Пять Поместных Соборов, прошедших в Русской Православной Церкви в прошлом столетии, выработали ряд определений, чья рецепция проходила неодинаково. Произошло это как в силу исторических обстоятельств, так и из-за дальнейшего развития церковного законодательства, отменявшего одни определения и заменявшего другие новыми нормами и постановлениями.

Сам статус Поместного Собора разнился от одного его созыва к другому. Понятие о Поместном Соборе появляется в самих определениях, выработанных отцами Собора 1917-1918 гг., например: «В Православной Российской Церкви высшая власть — законодательная, административная, судебная и контролирующая — принадлежат Поместному Собору, периодически, в определенные сроки созываемому, в составе епископов, клириков и мирян»[1]. Это положение, с рядом уточнений, касающихся применения этой власти, сохраняется в уставных документах Русской Православной Церкви 1945-2000 годов. Однако процедура принятия решений на конкретных соборах отличалась достаточно сильно — от избрания Патриарха жребием, открытым голосованием одних только делегатов-епископов в 1945 и тайным голосованием в 1971 и 1990 годах до постепенного сведения высших судебных полномочий к прерогативе суда над Патриархом и узким кругом лиц, определяемых судом Архиерейского собора (1988). Кроме того, уже в 1945 году исчезло упоминание о «контролирующей власти» и определенных сроках созыва Поместных Соборов.

Чем же является такое изменение статуса Соборов с точки зрения каноники? Тождественно ли неисполнение принятых соборных определений (например, 1917-1918 годов), отсутствию их рецепции церковным телом? Чтобы ответить на этот вопрос, кратко рассмотрим изменения, произошедшие в области церковной власти управления, учения и освящения в связи с принятыми в XX веке определениями на Поместных Соборах Русской Церкви.

Принципиальным документом Собора 1917-1918 гг. в области высшего церковного управления является определение «Об общих положениях о высшем управлении Православной Российской Церкви» от 4 ноября 1917 года. Состоящее всего лишь из четырёх пунктов, это определение не детализирует ни полномочия Поместного Собора, ни даже сроки его созыва. То же самое следует сказать и о полномочиях других органов высшего управления, чьим предметом явились определения «О круге дел, подлежащих ведению органов Высшего Церковного Управления» от 8 декабря и «О правах и обязанностях Святейшего Патриарха Московского и всея России» от 21 декабря 1917 года. Права и обязанности Священного Синода и Высшего Церковного Совета не определены и в соотношении их полномочий с полномочиями Поместного Собора.

Вопрос о составе и сроке созыва предполагавшихся будущих Поместных Соборов также не был разработан в 1918 году. Если уникальность полномочий не одних только епископов-соборян, но и делегатов клириков и мирян примиряло с церковной практикой и канонической теорией наличие Епископского совещания, без одобрения которого ни одно соборное определение не могло вступить в силу, то вопрос периодичности проведения Соборов согласовать с историческими прецедентами было труднее. Поместные (и, тем более, Вселенские) Соборы древней Церкви, соборы в Византии и допетровской Руси созывались практически всегда ad hoc и, следовательно, устанавливать срок их созыва являлось большим законодательным новшеством. Но сама эта норма, о которой было декларативно заявлено в соборных определениях, не была детально разработана. Ведь в соборном определении от 20 сентября 1918 г. «О созыве очередного Собора и о полномочиях членов Священного Синода и Высшего Церковного Совета» говорится лишь о том, что Патриарх имеет полномочие созвать Поместный собор через три года. Принципы такого созыва Собора, равно как и положения о его составе, оставались лишь в проекте положения «О будущих Соборах Российской Православной Церкви и их составе», не принятого в качестве определения. Кроме того, существовала разница между Избирательным собором в случае необходимости избрания нового патриарха и «обычным» Поместным Собором, зафиксированная определением «О порядке избрания Святейшего Патриарха» от 13 августа 1918 года.

