В прошлых статьях о библейских переводах на этом портале мы говорили о переводе отдельных слов. Но даже подбор самых правильных слов может привести к переводческой ошибке, если слова плохо сочетаются между собой; причем мы будем говорить сейчас не о синтаксисе или дискурсной структуре – это отдельные темы, – а об уровне словосочетаний и простейших выражений[1]. Это вопрос не только стилистической или грамматической корректности («одеть Надежду – надеть одежду» и проч.), но и верной передачи смысла. Не случайно многие нарочито неправильные выражения используются для передачи оттенков смысла: «его ушли с работы» (он ушел как бы сам, но под принуждением), «мы потерпели победу» (которая на самом деле больше похожа на поражение).

Об этом мы и поговорим, с привлечением конкретных примеров из разных современных переводов, в первую очередь – тех, которые выполняются в Институте перевода Библии (ИПБ), и в которых я принимал личное участие в качестве консультанта.

Ошибки такого рода возникают при переводе непроизвольно и порой трудно замечаются. Так, Иак 1:2: «С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения» сначала было переведено на башкирский язык примерно так: «Когда отдаетесь искушению, считайте это великой радостью». Смысл изменился на противоположный: искушению надо не противостоять, а поддаваться.

Слово любить на алтайский переводится по-разному в зависимости от того, кто кого любит. Если человек любит Бога, старших или себя самого, то используется глагол сӱӱр, и то же слово обозначает любовь между супругами; если родители любят детей, или люди любят своих братьев – карузыыр; если Бог любит людей – буурсаар и карузыыр. Но в некоторых местах, например Ин 15:13, Рим 13:8, Гал 5:14; Еф 2:4, был при переводе оставлен глагол сӱӱр и производное существительное сӱӱш как самые общие слова, иногда в сочетании с ылгабай ‘нелицемерно’.

В том же алтайском языке есть слово мӧҥкӱ ‘вечный, неизменный, постоянный’, но оно имеет отношение в основном к горам, которые покрыты вечными снегами. Вечная жизнь – она уже должна быть только ӱргӱл jи ‘вечной’, мучения – тӱгенбес ‘нескончаемыми’, а спасение –  мӧҥкӱлик ‘относящимся к вечности’.

У фразы Мк 9:37 «кто примет одного из таких детей во имя Мое, тот принимает Меня» при переводе на шорский получился смысл «кто примет сироту на воспитание». Пришлось поменять глагол алар ‘брать’ на улуғлар ‘оказывать почет’, который употребляется по отношению к дорогим гостям.

Даже вполне подходящие слова могут оказываться в неудачном соседстве и так порождать нежелательные оттенки значения. Например, в Числ 3:1 сказано: וְאֵלֶּה תֹּולְדֹת אַהֲרֹן וּמֹשֶׁה  («Вот родословие Аарона и Моисея» ­– Синодальный перевод), и можно так подумать, что речь идет об общих потомках Моисея и Аарона, которых у них, разумеется, быть не могло. Современный турецкий перевод именно такую опасность и оставляет: Harun’la Musa’nın çocukları ‘дети Аарона и Моисея’. Близкородственный крымско-татарский язык уходит от этой опасности таким способом: Харун, Муса ве оларнынъ эвлятлары ‘Аарон, Моисей и их потомки’.

Самая известная область несовпадений при переводе с языка на язык – фразеологические обороты, которые при буквальной передаче могут быть поняты неверно или не поняты вовсе.

Строго говоря, идиомы или фразеологические обороты – это мертвые метафоры. Когда-то небуквально понимаемое выражение звучало необычно и ярко, люди задумывались над его смыслом – это была живая, полноценная метафора. Но со временем это выражение стало настолько обычным, что уже никто не считал его образным, не задумывался, что во фразах «солнце село» или «ночь пришла» глаголы употреблены не в буквальном смысле.

