«Так говорит Господь:

производите суд и правду,

и спасайте обижаемого

от руки притеснителя…» (Иер. 22, 3).

Думается, что большинство не только мирян, но и клириков нашей Церкви имеют весьма неясные представления о правозащитном аспекте церковно-общественного служения. Скорее даже можно предположить некоторые подобные недоумения: зачем Церкви заниматься столь на первый взгляд необычным делом, не противоречит ли это сути христианства, как совмещается с неотмирным характером Церкви защита мирских прав? Бесспорно, любая церковная деятельность должна основываться на Священном Предании и Писании, исторических традициях и святых канонах нашей Церкви. Однако здесь существует определенная сложность. Святейший Патриарх Кирилл, будучи Председателем ОВЦС, в одном из своих выступлений указал на то, что «тема прав личности и гражданина не разработана в православном богословии». Необходимо ответить на этот «вызов» общества и «создать богословские основания для защиты прав человека»[1]. В этой связи уместно было бы в рамках первой научно-практической конференции Правозащитного центра Всемирного русского народного собора прежде всего обратиться к богословским, историко-каноническим основаниям правозащитной миссии.

Очевидно, что такое выражение, как «права человека и гражданина», мы не найдем в Священном Писании. Как известно, это понятие есть во многом продукт Реформации, а в качестве правового термина мы встречаем его в названии такого идеологического детища Великой французской революции 1789 года, как «Декларация прав человека и гражданина». Безусловно, ценности равенства и справедливости, лежащие в основании этой концепции, хорошо известны библейской традиции, а само понятие «достоинство личности» опирается на христианское учение о человеке как образе Божием. Но, в отличие от либеральных и атеистических представлений, в Священном Писании эти ценности представлены посредством такого понятия, как Правда Божия, и основаны на принципе не взаимного социального равенства, а равенства людей перед Богом в силу обладания единым образом Божиим. Однако достоинство это приобретается человеком не самим фактом рождения, а по дару Божию. Да, оно придает человеку изначально высокий статус среди всего остального творения. Но это означает и обратное: в той степени, в которой человек затемняет и искажает в себе святость образа Божия через грех, он теряет и изначальное дарованное ему достоинство.

Существенно и другое отличие: равенство и справедливость в библейском правосознании не являются автономными от Бога, существующими сами по себе правовыми ценностями. Необходимо сказать, что с точки зрения библейской этики вне Бога вообще никаких ценностей, а особенно правовых, непротиворечиво существовать не может. История. В устах А.С. Хомякова, данный тезис выглядит еще убедительней. Рассуждая о духовном кризисе Древнего Рима, философ говорит: «Внешняя правда в человеке отдельном не осуществляется: она стремилась осуществиться в обществе и выразилась в Вечном Риме. Было время, когда римлянин еще не понимал всей внешности закона, которому он поклонялся, той правды, которая была его божеством: он считал ее правдою безусловною. Его образумила история на холмах филиппийских, и он сказал: «Добродетель, ты пустое слово!», – точно так же, как эллинский скептицизм немного позднее спросил: «Что такое истина?» – у явившейся Истины»[2].

Когда мы говорим о библейском понимании права, должно знать, что основополагающие для любого права категории здесь основаны не на этических понятиях того, что равенство абстрактно хорошо, а неравенство плохо, справедливость – это благо, а несправедливость – это зло. В Библии «благо» и «хорошо» – то, что соответствует воле Божией, выраженной в заповеди или конкретном повелении. Напротив, «зло» и «плохо» – то, что противно Его воле. Послушание и непослушание Творцу, а не хорошо или плохо – вот, что является оценочными критериями религиозной этики. Библейская этика всецело теократична, ее типичный образец – послушание Авраама, приносящего в жертву Яхве своего сына Исаака. Да, жизнь Исаака была спасена, но не потому, что Авраам решил, что убивать это плохо, или даже не потому, что его сын – это образ Божий, а лишь тем же послушанием Авраама Богу, который отменяет свое повеление. Данный принцип проходит в Священном Писании красной нитью от самого начала человеческой истории: «В печальной истории братоубийства Каином Авеля грех братоубийства в своем последнем основании так же, как и грех первых людей, возводится к нарушению Божественной воли»[3].