О такой же неопределенности и неразработанности порядка осуществления высшей церковной власти приходится говорить и в случае Патриарших полномочий. То же краткое определение «Об общих положениях о высшем управлении Православной Российской Церкви», принятом на заседании Поместного собора 4 (17) ноября 1917 года, фиксировало лишь восстановление патриаршества, первенство при равенстве патриарха с другими епископами и о подотчетности патриарха Собору вместе с другими органами церковного управления. Характерно, что сами эти органы, то есть Священный Синод и Высший Церковный Совет, определением не указываются. Об их формировании было объявлено позднее, определением «О Священном Синоде и Высшем Церковном Совете» от 7 декабря 1917 года. Ключевая фраза этого определения — о совместности управления церковными делами: «Управление церковными делами принадлежит Всероссийскому Патриарху совместно со Священным Синодом и Высшим Церковным Советом»[2]. Днем позже Собор детализировал такое совместное управление в определении «О круге дел, подлежащих ведению органов Высшего Церковного Управления». Поскольку этим определением членов органов высшего церковного управления указывается избирать на Поместном Соборе, то в виду невозможности его созыва в 1921 году полномочия предыдущего состава были утрачены, а сами органы управления de facto упразднены. Тем самым управление церковными делами осуществлялось уже единолично, но не произвольно, одним только Патриархом и, впоследствии, его Местоблюстителями.

Этот исторический прецедент невозможности осуществить соборные определения в виду зависимости такого исполнения от возможности созыва нового Собора, рождает серьезный канонический вопрос: так ли уж необходимо копировать в церковном законодательстве демократические принципы гражданского права? Если и не считать этот факт невозможности созыва Поместных соборов в период 1921-1945 гг. перечеркиванием всей предсоборной работы 1906-1917 годов, то сама такая зависимость церковного законодателя от единственной формы проявления высшей «законодательной, административной, судебной и контролирующей» власти блокирует его деятельность не только в «форс-мажорных» обстоятельствах первых десятилетий советской власти. И это заставляет ещё раз критически посмотреть на соборные деяния и определения, которые в нашей исторической, да и канонической литературе до сих пор склонны идеализировать и представлять в качестве обязательной нормы, неисполнение которой будто бы тождественно отступлению от чистоты Православия...

Тем самым, должен быть поставлен и вопрос не просто о невозможности выполнения соборных определений, а именно об отсутствии их общецерковной рецепции после их принятия.

Избрание нового органа церковного управления стало возможным лишь на Архиерейском Соборе 1943 года, вслед за избранием патриарха Сергия. Священный Синод состоял из трех постоянных и трех временных членов, но при этом в формулировке его функций исчезло упоминание о совместности управления вместе с патриархом, при котором он стал теперь состоять. Естественно, не могло быть и речи о тождественности полномочий этого Синода тем, о которых говорилось в определении «О круге дел, подлежащих ведению органов Высшего Церковного Управления» от 8 декабря 1917 года. Полномочия этого Синода можно скорее сравнить с полномочиями временных синодов при патриархе Тихоне и заместителе местоблюстителя митрополите Сергии в 20-х годах.

Можно также спорить о статусе Поместного Собора 1945 года, ведь основной причиной его созыва было осуществление определения Собора 1917-1918 гг. об обязательности выборов Патриарха особым избирательным собором. Неопределенность статуса такого избирательного собора стала причиной его проведения в форме Архиерейского, а не Поместного Собора при выборах патриарха в 1943 году. Конечно, невозможно говорить об исполнении на Соборе 1945 года определения «О порядке избрания Святейшего Патриарха» от 13 августа 1918 года, поскольку это избрание проходило с участием одних лишь правящих архиереев, помимо остальных делегатов — клириков и мирян. Но если рассматривать Собор 1945 года именно как Поместный (каковым он и вошёл в историю Русской Церкви), то, поскольку порядок проведения каждого такого Собора в 1917-1918 гг. определен не был, то и противоречия определениям того Собора усмотреть здесь невозможно.

Кроме того, характер Собора именно как Поместного вытекает из того, что помимо своих избирательных функций, Собор 1945 года осуществил и предусмотренные для него деяния в области законодательной власти, поскольку им было принято положение «Об управлении Русской Православной Церкви»[3].

Главной целью этой законотворческой работы было приведение норм не только Собора 1917-1918 гг., но и последующего церковного законодательства, в соответствие с теми условиями, в которые ставило церковную жизнь законодательство советского государства. Поскольку органом, помогающим в патриаршем управлении, оставался теперь лишь Священный Синод, в «Положении» нет упоминаний о Высшем Церковном Совете, предусмотренном определением «О Священном Синоде и Высшем Церковном Совете» от 7 декабря 1917 года. Вместо этого в «Положении» появляется статья седьмая, говорящая о возможности созыва Патриархом (с разрешения властей) Собора епископов — органа управления, неизвестного соборянам 1917-1918 годов. О функциях этого органа, равно как и о месте в системе высшего церковного управления, «Положение» 1945 года ничего не говорит, дабы не связывать возможности функционирования нового епископского Собора с изменением ситуации в стране.