О метафорах говорить следует особо, а здесь мы поговорим об устойчивых оборотах речи, идиомах или фразеологизмах. Граница между одним и другим не всегда понятна и может смещаться при переводе: что для изначальных читателей звучало как привычный фразеологизм, для читателя буквального перевода может оказаться понятной, но необычной метафорой. А может выйти и так, что пониматься этот оборот речи будет в несколько ином смысле.

Возьмем, к примеру, слово сердце и обороты речи, которые оно образует в библейском иврите:

·       чистое сердце (Притч 22:11) – искренность;

·       твердое сердце (Втор 15:7) – упрямство;

·       горячее сердце (Втор 19:6) – ярость;

·       возвышенное сердце (Втор 8:14) – гордость;

·       мягкое сердце (4 Цар 31:25) – раскаяние;

·       крепкое сердце (Пс 30:25) – храбрость;

·       растаявшее сердце (Езек 21:12) – страх;

·       необрезанное сердце (Лев 26:41) – непокорство;

·       скользкое сердце (Ос 10:2) – притворство;

·       повернуть чье-то сердце (Пс 118:36) – привлечь внимание;

·       положить на свое сердце (Втор 11:18) – хорошо запомнить;

·       выйти из чьего-то сердца (Втор 4:9) – быть забытым;

·       украсть чье-то сердце (Быт 31:26) – обмануть;

·       быть сердцем за кем-то (2 Цар 15:13) – перейти на чью-то сторону;

·       сказать в сердце (Втор 8:17) – решить.

Эти примеры можно было бы обсуждать подробнее, а список их можно было бы расширить, но и этого достаточно, чтобы сказать: часть идиом звучит в буквальном переводе адекватно и на русском языке, часть выглядит непривычно, но может быть угадана, а часть подводит читателя к совсем другому значению. Даже достаточно дословный Синодальный перевод не пытается передать все эти выражения буквально: «для чего ты обманул меня» (Быт 31:26), хотя в оригинале מֶה עָשִׂיתָ וַתִּגְנֹב אֶת־לְבָבִי ‘что ты сделал и украл сердце мое’.

Разумеется, если идиома оригинала понятна и для носителя языка перевода, ее стоит сохранить, только при этом надо убедиться, что понимание достаточно точное. Также можно подобрать существующее выражение в языке перевода, например: לֶב־אִישׁ יִשְׂרָאֵל אַחֲרֵי אַבְשָׁלֹום ‘сердце мужа Израиля за Авессаломом’ – «Израильтяне встали на сторону Авессалома» (2 Цар 15:13 в переводе Российского библейского общества – РБО).

Самый простой и надежный способ – передавать смысл идиом прямым языком, где все слова употреблены в своем прямом значении, но эта стратегия может привести к тому, что текст будет слишком обеднен. Некоторой компенсацией за неизбежное обеднение текста может быть введение идиоматического языка в перевод там, где оригинал его не содержит – разумеется, при условии, что мы не исказим значение и не внесем в текст чуждые реалии и выражения. Например, в тувинском слово праведник решено было переводить как ак сагыштыг кижи‘человек с белыми мыслями’. Правда, впоследствии оказалось, что это выражение понимается как указание на честного человека, и не более того. Для праведника был выбран неологизм чөптүг-шынныг кижи ‘справедливый-правильный человек’, впрочем, значения тувинских прилагательных здесь несколько отличаются от русских. Также использовалось выражение актыг кижи ‘невинный человек’ (от того же корня ак- ‘белый’, правда, здесь он носителями языка уже не воспринимается как образное выражение).

Впрочем, проблему представляют не только идиомы. Одно и то же событие или явление окружающего мира может быть названо с помощью разных частей речи, при этом основной выбор, который делает говорящий, – между глагольными и именными конструкциями. У разных языков здесь разные предпочтения, например, общеизвестный признак некачественного перевода с английского на русский – обилие отглагольных существительных («подчеркивание важности данного события является необходимостью» и проч.).

