В этой статье мы продолжаем разговор о практике библейского перевода, начатый в предыдущей публикации. По-прежнему примеры будут разобраны на базовом, лексическом уровне, но на сей раз речь пойдет об особых ситуациях – переводе имен собственных, о заимствованиях и правилах транслитерации. В этой статье я буду говорить по преимуществу об опыте работы в московском Институте перевода Библии, который готовит тексты Писания на языках народов России и СНГ.

Казалось бы, самый простой случай перевода – имена и географические названия. Если человека зовут Моисей, а город называется Иерусалим, нам остается лишь заимствовать эти имена в том виде, в каком они встречаются в языке оригинала (ЯО). На самом деле всё не так просто. Во-первых, не всегда ясно, где перед нами собственное имя: так, в Деян 8:27 названа эфиопская царица Κανδάκη. Синодальный перевод (СП) понимает это как ее собственное имя: «Кандакия», – тогда как современные исследователи скорее полагают, что речь идет об эфиопском слове, обозначающем царицу вообще. Впрочем, если и так, знал ли об этой тонкости автор, или он сам считал это слово именем собственным? И если так, должны ли мы перевести его так, как его употребил автор (имя царицы), или мы должны передать его фактическое значение (ее титул)? С другой стороны, выражение «царица Эфиопии» уже есть в тексте, так что следом за СП большинство переводов сохраняют это имя в тексте.

Но и там, где имя собственное присутствует в тексте безо всяких сомнений, в языке перевода (ЯП) может оказаться больше одного эквивалента. Те имена, которые уже вошли в язык и широко известны, употребляются в существующей форме, а все остальные транслитерируются. Однако бывает и так, что в языке нет единой нормы; скажем, в языках исламской традиции может существовать одно название для страны, взятое из современного языка (Египет) и другое – традиционное (Миср от арабского مصر).

Обычно одному имени оригинала соответствует одно имя перевода, вне зависимости от того, сколько людей носят это имя; если возникает разнобой (как с некоторыми именами в СП), это, скорее, недостаток перевода. Но если библейский персонаж хорошо известен читателям Корана, а в Библии этим именем называются и другие люди, можно ли относить это имя также и к ним? Например, под именем Яхья мусульманам хорошо знаком Иоанн Креститель, но можно ли в таком случае называть этим именем других Иоаннов? Иногда они в переводах носят другое имя, транслитерированное с греческого или русского (в таджикском Юҳанно, в аварском Иоанн и т.д.)

В той же исламской традиции называть пророков и праведников просто по имени не принято, к именам добавляются постоянные эпитеты: Муса-пророк. Иногда можно услышать предложение добавить к именам подобные эпитеты, но на практике это никогда не делается даже при переводе на язык исламской традиции.

Заимствованные имена собственные могут оказываться значимыми, и тогда их приходится изменять. Так, при переводе на башкирский язык выяснилось, что избранное для перевода библейского Назарянин слово Насаралы слишком похоже на башкирское насар ‘плохой’. В результате было решено заменить «с» на «з». Имя Хам (сын Ноя) на тувинском языке означает «шаман», потому при переводе гласная была удлинена: Хаам. Мужские имена могут звучать как женские, и наоборот, и тогда их также можно слегка модифицировать: например, первосвященник Анна в крымско-татарском переводе получил имя Аннас, иначе возникало ощущение, что он – женщина.

Многие географические названия являются на ЯО значимыми словами, соответственно их можно или транслитерировать, или переводить (при этом другой вариант может быть дан в сноске). В тувинской группе, например, было решено переводить географические названия, смысл которых однозначно определяется и релевантен в данном контексте (например, Плач Египтян в Быт 50:11). В остальных случаях географические названия транслитерируются.

