Не в силе Бог, а в правде. Этот тезис, произнесенный в XIII веке святым Александром Невским, был знаком византийским стратегам. Моральный дух солдат был предметом особой заботы полководцев. Согласно книгам о военной тактике, столь популярным в Византии, нельзя было довольствоваться лишь боевой подготовкой и надеяться на благоприятный случай для атаки. Воины должны были неуклонно следовать предписаниям армейской дисциплины, поддерживать свой моральный облик и духовный уклад жизни.
Конечно же, для военачальников Византийской империи, та «правда», на стороне которой находится Бог, определялась не в категориях «кто первый начал, тот и виноват», а в неуклонном следовании нравственным христианским нормам и в личной морали солдат и офицеров. Это и понятно. На войне у каждого «своя» правда. А в истории Византии было достаточно войн, где правота ромеев была весьма сомнительна. Но долг легионера не рассуждать о внешней политике, а драться за «дело Империи» и защищать «своих».
И все же проблема «вынужденного зла» под присягой во имя государственных интересов или даже культурно-религиозной идеи не могла избежать отдельных частных размышлений и никогда не исчезала из церковного дискурса. В предыдущих очерках мы уже писали о сложной модели отношений раннехристианских отцов к теме военного служения и связанного с ним насилия. Христианизация римской армии проходила долго, кровопролитно и противоречиво. После того как кровь мучеников, миссия Церкви и воля императоров создали площадку для христианского свидетельства в армии, старые антитезы не потеряли своего внутреннего напряжения.
В очередной раз эта дилемма предстала перед христианским сознанием во время болгарских компаний Византии начала XI века. Во время битвы на берегах Струмы византийцы разбили болгар. В плену оказалось около 15 тысяч человек. Император Василий II Болгаробойца (958-1025), в личной жизни аскет и подвижник (именно при нем была крещена Русь), приказал ослепить всех пленников, и затем отпустить их на свободу, оставив в каждой сотне по одному поводырю с одним глазом. Можно себе только представить картину, которая предстала взору византийских солдат: огромная масса изможденных людей с выколотыми глазами, которые, спотыкаясь, падая и посылая проклятия, угрюмо шли, держась за плечи друг друга. Длинные колонны искалеченных единоверцев (в большинстве своем болгары были уже православными христианами) были обречены на медленную смерть лишь за то, что отстаивали независимость своих земель от денежных интриг Константинополя.
Подобные эпизоды позволяют предположить, что не только проигравшие, но и победители могли получить тяжелую нравственную травму. Риск морального разложения, цинизма и ожесточенности в армии был действительно велик. Именно этот фактор заставлял Василия Великого предписывать трехгодичное воздержание от Святой Евхаристии для солдат, прошедших школу войны. Нужно было дать человеку время на тишину, на трезвление, чтоб, подходя к бескровной Жертве, он понимал цену своих собственных «побед». Однако и на войне, среди всех этих жестокостей по приказу и во имя долга, христианину нужно было сохранять чувство духовной реальности. И порою последней единицей измерения этого чувства в солдате и последней возможностью его в нем сохранить была забота о его личной внутренней жизни. При сильных эмоциональных волнениях, стрессах и физических перегрузках психика воина находилась на грани срыва или профессионального цинизма. В таких условиях только религиозная вера могла помочь окончательно не сойти с ума и остаться человеком. Поэтому в византийской армии столь пристально следили за исполнением религиозного обряда и применяли столь строгие наказания за аморальное поведение[1]. Но даже высокая религиозность и строгие дисциплинарные взыскания не могли гарантировать победу на поле боя, как полагали некоторые стратеги. Византийцы на собственном опыте убедились в непредсказуемости исхода битвы. Даже присутствие самых почитаемых реликвий и икон в войске не могло исключить возможность поражения. Но с упрямством средневековых алхимиков греки продолжали искать идеальное средство, гарантирующее благосклонность Небес, а значит и победу. Мы уже рассказывали в предыдущих публикациях об этих «экспериментах» византийских полководцев. Диапазон был широким: от использования всевозможных святынь, до привлечения в войска святых монахов и введения богослужебной «обязаловки»[2]. С одной стороны, этот благочестивый порыв души не являлся чистой религиозной профанацией. С другой стороны, мы встречаем непонимание, а иногда и явную подмену внутреннего религиозного содержания. Отношение к святым предметам часто искажалось. Они превращались в набор необходимых оберегов, гарантирующих победу. Однако к концу первого тысячелетия «меч Аттилы», этот идеальный артефакт, дарующий непобедимость, так и не был найден. И все же попытки продолжались.