Библейские языки (и греческий, и еврейский) обычно предпочитают имена, притом в древнееврейском они могут образовывать достаточно длинные списки. Вот, к примеру, текст 150-го псалма (Синодальный перевод), где в личных формах употреблен только один глагол: «¹Хвалите Бога во святыне Его, хвалите Его на тверди силы Его. ²Хвалите Его по могуществу Его, хвалите Его по множеству величия Его. ³Хвалите Его со звуком трубным, хвалите Его на псалтири и гуслях. ⁴Хвалите Его с тимпаном и ликами, хвалите Его на струнах и органе. ⁵Хвалите Его на звучных кимвалах, хвалите Его на кимвалах громогласных. ⁶Все дышащее да хвалит Господа! Аллилуия».

На русском, да и на других языках, обороты вроде «хвалить на тверди силы… по множеству величия» звучат совершенно неестественно. Перевод РБО находит более естественные обороты, но сохраняет именные конструкции: «хвалите на тверди Его небес… за безмерное величие Его». Здесь это, пожалуй, вполне оправдано художественной тканью текста – этот торжественный гимн построен из однотипных фраз, и можно было бы некоторые из них перестроить («хвалите Его, ибо Он безмерно велик»), но это повредило бы цельности поэтической структуры псалма.

Но буквальные переводы, сохраняя такие цепочки существительных, порой создают комический эффект: «размышления на ложе моем и видения головы моей смутили меня» (Дан 4:2). Перевод РБО несколько сокращает здесь текст: «на ложе сна ужаснули меня видения», можно было бы предложить нечто иное: «в смятении размышлял я на ложе о том, что видел во сне». Любой вразумительный и стилистически правильный перевод не обойдется здесь без замены имен на глаголы, и это так выглядит не только в русском языке.

Характерны подобные цепочки и для многих частей НЗ, в особенности посланий. Евр 1:3 в оригинале гласит: ὃς ὢν ἀπαύγασμα τῆς δόξης καὶ χαρακτὴρ τῆς ὑποστάσεως αὐτοῦ. Эти слова об Иисусе переведены в Синодальном совершенно невразумительно: «Сей, будучи сияние славы и образ ипостаси Его (= Бога)». Понять смысл этих слов сложно и в оригинале, никакой адекватный перевод этого места, по-видимому, не будет кристально ясен с первого прочтения. Но можно по крайней мере отказаться от калькирования неестественных конструкций.

Перевод РБО заменяет некоторые существительные и раскрывает, к кому относится местоимение ‘сей’, но оставляет конструкцию нетронутой: «Сын есть сияние Божьей Славы и отпечаток самой Его сущности». Как личность может быть сиянием славы и одновременно – отпечатком сущности, остается неясно. Можно по крайней мере заменить имя глаголом: «на Нем сияет Божья слава» (нидерландский Nieuwe Bijbelvertaling: in hem schittert Gods luister), «в Нем запечатлена сущность Божья». Некоторые переводы идут еще дальше, превращаясь, по сути, в комментарии: «в Нем Бог сделал видимым Свое внутреннее бытие»  (немецкий Gute Nachricht: in ihm hat Gott sein innerstes Wesen sichtbar gemacht).

Тюркским языкам также не свойственно обилие существительных, и при переводе часть из них обычно становится глаголами. Выражение «Ибо возмездие за грех – смерть» (Рим 6:23) переводится на крымско-татарский язык как гуна япып, тек олюм къазанмакъ мумкюн ‘делая грех, можно заработать только смерть’. Подобный пример находим и в Ис 11:2: «почиет на нем Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ве́дения и благочестия» на крымско-татарский переведено так: «в нем будет Дух Господа, Он даст ему понимание, ум, наставление, силу и знание, научит бояться Бога».