Имена людей тоже нередко имеют значение, а еще чаще (особенно в книге Бытия) они вызывают определенные ассоциации. «И нарек Адам имя жене своей: Ева (חַוָּה), ибо она стала матерью всех живущих (אֵם כָּל־חָי)» (Быт 3:20). Имя Ева, строго говоря, не является значимым словом, и уж тем более не совпадает с выражением «мать всех живущих», но оно интуитивно понимается как однокоренное со словом «жизнь». Обычно в таких случаях имя транслитерируется, а в сноске дается его объяснение. При этом важно, чтобы сноска содержала фактически точную информацию. Неверно было бы сказать «Ева значит ‘жизнь’» (как делает сноска к СП), но можно сформулировать это иначе: «Имя Ева созвучно слову ‘жизнь’». Можно было бы добавить «…и, вероятно, происходит от того же корня», но это уже слишком сложная формулировка, которая скорее запутает читателя, поэтому лучше обойтись без нее.

Вопрос перевода имен Божьих, а точнее, слов, которыми в Библии обозначается Бог, особенно сложен.

Слово Бог есть во всех языках, с которыми мне доводилось иметь дело. Впрочем, существует точка зрения, которую я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, согласно которой в языках некоторых племен, исповедующих анимизм и не соприкасавшихся с монотеистическими религиями, нет представления о Боге как о личности – в них якобы есть лишь слова для обозначения различных духов, с которыми человек вступает во взаимодействие по конкретным поводам. Возможно, это действительно так, но тогда можно задуматься о том, кто или что обозначается словом бог в более развитых языческих религиях. Разумеется, их представления о богах сильно отличаются от библейского представления о Едином Боге, но исторически сложилось так, что при переводе Библии на все подобные языки использовалось слово, обозначавшее языческих богов, и оно наполнялось новым содержанием. Мне не известен ни один перевод, в котором слово Бог изобреталось бы заново. В любом случае следует помнить, что никакая терминология не подменяет собой того, что стоит за терминами, и уж тем более никакое слово никогда не выразит всей полноты Божества.

Но больше всего споров вызывает даже не языческая, а скорее исламская или буддийская лексика: можно ли называть Единого Бога Аллахом (как, кстати, делали это арабские христиане еще задолго до Магомета) или Бурханом (традиционное слово для обозначения богов в некоторых буддийских культурах). В особенности острой оказывается дискуссия про слово Аллах, и за ней, по сути, стоит богословская проблема: можно ли считать, что мусульмане поклоняются тому же Богу, только имеют о Нем несколько иные представления? Если да, то вполне естественно использовать то же самое слово, что и у них, а если нет, то слово надо искать другое.

В связи с этим нередко можно услышать довольно странные теории о происхождении самого слова Аллах (арабск. ٱللهُ). Общепринятая точка зрения: это просто слово إله ‘божество’ с определенным артиклем. Однако есть и альтернативные гипотезы, не слишком убедительные, зато «выгодные» с точки зрения оправдания или, напротив, запрета на употребление этого слова в христианских текстах. Согласно одной из них, так некогда называли некое языческое божество (и тогда использовать это имя нельзя)[1], а согласно другой – это прямое заимствование из сирийского языка, где слово ܐܠܗܐ означало Единого Бога (и тогда использовать его можно и нужно)[2]. Дело даже не в слабости аргументов за каждую из этих этимологий, а скорее в том, что они вовсе не нужны для выбора того или иного варианта перевода слова «Бог».

Есть у этой проблемы и еще один аспект. С точки зрения некоторых читателей, имя Аллах показывает читателю, что перед ним – исламский текст. Впрочем, это более общий вопрос: допустимо ли использовать при переводе слова, вызывающие явные ассоциации с другими религиями? В некоторых случаях без этого просто не обойтись, но там, где есть синоним, не вызывающий таких ассоциаций, переводчики нередко выбирают его: например, в турецком переводе 2002 г. было выбрано общетюркское слово Tanrı, а в первом чеченском переводе – исконно вайнахское слово Дела, оба со значением ‘Бог’, но безо всяких ассоциаций с исламом.

