Как известно, ушедший век оказался весьма сложным для жизни русских обителей на святой Афонской горе. Количество насельников сокращалось, обители, начиная c монастыря Руссик, скиты, кельи и каливы приходили в запустение. Последние, если они стояли на землях других монастырей, постепенно занимались монахами-греками. Все это проходило на фоне закрытия въезда для желающих поступить в монастырь людей не греческой национальности. В результате ко второй половине ушедшего века все три славянские монастыря: сербский Хиландар, болгарский Зограф и русский Руссик практически доживали свой век, не имея возможности принять в свои ряды новых послушников-соотечественников.

В 2012 году, когда Архив Русской Эмиграции в Брюсселе готовил книгу «Архиепископ Василий Кривошеин. Переписка с Афоном», в распоряжении редактора оказались весьма значимые документы, уникальность которых трудно переоценить. Они хранились в качестве копий архиепископом Василием, который, пострадав за вопрос выживания славянских монастырей на Афоне, хранил для себя документы, могущие внести ясность по этому малоизвестному вопросу. Бумаги архиепископа во многом проливают свет на причины и следствия упадка в ХХ веке русского монашества на Святой Горе.

В силу трагичности событий в истории Руссика в ушедшем веке – несколько пожаров и использование греческими властями корпуса монастыря в качестве военного лазарета, – возможно, таких бумаг нет и в пострадавшем архиве Обители. Поэтому в данной статье мы постараемся максимально дать слово этим документам (справкам, посланиям, письмам), которые были написаны в те годы священноначалием русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря и частично секретарём Обители монахом Василием (Кривошеиным).

Как это ныне не покажется странным, но в начале прошлого века славянские монахи Святого Афона осознавали себя почти как граждане незримой Византийской империи. Они совершенно не осознавали себя частью Греции. Вот как писал секретарь Свято-Пантелеимонова русского на Афоне монастыря, монах Василий (Кривошеин) в своём [Проекте] «Положение Афона» в 1941 году: «Святая Гора Афон издревле (с IX-X веков) представляла собой всеправославное монашеское государство. Несмотря на внешнюю политическую зависимость от соседней с Афоном светской власти (Византии, Болгарии в XIII веке при царе Иване Асене, Сербии в XIV веке при Стефане Душане, Турции в период 1430–1912 гг.) и на церковную юрисдикцию над ним Вселенского Константинопольского Патриарха, во внешней своей жизни (духовной, административной, хозяйственной) Святая Гора всегда пользовалась правами полного самоуправления. (…) Святая гора всегда рассматривалась как общее отечество живших в ней православных монахов, и никому не приходило в голову присваивать её исключительно той или иной национальности. Верховной властью на Афоне обладали его ставропигиальные господственные Монастыри, игумены, представители коих собирались по временам вместе и составляли высшее правящее собрание Святой Горы, причём, однако, во внутренней жизни каждый монастырь сохранял своё самоуправление и свои особенности»[i].

К сказанному следует добавить, что до 1917 года Руссик находился и под значительным протекторатом Российской Империи (монархии и Церкви). Это воспринималось как норма, монастырь был богат и многолюден, не говоря уже о том, что также многолюдны были и его многочисленные скиты и кельи.

Кроме собственных владений, расположенных на землях Руссика, русские строили скиты и кельи на территории других Афонских Монастырей. Список их достаточно обширен. Это два скита:

·       Андреевский (на территории Ватопедского монастыря);

·       Ильинский (на территории Ватопедского монастыря).   

И шестьдесят шесть келий, которые все русскими покинуты и ныне частично стоят в руинах, частично сгорели, частично заселены монахами других монастырей:

На земле Хиландарского монастыря: Свт. Иоанна Златоустого, Свт.Иоанна Богослова, Свт. Иоанна Предтечи, Благовещенская, Трех святителей, Св. Игнатия Богоносца, Святой Троицы (1-я), Святой Троицы (2-я), Свт. Николая, Рождества Иоанна Предтечи.

На земле Иверского монастыря: Свт. Иоанна Златоустого, Свт. Петра и Онуфрия, Положения пояса Богородицы, Святой Троицы, Свт. Николая, Свт. Иоанна Богослова.

На земле монастыря Ставроникита: Покрова Пресвятой Богородицы, Святой Троицы, Введения во храм Пресвятой Богородицы, Казанской иконы Богородицы, Св. Иоанна Предтечи,Трех Святителей, Апостола Андрея Первозванного, Мученика Климента, Успения Пресвятой Богородицы, Вознесения, Архистратига Михаила.

На земле монастыря Григориат: Благовещения.

На земле монастыря Филофей: Св. Георгия, Вознесения, Преображения Господня, Рождества Пресвятой Богородицы, Свт. Николая, Евфимия Великого, Иверской иконы Богоматери.

На земле монастыря Каракал: Воздвижения Креста Господня.

На земле монастыря Кутлумуш: Великомученицы Варвары, Свт. Николая Чудотворца, Свв. Феодора Тирона и Феодора Стратилата.

На земле лавры св. Афанасия: Св. Артемия, Св. Георгия (Кераши), Св. Иоанна Богослова, Св. Иоанна Предтечи, Св. Иоанна Богослова (2-я), Усекновение главы св. Иоанна Предтечи, Прп. Макария, Св. великомученика Георгия, Свт. Иннокентия, Рождества Пресвятой Богородицы.

На земле монастыря Симона-Петра: Благовещенская.

На земле монастыря Пантократор: Свт. Тихона Задонского, Рождества Богородицы, Успения Пресвятой Богородицы, Свт. Митрофана Воронежского, Свт. Димитрия Ростовского, Прп. Сергия Радонежского, Введения во храм Пресвятой Богородицы, Св. Косьмы и Дамиана, 12-ти Апостолов, Скоропослушницы Божией Матери, Сретения Господня, Свт. Николая Чудотворца, Свт. Николая (2-я), Св. Димитрия Солунского, Св. Саввы Освященного, Св. Андрея Первозванного и св. равноап. Нины.

После 1917 года Русский монастырь лишается своей защиты от Российской Империи. Одновременно в эти годы на Балканах происходят свои исторические катаклизмы. Блистательная Порта, существовавшая с 1430 года, оканчивает своё существование в 1922. За десять лет до этого в 1912 году греки завоёвывают Афонский полуостров и пытаются ввести его территорию под протекторат Греческого государства. Интересна реакция русских насельников на это событие. Монах Василий пишет: «В 1912 году Афонский полуостров был оккупирован(так в оригинале) греческими войсками. Уже тогда Русский Монастырь предвидел опасные последствия возможного присоединения Афона к Греции (как по отношению ко всей Святой Горе, так и особенно, для её национальных меньшинств) и потому отказался подписать петицию, поданную в 1913 году греческими монастырями греческому королю, в которой они заявляли о своём желании войти в состав греческого государства. На Лондонской конференции послов (1913) три славянских монастыря Афона проводили мысль об интернационализации Афона и о совместном покровительстве над ним всех православных государств. Это решение по тогдашним условиям было, конечно, наилучшим»[ii].