Естественно, теократическая этика правового поведения основывается на положительной аксиоме, что Бог есть абсолютное Благо, поэтому все повеления Его воли также являются благом. Причем, заповеди Божии, в отличие от этических норм, направлены на стяжание человеком не только временного блага, но вечного. Весьма примечательно, что в системе заповедей Ветхого Завета центральной заповедью, или, лучше сказать, требованием Бога к людям, является справедливость во всем: в отношении царя к подчиненным, старших к младшим, богатых к бедным, общества израильского к рабам, вдовам и сиротам и т.п. [4] Несправедливость же расценивается как величайший грех не только против ближнего, но и против Бога. Как известно, главными обличителями социальной неправды в древнем Израиле были пророки. Устами пророка Исайи призывается гнев Божий на несправедливых властителей: «Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишут жестокие решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа Моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот. И что вы будете делать в день посещения, когда придет гибель издалека? К кому прибегнете за помощью? И где оставите богатство ваше?» (Исаия 10:1-3).

Идея всеобщего восстановления справедливости слышится и в новозаветном благовестии. В Назаретской синагоге Господь, цитируя пророка Исайю, провозглашает цель Своего пришествия в мир: «Дух Господень на Мне, ибо Он помазал Меня благовествовать нищим и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедывать лето Господне приятное»[5]. Господь Иисус Христос провозглашает пришествие Царства Божия. Но невозможно отрицать то, что и «Царство Божие несет с со­бой мессианское воздаяние, не только личное, но и социальное — согласно древним пророчествам Изра­иля. Мессия восстанавливает нарушенную на земле справедливость. Вот почему “блаженны нищие”, не только “нищие духом”, но и все “плачущие ныне”, ибо Мессия приходит их утешить… Бед­ность ценится в Евангелии не только или не столь­ко, как аскетическое состояние — свободы, несвя­занности, беззаботности, — но как страдание, тре­бующее награды. Было бы превратно понимать эту награду, как только небесное воздаяние. Мессиан­ские обетования имеют и земное значение. Царство Божие имеет в Евангелии по крайней мере тройной смысл: оно в сердце человека, оно в небесной жиз­ни, и оно же в земном царстве Мессии, пришедшего в славе. В Евангелии очень сильны мессианские ча­яния Израиля. И восстановление социальной справед­ливости составляет неотъемлемую черту евангель­ского идеала, воплощенного в образе Царства Божия… Бог “низложил силь­ных с престолов и вознес смиренных. Алчущих ис­полнил благ, а богатящихся отпустил ни с чем”»[6].

Итак, то, что мы сегодня называем правозащитной деятельностью, твердо основывается и на букве и на духе Священного Писания, поскольку в ее существе заложена библейская заповедь Правды Божией и пророческий призыв к подражанию Богу в ее осуществлении в общественном и личном бытии. С приведенным утверждением, кажется, трудно не согласиться. Но достаточно ли будет здесь поставить точку? Нет, ибо в этом случае останется за гранью осознания то самое главное, что должно быть неразрывно связанно с осуществлением Правды Божией – это любовь и милость, в которой сама справедливость получает свое высшее оправдание и мотивацию. «“Правда Божия” имеет ближайшее, непосредственное отношение к Божественной любви, отношение настолько близкое, существенное и неразрывное, что “Правда Божия” называется у свв. Отцов “человеколюбием” (φιλαντροπια)»[7]. Профессор Санкт-Петербургской духовной академии С.М. Зарин так раскрывает значение этой мысли: «Правда Божия является в сущности одним из свойств Божественной воли, определяя цель и способ ее действий по отношению к людям. В этом же отношении “воля Божия есть спасение людей”»[8]. Таким образом, Правду Божию нельзя рассматривать как свойство воли Божией, совершенно отдельное от любви; в сущности она – также любовь – следовательно, «спасающая правда».«“Правда Божия”, таким образом, оказывается как бы истолкованием любви Божественной, определением способов и свойств ее осуществления в действительной жизни тварного бытия, …проявляясь преимущественно в применении всех возможных способов и средств для привлечения их к союзу с источником их истинного блаженства – Богом»[9]. Итак, мы видим, что защита прав человека, как осуществление Правды Божией и восстановление справедливости в библейском понимании, должна быть не служением холодно-беспристрастной богине Фемиде, а исправлением последствий греха ради спасения человека. При этом основной идеей справедливости служит не древнеримский юридический принцип «каждому свое», а милосердие, проистекающее из духа любви и сострадания к ближнему. Резюмируя эту мысль, процитируем святителя Феофана Затворника: «…и основанием, и побуждением, и целью правосудия должна быть любовь»[10].