В рубеже тысячелетий мы встречаем еще один псевдо-христианский феномен в византийской армии. Речь идет о гадании на священных текстах и астрологии. Византийские стратеги были уверены, что еще до начала сражения весь ход битвы и ее результат предначертаны божественной волей. Отсюда вывод: исход сражения можно подсмотреть, если найти правильный способ. На роль такого «Мелампа прорицателя» стали привлекать астрологов. И даже гадание на библейских книгах имело место.
В 1071 году близ армянского города Манцикерт произошла кровавая битва, в ходе которой турки-сельджуки нанесли византийцам сокрушительное поражение. Византия в результате потеряла Каппадокию, Восток Малой Азии и Армению, а император Роман IV Диоген (1032-1072) был пленен. Византийское войско имело значительное численное превосходство над армией противника: 10 тысяч профессиональных византийских солдат собранных по западным и восточным областям империи, 500 франкских и нормандских наёмников под руководством Русселя де Байоллю, наёмные отряды огуз, печенегов, болгар, грузин, армян, а также варяжская гвардия. В общей сложности огромная армия насчитывала около ста тысяч солдат (!). Однако ромеи проиграли это важное историческое сражение. Битва при Манцикерте стала переломным моментом в истории Византии, часом «смерти великой Византийской империи»[3]. Существует много предположений, почему многотысячная имперская армия была побеждена. Для нас же интересным является эпизод, который произошел буквально накануне битвы. Вечером, перед решительной схваткой, все старшие офицеры были собраны в походном храме для специального молебна. После привычных песнопений армейский священник взял увесистый том Библии и, открыв первую попавшуюся страницу, стал громко зачитывать отрывок оттуда. Неизвестно о чем там шла речь; впрочем, это не важно. Интересно то, как на это чтение реагировали слушающие. По свидетельству историков, все присутствующие восприняли прочитанный наугад отрывок как текст, несущий плохое предзнаменование, недобрый знак, плохую примету… Интерпретация была неутешительной – в предстоящем сражении Бог, удача и победа отвернутся от византийской армии. Неизвестно насколько серьезно сам Роман Диоген и его стратеги относились к этим «откровениям»,но можно предположить, что они влияли в целом на умонастроения людей. Перед решительной битвой при Манцикерте многие из солдат и офицеров поспешили покинуть своего императора. Странное предательство, учитывая явное боевое преимущество и численное превосходство.
Кроме «богослужебных» манипуляций на Библии, в византийской военной истории встречается еще один способ предугадать волю Небес – это метание жребия.