Такая позиция негреческих монастырей, безусловно, вызывала в Афинах раздражение. Соответственно, греческое правительство начало политику устранения этого фактора. Практически это означало упразднение национальных славянских монастырей или замену их насельников греками.

В 1924 году афонским монастырям предлагается принять новый Устав (Катастатикос Хартис), в некоторых статьях которого Русский монастырь усматривает ограничение ранее дарованных ему прав и отказывается подписать его. Такую же позицию занимают и другие славянские монастыри. Двумя годами позже (1926) Устав был утверждён греческим Правительством как Законодательный Декрет и, наконец, в 1927 году 109-ой статьёй Греческой конституцией был принят как государственный закон. Всем живущим на Святой Горе предписывалось получить греческий паспорт. Так как 17 греческих монастырей на Афоне новый устав приняли, то неучастие трёх несогласных славянских монастырей не поменяло дело. Формально Устав был принят абсолютным большинством.

Тем не менее, непринятие Русским монастырём устава формально ставило его в противоречие с действующим законом. С этого времени Греческое Правительство производит частичную экспроприацию собственности Русского Афонского Монастыря. А начиная с 1928 года, не даёт разрешения селиться в обители новым русским по роду послушникам.

В феврале 1924 года игумен Русского монастыря архимандрит Мисаил обращается с письмом к королю сербов, хорватов и словенцев Александру со следующим содержанием (приводится с сохранением стиля оригинала): «Благочестивейший Государь, шесть уже лет как наш русский во имя Великомученика и Целителя Пантелеимона Монастырь на Святой Горе Афонской, лишён всякой правительственной защиты. Первые четыре года мы находились безобидно, а последние два Греческое Правительство Обитель нашу стало подвергать разным лишениям имущества, как то реквизицией лучшего рабочего скота, отнятием половины денег, собранных на покупку годового запаса хлеба и, наконец занятием в Монастыре огромного 6-ти-этажного здания и невозвращения оного Монастырю после использования летом 1923 года Военным Санаториумом. (…) В настоящее время мы осведомились, что Греческое Правительство с 1-го апреля сего года открывает на Святой Горе военную больницу, и относится сие вновь исключительно, из двадцати афонских Монастырей, к одному Руссику. (…) Всё братство опасается дальнейших лишений и даже возможности своего пребывания в родной Обители.

Такое тяжёлое положение вынуждает нас иметь дерзновение всебратственно (500 человек) повергнуться к стопам Вашего Величества (…) смиреннейше просить принять наш священный русский Монастырь под временное покровительство и защиту Вашего Величества для сохранения достояния онаго и возможности пребывания в нём нашему русскому братству»[iii].

Пять лет спустя Архимандрит Мисаил посылает повторное прошение королю Александру, и вновь, прося покровительства, ссылается на нарушение Греческим Правительством своих международных обещаний. «Несмотря на обязательство сохранять неприкосновенными традиционные права и привилегии, которыми пользуются не греческие общежития Афона, подписанного Грецией на Сервском договоре в августе 1920 года и подтверждённого затем на Лозаннской конференции в 1923 году, Греческое Правительство неоднократно нарушало своё обещание: так, оно отняло наши метохи без всякого вознаграждения, производило разного рода реквизиции и, наконец, в настоящее время принуждает нас принять греческое подданство и подписать новый канонизм Святой Горы, составленный исключительно в пользу монахов греческой национальности». Далее Игумен напоминает королю: «Обитель наша не чужда Вашему Величеству. Как известно, царственный Ваш предок – сын Стефана Неманя – первосвятитель сербской земли святой Савва, прибыв на Святую Гору, здесь в нашем монастыре принял монашеское пострижение. В царствование Стефана Душана Сильного древний Руссик возобновлён был его щедротами…»[iv] .

В тот же день Архимандрит Мисаил направил ещё одно письмо Святейшему Патриарху Сербскому Димитрию, в котором оповещал его об обращении к королю Александру и просил «отеческого благословения и милостивого содействия, дабы наша смиренная Обитель, под защитою благословенной Державы Сербской, имела возможность непрестанно возносить свои посильные молитвы»[v].

К каждому письму была приложена бумага с пояснением «Краткие сведения о Русском Пантелеимоновом монастыре на Афоне», в котором сообщалось, что русские на Афоне закономерно существуют с ХI века, при этом подчёркивается, что в 1169 году Священный собор Святой Горы «по долгом рассмотрении и общим рассуждении» решил отдать им запущенный монастырь Святого Пантелеимона, называвшийся обителью «Фессалоникийца» с оставлением в их же пользовании прежнего места «Ксилургу». Этим актом русское братство навсегда получило право гражданства(выделено нами) «в великой пустыни Афона»[vi]. Далее монахи сообщали, какими милостями от сербской короны пользовался монастырь и прошедшие века и, продолжая, заключали: «В настоящее время наш монастырь Святого Пантелеимона переживает тяжёлые годы «всеконечного от России оставления»… Если тяжко положение русского монашества вообще на Святой Горе, то положение нашего монастыря является угрожающим тем, что всё колоссальное имущество уйдёт из русских, следовательно, из славянских рук в руки греков (…). В мирное время обитель Святого Пантелеимона имела большие доходы от приношений русских паломников и от своих подворий. Веками текли пожертвования из России в наш монастырь и другие скиты и обители. С начала войны все доходы из России прекратились. Революция порвала всякую связь русских монахов с родиной. Старые запасы постепенно иссякли. Отсутствие русского национального правительства лишило русских монахов какой бы то ни было защиты, и пред нами стала опасность погибнуть и потерять для России нашу обитель. Наше беззащитное положение побудило Греческое правительство к захвату наших метохов (на Кассандре и Каламарии), что лишает нас возможности запастись продовольствием. Пользуясь теперешним положением в России, эллинское правительство и Кинот Святой Горы стараются прекратить сюда доступ русским людям. Визы на Афон даются только в виде особого исключения. Для немногочисленных русских, попадающих теперь на Святую Гору, правительство и Священный Кинот творят всякие препятствия в случае их желания постричься здесь в монашество. Так как с начала Европейской войны все послушники были мобилизованы и отправлены в русскую армию, то братию монастыря в данное время составляют старцы выше 50-летнего возраста (…). Таковы в общих чертах трагические условия, в которых находится наш русский Святого Пантелеимона монастырь. Ясно, что главная причина зла заключается в отсутствии власти, которая могла бы защитить интересы русских монахов пред Греческим правительством. Только мощная и благожелательная нравственная и политическая поддержка могла бы изменить условия этого положения и предотвратить полную гибель русского монашества на Афоне»[vii].