Таким образом, очевидно, что правозащитную миссию Церкви необходимо рассматривать скорее не как общественно-политическую активность, а как одно из направлений социального служения милосердия. Эта деятельность вдохновляется не только принципом гуманности, но прежде всего подчинена единственной цели служения Церкви, пребывающей в этом мире, – приведению к Богу людей для их вечного спасения. Данный мотив является по существу основным признаком, определяющим характер и особенности церковной правозащитной миссии.

 Если мы обратимся к каноническому праву, то найдем выражение библейского требования справедливости и милосердия в правиле 7 Поместного Собора Сардикийского (347 г.): «Оcий епископ рек: …Приличнейшим же почитаю, чтобы епископ помощь свою подавал тому, кто от кого либо стесняется, или есть ли которая вдова обиду претерпевает, или сирый кто либо лишается принадлежащего ему, есть ли притом и по сим предметам прошение будет справедливое… Но поелику многократно случается что некоторые, за преступления свои, на заточение или на остров осужденные, или иному какому либо осуждению подверженные, прибегают к церкви, требуя милосердия: таковым не надлежит отказывати в помощи, но немедленно и без сомнения просити для них снисхождения…»[11].

Разумеется, Церковь в данном случае не брала на себя силовые функции, а лишь ходатайствовала перед властью о смягчении наказания, прощении или восстановлении нарушенной справедливости. По сути, она выступала посредником между обществом, народом и государством. Именно поэтому данный вид церковного служения именовался «μεσιτεία», то есть посредничество. Кроме того, в особо срочных случаях, спасаясь от мести и преследования, гонимые имели возможность найти спасение и надежду на справедливый суд, укрывшись в христианских храмах, которым в V веке императором Феодосием было дано т.н. jus asyli , т.е. законное право предоставлять под своим кровом убежище[12]. «Это особенное право Церкви состояло в том, что люди, гонимые от сильных, преследуемые врагами, подверженные опасности насилия, обремененные тяжестью бедствий, страдающие от несправедливости других, лишенные покровительства на суде, наконец, устрашенные жестокостью казней, могли прибегать в церковь, и, не выходя из нее, пользоваться защитой и покровительством для облегчения их участи. Это убежище было открыто лицам всех состояний, и никто не имел права исторгать из него несчастных. Нарушение права этого убежища считалось святотатством, и судимо было, как уголовное преступление. Убежищем могли служить:

1. Храм, со всеми его частями, от алтаря до дверей;

2. Внешние части храма в окружности, каковы: преддверие, входы;

3. Место, обведенное стеною;

4. Здания на нем, галереи, дома церковнослужителей, или келии монашествующей братии, даже бани и проч.;

5. Церковные сады, огороды и проч.;

За вратами церковными оставлено было для убежища еще 30 шагов, и сверх того, дома епископские, где бы они ни были»[13].

О том, что подобное служение Церкви было широко востребовано, свидетельствует дальнейшая история развития института защиты прав. Так, например, в связи с тем, что епископ не мог самостоятельно справляться с большим потоком жалоб, Карфагенский собор 401 года в 75 правиле возбудил перед императором ходатайство о том, чтобы в целях защиты обиженных избраны были и поставлены под надзором Церкви официальные церковные защитники. Данные должностные лица, которых бы сейчас назвали уполномоченными по правам человека, тогда были наименованы экдиками (έκδικος – поверенный защитник). Следует отметить, что слово έκδικος имеет вполне библейское происхождение. В древнегреческом переводе Священного Писания оно встречается, например, в книге Премудрости Соломона (12, 12) и в посланиях апостола Павла к Римлянам (13, 4) и первого к Фессалоникийцам (4, 6). Но если в первом случае έκδικος употребляется в значении «защитник», то в новозаветных текстах Синодального перевода приобретает неожиданно грозный смысл «отмстителя»  (έκδικος εις οργήν τώ). В новогреческом переводе звучит еще выразительней – «инструмент гнева Божия» (όργανο της οργής του).