Со словом Господь всё гораздо сложнее: оно используется в ВЗ (как Имя собственное יהוה) и в НЗ (как имя нарицательное κύριος), при этом в греческой Библии это одно и то же слово. В НЗ мы далеко не всегда можем быть уверены, что каждый, кто называл Иисуса «господом» (или, скорее, «господином», как и по сей день используют греки слово κύριος), принимал Его как Бога (например, римский сотник в Мф 8:8).

Поэтому первый вопрос, на который предстоит ответить: хочет ли переводчик употреблять одно и то же слово для всех этих случаев? В большинстве современных переводов будет по крайней мере проводиться различие между почтительным обращением к Иисусу до Его Воскресения (господин) и всеми остальными случаями употребления этого слова (Господь). В некоторых переводах также может различаться ВЗ и НЗ словоупотребление. Обычно это связано со стремлением переводчика подчеркнуть, что в ВЗ перед нами имя собственное, которое оставляется без перевода и транслитерируется: YHWH , Yahveh , Яхве, Иегова и т.д. Для свидетелей Иеговы, как нетрудно догадаться, это решение имеет вероучительное значение, но так поступают не только они. Именно этим путем пошли католические «Иерусалимские Библии», т.е. BJ и переводы под этим же названием на другие языки.

Но и в этом случае следует найти эквивалент для слова в НЗ (собственно, если сохранять единство между ВЗ и НЗ, то это слово будет употребляться в обеих частях Библии). В языках с развитой христианской традицией такое слово всегда есть: Господь, Lord , Seigneur и т.д. Ситуация с языками исламской традиции отличается не сильно: в них присутствуют имена Бога, которые хорошо известны людям, и одно из них часто оказывается вполне пригодным для перевода понятия Господь: турецкое Rab , татарское Раббы и т.д.

Здесь сразу встает вопрос: годится ли это слово только для ВЗ и тех мест НЗ, где речь идет об Отце, или оно может относиться и к Иисусу? Причем если речь идет об Иисусе, то можно различать обращение к нему до Воскресения, когда в Нем видели уважаемого человека, и после Воскресения, когда о нем говорят как о Сыне Божьем. В идеале выбранное слово должно подходить и для Отца, и для Иисуса как Сына, и для Него как Учителя, но даже в русском языке такого слова нет (Господь и господин). В крымско-татарском различаются обращения эфендим ‘мой господин’ (Мф 8:8) и Раббим ‘мой Господь’ (Лк 6:46), а турецкий перевод использует и там и там слово Rab ‘Господь, господин’ – видимо, потому что соответствующее турецкое слово efendim ‘мой господин’ используется просто как обращение к незнакомому человеку на улице, и называть так своего Учителя – значит принижать Его достоинство.

Если подходящее слово находится не в каждом языке с христианской или исламской традицией, то тем более трудно ожидать, что оно обнаружится само по себе в языках, связанных с языческой религией. Нередко миссионерские переводы XIX – начала XX века вовсе отказывались от отдельной передачи слова ‘Господь’ и заменяли его каким-либо другим: в чувашском использовалось Турă ‘Бог’, а в алтайском слово Каан ‘Царь’. Но если чувашский старый перевод просто соединил вместе понятия ‘Господь’ и ‘Бог’ (что, конечно, порождает проблемы, особенно в тех случаях, когда в оригинале то и другое слова стоят рядом), то алтайский оказался просто неверным: получается, что в некоторых контекстах, особенно в ВЗ, невозможно будет отличить Бога от земного царя.

Поэтому при создании новых переводов на такие языки переводчики стремятся найти и новые эквиваленты для перевода слова ‘Господь’. В чувашском было выбрано слово Хуçа ‘Хозяин’, как правило, с местоименным суффиксом: Хуçамăр‘наш Хозяин’. Интересно, что этот перевод вызвал заметное противодействие части православных чувашей, которые считали, что нельзя изменять терминологические решения, предложенные в старых переводах.