Далее Архимандрит Мисаил, упоминая опять о несоблюдении греками соглашений Сервской (1920 г.) и Лозаннской (1923 г.) конференций, говорит о времени, когда на Афоне владычествовали турки как о более благоприятном для русского (и славянского) Афона, отсылая читателя к нормам Берлинского трактата от 13 июля 1878 года, заключённого ещё при турках. Он пишет: «Статья 62-я Берлинского трактата гласит: “Монахи святого Афона, из какой бы страны они не происходили, сохранят свои прежние владения и выгоды и будут пользоваться без всякого изъяна, полной равноправностью в правах и преимуществах”. К глубокому прискорбию демократическое правительство Греции притесняет православный Афон более, чем это было в прошлом при Турецком владычестве»[viii].

В 1926 году греческое правительство своим законодательным Декретом (статьи 3-5) учредило на Афоне должность губернатора, назначаемого Министерством Иностранных дел. «Права губернатора согласно с вышеуказанными статьями заключались, главным образом, в “наблюдении за исполнением Катастатикос Хартис” – с правом обращать внимание Священного Кинота на его нарушения со стороны монашеских властей Афона»[ix].

Соответственно, не приняв новый Устав Афона, Русский монастырь не признавал и губернатора его, считал присутствие на Афоне новоустановленной административной власти государства в лице губернатора также незаконной. Это противостояние вскоре стало причиной новых событий, на фоне которых развивались последующие нестроения русского Афона.

Административная греческая власть неожиданно озаботилась якобы имевшим место фактом притеснения в Русском монастыре греческих монахов. В 1922 году Священный Кинот Афона направляет в Руссик официальное письмо со следующими вопросами:

«1. Почему Монастырь не принимает монахов-греков и не рукополагает из своих отцов греков для совершения греческого Богослужения?

2. Почему не назначает их на монастырские послушания, считая их как не имеющих прав и сторонних?

3. Почему вовсе не заботится отечески о них, лишая их настоящего (правильного) монастырского содержания и одежды?

4. Почему прекратил нанимать греческих певцов для бдений?»[x].

В ответном письме от 12 сентября 1922 года игумен русской обители архимандрит Мисаил показал всю надуманность и несостоятельность этих вопросов: «На всё сие ответ наш будет краток: если в благополучные для нас довоенные годы, когда Обитель наша могла всячески рассчитывать на сильную поддержку в свою пользу Российской Империи и, когда для нас было весьма легко «изничтожить» (…) греческий элемент нашего общежития, [мы] не только не сделали ничего подобного, но за все 26 лет нашего игуменства не изгнали из обители ни одного грека, ясно, что не имеем расположения «изничтожить» [теперь]. Было бы весьма странным, если бы теперь, во времена тяжких испытаний нашей несчастной Родины, лишённые всякой внешней поддержки, мы малое русское меньшинство Святой Горы, стремились бы к цели, осуществление которой возбудило бы, по необходимости противодействие и вражду общественного мнения и правителей народа, среди которого живём»[xi].

Более того, в ответе Игумена открылось, что братья-греки живут в более привилегированном состоянии, чем монахи-славяне. Архимандрит Мисаил писал: «Монастырём нашим (…) в текущем 1922 году были приняты в число братии греки: монах Симеон (…), послушники Христо, Симеон и Ираклий, также принимались и в прежние годы. Так как по случаю крайней нужды, часть русского братства, даже и священнослужители, несут трудные послушания, как то рубку леса, дров, обработку виноградников и полей, перевозку тяжестей на мулах и быках и всякие чёрные хозяйственные работы, поэтому им делается нами трапеза с разрешением вина и елея и тогда, когда в обительской трапезе бывает пост (…). Братья-греки от этих работ освобождены совершенно, а потому они равно вместе с прочими русскими всегда находятся в монастыре и довольствуются общей обительской трапезной, также по отношению довольства и одеждой»[xii].

Однако вскоре власти «открыли» новое дело о нестроении в обители отношений между самой греческой братией. Так, в субботу 14 июня 1931 года игумен монастыря архимандрит Мисаил вынужден был созвать монастырский собор, на котором обсуждалось дело послушника Паисия Ипсиланти, 26-ти летнего грека из Фив, жившего в обители всего 9 месяцев. Призванный на собор другой грек отец Герасим «заявил, что вынужден покинуть Святую Обитель вследствии преследований, грубого и зверского отношения к нему брата Паисия. Это преследование, начавшееся с самого поступления его в Обитель, с каждым днём все более и более усиливалось так, что (…) сегодня утром он вынужден был убежать из трапезы (…). Не будучи более в состоянии выносить непрестанно подобные оскорбления (…) отец Герасим ради сохранения своего душевного мира предпочитает уйти из Обители»[xiii].

«Призванный на собор брат Паисий начал было отрицать всё происшедшее в трапезе. Когда же был снова вызван свидетель, (…) пытался опровергнуть его показания утверждением, будто бы [тот] не знает греческого языка. Неверность этого утверждения обнаружилась, однако, очень скоро. (…) После сего брат Паисий был удалён из помещения заседания собора, который приступил к тщательному рассмотрению его дела. В основу его кроме вышеуказанного происшествия в трапезе и поведения и заявлений брата Паисия на соборе были положены следующие данные:

1. Жалоба певчего отца Герасима Цанаракиса, грека из Крита, на грубость и дерзость брата Паисия, вследствии которой он опасается ходить в собор, боясь, как бы брат Паисий не избил его. На основании этой жалобы брат Паисий был в своё время вызван на собор, и ему было сделано первое предупреждение о необходимости исправить свою жизнь.

2. Заявление ушедшего из Обители послушника брата Григория Григоракиса, грека из Пелопонесса, что он уходит из Обители вследствие грубости отца Паисия и невозможности жить совместно с ним (заявление брата Григория было сделано им отцу Игумену в присутствии отца Наместника и отца Василия (Грамматика).

3. Заявление иеродьякона отца Софрония, что брат Паисий во время совершения Божественной литургии ведёт себя недостойным образом, смеётся и кощунственно передразнивает священнослужителей.

4. Упорное нежелание брата Паисия исполнять братские послушания. Вследствие сего брат Паисий был вызван в марте-месяце на собор, где ему было сделано официальное предупреждение (второе), что, если он не исправится, то монастырь будет вынужден удалить его из Обители (…).

5. Постоянные самовольные отлучки брата Паисия из Монастыря (…). За подобные поступки брат Паисий был вызван на собор, где ему запретили самовольно уходить из монастыря, не смотря на это брат Паисий продолжал почти ежедневно самовольно отлучаться из обители (…).

6. Не монашеское, дерзкое поведение брата Паисия, вызвавшее справедливое на него недовольство и негодование всей братии.