Трудно судить, в каком именно преимущественном значении видели служение экдиков отцы Карфагенской Церкви, известной своей ревностью к делу Божию. Известно лишь, что в их полномочия вошли обязанности по защите не только священнослужителей, но и лиц, состоящих под покровительством Церкви, к каковым относились пленные, вдовы, сироты, девственницы и др.: «Заблагорассудили все, гово­рят отцы карѳагенскаго собора, по причине притеснения убогих, которые непрестанно стужают церкви жалобами, просити отъ царей, да избираются для них под смотрением епископов защитники от насилия богатых»[14]. На соборе 407 г. карфагенские отцы издали дополнительное постановление о том же предмете: «Заблагоразсуждено... просити преславных царей, да будет позволено учредити ученыхъ экдиковъ, которые имели бы своею обязанностию действование в защищении дел: и которые бы, яко священники епархии, приявшие на себя ходатайство по делам церквей, свободно могли, когда нуж­да потребует, входити в присутствие судилищ для опровержения возражений и для представления того, что нужно»[15]. Кроме того, кодексом Феодосия «епископам предоставлено было право наблюдать, чтобы никто не присваивал себе в рабство детей, покинутых родителями»[16].

С течением времени «возникшая в карфагенской церкви должность экдиков в начале V в. была распространена при всех епископских кафедрах в виде постоянной церковной должности. Собор халкидонский (451 г.) открывает эту должность существую­щею въ константинопольской церкви, когда постановляет (правило 23 – Прим. автора), что­бы прибывшим въ Константинополь из других епархий клирикам и производящим здесь безпорядки сначала только на­поминать чрез экдика о возвращении их к своей церкви, а затем, в случае упорства, насильно удалять их чрез того же экдика. Число всех экдиков в константинопольской церк­ви бывало иногда довольно многочисленно; старший из них (защитник при патриархе) назывался протекдикомъ… Во внимании ко всем перечисленнымъ занятиям экдики встречаются в церковных документах под именем “блюстителей прав” (δικαιοφʋλάκων )»[17]. Итак, мы видим, что институт защитников прав, как предтеча общественной правозащитной деятельности, впервые появляется именно в лоне Церкви и существует в виде разветвленной системы на всех уровнях, от патриарха до епархиального епископа.

Как на практике в историческом бытии Церкви осуществлялась эта миссия? По обилию материала мы не сможем привести в данной статье все известные нам факты. Прежде всего, для оценки масштабов системы защиты прав человека в Византии стоит сказать, что в 529 году император Юстиниан поручил епископам в среду и пятницу обходить темницы и расспрашивать заключенных о несправедливостях, донося затем высшей власти[18]. В XI веке император Никифор Вотаниат еще более развил патриаршее право печалования. В своей новелле 1079 г. он постановил, чтобы Вселенский Патриарх один раз в 4 месяца сообщал царю о политических ссыльных и заключенных, дабы царь принял о них решение – освободить или оставить в заключении. Патриаршее ходатайство распространялось не только на пострадавших от политических репрессий, но и на любого человека, несправедливо осужденного или гонимого, помочь которому могло лишь покровительство Церкви. По словам выдающегося византолога И.И. Соколова (1865-1939), «византийские патриархи ΙX–XV вв. высоко ценили право печалования и пользовались им в широкой степени»[19], осуществляя его с большой ревностью, без страха возвышая свой авторитетный голос за правду и справедливость в защиту истины даже перед лицом царя. Не случайно в восприятии византийцев патриарх был живым и одушевленным образом Христа, общим для всех жителей империи духовным отцом, покровителем и защитником. Часто ценой собственных лишений и горестей…

Стоит отметить, что покровительство патриархов простиралось отнюдь не только на отдельных людей, но и за целый народ. Характерный пример самоотверженного печалования за бедных и обездоленных представляет собой деятельность Патриарха Афанасия (1289-1293 и 1304 – 1310 гг.). Во второе его патриаршество в Константинополе возник голод. В то время как несчастный народ бедствовал от голода, торговцы, скупив задешево товар, цинично задрали цены на хлеб, крупы и предметы первой необходимости, спекулируя на людском горе. Глубоко возмущенный Патриарх Афанасий направил императору Андронику Палеологу гневные письма, обличая его за допущенную монополию, прося восстановить справедливость и наказать виновных. Голос Церкви был услышан. Другим ярким примером, когда духовная власть возвысила свой голос за бедное и нуждающееся население Византии, служит заявление Патриарха Иоанна XII Созопольского (1294–1303) о необходимости снижения введенных государством налогов на предметы первой необходимости (соль, железо и пр.), которые тяжким бременем легли на народ.