В 1117 году, во время последней военной компании против турок-сельджуков, перед основателем династии Комнинов, императором Алексеем I (1056-118), стояла дилемма: либо атаковать столицу Турок Иконию, либо дать бой при Филомелионе (современный г. Акшехир в провинции Конья, Турция). Свидетелем этих событий была первая женщина-историк, порфирородная Анна Комнина. Она составила одно из самых известных произведений по истории Византии начала второго тысячелетия – «Алексиаду». Принцесса Анна посвятила этот труд императору Алексею Комнину, своему отцу. По-видимому, Анна писала его уже после того, как покинула двор и удалилась в монастырь. Однако и в святых стенах дворцовые интриги не оставляли ее в покое. «Алексиада» – это своего рода апология деяний императора Алексия. Некоторые находят в этом тексте скрытую критику, адресованную правлению Мануила Комнина, племянника Анны. Мануил был весьма активным и успешным правителем. Сразу после воцарения он предпринял несколько походов для защиты своих земель в Малой Азии. Вел удачную для Византии политику с крестоносцами, стравливая их между собой. Подчинил империи юго-восток Италии и даже сумел восстановить на римском престоле папу Александра III. Блестящее правление императора Мануила так или иначе бросало тень на предыдущие царствования. Анна задумала свой труд как комментарий, оправдывающий деяния ее отца. Любопытно, что среди аргументов, призванных объяснить, почему император Алексей поступал так, а не иначе, Анна вводит этакий сверхъестественный императив: «так было угодно Небесам». Однако еще более любопытно то, как она описывает сам процесс получения ее отцом этого императива. Итак, Алексей стоял перед выбором, какую тактику и какой путь выбрать – Икония или Филомелион. Тогда он, по мнению Анны, решил сделать нечто «мудрое и оригинальное», т.е. испросить совета непосредственно у Бога. «Он написал свои вопросы на двух листках, которые положили в алтаре на святой престол. В течение всей ночи возносились гимны и молитвы. С первыми лучами солнца в алтарь вошел священник и взял с престола одну из двух записок. В присутствии всех собравшихся он развернул ее и громко огласил, что Небеса приказывают императору выбрать дорогу на Филомелион»[4]. Выбор был удачным. Битва при Филомелионе стала византийским реваншем после поражения при Манцикерте. И все же любопытно, каким мистическим содержанием принцесса Анна наполняет решение своего отца. Здесь мы видим не только пример гадания на Библии, но и слышим некий укор в адрес императора Мануила, который также продолжал биться с турками, но только под стенами Иконии.
Сам факт обращения за божественным советом через жребий довольна большая и сложная тема. Еще ученики Христа применяли этот метод – «решай Господи» – для выбора двенадцатого апостола на место Иуды предателя: «И поставили двоих: Иосифа, называемого Варсавою, который прозван Иустом, и Матфия; и помолились и сказали: Ты, Господи, Сердцеведец всех, покажи из сих двоих одного, которого Ты избрал принять жребий сего служения и Апостольства, от которого отпал Иуда, чтобы идти в свое место. И бросили о них жребий, и выпал жребий Матфию, и он сопричислен к одиннадцати Апостолам» (Деяний 1:23-25).
Однако это объясняется тем, что апостолы помнили слова Спасителя: «не вы Меня избрали, а Я вас избрал, и поставил вас, чтобы вы шли, и приносили плод...» (Ин.15:16). Вполне допустимо, что они просто не желали данный вопрос проводить через процедуру голосования. Кроме того, это всего лишь единственный случай, описанный в Новом Завете, и произошел он тогда, когда на апостолов еще не сошел Дух Святый, т.е. до Пятидесятницы.
Жеребьевка не является чисто евангельской новацией и тем более не может восприниматься как исключительно священный обычай. Афиняне выбирали жребием из красных и белых бобов специального жреца, ответственного за жертвоприношения идолам. Жестокие гладиаторские бои проходили по философии жребия: боги должны были решить, кому жить, а кому погибнуть. Воины, делившие одежды Христа перед Его распятием, также бросали жребий.
Жеребьевки и священные гадания не свойственны христианскому сознанию. Такой «крайний Теизм» исключает место собственной истории, лишает человека свободы выбора. Конечно, максимально христианизированная форма жеребьевки имела место в истории Церкви, однако жребий, скорее всего, был некой исключительной необходимостью, чем благочестивым правилом. В Византии, например, практически ни один из легитимных патриархов не был избран жребием[5]. Собор епископов Западной Церкви еще в 578 году в Оксерре осудил эту форму религиозной жизни. Однако в поздней Византии, такого рода практика еще считалась «мудрым и оригинальным» решением.