Кроме сего при обсуждении дела брата Паисия собором было принято во внимание, что:

1. Брат Паисий, всего 9 месяцев проживавший в нашей Святой Обители, не является ещё монахом, а только рясофорным послушником, ещё находящимся на испытании и, следовательно, окончательно не принятым в братство.

2. Что брат Паисий, при зачислении в послушники, дал письменное обязательство, во всём повиноваться Игумену и исполнять всякое послушание, соблюдая строго устав Обители, а также письменно заявил: «В случае не исполнения мною сего обязательства и должного порядка сей Обители, она имеет право удалить меня, и я не должен иметь никакой претензии к Обители».

3. Что согласно Сигиллиону Патриарха Иоакима II (1875 года) к нашему Святому Монастырю «вся братия в Обители должна повиноваться и подчиняться каноническому Игумену и внимать его предложениям и увещаниям, никак вообще не противясь и не противореча, но исполняя всё то, что бы ни было повелено от него. А кто не захочет повиноваться, тот после первого и второго вразумления, по слову Апостола, да будет изгнан им, чтобы и других не заражал».

Имея ввиду всё вышеуказанное, отец Игумен архимандрит Мисаил, выслушав мнения членов Собора, постановил в полном и единодушном согласии со всем собором, нижеследующее: Обсудив совместно со всем собором дело послушника Паисия Ипсиланта, мы, на основании всего имеющегося по сему делу материала, признали означенного послушника Паисия не способным к монашеской жизни по уставу нашей Обители, виновным в уходе из монастыря лиц безупречного поведения, не исправляющимся, не смотря на многократные замечания и предупреждения, отрицающим власть Игумена и, вообще нарушившим все обязательства, принятые им на себя при принятии в число послушников. Вследствие сего постановляем удалить послушника брата Паисия навсегда из нашей Обители…»[xiv].

Сразу после этого события Монастырю от лица Священного Кинота были выдвинуты обвинения в неправомочности такого решения и в притеснениях греческой братии. Игумену Мисаилу уже 19 июля пришлось писать длинное объяснение с перечислением причин и обстоятельств, в котором он показал надуманность всех вин, предъявленных монастырю. Однако это объяснение не было принято как удовлетворительное.

Казалось бы, рядовое дело с отчислением из обители негодного даже не монаха, а пребывающего на испытании послушника ещё несколько лет назад не вызвало бы ни у кого никаких нареканий. Всё было сделано объективно, с соблюдением законности и протокола. Однако теперь время было другое. На Афоне действовал новый Устав, который был принят Кинотом, а за соблюдением его следил Губернатор, который незамедлительно обозначил своё присутствие.

«Сегодня, – пишет секретарь Русского на Афоне монастыря монах Василий, – 30 июля 1931 года в среду, согласно постановления Священного Кинота и соответственного распоряжения Губернатора Святой Горы господина З. Хадживасилиу, прибыли к главным вратам Священной Русской Обители Великомученика Пантелеимона начальник жандармского отделения Святой Горы майор Цанакакис и представитель Священного Кинота старец Никодим Кутлумушский (эпистат), имея с собой и вооружённых ружьями жандармов, и ввели через врата обители рясофорного послушника Паисия Ипсиланта, изгнанного из неё 14 июля (так в оригинале) сего года, и которому вход в Обитель был воспрещён Игуменом. Вышеупомянутые лица поднялись в монастырскую гостиницу. (…) Вслед за сим г. Цанакакис категорически потребовал от Священной Обители, чтобы ею опять был принят в монастырское братство послушник Паисий. На это требование г. Цанакакиса был дан ответ, что святая Обитель, не могущая, естественно, противостать происшедшему насилию, коим уже введён в неё послушник Паисий, допускает его жить здесь, но не может, однако, признать его братом обители и духовным чадом Игумена, так как сии отношения духовного характера и, следовательно, не могут быть созданы жандармской силой. Однако, г. Цанакакис не удовлетворился таковым ответом, определив его как «противление властям» и пригрозил, что в случае не полного принятия святой Обителью его требований, Игумен и Соборные старцы будут задержаны им и отправлены в Солунь, где будут судимы местным уголовным судом за сопротивление властям. (…) Сошедшийся Собор, оказавшийся пред угрозой силы, которой мог быть нарушен порядок Обители, за судьбы которой он несёт ответственность пред Богом, вынужден был склониться перед требованием начальника жандармского отделения Святой Горы, подтверждённое силой, однако, без признания законности его»[xv].

Ещё несколько дней до этого 8 (21) июля 1931 года Свято-Пантелеимонов Монастырь получил Послание от Вселенского Патриарха Фотия II, в котором последний сообщил, что его предшественник Святейший Патриарх Василий получал письмо от 18 января 1927 года с жалобой на притеснения в Русской обители монахов греческого происхождения. Теперь такое же письмо получил он сам и хотел бы иметь извиняющие оправдания этой жалобы.

В тот же день игумен Русского Монастыря архимандрит Мисаил ответил Вселенскому Патриарху: «Так как о всём вышеизложенном, подробно и обстоятельно написано в письме нашем Священному Киноту Святой Горы от 19 июля сего года за №82, считаем целесообразным приложить копию с сего письма с некоторыми, касающимися дела пояснениями, дабы, читая их и ознакомившись с необходимыми основными данными, Ваше Божественное Святейшество, возмогло бы, как надеемся, легче составить истинное представление о действительном состоянии нашего Священного Общежития (…). Из посылаемых в приложении к сему документов Ваше Божественное Святейшество может как-то получить сведения о происшедшем в последнее время тягостном разногласии между Священным Кинотом и нашей Обителью (подразумеваем дело изгнанного послушника Паисия), которое, разрешившись насильственным образом, погрузило в большую скорбь всё наше многочисленное братство из-за неслыханных доселе в отношениях между Святогорцами и воистину небратолюбного обращения Священного Кинота за содействием к греческой власти (и даже жандармерии) в чисто внутреннем монашеском вопросе»[xvi].

В монастыре считали эту проблему решённой. Однако вскоре Монастырь получил второе письмо от Вселенского Патриарха, которого как оказалось, опять оповестили о «нарушениях в Русском монастыре» и желании его выгнать вообще всех греков. На что Патриарх Фотий писал: «Поэтому в связи с предпринимаемым, как нам сообщили, усилием и стремлением совершенно изгнать из монастыря и немногих оставшихся греков по роду монахов, мы вынуждены по постановлению Синода сообщить Вашему Преподобию, что что-либо подобное никоем образом не может быть принято и одобрено Церковью, ибо сим отвергается церковное решение о Вашем святом монастыре и его порядке (…). Поэтому советуется, дабы непременно было приостановлено и исправлено, если совершается что-либо притеснительное по отношению подвизающихся в монастыре монахов греков по роду или ограничительное для их законных прав, причём не должны чиниться препятствия к принятию в монастырь и греков по роду монахов с сохранением известной пропорции между двумя элементами в их взаимном существовании в монастыре согласно букве и духу Святого Патриаршего и Синодального Сигиллия, скреплённого столькими страшными церковными клятвами и угрозами против нарушителей.