На основе указанных примеров мы видим, что в Византийской империи абсолютная власть императора была нравственно ограничена духовной властью патриарха, который был голосом совести и народа и самого императора. И что самое важное, эта власть патриарха проявлялась, прежде всего, не в отстаивании корпоративных интересов, а в деле защиты прав народа Божьего.

Переходя к вопросу о традициях служения Правде Божией на Русской земле, хотелось бы вспомнить, что принимаемое на Руси христианство, благодаря деятельности святого князя Владимира Крестителя, предстало перед русскими людьми как осуществление эсхатологического идеала Царства Божьего. Очевидно, что бедность и безвинные страдания русских людей просвещенный светом Евангелия святой князь считал грехом и общественным злом. Никто не должен был голодать и дрожать от холода в государстве, провозгласившем себя христианским. В описании личности святого князя митрополитом Иларионом явственно ощущается попытка осуществления первым христианским государем Правды Божией, справедливости на русской земле: «Ты, о честная глава, был нагим – одеяние, ты был алчущим – насыщение, ты бил жаждущим – охлаждение их утробы, ты был вдовам вспомоществование, ты был странствующим – обиталище, ты был бескровным – покров, ты был обидимым – заступление, убогим – обогащение»[20].

Обращает на себя внимание то, что справедливость понимается святым князем как проявление милующей Любви. Вот где необходимо отыскивать истоки особого русского понимания права, суть которого заключается не в простом регулировании общественных отношений, а «в смысле их исправления по идеям высшей правды»[21].

Основанная князем Владимиром Русская Церковь, естественно, восприняла от своей Константинопольской Матери-Церкви традиции защиты прав неправедно гонимых. При этом заслуживает внимания, совершенно неслучайное терминологическое отличие в определении правозащитной миссии Церкви на Руси: то, что называлось в Византии служением посредничества, «меситией», у нас стало именоваться словом «печалование», несущим в себе одновременно эмоциональные оттенки сострадания и жалости, и таким образом более точно передающим высший, евангельский смысл правозащитной деятельности Церкви.

Что касается фактов заступничества иерархов и духовенства нашей Церкви, то они довольно известны по своей многочисленности. Примечательно, что во всех этих случаях главным побудительным мотивом являлось скорее милосердие, а не признание неких изначальных прав, которые необходимо защищать. В этом смысле весьма показателен текст «Чина исповедания и обещания архиерейского», употреблявшегося до новой редакции 1901 г. при поставлении в сан епископа: «В мирския дела не входить мне, разве какая явная неправда показана будет, о том первее увещать, а потом и писать к его императорскому величеству на таковых, по Апостолу: заступати немощныя»[22]. Как видим, защита правды предписывается опять-таки в контексте милосердия. Тут не может быть двух мнений, ибо отрывок из Деяний Апостольских, на который ссылается чин, повествует не о «правах человека», а о материальной поддержке неимущих: «Во всем показал я вам, что, так трудясь, надобно поддерживать слабых и памятовать слова Господа Иисуса, ибо Он Сам сказал: “блаженнее давать, нежели принимать”»[23].

И все же, несмотря на своей сострадательный характер, миссия правозащиты на Руси никогда не утрачивала характер посредничества Церкви между государством и народом. В подтверждение сказанного мы обнаруживаем весьма интересные факты доверия государством Русской Православной Церкви особых полномочий по контролю над чиновниками в истории освоения Сибири. В то время «самым распространенным способом обогащения воевод и их чиновников было необоснованное заключение сибирских аборигенов под стражу с целью получения взятки пушниной, угрожая суровым приговором». В этой ситуации церковной администрации были переданы функции контроля над светскими чиновниками в колонизируемом крае: «в дошедшем до нас царском “Наказе” от 08.02.1625 г. второму тобольскому архиепископу – Макарию, в частности, предписывалось “о государевых и всяких думных делах” с тобольскими воеводами “советовати и мысль своя им во всякия дела давати”»[24]. Архиепископ согласно этому «Наказу» был обязан зорко следить, чтобы светские власти не допускали «небреженья» или отягощения населения незаконными поборами при исполнении своих административных обязанностей. В противном случае архиепископ после двукратного или трехкратного увещевания воевод и дьяков должен был сообщать о непорядках царю и просить его вмешательства[10]. Известно, что до средины XVII в. сибирские архиереи не раз пользовались этим правом[25].