Точно также статьями 17-19 нового «Положения» было пересмотрено определение «О Священном Синоде и Высшем Церковном Совете» от 7 декабря 1917 года, предполагавшее другой состав Синода и его подотчетность Поместному Собору. Да и сам Поместный Собор созывался по новому «Положению» лишь в случае, когда возникала «необходимость выслушать голос клириков и мирян».

Такая необходимость возникла лишь в 1971 году, и точно так же Поместный Собор оказался одновременно избирательным. В области высшего церковного управления этот Поместный Собор не внес существенных изменений, лишь подтвердив необходимость практики созыва Архиерейских Соборов, предусмотренную «Положением» 1945 года, но незнакомую Собору 1917-1918 годов, допускавшему епископский собор лишь в качестве высшей судебной инстанции.

В этом отношении наибольшим законотворчеством отличается Поместный Собор Русской Православной Церкви, состоявшийся 6-9 июля 1988 года в Троице-Сергиевой Лавре, принявший полновесный «Устав об управлении Русской Православной Церкви». Этот «Устав» — не только наиболее обширный документ в этом каноническом «жанре», но и единственный, отражающий практически все стороны церковного управления в одном документе, принятый высшим органом церковного управления в XX веке. Новая редакция Устава, принятая Архиерейским Собором 2000 года, уже является отражением известного этапа рецепции Устава, принятого в 1988 году. Вопрос о правомочности изменений последнего, не входящий в тематику данной статьи, решается определением Архиерейского Собора от 16 августа 2000 года утвердить новую редакцию на ближайшем Поместном соборе, дабы исполнить самой этой новой редакцией уже отмененную норму об этом предшествующего «Устава об управлении Русской Православной Церкви» 1988 года.

Строго говоря, единственным документом, являющимся уставом Русской Церкви, на всем протяжении ее истории стал «Устав» 2000 года. Именно поэтому возникает теоретический вопрос о том, считать ли этот текст новым уставом, или же речь должна идти лишь о «редакции» текста, принятого Поместным собором в 1988 году. В любом случае, и в «Уставе об управлении», и в ныне действующем «Уставе» подтверждается принадлежность высшей церковной власти трем органам — Поместному и Архиерейскому Собору, а также Священному Синоду во главе с Патриархом[4]. Тем самым Синод перестает быть лишь совещательным органом «при» Святейшем Патриархе, а нерегулярный Собор епископов обрел статус полноценного Архиерейского Собора. И наконец, в «Уставе об управлении» было сказано, впервые в истории Русской Церкви, о конкретной периодичности созывов Поместных Соборов — каждые пять лет.

Мы можем считать двенадцать лет, прошедшие между Поместным Собором 1988 года и Юбилейным Архиерейским Собором 2000 года, реальным сроком рецепции соборных определений. Результатом такой рецепции стали те изменения в статусе Поместного Собора, которые нашли своё отражение в тексте «Устава» 2000 года. Это касается высших властных полномочий Поместного Собора в области вероучения и канонического устроения Русской Церкви, но не высшую законодательную, исполнительную и судебную власть.

Также Поместный Собор перестал быть высшей судебной инстанцией, причем рецепция положения об этом заняла не двенадцать, как в случае остальных полномочий, а ровно двадцать лет — до принятия Архиерейским Собором 2008 года специального «Положения о церковном суде». Этот документ закрепил трехуровневую судебную систему в Русской Православной Церкви, оканчивающуюся в качестве третьей инстанцией судом именно Архиерейского Собора. И, наконец, можно говорить о возвращении к практике «Положения об управлении» 1945 года в вопросе регулярности созыва Поместных Соборов — теперь он может быть созван лишь в случае необходимости («Положение» 1945 года уточняет — необходимости выслушать мнение клириков и мирян) и, в обязательном порядке — в качестве собора избирательного.

Определения Поместных соборов, касающиеся епархиального и приходского управления, знаменуются теми же вехами, что и нормы относительно высшего церковного управления: определения Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг., «Положение об управлении» Поместного Собора 1945 года, «Устав об управлении» 1988 года.