Этот вопрос оказывается тесно связанным с другими переводческими проблемами, поэтому решений даже в самых простых случаях может быть довольно много. Напр., в Лк 4:18 цитируется Ис 61:1: «проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение». Если перевести это дословно (как сделал Синодальный перевод), содержание проповеди может оказаться вообще неясным. Проповедовать что-то – значит призывать к этому. Но как можно призывать пленных к освобождению, а слепых к прозрению? Вполне очевидно, что они этого и сами желают, только не могут достичь. К тому же соседние фразы ясно показывают, что в данном случае несчастные люди действительно получают то, чего искали: «исцелять сокрушенных сердцем… отпустить измученных на свободу». Как же можно перевести эту фразу?

· Дословно: «проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение», – при этом текст звучит тяжело, смысл будет с высокой долей вероятности понят неверно.

· С заменой отглагольных существительных на более употребительные: «пленным объявить о свободе, слепым о прозрении» (перевод РБО). Стилистически текст звучит лучше, но проблема понимания остается: о чьей свободе надо объявлять пленным, когда и как она наступит?

· Уточнить с помощью местоимений, о чьем освобождении и прозрении идет речь: «пленным объявить об их освобождении, слепым о возврате зрения» (Nieuwe Bijbelvertaling: aan gevangenen hun vrijlating bekend te maken en aan blinden het herstel van hun zicht).

· Подобрать такой перформативный глагол речи, который означал бы перемену состояния: «объявить свободу пленникам и слепым – прозрение» (New International Version: to proclaim freedom for the prisoners and recovery of sight for the blind). Текст стал понятен, но возникают проблемы сочетаемости: объявить свободу вполне можно, но вот «объявить прозрение» уже намного сложнее.

· Заменить глагол речи на другой глагол: «дать пленникам свободу и слепым – зрение» (Gute Nachricht: blinden het licht te geven, – а первая половина фразы переведена ближе к букве оригинала). Текст понятен, но разрушена риторическая структура фразы, где речь идет именно о возвещении, проповеди.

· Заменить существительные глаголами и прилагательными: «возвестить пленным, что они свободны, и слепым, что они прозреют». Текст стал вполне ясен, идея проповеди сохранилась.

· Так же при этом можно перевести высказывание в прямую или косвенную речь: «возвестить пленным, что они свободны, и слепым, что они прозреют» (примерно так в Parole de Vie: annoncer aux prisonniers: Vous êtes libres! et aux aveugles: Vous verrez clair de nouveau!). Смысл предельно ясен, но структура текста усложнилась, отчасти утрачен динамизм оригинала.

Нередко в библейском тексте встречается последовательность из двух или более слов, которые образуют единое понятие. Например, что пьют люди на празднике? В Ветхом Завете это יַיִן וְשֵׁכָר ‘вино и сикера’, причем до сих пор идут споры о том, что такое сикера: аналог нашего пива, или браги, или бузы, а может быть, еще какой-то алкогольный напиток. В любом случае, когда эти слова стоят вместе, они обозначают алкогольные напитки вообще. Поэтому при переводе на туркменский язык эта пара слов была переведена как mey-şerap (два названия вина), это такое же естественное обозначение всяких напитков по-туркменски, хотя само по себе слово ş erap едва ли можно считать эквивалентом слова שֵׁכָר.

Кстати, отметим, что в шорском вино приходится обозначать как қызыл араға ‘красное вино’, а не просто араға, что повсеместно используется в значении ‘водка’. Если дело дойдет в шорском проекте до перевода Ветхого Завета, каков будет перевод для слова сикера, не понятно.

В Мк 14:36 употреблены два слова со значением ‘отец’: арамейское Αββα и собственно греческое πατήρ. В большинстве переводов транслитерация с арамейского сочетается с собственно переводом, но на шорском слово аба ‘отец’ звучит почти идентично арамейскому авва (в заимствованной из русского транскрипции), и вместе два слова смотрится странно: Авва, Аба! К тому же нужен местоименный  суффикс при обращении. В результате выбран вариант без повтора: Абам! ‘мой Отец!’ Так одно шорское слово удачно перевело греческое и одновременно транслитерировало арамейское.