Отдельный вопрос – употребление личных местоимений и местоименных суффиксов при словах, обозначающих Бога. На многих языках естественнее будет сказать «Мой Бог» или «Наш Господь», особенно при обращении – собственно, так выглядят и многие места оригинала. Но употребление личных местоимений не должно жестко калькироваться при переводе с одного языка на другой, поэтому нет ничего удивительного в том, что стандартные эквиваленты могут уже содержать местоимения или местоименные суффиксы, как, собственно, и обстоят дела с приведенными выше крымско-татарским и чувашским примерами.

Конечно, в Библии есть и другие слова, которые обозначают Бога. Например, в книге Иова крайне редко встречается слово Господь, а точнее, имя, открытое некогда Моисею, которое мы переводим этим словом. Это не случайно, поскольку действие этой книги происходит вне контекста истории Израиля. Зато Иов часто называет Бога именем שַׁדַּי Шаддай – этимология этого слова до конца не ясна, но обычно его связывают с представлением о силе и могуществе. В греческом переводе это имя чаще всего передается как παντοκράτωρ, откуда идет славянское и русское Вседержитель (точная калька с греческого). Нам прекрасно знакомо это именование, оно вполне традиционно – но оно рисует несколько иной образ, нежели еврейский текст. Это слово связывается у нас в сознании с иконой, на которой Господь держит в любящих ладонях весь мир. Но ведь Иов говорит совсем о другом! Он кричит от боли, он жалуется, что Бог обрушил на него всю Свою мощь, и вместе с тем не спешит вмешаться в жизнь этого мира и восстановить попранную справедливость. Словом, שַׁדַּי для Иова – совсем не то, что Вседержитель для нас.

Именно поэтому С.С. Аверинцев перевел его как Крепкий. Это очень точно, но вместе с тем и несколько непривычно для русского читателя. Православный читатель может вспомнить о Трисвятом песнопении, но нецерковному такое слово будет непонятно. В результате в БСР было принято решение передать это слово как Всесильный, соединив еврейскую традицию с византийской – но и это решение не безупречно, оно вызывало немало споров, и хотя я был его инициатором, я и по сю пору не до конца уверен в его правоте. Это, пожалуй, самое распространенное среди современных переводов решение, но далеко не единственное. Другие варианты – Устрашающий (de Ontzagwekkende, Nieuwe Bijbelvertaling); Могучий (le Puissant, Traduction Œcuménique de la Bible). Еще одно решение заключается в том, чтобы просто транслитерировать это имя (Шаддай) – именно по этому пути идут «Иерусалимские Библии» во главе с Bible de Jérusalem.

Так мы переходим от разговора об именах собственных к вопросу о заимствованиях. В любом языке есть целый ряд слов, которые были когда-то взяты из других языков, но сегодня уже никто не воспринимает их как чужеродные (в старославянский и древнерусский, например, из древнегерманского пришло слово хлеб, из латинского через греческий – баня, из тюркских – деньги, и, вероятно, из индоиранских – Бог).

Впрочем, вопрос, в каких именно условиях следует заимствовать слово из другого языка, в вывшей степени спорный. И даже те слова, которые заведомо воспринимаются как заимствования, могут в большей или меньшей степени подходить данному тексту. Так, в русском тексте Библии неудивительно будет встречать слова из библейских языков (скиния, шекель, ангел), но не из современных европейских (павильон, доллар, министр). Одни заимствования относятся к библейскому миру, другие – резко противопоставляются ему.

Подобная картина возникла и при переводе НЗ на кумыкский язык: переводчики почти не ограничивали себя в использовании арабских и персидских заимствований, воспринимавшихся как часть своей традиционной культуры, но решительно отказались от заимствований русских, поскольку они прочно связывались с современной городской жизнью и с утратой этой самой традиционной культуры. С другой стороны, при переводе на некоторые финно-угорские языки с давней православной традицией переводчикам приходилось оправдываться перед частью читателей за использование своих собственных терминов, поскольку для них «правильными» и «христианскими» звучали только русские и церковнославянские слова, а свои исконные казались им «языческими». Подобные отзывы мне доводилось слышать от носителя марийского языка.