Согласно пятнадцатой статье Определения Собора 1917-1918 гг. «Об епархиальном управлении», «Епархиальный Архиерей, по преемству власти от святых Апостолов, есть предстоятель местной Церкви, управляющий епархиею при соборном содействии клира и мирян»[5]. Это «соборное содействие» предполагалось оказывать через участие в работе епархиального собрания, которое согласно 31 пункту того же Определения являлось высшим органом епархиального управления. В данном случае «содействие» в управлении прямо противополагалось полноправному «участию» в нём, лишившему бы высшее епархиальное управление всяких канонических оснований.

Требования, предъявляемые к кандидату в епархиальные епископы, в Определении указываются следующие: «Кандидаты в епархиальные Архиереи из лиц, не имеющих епископского сана, избираются в возрасте не моложе 35 лет из монашествующих или не обязанных браком лиц белого духовенства и мирян, при чем для тех и других обязательно облечение в рясофор, если они не принимают пострижения в монашество. Избираемый кандидат должен соответствовать высокому званию Епископа по образованию, богословским знаниям и нравственным качествам»[6]. При сравнении этих требований с теми, что содержатся в последующих уставных документах Русской Церкви (за исключением «Положения» 1945 года, в котором они полностью не раскрыты), сразу бросается в глаза более высокий возрастной ценз (35 лет против устанавливаемых ныне действующим Уставом 30-ти), а также возможность для епископа рясофора вместо однозначного пострижения в монашество нынешней нормы.

Кроме того, в ныне действующем Уставе речь идет о «кандидате в архиереи» вообще, в том числе викарные, а не в специально «епархиальные Архиереи», как то предполагает Определение 1918 года. Последнее также в 18 пункте специально оговаривает тот факт, что «Архиерей пребывает на кафедре пожизненно и оставляет ее только по церковному суду или по постановлению высшей церковной власти, в случаях, указанных выше, в примечаниях к ст. 16»[7]. Упомянутые примечания говорят о назначении, а не выборах, епархиального архиерея высшей церковной властью для «миссионерской» епархии и заграничных миссий, а также «в исключительных и чрезвычайных случаях ради блага церковного». Нынешний Устав говорит о назначении епархиального архиерея Священным Синодом и обязательной подаче им по достижении 75-летнего возраста «на имя Патриарха Московского и всея Руси прошения об уходе на покой. Вопрос о времени удовлетворения такого прошения решается Священным Синодом» (Устав РПЦ. X. 26)[8].

В то же время, нельзя говорить и о совершенном изменении и, тем более, отмене предшествующих соборных определений относительно принципов епархиального управления. Так, и в ныне действующем Уставе Русской Православной Церкви сохраняется формулировка 1918 года: «Епархиальный архиерей, по преемству власти от святых апостолов, есть предстоятель местной церкви — епархии, канонически управляющий ею при соборном содействии клира и мирян» (Устав РПЦ. X. 6). Отметим, что нынешнее определение специально подчёркивает «канонический характер» епископского управления местной церковью.

Аналогично епархиальному, приходское управление претерпело изменения как после Собора 1917-1918 гг., так и в послевоенный период. Принятый 7 (20) апреля 1918 года Приходской устав называет приходом «общество православных христиан, состоящее из клира и мирян, пребывающих в определённой местности и объединенных при храме, составляющее часть епархии и находящееся в каноническом управлении своего епархиального Архиерея, под руководством поставленного последним священника-настоятеля»[9]. В ныне действующем Уставе, также претерпевшим изменения после Поместного собора 1988 года, читаем: «Приходом является община православных христиан, состоящая из клира и мирян, объединенных при храме. Приход является каноническим подразделением Русской Православной Церкви, находится под начальственным наблюдением своего епархиального архиерея и под руководством поставленного им священника-настоятеля» (Устав. XI.1).