В разных религиозных традициях есть разные способы говорить о духовном – и определенные слова, выражения и конструкции в соответствующих языках сразу сообщают читателю и слушателю, что речь идет о религии, и настраивают его на соответствующее восприятие. Даже тексты, написанные на одном языке, но представителями разных духовных традиций, будут сильно различаться. Например, если на одну и ту же тему выступят православный священник, баптистский пастор, мулла и раввин, читатель с первых фраз сможет догадаться, к какой религии принадлежит автор текста, если даже не будет знать этого заранее.

Но это означает, что для людей, воспитанных в иной культурной и религиозной среде, в тексте могут появляться совершенно нежелательные прочтения. Например, Втор 33:16 говорит о Боге, «явившемся в терновом кусте». При переводе на язык народа с традициями анимизма это может быть понято вполне в духе таких традиций (божества обитают в окружающей природе и иногда являются людям), поэтому при переводе на тувинский важно было подобрать выражение хараган иштинден көстүп келген Бурган, которое показывает: Он только однажды, в совершенно особом случае, явился в кустарнике, но не живет там, не является там людям постоянно и т.д. Кстати, заметим, что вместо общего слова было выбрано название конкретного куста, караганника (хараган), растущего в степях и хорошо всем известного.

Одна особенность библейского языка, общая для Ветхого и Нового Заветов, – обилие абстрактных существительных, особенно заметное в Ин и Павловых посланиях. Например, Ин 1:14 гласит: «И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца». Мы видим целый ряд важнейших богословских понятий, но ни одно из них не разъясняется в тексте, и отношения между ними тоже остаются не вполне ясными: благодать и истина есть два разных понятия или одно, выраженное в двух словах? И как относится к ним слава?

Часть этих вещей может быть разъяснена в примечаниях и словарях, но более свободные переводы стараются объяснять хоть что-то непосредственно в тексте, например: «И Тот, кто является Словом, стал человеком и жил среди нас. Мы видели Его Божественное величие и силу – Он получил их как единственный Сын у Отца, – воплощение милости и истины» (перевод РБО). Здесь не только добавлены пояснения, но и переделан сам строй фразы, что, впрочем, не избавляет от вопросов. К тому же в тексте возникает смысл, который трудно найти в оригинале: величие и сила есть воплощение милости и истины. Понять это тоже непросто.

Некоторые современные переводы ограничиваются тем, что раскрывают смысл только отдельных слов, как итальянский Traduzione Intercofessionale en Lingua Corrente: «Colui che è la Parola è diventato un uomo ed è vissuto in mezzo a noi uomini» (Тот, кто есть Слово, стал человеком и жил среди нас, людей).

Можно не столько разъяснять смысл, сколько упрощать текст, разбивая его на простые предложения. Этим путем идет в таких случаях французский перевод Parole de Vie, в котором текст делится на краткие строки: «La Parole est devenue un homme, // et il a habité parmi nous. // Nous avons vu sa gloire. // Cette gloire, il la reçoit du Père. // C'est la gloire du Fils unique, // plein d'amour et de vérité». Впрочем, этот текст звучит как текст для маленьких детей: «Слово стало человеком, и он жил с ними. Мы видели его славу. Эту славу он получил от Отца» и т.д.

Другая характерная черта благочестия НЗ времен относится к области грамматики: верующие стремятся избегать слишком частого упоминания Бога. Этой цели служат т.н. «божественные пассивы», характерные для Нагорной проповеди: «утешатся, насытятся, будут названы» и т.д. (Мф 5:4-9).  Действующее лицо здесь не названо, однако вполне однозначно подразумевается Бог.

РБО переводит все эти выражения в актив: «Бог их утешит… Бог им отдаст во владение землю… Жажду их Бог утолит… Бог назовет их Своими сынами». Но это решение довольно спорно: человек не может давать обещания от имени Бога или с исчерпывающей полнотой описывать Его действия: «Бог их утешит, насытит» и т.д. Он скорее может описывать то, что происходит в этом мире по Божьей воле. Стремясь сохранить дистанцию между Богом и тем, что мы о Нем говорим, большинство переводов все же сохраняет здесь пассивный залог или описательные выражения.