Мы также требуем по этому поводу, чтобы Ваш Святой Монастырь непременно признал и принял бы Новый Устав Святого Места Церковью благословлённый и утверждённый, государством же признанный обязательным в качестве закона…»[xvii].

В ответ игумен Мисаил сообщает Патриарху, что все эти обвинения надуманные, объяснение им уже было дано в письме в Кинод 19 июля 1931 года под № 32, и далее говорит: «Эти обвинения, как уже недавно подробно об этом мы написали, не отвечают действительности и объясняются не из объективного положения дел в нашем Общежитии, но из чрезмерных домоганий некоторых из братства греков, которые приходят от неправильного толкования Сигиллиона 1875 года (…). Вашему Божественному Святейшеству угодно настаивать в последнем Его Патриаршем послании, чтобы мы принимали в общежитие «и греков монахов». Из этого выражения рождается впечатление, что Ваше Божественное Святейшество убеждено, что в то время как русские принимаются нами в Общежитие беспрепятственно и в большом числе, греки напротив, систематически не допускаются. Утверждаем с ответственностью за это, что с 1928 года до сего дня наша священная Обитель не приняла ни одного русского (кроме нескольких пустынников и келиотов старцев, принятых ради милостыни на покой или в больницу), тогда как в тот же промежуток времени (1928-1931) нами были приняты 6 молодых греков и это не из-за недостатка в желающих прибыть на Святую Гору для обоснования в ней и душевного спасения русских из рассеяния, но по причине строгих, и как думаем, преувеличенных мер уважаемого Греческого правительства (…).

Что же касается нашего отношения к Новому Основному Канонизму Святой Горы, то имеем впечатление, что Ваше Божественное Святейшество, к нашему огорчению, лишено правильных сведений по этому вопросу. Потому что весьма неточно, что наша Священная Обитель не признаёт Основного Канонизма (в его целом). Напротив, наша Священная Обитель всегда старается сообразоваться с ним и применять его постановления (как, например, предоставление списка монахов и внутреннего устава, денежное участие в поддержании афонской школы, переписка с Вселенским Патриархом через Священный Кинот и другие обязанности, вытекающие из Канонизма и не существовавшие до его применения). Только наша Священная Обитель того мнения, что некоторые не многочисленные статьи Основного Канонизма, второстепенного порядка, трудно применимы по отношению к нашей Священной Обители, поскольку они находятся в явном противоречии с постановлениями Сигиллиона приснопоминаемых Вселенских Патриархов Каллиника (1803 г.), Константина (1833 г.) и Иоакима II (1875 г.), которыми определяется внутренний строй и права Священного Общежития Руссика и его Игумена»[xviii].

И далее игумен вновь возвращается к международным конвенциям, касающимся прав национальных меньшинств на Афонской Горе, которые нарушаются Греческим Правительством. «Уважаемое Греческое Правительство подписало в Лозанне (1923 г.) следующее постановление (ст. 13 соглашения о меньшинствах): “Греция обязуется признавать и сохранять традиционные права и вольности, которыми пользовались не греческие Монастырские Общины Святой Горы”. Внутренний строй нашей Священной Обители и юридические отношения её к Священному Киноту входят, конечно, в разряд упомянутых “традиционных прав” и “вольностей”, которые Греция обязалась сохранять (…). Потому что элементарное начало права требует, чтобы внутреннее законодательство государства (например, Основная Конституция) всегда было согласовано с международными его обязательствами, каковые имеют силу закона для всех властей сего государства (в данном случае для Греческого правительства и Священного Кинота Святой Горы)»[xix].

Между тем вскоре выяснилось, что вышеупомянутый послушник Паисий Ипсиланти арестован греческими властями. «Что за тип был этот Паисий, – пишет монах Василий (Кривошеин), – видно из того, что он вскоре после того ушёл из монастыря и был осужден судом в Афинах за торговлю наркотиками»[xx].

Арест Паисия власти не замечали. Во всяком случае это обстоятельство никак не повлияло на их активную позицию по защите прав «притесняемых» в Русском монастыре других греческих монахов.

То, что это была политическая акция, видно из дальнейших объяснений игумена Русского монастыря Архимандрита Мисаила. Он признаёт в монастыре «раздоры среди греческих братств». И далее объясняет их причину: «Оставив в стороне чисто личную сторону этих раздоров и споров, заметим только, что главнейшая их причина лежит в том, что некая часть греков монахов, забывши главное назначение монаха, то есть душевное спасение, избрала чисто мирскую цель достижения власти в Священной Обители (…). Рассчитывая в свою пользу на бедствия в России, на трудное положение нашей Обители и, стараясь привлечь и обольстить греческое общественное мнение под ложным предлогом преследование национальных целей, сторонники вышеупомянутой партии считают настоящий момент подходящим для ниспровержения установленного порядка в нашем общежитии, для стяжания власти сего, изгнания из Русской Священной Обители русских, которых никто не защищает. Те же братия греки, которые отказываются принять участие в этой политической борьбе, переносят со стороны своих единоплеменников всевозможные преследования, поносятся как предатели, всячески устрашаются ими»[xxi].

Одновременно с компанией по защите монахов-греков в Русском монастыре, власти осуществляют планомерную экспроприацию собственности афонских Монастырей. В 1925 году игумен Руссика архимандрит Мисаил информировал российского посланника в Афинах о положении дел в монастыре за истекшие годы на предмет его доходов, долгов, наличия недвижимости и количества братии. По ответу игумена можно судить о состоянии и численности русской обители в эти годы:

«1). Пропитание братии Монастыря (540 человек) обеспечивалось тем количеством земли, которое за Монастырём (вместе с отобранными ныне метохами) на 5 месяцев.

2. Средства для приобретения всего необходимого к существованию обители и братства добываются продажей церковных и хозяйственных предметов и лесных материалов.

3. Общая площадь имений Монастыря (вместе с метохами) приблизительно 608 десятин (2400 квадратных саженей). Доходности от них 540 тысяч драхм в год.

4. Численность братии не может быть увеличена, вместе и уменьшена рабочими силами, без ущерба для обительского имущества, так как последних среди настоящего состава нашего Братства имеется меньшая половина, а большая престарелые и больные.