Упоминаемый «Наказ», как и другие документы, свидетельствует о «немалых прерогативах Церкви при осуществлении ею “печалования” о сибирских аборигенах. Заботясь об увеличении поступления ценной пушнины от аборигенов, Москва строго предписывала ненасильственные методы при их обращении миссионерами в христианство. Мало того, руководству сибирской церкви (как и ранее – казанской) предписывалось осуществлять общую защиту от притеснений местных властей всего аборигенного населения независимо от того, какую веру они исповедывали и собирались ли креститься. Архиепископ получал право рассматривать вместе с воеводами многие уголовные дела по обвинению аборигенов и практически всегда передавать такие дела на высочайшее решение, задерживая исполнение любых воеводских приговоров»[26].

Замечательная традиция печалования практически угасает в Синодальный период и окончательно прерывается большевистским переворотом. Начальной попыткой возрождения этого института в Русской Православной Церкви можно считать появление вероучительного документа «Социальная концепция РПЦ», разработанного под руководством будущего Патриарха, а тогда митрополита Кирилла. В нем впервые авторитетно декларируется: «Традиционной областью общественных трудов Православной Церкви является печалование перед государственной властью о нуждах народа, о правах и заботах отдельных граждан или общественных групп. Такое печалование является долгом Церкви, осуществляемым через устное или письменное обращение к органам государственной власти»[27]. Слова Святейшего владыки никогда не расходятся с делом. Глубоко обеспокоенный фактами социальной несправедливости в жизни российского общества, митрополит Кирилл публично обращается к власти с архипастырским увещеванием: «Плохо и греховно, когда человека унижает чиновник, когда солдат бесправен перед своими сослуживцами, когда в детских приютах и домах престарелых притесняют детей и стариков. Этому надо противодействовать…». Нельзя «закрывать глаза на те безобразия, которые творятся в нашем обществе», и здесь «ссылки на патриотизм, на идею некоего общего национального достоинства» неуместны. «Настало время, когда православные люди должны активно участвовать в защите прав и достоинства человека, исходя из своего мировоззрения и своей веры»[28]. Данное заявление митрополита Кирилла было произнесено накануне принятия на состоявшемся в апреле 2006 года Х Соборе ВРНС «Декларации о правах человека и достоинстве личности». 5 декабря того же года, во исполнение соборного решения, создается Правозащитный центр Международной общественной организации Всемирный русский народный собор. Таким образом, посредством общественной организации Церковь официально воспринимает на себя бремя попечения о правах человека и народа. Начатая инициатива канонически закрепляется на состоявшемся в 2008 году Архиерейском соборе, где принимается документ «Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека». В нем, в частности, определяются следующие важные области для правозащитных трудов:

— отстаивание права людей на свободное исповедание веры, на совершение молитвы и богослужения, на сохранение духовно-культурных традиций, на следование религиозным принципам как в частной жизни, так и в сфере общественного действия;

— противостояние преступлениям на почве национальной и религиозной вражды;

— охрана личности от произвола лиц, облеченных властью, и работодателей, а также от насилия и унижения в семье и коллективе;

— защита жизни, свободного выбора и достояния людей в ходе межнациональных, политических, экономических и социальных конфликтов;

— пастырское попечение о воинах, о сохранении их прав и достоинства в условиях боевых действий и несения службы в мирное время;

— забота об уважении достоинства и прав людей, находящихся в социальных учреждениях и местах заключения, с сугубым вниманием к положению инвалидов, сирот, престарелых и других беспомощных людей;

— защита прав наций и этнических групп на их религию, язык и культуру;

— попечение о тех, чьи права, свобода и здоровье страдают из-за действий деструктивных сект;