Между различными формулировками (общество/община, часть епархии/каноническое подразделение, каноническое управление/ начальственное наблюдение) лежит горький опыт Русской Церкви по уточнению и неизбежному изменению положений 1918 года. Печально знаменитое, вынужденное решение Архиерейского Собора 1961 года изменило приходское управление в том виде, в котором оно определялось «Положением об управлении» 1945 года. Однако нельзя сказать, что вывод клира за пределы приходского совета и лишение настоятелей контроля за финансовым состоянием прихода так уж сильно нарушали цели деятельности приходского причта в формулировке «Приходского устава» 1918 года: «Настоятель прихода и прочие священники (где они есть) вместе с другими членами приходского причта ответственны пред Богом и своим Архиереем за благосостояние прихода со стороны религиозной настроенности, духовного просвещения и нравственного преуспеяния его»[10].

Вмененное в обязанность причту ведение метрических книг потеряло актуальность на территории советской России практически сразу по принятии этого Приходского устава и, следовательно, единственной прописанной этим документом обязанностью клира оставалось «благосостояние прихода со стороны религиозной настроенности, духовного просвещения и нравственного преуспеяния», что является целью религиозной организации и по ныне действующему гражданскому законодательству, и по каноническим определениям нашей Церкви.

Осуществлению учительной церковной власти также посвящено немало соборных определений XX века. Определение Священного Собора Православной Российской Церкви о преподавании Закона Божия в школе от 28 сентября 1917 года своим первым пунктом устанавливало, что «во всех светских как государственных, так и частных школах ... где есть учащиеся православного исповедания, преподавание Закона Божия в качестве обязательного предмета должно быть поставлено в одинаковые условия со всеми главными предметами учебного курса»[11]. Необходимо отметить, что данное постановление (по вопросу перемены вероисповедания по достижении 14 лет) ссылается на закон Временного правительства от 14 июля 1917 года о свободе совести. Соответственно, после падения Временного правительстве и отмене плодов его законотворчества, данное постановление не могло применяться во всем своем объеме уже спустя несколько месяцев после своего соборного принятия. Протест этого определения против возможности факультативного изучения Закона Божия, предусматривавшегося законом о свободе совести, потерял всякий смысл после издания Декрета об отделении Церкви от государства и школы от Церкви, не предусматривавшего преподавания Закона Божия в светских ВУЗах вообще...

Вопросы издания богослужебной и богословской литературы, также бывшие предметом внимания соборных определений, не могли быть решены во всей полноте по той же причине. Так, в соборном определении «О церковном проповедничестве» от 1 декабря 1917 года содержалось указание «печатать в новых изданиях иерейского Служебника и Чиновника архиерейского служения святых Апостол правило 58, VI Вселенского Собора правило 19 и VII Вселенского Собора правило 2»[12] с соборным толкованием. На всем протяжении русской церковной истории это распоряжение не было выполняемо или заменено последующим аналогичного содержания постановлением.

Вопросы наблюдения над церковным книгоизданием, проблемы церковной цензуры, рассматривались при подготовке Собора 1917-1918 годов и позднее, при проведении Архиерейских Соборов 1992-2008 годов. Так, Предсоборное Присутствие мыслило цензуру как средство «к ограждению веры и благочестия». В проекте седьмого отдела Присутствия предлагалось ослабить предварительную цензуру, усилив при этом обычную церковную дисциплину путем карающей цензуры. Однако на самом Соборе Православной Российской Церкви 1917-1918 гг. вопрос о цензуре был отнесен в ведение Церковно-издательского совета (деяние 170), чья деятельность быстро прервалась.

Поместный Собор 1988 года, принимая Устав об управлении, в его пятой главе, посвященной деятельности Священного Синода, особо указал: «Священный Синод может создавать комиссии или иные рабочие органы для содействия в попечении: а) о решении важных богословских проблем, относящихся к внутренней и внешней деятельности Церкви; б) о хранении текста Священного Писания, о его переводах и издании; в) о хранении текста богослужебных книг, о его исправлении, редактировании и публиковании; г) о составлении новых служб, чинопоследований и молитвословий и их последующем издании; д) о публикации сборников церковных правил, учебников и учебных пособий для духовных школ, богословской литературы и официальной периодики» (п. 28)». Это же положение содержит и редакция Устава, принятая Архиерейским Собором 2000 года. Таким образом, на сегодняшний день Устав не наделяет какой-либо синодальный отдел правом исполнения цензурных функций в Русской Православной Церкви. Однако каноническую ответственность за издаваемую епархиальными структурами литературу несет правящий архиерей.