5. Доходы, которых Обитель лишилась от прекращения сообщения с Россией, большие, указать определённую сумму нет возможности, можно лишь судить по нижеследующим данным. До 1914 года периодически братство Обители достигало до 1800 человек, которым свободно предоставлялось полное содержание: (300 тысяч), все церкви Обители снабжались лучшей утварью; в Обители всегда находилось до 200 человек поклонников, коим чай и трапеза предоставлялась вместе с братством безвозмездно. Содержался на 40 человек приют и больница для бедных сиромах всей Святой Горы; раздавалось полное содержание продуктами (…) всем приходящим пустынникам. Не было отказа в рассылке пособий в разные благотворительные учреждения деньгами и вещами. Кроме того в Константинополе и Одессе содержались подворья для безвозмездного гостеприимства поклонников, едущих в Палестину и раздачи там особой милостыни бедным ежедневно: (3 тысячи). А в Москве был приют на 8 человек раненых воинов. Этим только можем выразить доходность нашей Обители в России.

До прекращения сношений Афона с Россией доходность метохов и прочих земельных угодий монастырём была почти незамечаема. По прекращении же сих сношений Обитель наша, не имея у себя денежных запасов, была вынуждена немедленно приступить к займу денег у греческих монастырей и разных лиц. Сумма долга обители достигла 500.000 драхм, а ежегодно-процентная 35.000 драхм. Таким образом, братство стало своими силами обрабатывать метохи, кипера и виноградники; приступило к продаже леса, хозяйственных предметов и церковной утвари, лишь добыть бы себе насущное и уплатить проценты. Однако, часть долга за Обителью состоит и в настоящее время. Продавать остаётся уже нечего: лесу годного мало, метохи отобраны. Да и корпус греками нам не возвращается. Опасаемся лишения нас прочего обительского имущества. Содержание лазарета 100 000»[xxii].

Собственность монастыря продолжала отбираться. Как писал позднее от лица Русского монастыря монах Василий (Кривошеин): «Вопреки статьи 62-ой Берлинского договора (монахи Афона сохраняют свои прежние владения) и ст. 181 Катастатикос Хартис (всё недвижимое имущество Святых Монастырей является абсолютно неотчуждаемым) Греческое Правительство конфисковало в 1924-1927 годах все святогорские земельные владения, находящиеся вне пределов Святой Горы. Впоследствии в 1932-1934 годах афонские монастыри были вынуждены согласиться на уступку этих отчуждённых земель, в основу которой должен был быть положен реальный доход, получавшийся монастырями с этих владений до момента их реквизиции. Этот доход должен был быть уплачиваемым Монастырям в качестве вечной арендной платы (ежегодно). На деле, однако, большинство метохов было оценено значительно ниже их действительной стоимости. Дальнейшее падение драхмы ещё больше уменьшило реальную величину ежегодно оплачиваемых им греческим правительством денежных сумм за отнятые метохи. В настоящее время Греческое Правительство совершенно прекратило платежи»[xxiii].

Кроме объяснения перед Вселенским Патриархом игумен Русского монастыря архимандрит Мисаил отправил письмо министру иностранных дел Греции, в котором говорил о неправомерности действий Священного Кинота Афонской горы. Там же он изложил свою позицию о положении Русского монастыря на Афоне: «Из сравнения прав Игумена нашей Святой Обители, как они определены в Патриаршем Сигилионе 1875 года, и как они существовали до сих пор в действительности, с соответственными статьями Основного Канонизма 1926 года видно, к нашему сожалению, что Основной Канонизм значительно ограничивает права и власть Игумена нашего Общежития. Не желая теперь обсуждать эту тему во всей её широте, ограничимся только замечанием по поводу интересующего нас дела изгнания какого-либо брата из Обители: Сигиллион даёт Игумену право изгнания не подчиняющегося или вредного для братства монаха, возлагая всё дело на суд и власть Игумена («да изгонится им») и не предусматривает необходимости утверждения его решения кем либо иным или возможности отмены его какой-либо другой властью; единственным так же условием Сигиллиона устанавливается два предварительных изгнанию увещания, не требуя какой-либо иной постепенности наказания. Напротив, Основной Канонизм (ст. 47, 71) вводит целую группу других положений, из коих главнейшее устанавливает Священный Кинот судом второй инстанции (ст. 41), который может отменить решение Святой Обители и имеет решающее слово во всех важных делах, как например, изгнание (ст. 72-74 и др.). Говоря кратко, Основной Канонизм значительно ограничивает власть Игумена нашей Обители в пользу Священного Кинота, который приобретает право вмешиваться во внутреннюю жизнь нашего общежития, обстоятельство, не существующее до введения Основного Канонизма. Другими словами, «преданием установленные права» и «вольности», коими прежде пользовалась наша Святая Обитель, и которые ясно выражены в Сигиллионе 1875 года, отменяются Основным Канонизмом 1926 года. Несмотря на то, что Греция (ст. 13 Севского договора) приняла международное обязательство их сохранять. Отсюда, без сомнения, вытекает, что соответственные статьи Основного Канонизма не могут применяться в отношении к нашей Святой Обители, так как никакой внутренний закон государства (как, например, Основной Канонизм) не может находиться в противоречии с международными его обязательствами»[xxiv].

Таким образом, в этих словах определилась вся проблема противоречий. Русский монастырь не желал ограничивать себя в правах, чего требовал новый Устав Афона, и желал для себя со стороны греческих властей соблюдения международных прав, которые оговаривали ему, как и другим славянским монастырям, особое положение.

Такое противостояние продолжалось до смерти архимандрита Мисаила 22 января/4 февраля 1940 года. После избрания в монастыре 31 января нового игумена иеромонаха Иустина Священный Кинот сообщил братии, что он не будет утверждён в должности, пока монастырь не примет новый устав: «Вы должны безоговорочно признать прежде всего Устав Святой Горы и подтверждающий его Законоположительный Указ тем же способом и в том же виде, как признали его и все другие братские монастыри, и согласно с предписаниями как Устава, так и Законоположительного Указа избрать монастырский Собор и затем из членов монастырского Собора правящую годовую комиссию и возвестить о всём вышеуказанном нашему Священному Киноту и посредством его честному Вселенскому патриарху»[xxv] .

