Невозможно изучение раннего старообрядчества без знакомства с жизнью и деятельностью его идеологических вождей – пустозерских узников. Немалый интерес с точки зрения церковно-исторической науки представляет жизнь инока Епифания. Он связан с тем, что, с одной стороны, данный подвижник является человеком высоких духовных дарований, а с другой, – защитником старой веры, пострадавшим за неё до крови и даже до огненной смерти. Кроме того, этот пустозерский писатель оставил нам сочинения, являющиеся важным историческим источником эпохи, органично дополняющим труды других его соузников. Не всё из епифаниевой биографии нам известно; более того, многое из его жизни так и останется невыясненным из-за скудости сведений о нём. Но имеются факты, которые, во-первых, можно уточнить путем внимательного прочтения и сопоставления первоисточников, а во-вторых, проанализировать эти данные методами церковно-исторического исследования, опирающегося на православную богословскую, аскетическую и агиографическую традиции. Некоторые сведения восстанавливаются путем аналогий, широко используются наработки светских историков социалистического периода и современных ученых. Автор не исключает некоторой полезности советской научной традиции осмысления имеющегося фактического материала, но её недостаточно для объективной оценки рассматриваемых событий. Сами по себе новооткрытые факты являются бесценными, равно как и заслуга тех, кто кропотливо трудился над их выявлением и систематизацией.

Основными источниками сведений об иноке Епифании являются его Житие и автобиографическая записка. Из них нам становится известной не только внешняя жизнь автора, но и его внутренние душевные переживания. На это обратили внимание советские литературоведы, вот что пишет И.П. Еремин: «среди писателей-старообрядцев первого поколения обращает на себя внимание своим незаурядным талантом инок Епифаний…»[i] Но их атеистические попытки объяснить явления духовной жизни, описанные в его Житии, привели к большим натяжкам и курьезам. «Психология Епифания оставалась в плену средневековой христианской фантастики, крайне обостренной его отшельничеством, аскезой и мученичеством»[ii], – пишет А.Н. Робинсон. Ему вторит и Еремин: «дело в том, что Епифаний… свои бредовые галлюцинации облекает обычно в такие натуралистически-конкретные формы описания, что фантастическое в его изображении приобретает все черты объективно реального факта»[iii]. Но поскольку оба исследователя признают за иноком «незаурядный талант», то описание бесов в виде «типичных запечных «шишиг» народных сказок»[iv] становится особенностью его литературного стиля. Дальнейшие толкования советских ученых, наверное, впечатлили бы и самого страдальца. «Разработка… принципов наблюдения и самонаблюдения приводит к образованию двух тесно соприкасающихся групп приемов, которыми пользуется Епифаний при создании своего жизнеописания», – утверждает Робинсон, называя их «приемами автобиографизма повествовательного и автобиографизма психологического»[v]. Более того, «эти самонаблюдения, – по мысли автора, – приводят его к разработке приемов литературной материализации видений, т.е. изображения их в осязаемой, натуральной конкретности»[vi]. Такие сложные интеллектуальные построения, может быть, пригодны для научного описания трудов Епифания, но совершенно не годятся для понимания причинно-следственной связи тех или иных действий инока и не могут помочь в реконструкции его биографии. Конечно же, инок Епифаний не занимался разработкой литературных приемов и стилей, его целью было совсем другое дело – спасение души. Разобраться в особенностях его христианской жизни и иноческого подвига возможно только с помощью христианского, православного взгляда на описываемые им события. Все оказывается гораздо проще, если некоторые явления понимать и принимать буквально, а именно: все видения, которые с ним происходили, – это реальные проявления духовного мира, честно записанные их главным очевидцем и участником. Самоуглубление и самонаблюдение – это нормальное состояние христианской жизни, к которому по возможности обязаны прибегать все христиане, а для монашествующих такое «духовное трезвение» должно быть постоянным. В качестве примера приводим высказывание Исаии Отшельника: «Умоляю тебя: доколе находишься в теле, не оставляй ни на минуту сердца твоего без хранения… До самой кончины человека страсти сохраняют способность восставать в нем и неизвестно ему, когда и какая страсть восстанет; по этой причине он, доколе дышит, не должен оставлять бдительного наблюдения над сердцем своим; он должен непрестанно вопить к Богу, умоляя Его о помощи и помиловании»[vii].

Итак, обратимся к имеющимся сведениям. Родился Епифаний в деревне, по смерти родителей «идох во град неки зело велик и многолюден»[viii] (Я.Л. Барсков и А.Н. Робинсон предполагают, что в Москву)[ix] «и прибых в нем седмь лет»[x]. В городе с ним произошел «некий искус», после которого в «153-м году» (1645 г.) Епифаний принял решение «жити… житием чистым и богоугодным»[xi] и удалился в Соловецкий монастырь. Интересно его замечание по поводу своего поступления в обитель: «и тако ми благодать Христова поспешила: отцы святии приняли мя с радостию, а иным отказали»[xii]. До иночества Епифаний трудился в монастыре «белцем» 7 лет, затем, после иноческого пострига «от архимарита Илии», пребывал в послушании еще 5 лет, «и всех же 12, незазорно и неукорно от человек, чистою совестию»[xiii].