В области межконфессиональных отношений Поместные Соборы Русской Церкви послевоенного периода не принимали принципиальных постановлений, однако и не обходили вниманием эту тему, одобряя те синодальные решения, которые были сделаны в межсоборный период. В частности, решения Поместного Собора от 1 июня 1971 года в 6 параграфе содержит постановление «одобрить деятельность Святейшего Патриарха Алексия и Священного Синода Русской Православной Церкви во взаимоотношениях с неправославными христианскими Церквами и исповеданиями»[13]. Тем самым Поместный Собор выразил своё одобрение решению Священного Синода от 16 декабря 1969 года, согласно которому «священнослужители Московского Патриархата получили разрешение преподавать благодать святых таинств католикам и старообрядцам в случаях крайней в сем духовной необходимости для последних и при отсутствии на местах их священников, поскольку мы имеем общую с ними веру в отношении таинств»[14]. (С. 63). Характерно, что это синодальное решение 1969 года, одобренное Поместным Собором, было приостановлено в 1986 году синодальным же постановлением — «до решения на Всеправославном соборе».

 

... Разумеется, мы рассмотрели лишь малую часть определений Поместных Соборов Русской Православной Церкви 1917-1990 годов, но и этого достаточно, чтобы сформулировать несколько выводов относительно путей их рецепции:

- понимая под рецепцией не только «принятие» церковным организмом соборных определений и постановлений, но и реальную возможность их исполнения, приходится признать, что большая часть определений Собора 1917-1918 гг. заведомо не была приспособлена для своего исполнения в тех условиях, которые уже были известны соборянам;

- приведение внутреннего церковного законодательства с внешним гражданским правом стало главным условием рецепции определений Поместных Соборов 1945, 1988 и 1990 годов в области высшего, епархиального и приходского управления; только при этом условии такая рецепция вообще могла состояться;

- опыт рецепции определений Поместных Соборов XX века должен предостеречь церковного законодателя как от воспроизведения правовых механизмов, мешающих исполнению соборных постановлений, так и от «скованности» авторитетом прошлой соборной практики в правовом решении проблем сегодняшнего дня.

Возвращаясь к поставленному в начале вопросу о понимании неисполнения соборных постановлений и, тем самым, сегодняшнем статусе самих этих определений, можно сказать следующее. Для сторонников «социологического подхода» в юриспруденции ответить на этот вопрос было бы легче всего, ведь для этого взгляда правовой нормой является лишь та, что действительно выполняется в настоящий момент и, соответственно, основана на актуальном источнике. Однако, как мы убедились, при таком подходе целый ряд принятых, но не выполняемых сегодня постановлений Соборов Русской Церкви окажется вне действующего канонического права. При этом речь идет не об отмененных или замененных впоследствии определениях, а именно таких, которые по разным причинам остаются пока невостребованными.

«Невостребованность» не означает «ненужности». Определения одной Поместной Церкви, также как и каноны Вселенских Соборов и святых отцов, не становятся «мертвым грузом» оттого, что в данный исторический период нет церковного внимания к их нормам. Изменить направленность церковного взгляда, пояснить необходимость этой новой и в то же время постоянной канонической интенции - одна из задач дальнейшего церковного законодательства.

[1] Тексты всех определений и постановлений этого периода цитируется по: Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг.: В 4-х вып. Репринт изд. 1918 г. М., 1994.

[2] Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг.: В 11 т. М.: Новоспасский монастырь, 1996. Т. 5. С. 325.

[3] Цит. по: Положение об управлении Русской Православной Церкви. М., 1945.

[4] См. разделы II, III, IV и V «Устава об управлении» 1988 г. и те же разделы в «Уставе» 2000 года.

[5] Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг.: В 4-х вып. Репринт изд. 1918 г. М., 1994. Вып.1. С. 18.

[6] Там же. С. 19.

[7] Там же.

[8] Здесь и далее ссылки с указанием разделов и пунктов на действующий Устав по: Устав Русской Православной Церкви. М., 2000.

[9] Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг.: В 4-х вып. Репринт изд. 1918 г. М., 1994. Вып.3. С. 13.

[10] Там же. С. 15.

[11] Собрание определений и постановлений Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг.: В 4-х вып. Репринт изд. 1918 г. М., 1994. Вып.2. С. 13.

[12] Там же. С. 9.

[13] Поместный Собор Русской Православной Церкви 30 мая - 2 июня 1971 г: Документы. Материалы. Хроника. М., 1972. С. 128.

[14] Там же. С. 63.