В ответ на это письмо вновь избранный иеромонах Иустин пишет 10 марта 1940 года в Кинот длинное объяснительное послание, где уже в который раз от лица Русского Пантелеимонова монастыря даёт разъяснения позиции обители относительно административных вопросов Афона. «На заседании Святого Чрезвычайного Двойного Собрания от 10 мая 1924 года, когда им был одобрен Устав, наш Святой монастырь, пользуясь законно принадлежащим ему неотъемлемым правом свободного голосования, голосовал против Устава, но это не может быть поставлено ему в вину, ибо дело идёт о действии законном, да к тому же не имеет и практического значения, так как не требует единогласного голосования, дабы решения Святого Собрания считалось бы действительным. Во всяком случае никакой афонский закон не обязует остающегося в меньшинстве отрекаться от своего мнения и присоединяться задним числом к большинству. (…) Такое несогласование с Уставом проявляется скорее со стороны Государства, которое вопреки содержанию статьи 181 (Всё недвижимое имущество Святых монастырей является абсолютно неотчуждаемым), отчуждило наши метохи. Вопреки статьям 1, 28 и 84, где наша Киновия упоминается как Священный Монастырь Руссик, избегает употреблять в своих бумагах указанное наименование, освящённое преданием 800 лет и множеством Императорских хрисовулов и Патриарших сигиллий, называя нас просто Святой Монастырь Святого Пантелеимона и самое важное, вопреки смыслу статей 5, 6 и 93, где предусматривается поселение во Святой Горе с целью монашества лиц различных национальностей, с исключением только неправославных и не достигших канонического возраста, препятствует всякому принятию нами в братство новых русских так, что наша Святая Киновия, Руссик претерпевает опасность потерять своё национальное лицо, такое, какое, однако, было признано Греческим Государством (и международно) статьёй 13 Севского договора, гласящей: “Греция обязуется признать и сохранить традиционные права и свободы, какими пользуются не-греческие монастырские общины Святой Горы согласно с содержанием ст. 62 Берлинского договора”. Находится вне всякого сомнения, что самым жизненным среди вышеуказанных “традиционных прав” “не греческих” монастырских общин является право принятия в монахи единоплеменников, ибо, если его нет, становится невозможным сохранение самого существования их. Уклонение Государства от обязанностей вышеуказанной ст. 13 Севского договора делается ещё более ясным из содержание ст. 62 Берлинского договора, (на которую ссылается вышеотмеченная статья 13 Севского договора), гласящей, что “Монахи Афона, какова бы ни была страна их происхождения… будут пользоваться без всякого исключения всецелым равенством прав и преимуществ”, ибо мы видим в настоящее время, что в то время, как братские греческие Святые монастыри могут беспрепятственно свободно принимать в монахи приходящих из Греции греческих подданных, нашему Святому Монастырю делается препятствие со стороны Государства принимать не только в разных странах рассеяния живущих, но даже и в самой Греции пребывающих благочестивых русских православных христиан, поскольку они не являются греческими подданными. Такое различие между греческими и не греческими подданными в вопросе о поселении на Святой Горе не должно бы было делаться вообще, ибо оно не согласуется со ст. 6 Устава и ещё более с действующей ст. 109 Конституции 1927 года»[xxvi].

Все эти объяснения вместе с просьбой утвердить избрание нового игумена Священный Кинот переслал Вселенскому Патриарху в Константинополь. Все ждали ответа, так как по уставу Афонских монастырей период междуигуменства должен проходить не более одного месяца. 19 марта Кинот получил из Патриархии телеграмму, которая гласила: «Сообщите Монастырь Пантелеимонский ожидаем подписи им Устава, Патриарх Вениамин»[xxvii].

После этого события иеромонах Иустин через Кинот направляет три письма в Патриархию: о состоявшемся избрании его в игумены, о принятии монастырём Нового Устава и с жалобами на притеснения со стороны греческих властей. На это он получил два письма из Патриархии: Указ о назначении игуменом и ответ на его жалобы, на которых почему-то стояла дата 7-го декабря 1940 года (!). В ответ на жалобы монастыря Вселенский Патриарх сообщал: «Относительно принесённых вами жалоб на несправедливости, якобы совершаемые в ущерб Священной вашей обители со стороны местной честной Государственной Власти, объявляем, после соответствующего сношения нашего с компетентными инстанциями, что отчуждение имущества Священной Обители было произведено с согласия её, получившей подобающие компенсации, что в официальных бумагах употребляется наименование, которое искони носила Священная Обитель, и что Государственная Власть намеренна благосклонно исследовать каждое прошение о принятии новых послушников, какое имеет поступление к ней от Священной Обители»[xxviii].

Таким образом, после безуспешного отстаивания своих позиций, длившегося 16 лет, и даже после принятия Устава Афонской Горы, Русский монастырь не преуспел нисколько в продвижении своего вопроса – получения разрешения от государственных властей пополнить монастырь русскими по роду послушниками и монахами. Как писал через несколько месяцев после этого события монах Василий (Кривошеин) в своём «Положении Афона»: «В результате всех этих запретительных мероприятий число не греческих монахов на Афоне катастрофически пало за период 1920-1841 гг. Так, в Зографе оно уменьшилось за это время с 200 до 70, а в Руссике с 600 до 270. Средний возрастной уровень монахов в Руссике сейчас около 65 лет, лиц моложе 50 лет насчитывается немного десятков, самому молодому монаху 45 лет. Этому не приходится удивляться, ибо за весь период 1920–1941 годов Греческое Правительство дало разрешение на поступление в Русский Монастырь всего 1-му человеку, столько же в Зограф. Сравнительно немногие монахи болгарской и русской национальности, поступившие в эти монастыри или принадлежат к лицам греческого подданства (македонцы), или же поступили до 1928 года, когда контроль греческой полиции не был ещё так строго организован. А между тем лиц, желавших поступить в монахи (из Болгарии, из русской эмиграции, из православного населения Подкарпатской Руси), было сравнительно много»[xxix].

Весной 1941 года Греция была оккупирована Германией. На Афоне новая военная администрация выступала как неукоснительный приверженец исполнения буквы Берлинского договора от 1878 года. Этот протекторат монастырей национальных меньшинств вселял в последних надежду на то, что притеснения их закончатся. 13/26 апреля 1941 года на Афоне состоялось Двойное Собрание – высший административный орган монашеской республики, на котором были обсуждены «основные принципы святогорского строя». Желая закрепить положения Берлинской конференции 1878 года, монастыри с участием Свято-Пантелеимонова, выработали Проект Положения Афона, в котором рассматривали своё видение устройства монашеской жизни на Святой Горе. Над редакцией составления проекта трудился и секретарь Руссика монах Василий (Кривошеин). Во всяком случае окончательный вариант Проекта на русском языке написан рукой будущего Архиепископа.

Рукопись объёмом в 13 страниц не имеет названия. Кто-то в более поздний период надписал её «Положение Афона, 1941 г.» Страницы пронумерованы самим монахом Василием. Им же всё содержание текста разделено на отдельные пронумерованные абзацы, как то: «I. Афон до греков»; «II. Переходный период»; «III. Афон при греках». Далее начинается новая арабская нумерация: «1. Недопущение не греков»; «2. Конфискация метохов»; «3. Губернатор»; «4. Донесения Патриарху»; «5. Внутренние уставы монастырей»; «6. Неизменяемость числа монастырей»; «7. Леса и библиотеки». Заканчивается рукопись разделом «Наши пожелания», который в свою очередь поделён на 7 пунктов. Монах Василий пишет: «Опыт этих 22 лет побуждает нас высказать следующие полезные пожелания, как мы думаем, не только для национальных меньшинств Святой Горы, но и для всего Афона в целом.