Описанный византийской принцессой эпизод не был единичным. Он лишь свидетельствует о новой религиозной тактике. Если до этого греки искали возможность гарантированной защиты через святыни и посредством святых, то сейчас акцент переносится на таинственное знание «правильного пути». Византийский витязь как бы стоит теперь на перепутье и пытается угадать, на какой дороге его ждет победа. Логика этого феномена напоминает игру в наперстки. Шарик уже под стаканом, нужно просто выбрать…
Гадания и вера в судьбу – очень близкие вещи и одинаково чужды христианству. Если верить в гадания, то придется признать наличие судьбы. А где есть судьба, там обязательно появятся те, кто за небольшое вознаграждение готов ее приоткрыть. И вот уже знаменитая «Тактика» императора Льва VI Философа (866-912) предписывает содержать при армии… астролога (!).
В 1187 году византийский полководец Константин Стефат, преследуя Алексея Брана, флотоводца, восставшего против императора Исаака II Ангела (1156-1204), направляется к известному в то время астрологу «для консультации». Тот «предсказывает», что Бран одержит блистательную победу и даже войдет в Константинополь. Можно себе только представить настроение Стефата после такой новости. Но на сей раз пророчество астролога лишь напугало византийцев. Армия Алексея Брана была разбита, а сам он казнен. Однако и сам Константин Стефат, жадный до откровений, сложил голову в этом бою. Византийский хронист Никита Хониат не скрывает иронии, описывая эту историю. Предсказания астролога сбылись с точностью наоборот[6]. Остается лишь удивляться, как византийцы не догадались изобрести новый способ гадания, так сказать «методом от обратного».
Языческая по своей сути практика обращения к «Divinae Sortes» (божественные прорицания – лат.) имела различные формы в истории Византии. Конец этим экспериментам и сомнительным ритуалам был положен лишь в XV веке правилами Номоканона. Однако в отношении суеверий и новых духовных экспериментов у византийцев на месте отрубленной головы вырастали две новые.
Нет ничего удивительного в том, что христианство в суррогатных формах особенно широко и богато процветало именно в армии. В те далекие времена армия была срезом и концентрацией всего общества. Василевс не просто на словах был верховным главнокомандующим, он лично вел своих подданных в бой. Из армейской среды вышли многие византийские императоры. В армии скапливалась вся энергия греческого социума. В ней встречались все слои и сословия. Она отражала как в зеркале все болячки, проблемы и, конечно же, суеверия своего времени. Примеры псевдо-христианских верований в византийской армии – это лишь отдельно взятый образец более широкого религиозного заболевания, вид инфекции, мигрирующей по всему организму общества, называющего себя христианским. Таким образом, история христианства в армии – это тема весьма близкая к церковной истории.
Как правило, любая религиозная мимикрия со временем все более и более мутирует. Начавшись как чистое желание «иметь святыню на поле брани», эта благочестивая инициатива без должного внимания со стороны церковного сознания со временем превратилась в эрзац христианства. И вскоре на смену христианскому благочестию пришел чистый языческий магизм. А магии неважно, в чьих она руках. Ей безразличен субъект владения. Она работает у всех. Важен символизм самого действия. Важна точность формулы и факт обладания священным предметом. И если отношение к христианской реликвии опускается до уровня бытового магизма, то и сама святыня становится лишь «волшебной палочкой». В чьих она руках – тот и господин. Именно этот подход мы встречаем в последующей истории.
В начале второго тысячелетия в византийской армии вместе с убеждением, что реликвия обладает силой, способной повлиять на благополучный исход сражения, уже бытует суеверие, что эта сила может «сдетонировать» в любых руках.