Для библейских текстов весьма характерны формулы – устойчивые обороты речи с фиксированным значением, которые воспринимаются носителем языка вполне однозначно. Иногда такие формулы могут совпадать в двух языках по своим функциям, хотя не обязательно они при этом совпадут по форме. Так, для перевода слова аллилуйя в крымско-татраском используется заимствованное из арабского готовое выражение Эльхамдюлилля ‘слава Богу’ – оно прекрасно известно носителям языка.

Но так бывает далеко не всегда. В Ветхом Завете часто встречается формула клятвы: כֹּה־יַעֲשֶׂה אֱלֹהִים וְכֹה יֹוסִף «пусть то-то сделает мне Бог, и то-то добавит» – это еще и эвфемизм, поскольку конкретные наказания не названы. Но нет никаких сомнений, что речь идет именно о наказании. В том же крымско-татарском языке эту формулу клятвы решили переводить Алла бойнумны урсун ‘пусть Бог по моей шее ударит’, это вполне стандартное выражение. Однако в нем теряется интенсивность оригинала (не просто накажет, но еще и добавит), которая сохранена, например, в переводе РБО: «Пусть так-то и так-то покарает меня Бог».

К формулам можно отнести и стандартные последовательности слов. По-алтайски, к примеру, естественнее сказать Павел апостол, чем апостол Павел – в том порядке, в котором идут эти слова в оригинале.

Впрочем, нам даже не всегда однозначно понятно, насколько формульно то или иное выражение. Так, «сыны Израилевы» в Быт 32:23 – сыновья человека по имени Израиль, а в Быт 42:5 – это уже его более дальние потомки, люди, принадлежащие к израильскому народу. Если же задуматься о способе перевода этого выражения, мы вынуждены будем выбирать между несколькими вариантами:

· Дословно: «сыны Израиля» – передаем форму оригинала, но рискуем исказить смысл в читательском восприятии.

· «Дети Израиля» – так мы подчеркнем, что в их число входили и женщины.

· По смыслу: «израильский народ» или «израильтяне» – понимание будет обеспечено, но утрачиваем некоторую долю поэтичности оригинала.

Некоторые формулы могут иметь достаточно широкое, если не сказать расплывчатое значение. Например, «во имя Бога/Христа/Его» на другие языки переводится как «во имя Его, от имени Его, с именем Его, ради Него, веря в Него» и проч., в зависимости от значения этого оборота речи в данном конкретном месте.

Еще больше проблем возникает с характерным для Павловых Посланий оборотом ἐν Χριστῷ ‘во Христе’: многие языки просто не позволяют передать его буквально, получается бессмыслица. Вот примеры из алтайского перевода одной только книги:

· Иисус Христос јайымга садып алган ‘Иисус Христос выкупил к свободе’ (Рим 3:24);

· Христос Иисус ажыра ‘через Христа Иисуса’ (Рим 6:11);

· Христос Иисусла ‘с Христом’ (Рим 8:1);

· Христос алдында ‘перед Христом’ (Рим 9:1);

· Христостыҥ Бойында ‘в Самом Христе’ (Рим 12:5);

· Иисус Христоско ‘для Иисуса Христа’ (Рим 16:3).

Разумеется, можно найти или придумать и другие варианты. Но стоит отметить, что буквальный перевод Христосто ‘во Христе’ здесь не встречается, т.к. он выглядел бы бессмысленным.

В заключение мы рассмотрим еще одну переводческую проблему, связанную с сочетаемостью слов, – это перевод мер веса, длины и объема, а также денежных единиц. Они в древнем мире были совсем иными, чем теперь, да и там они были не одинаковыми. Есть и такие меры, точное значение которых нам сегодня не известно. Переводить их можно по-разному, лишь бы перевод в целом был понятен аудитории, не выбивался бы из общей стилистики и не выглядел анахронизмом.