Заимствование имен собственных или других слов предполагает необходимость транслитерации. Все языки различаются меж собой по звучанию, орфография во всех языках до некоторой степени условна и не передает всех тонкостей устной речи, да к тому же нередко разные носители языка прочитывают одно и то же сочетание букв неодинаково. Поэтому одно и то же слово оригинала обычно бывает возможно транслитерировать в ЯП по-разному.

В любом случае необходимо добиться некоторых четких и ясных принципов транслитерации. Общих рецептов нет и здесь, но можно перечислить некоторые типичные точки выбора.

1. Какой язык брать в качестве основы для транслитерации? В теории это, казалось бы, всегда ЯО, но на практике за основу часто берется язык, на котором большинство потенциальных читателей познакомилось впервые с библейскими сюжетами и персонажами, например, для языков России это русский в варианте СП. Однако русские имена обычно воспринимаются именно как имена русских людей, что может вызывать культурное отторжение. Особенно сложна ситуация с НЗ, потому что многие употребленные в нем имена имеют две формы на языках оригинала, греческую и еврейскую, или арамейскую. К тому же наше произношение древних языков всегда до некоторой степени условно, и о том, как именно выговаривали арамейские слова в Палестине НЗ времен, мы можем только догадываться.

2. В какой степени имена собственные адаптируются к фонетике ЯП? Обычно в языках бывшего СССР заимствования из русского сохраняли русское написание и произношение даже в тех случаях, когда оно грубо нарушало орфографические и фонологические правила, действующие в ЯП – примерно так происходит и в большинстве языков, пользующихся латинским алфавитом (исключение – языки Прибалтики). Это позволяет избежать путаницы и помогает однозначно идентифицировать людей и географические объекты, но приводит к трудностям при чтении сложных имен. Очевидно, при решении этого вопроса стоит рассмотреть, как оформляются заимствования в самом ЯП. Иногда, правда, существует своеобразное раздвоение: старые заимствования полностью подчиняются фонологии ЯП и при этом иногда изменяются до неузнаваемости (так, в алтайском в полном соответствии с местной фонологией из имени Василий получилось имя Пазылай), в то время как новые заимствования сохраняют русское начертание. Иногда адаптированные имена собственные воспринимаются как признаки просторечья или диалектизмы, «как в деревне говорят». Иногда, наоборот, русская орфография воспринимается как «чужая», как признак имперского прошлого. В любом случае, адаптация (или сознательный отказ от нее) должна строиться на последовательно выраженных принципах: в какой мере учитывается сингармонизм (в тюркских и финно-угорских языках), заменяются ли фонемы, которые не встречаются в этих позициях (в начальной позиции звонкий взрывной в хакасском или глухой в туркменском) и т.д.

3. Будут ли при транслитерации сохраняться греческие окончания? Андрей или Андреас; Том, Фома или Томас; Амфиполь или Амфиполис; Род или Родос? Хорошо бы добиться в этом какого-то единообразия. Как правило, отсутствующие в ЯП флексии отбрасываются, но есть и исключения, в том числе и в русском языке (Иисус Христос, а также двусложные названия островов, как Родос и Хиос).

4. Будут ли, наоборот, добавлены морфемы ЯП в тех случаях, когда ЯП позволяет делать или не делать этого? Например, сказать «галилеяне» по-башкирски можно двумя способами: галилеялар или галилеялылар – следует выбрать один вариант и придерживаться его последовательно.

В любом случае, перевод отдельных слов, будь то имена нарицательные (о них мы говорили в прошлой статье) или собственные, – только первый шаг переводчика. Выстроить эти слова в верном порядке, создать из предложений красиво звучащий и понятный текст – гораздо более сложная, а главное, не так легко формализуемая задача. К некоторым принципам такой переводческой работы мы надеемся обратиться в следующих статьях.