Император Роман IV Диоген, упоминавшийся ранее, провел много времени в походах против турок. Некоторые из них были удачные, другие закончились поражением. Интересный эпизод, связанный с той же битвой при Манцикерте, описывает историк Михаил Аталиатис, который был высоким сановником в правление Комнинов. Перед решительным боем против войск Алп-Арслана, император вел напряженные переговоры с посланниками султана. Однако попытка решить спор вокруг армянских земель путем дипломатии потерпела фиаско. Роман отпускает переговорщиков. Но по дороге домой им предстояло еще пройти через позиции и дозоры греков. Для того чтобы посольство вернулось невредимым, император отдает туркам, как пишет Михаил, «знаменье, которое мы почитаем»[7]. Очевидно речь идет о кресте, который просто служил системой распознавания «свой-чужой». Его наличие у турецких эмиссаров могло бы уменьшить риск случайных стычек на обратном пути. Но именно этот в общем-то благородный жест Аталиатис считает самой большой ошибкой императора. Он чуть ли не становится основной причиной поражения греков. Как только василевс передал крест, это знаменье христовой Победы, туркам, победа земная покидает его[8]. По словам Аталиатиса, пред неизбежной схваткой нельзя было отдавать такое мощное оружие врагу[9]. 19 августа 1071 года «смелый лев» Алп-Арслан одержал победу над Романом Диогеном и присоединил к владениям Сельджукского султаната новые земли. Вполне возможно, что общий ропот по случаю «передачи креста» туркам стал одной из причин измены Андроника Дуки и некоторых офицеров. Это и погубило всю византийскую компанию при Манцикерте. Странное суеверие стало одной из причин огромного поражения стотысячной армии.
Изучая военную историю Византии, поражаешься, какой боевой мощью и духовной силой обладала ее армия и какие дикие религиозные предрассудки становились причиной ее слабости и поражений. В поисках «религиозной формы», гарантирующей победу, императоры прибегали порою к самым нехристианским практикам. Их настойчивости и «изобретательности» позавидовали бы охотники за святым Граалем и средневековые алхимики. В этих условиях Церкви приходилось прикладывать немало усилий, чтобы соблюдать баланс между благочестием и предрассудками. Искреннее желание иметь в армии святые реликвии по-человечески понятно и психологически объяснимо. Однако оторвавшись от своих духовных корней и став «вещью в себе», оно все более и более превращалось в новый языческий культ. Пропалывать сорняки оказалось сложнее, чем сеять ниву. Церковные авторы того времени пытались обращать внимание на эти перекосы. Но их благочестивые призывы сталкивались с искренним недоумением. Ведь внешняя сторона жизни в византийской армии была тотально христианской. В ее идеологическом и бытовом пространстве Христос давно уже победил. Трилогия «Ис.Хс.Ника» – Иисус Христос Победитель – красовалась на знаменах, штандартах и щитах. Однако удержать подлинный смысл этой аббревиатуры становилось все труднее. Религиозная риторика сталкивалась с опасным врагом – язычеством глубокого залегания. Слова «не в силе Бог, а в правде» стали основными для того, чтобы подбодрить или утешить солдата. Но еще долго греческим капелланам придется сталкиваться с «трудностями перевода».
[1] См. И. ПЕТРОВСКИЙ. Отлучить или прославить. Часть III. Между Никой и Христом. Новый фронт для капелланов // Статья наhttp://www.bogoslov.ru/text/1557920.html
[2] См. HOWARTH PATRICK, Attila, King of the Huns. New York: Barnes & Noble Publishing. 1995.
[3] H. GELZER. Abriss der byzantinischenKaisergeschichte.Munchen, 1897, p. 1010.
[4]Переводавтора . Цит. по: ANNE COMNÈNE, Alexiade, éd. B. LEIB, Paris, 1967, III, pp. 200-201.
[5] БОЛОТОВ В.В. Лекции по истории древней Церкви. Москва, 1994, т. 3, с. 184
[6] NicetaeChoniataeHistoria ed. I.A. VAN DIETEN, CFHB IX, Series Berolinensis.Berlin-New York, 1975, p. 387.
[7]Miguel Ataliates, Historia , introd.,éd., trad. et comm. Im. PÉREZ MARTIN, Madrid, 2002, p. 118.
[8] Ibid.
[9] Ibid. p. 119.