Например, в Мф 20:9 говорится о том, что наемные работники получили по динарию. Перевести это можно по-разному:

· Сохранить слово оригинала: «динарий».

· Передать его более общим словом: «серебряная монета».

· Передать функцию: «обычная дневная плата».

· Подобрать эквивалент в современной культуре: «тысяча рублей» (это решение не рекомендуется хотя бы потому, что инфляция может свести на нет все наши переводческие усилия за короткий срок).

При этом в сноске может стоять другой вариант: например, в тексте «серебряная монета», а в сноске – указание, что в оригинале дано название этой монеты «динарий».

При этом не всегда обязательно сохранять буквальную структуру оригинала, важно передать общий уровень цен. Например, фраза Откр 6:6 «хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий» в крымско-татарском переведено так: «килограмм пшеницы за один золотой, три килограмма ячменя за один золотой». Строго говоря, перевод неверен: динарий был серебряной, а не золотой монетой, а хиникс был мерой объема (около литра), а не веса – но хорошо передано общее представление о крайней дороговизне и о том, что пшеница будет в три раза дороже ячменя.

Иногда можно вообще обойтись без конкретных мер. Так, в Иез 45:13 сказано: «Вот дань, какую вы должны давать князю: шестую часть ефы от хомера пшеницы и шестую часть ефы от хомера ячменя». Ефа была десятой частью хомера, и здесь важно только это соотношение. Можно перевести этот оборот речи как «шестидесятую часть пшеницы и шестидесятую часть ячменя» (и тувинский перевод поступает именно так).

Если же мы стремимся сохранить указание на точный объем, вес и т.д., мы можем постараться сделать это четырьмя основными способами, примерно теми же, что и в случае с динарием:

· Привести меры оригинала (ефы и шекели), обычно при этом их современные эквиваленты даются при этом в сносках.

· Привести современные метрические меры (литры и килограммы), часто их библейские эквиваленты даются при этом в сносках.

· Привести в тексте перевода традиционные меры (сажень, пядь), а в сноске указать на точное значение оригинала – правда, при попытке сделать это обычно выясняется, что традиционные меры уже забыты, если только они не основаны на размерах человеческого тела (шаг, локоть), которые всем хорошо знакомы.

· Дать приблизительные описания (горсть, мешок). Опять-таки, в сноске тогда можно привести буквальное значение оригинала.

Если мы отказываемся от точного следования мерам из текста оригинала и переводим ефы в литры, а шекели в килограммы (или во что-нибудь еще), у нас почти во всех случаях изменятся числовые значения этих измерений. Например, в 3 Цар 10:14 говорится: «В золоте, которое приходило Соломону в каждый год, весу было шестьсот шестьдесят шесть талантов золотых». Число 666 сразу заставляет вспомнить «число зверя» в Откр 13:18 (справедливости ради отметим, что оно встречается в Библии еще раз, в Езд 2:13 как число «сыновей Адоникама», но там ему никто не придает никакого значения). Как бы то ни было, это весьма значимое число и переводить его как «двадцать три тонны» (принимая один талант примерно за 35 кг), разумеется, можно, но тогда мы потеряем часть поэтичности этого текста – а возможно, и его символичности. К тому же можно долго спорить о том, чему равнялся при дворе Соломона золотой талант – на Ближнем Востоке существовали очень разные меры веса, которые объединялись этим названием, а вот палаты мер и весов, равно как общепризнанных стандартов, там не было.

В результате получается, что переводчик, стремясь быть точным, теряет единственное точное указание оригинала (число 666) и предлагает читателю свою довольно спорную оценку. Правда, он может утешиться тем, что в любом случае верно передает общую характеристику этого дохода: тонны золота, огромное богатство – тогда как выражение «666 талантов» не создает у читателя никаких ясных представлений. Может быть, для данного места оптимальным был бы перевод «666 мешков/корзин золота», чтобы сохранить число и показать вместе с тем огромную величину этого дохода.

Разумеется, выбор конкретного варианта перевода зависит в каждом случае от общих параметров переводческого проекта.