1). В основе святогорского строя должна быть положена статья 62 Берлинского договора. Всё, что в изданных при греках законах и распоряжениях (Катастатикос Хартис, Законодательный Декрет и т. д.) не соответствует духу этой статьи, должно быть отменено или переработано применительно к её содержанию.

2). Подтверждение прав Афона. Основные принципы святогорского строя – автономия, равенство национальностей, свободный доступ для всех православных без различия национальностей и подданства в качестве паломников или для поступления в монахи должны получить подтверждение и конкретное раскрытие в каком-нибудь новом законодательном акте об Афоне, ибо в существующих законах (Катастатикос Хартис) они не достаточно развиты. И, поскольку Двойное Собрание Святой Горы высказало их в общих чертах в своём обращении к канцлеру Гитлеру от 13/26 апреля 1941 года, было бы желательно, чтобы в ответе на него (или в какой-нибудь иной форме) они были бы положительно и конкретно подтверждены. (…)

4). Недопущение греческого губернатора. Опыт показал, что должность политического губернатора (по крайней мере поскольку её исполняет грек) не приносит ничего, кроме вреда всей Святой Горе и её национальному меньшинству в особенности. Поэтому в будущем её желательно совершенно упразднить и вернуться к порядку вещей, существовавшему при турках, когда на Афоне находился только начальник полиции. Во всяком случае следует избежать, чтобы на должность губернатора был назначен грек, зависящий от греческого Министерства Иностранных Дел, ибо тогда неизбежно вернётся весь прежний порядок с его неправдами. Чтобы избежать этого, желательно безотлагательное назначение на Афоне германского представителя (в качестве временной меры)»[xxx].

В административном плане Проект предлагал объявить Афон «строем независимого монашеского государства, не входящего в состав какого-либо другого, (…) находящегося под протекторатом одного или нескольких государств»[xxxi].

Монах Василий (Кривошеин). Фрагмент рукописи с

[Проектом] Положения Афона, 1941 г.

Такие заявления, безусловно, возможны были только в период ослабления или отсутствия греческой государственной власти.

В 1944 году немецкие войска были выведены с территории Греции. Однако последующие годы оказались для Афона не менее сложными. В Греции шла гражданская война, а Афонский полуостров два следующих года был занят повстанцами-коммунистами.

Это давало возможность Русскому монастырю попытаться восстановить связь с Московской Патриархией. В июле 1945 года игумен Свято-Пантелеимонова монастыря архимандрит Иустин написал письмо Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию I, в котором, говоря о положении Обители, просил восстановить её духовную связь с Родиной и взять монастырь под своё покровительство. Это письмо на имя Патриарха было передано антипросопом Руссика монахом Василием (Кривошеином) югославскому консулу в Салониках.

Такие действия очень раздражали греческую администрацию, которая продолжала политику эллинизации Афона. Тем более что Московский Патриарх находился в стране-победительнице, которая имела тогда громадный вес в международных отношениях.

Между тем письмо дошло до адресата. Следующим шагом восстановления связи Русского на Афоне монастыря с Московской Патриархией было приглашение в Руссик советского генерального консула. Передачу этого приглашения так же осуществлял монах Василий (Кривошеин).

Греческие власти понимали, что их многолетней политике эллинизации Афона угрожает явная опасность. Поэтому ими было решено удалить с Афона наиболее образованных и активных славянских монахов, что и было сделано 25 сентября 1947 года решением суда (протокол 394/25-9-47).

Монаху Василию инкриминировали сотрудничество с нацистами. Вспомнили его проект о «независимом монашеском государстве», который угрожал территориальной целостности Греции. Тюремное заключение монаху Василию было заменено поражением в гражданских правах и отчислением из Русского монастыря. Вся дальнейшая связь монаха (потом архиепископа) Василия (Кривошеина) с Афоном известна из опубликованных Архивом Русской Эмиграции в Брюсселе письмах в книге «Архиепископ Василий Кривошеин. Переписка с Афоном» (Брюссель-Москва, 2012).

Между тем политика недопущения на Афон славянских монахов греческим правительством продолжалась. В монастыре проходило естественное сокращение насельников – монахи умирали. Скиты и кельи приходили в запустение. Кроме больших, стоявших на земле других монастырей Андреевского (покинутого русскими из-за вымирания, последний русский монах там умер в 1972 году, позднее монастырь заселили греки) и Ильинского (насильственно захваченного греческой полицией и выселения последних русских насельников) опустели и скиты, стоявшие на земле самого Руссика. Это скит Богородицы-Ксилургу, первые русы поселились там ещё в Х веке (был оставлен, ныне возрождается); скит Нагорный Руссик (последние годы имел одного насельника-смотрителя иеродьякона Иону, после смерти которого опустел, ныне возрождается); скит Кромица (обширные виноградники и часть построек сдана в аренду компании Тсантали, часть скита возрождается, другая, с собором Казанской иконы Божией Матери, стоит в полных руинах); скит Фиваида (дошёл до полных руин, одно время там жили греки, несколько лет назад туда было поселено несколько русских монахов). Келии Георгиевская (ныне не существует), Троицкая (не существует), Григория Неокесарийского (не существует), Живоносный Источник (сгорела в 1992-? г.), Космодемьянская (стоит в руинах), Трёх Святителей (не существует), Георгиевская дальняя (не существует), Иверской иконы Божией Матери (стоит в руинах), Святителя Петра Московского и Тихона Задонского (стоит в руинах), Великомученика Пантелеимона (не существует), Зосимы и Савватия Соловетских и Сергия и Германа Валаамских (не существует) и Василия Великого (не существует).

Жилыми считаются келии Благовещенская, Почаевской иконы Божией Матери, Евфимиевская, Дмитровская и Стефановская. Также у монастыря есть подворье в Константинополе, которое постепенно возвращается обители турецкими властями.

Кроме этого Руссик потерял свои владенья: подворья в Одессе, Таганроге и Ростове-на-Дону, Ново-Афонский Симоно-Канонитский монастырь в Абхазии, Пицундский храм в 40 километрах от Ново-Афонского монастыря, Подворье монастыря в Петербурге, старое Подворье и дом на Полянке в Москве. До сих пор удерживаются греческими властями метохи Каламария (близ Солуни), на полуострове Сики и Кассандра.

После долгой бюрократической войны с советскими и греческими властями первые русские монахи (всего 6 человек) смогли приехать из Москвы на Святую Гору Афон для постоянного проживания там только в 1966 году. Руссик к этому времени был доведён до крайнего обезлюживания, опустошения и разрухи. Даже получив такое «пополнение», четыре года спустя настоятель Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря игумен Илиан писал: «Всего нас осталось 14 человек…»[xxxii].