворче»[105].

Сокращения, принятые в тексте данной статьи:

БЛДР - Библиотека литературы Древней Руси
ОЛДП - Общество любителей древней письменности
ПСРЛ - Полное собрание русских летописей

СККДР - Словарь книжников и книжности Древней Руси