— поддержка семьи в ее традиционном понимании, отцовства, материнства и детства;

— противодействие вовлечению людей в коррупцию и другие виды преступности, а также в проституцию, наркоманию, игроманию;

— забота о справедливом экономическом и социальном устройстве общества;

— недопущение тотального контроля над человеческой личностью, над ее мировоззренческим выбором и частной жизнью через использование современных технологий и политических манипуляций;

— воспитание уважения к законности, распространение положительного опыта реализации и защиты прав человека;

— экспертиза правовых актов, законодательных инициатив и действий органов власти с целью предотвращения попрания прав и достоинства человека, ухудшения нравственной ситуации в обществе;

— участие в общественном контроле за исполнением законодательства, в частности, регулирующего церковно-государственные отношения, а также за исполнением справедливых судебных решений[29].

Итак, принятием этого документа Русская Православная Церковь окончательно восстановила свое древнее право и обязанность печалования и тем самым взяла на себя огромную пастырскую ответственность не только за судьбы отдельных верующих граждан, но и за социальную, правовую, и общественно-политическую сферу жизни нашего государства. Можно предположить, что дальнейшее развитие правозащитной миссии требует учреждения при Патриархе и в каждой епархии должности, подобной византийскому экдику, как бы сейчас она ни называлась.

На наш взгляд, самыми востребованными в сегодняшней России областями применения права печалования являются пенитенциарная и судебная системы, то есть те болевые точки, где проблемы нарушения прав человека стоят наиболее массово и остро. Обеспечивая представительство своих общественных защитников в Общественных наблюдательных комиссиях, Церковь бы смогла гарантировать соблюдение прав заключенных и беспристрастный пересмотр их дел в судах в случае явного несправедливого приговора. Такая практика, несомненно, способствовала бы удержанию того высокого кредита доверия, который Русская Православная Церковь имеет в российском обществе, закрепляла бы за ней традиционный статус посредника между народом и государством, имея в итоге огромное миссионерское значение.

ЛИТЕРАТУРА

1. Барсов Т.В. Константинопольский патриарх и его власть над Русской Церковью. Спб. 1878.

2. Болотов В.В. проф. Лекции по истории древней Церкви. М. 1994. Т.3.

3. Введенский Д.И. Учение Ветхого завета о грехе. Свято-Троице Сергиева Лавра.1900.

4. Зарин С.М.. Аскетизм по православно-христианскому учению. Киев. 2006.

5. Митрополит Иларион. Слово о законе и благодати // Памятники литературы Древней Руси. XI век. М. 2003.

6. Об основах учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека: Доклад митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла, Председателя Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата [Электронный ресурс] // Православие.Ru / Интернет-журнал. 2008. 26 июня. URL:
http://www.pravoslavie.ru/jurnal/27002.htm (дата обращения 5.01.2015).

7. Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. М.2001.

8. Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека. М.2010.

9. Печалование духовенства за опальных в первенствующей Церкви Греко-Российской вообще и в древне-русской по преимуществу // М.: Императорское Общество Истории и Древностей Российских при Московском Университете. 1876.

10. Покровский Н.Н. Русская Православная Церковь в освоении Сибири [Электронный ресурс] // Электронный журнал «Сибирская Заимка». 2001. N6. URL: http://zaimka.ru/religion/pokrovsky1.shtml (дата обращения 5.01.2015).

11. Правила Православной Церкви с толкованиями Никодима, епископа Далматинского-Истрийского. Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1996. Т.2.

12. Св. Феофан Затворник. Наставления в духовной жизни. М.2000.

13. Соборные слушания «Права человека и достоинство личности. Церковно-общественный взгляд» состоялись в Москве [Электронный ресурс] // Благовест инфо. 2006.01 марта. URL:http://www.blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=4&id=4803 (дата обращения 05.01.2015).

14. Соколов И.И. Печалование патриархов перед василевсами в Византии IX-XV вв. Спб. 2005.

15. Соловьев В.С. Духовные основы жизни // Социальное значение религиозной личности. Вышний Волочек. 1903.

16. Федотов Г.П. Социальное значение христианства. Париж. 1933.

17. Хомяков А.С. Всемирная задача России. М.: Институт русской цивилизации. 2008.