Протопоп Аввакум называет соузника «иноком-схимником»[xiv], по-видимому, речь идет об особенностях молитвенного подвига страдальца. Нигде нет упоминания о постриге Епифания в малую и тем более в великую схиму, разве что «бедной распопа» – Аввакум решился «посхимить» старца уже в Пустозерске.

«Вси мя за послушание любиша»[xv], – вспоминает инок, но когда ему предложили принять священный сан, по словам Епифания, «в попы ставили»[xvi], он нашел возможность отказаться.

Духовным отцом и келейным старцем у будущего пустозерского страдальца был «Мартирий-священноинок»[xvii], у которого под началом некоторое время находился печально знаменитый никонов справщик Арсений-грек. Чем мог заниматься в этот период жизни Епифаний, не трудно восстановить по житиям соловецких подвижников. Вот, к примеру, путь, пройденный священномучеником Филиппом, митрополитом Московским: будучи трудником, скрывший свое боярство Феодор Колычев «дрова убо секий и землю копая в ограде (огороде) и каменье пренося, овогда же и гной (навоз) на плещу своею носяща», при этом «многажды уничижаем и бием от неразумных»[xviii]. Постриг не избавил Филиппа от тяжелых послушаний, он трудился «сначала на поварне, потом на пекарне, рубил дрова, носил воду, топил печи», учился под руководством старца «монастырскому и церковному уставу», а изучив, был поставлен «экклисиархом-наблюдателем за чином богослужения»[xix]. Таким же универсальным в монашеской жизни испытаниям подвергался и Епифаний, а в качестве особенных дел можно предположить, во-первых, изготовление деревянных крестов и прочих сопутствующих данному ремеслу предметов. Это подтверждает келейное рукоделие инока[xx]. Во-вторых, послушание в монастырской библиотеке по переписыванию и переплёту книг. Об этом свидетельствует сохранивший даже в тюремных условиях свою каллиграфичность полуустав узника, умение редактировать тексты и делать из написанного полноценные книги.

Начало коренной ломки русских богослужебных традиций инок застал в монастыре, о чем кратко, но очень выразительно написал. «И во 162-м году, или третием (1654 г. или 1655 г.), егда грех ради наших воздвижеся гонение на православную християнскую веру по всей Русской земли, и в то время в Соловецком монастыре благоговейнии и христолюбивии мужие начаша тужити и горько плакати…»[xxi] Особенно потрясло братию известие о том, что Никон «посадил на Печатной двор врага Божия Арсения»[xxii]. «Тогда и аз многогрешный, – сообщает Епифаний, – со святыми отцы тужа и плача, пребыл с ними время некое»[xxiii]. Затем «по совету и благословению» духовника подвижник уходит из обители для занятия созерцательным подвигом. Мотивация отправки инока в пустыню «от тоя тоски и печали»[xxiv] представляется крайне рискованной, ведь подвиг пустынножительства чрезвычайно труден. Но в данном случае не следует забывать о 12 годах монастырского послушания Епифания, в котором он преуспел, кроме того им руководил опытный старец, знавший его духовное устроение. Если даже советский ученый А.Н. Робинсон отметил в иноке следующие черты характера: «кроткий и скромный, склонный к созерцательности и внутренним переживаниям…»[xxv], то, несомненно, их видел и его духовник Мартирий. По-видимому, старецобнаружил, что обстановка в монастыре, вызванная переживаниями по поводу церковного реформирования, вредно сказывается на впечатлительном духовном чаде, и ему пришлось выбирать из двух зол меньшее. Так или иначе, но с этого момента начался новый этап в жизни инока Епифания.

Аввакумов соузник в своей автобиографии сообщает, что отправился в «далную пустыню на Суну-реку, на Виданской остров», расстояние до которой «от Соловков четыре ста верст, от великаго озера Онега 12 верст»[xxvi]. Дальнейшее епифаниево повествование о его пустынножительстве связывается с этим местом. Но в другой редакции Жития, когда автор пишет о «преподобном Ефросине, иже во Андомскую пустыню забежа от никониянския ереси и скончася тамо»[xxvii], мы встречаем следующую информацию: «мне он, грешному, друг был любимой, – вспоминает инок, – аз у него в пустыне год жил во единой келии, и правило с ним вместе говорили»[xxviii]. Относительно датировки пребывания Епифания у Евфросина историки единого мнения не имеют. А.М. Пашков, например, в своей статье сообщает: «Из Сунорецкой пустыни Епифаний отправился в Пудожскую волость к знаменитому подвижнику «старой веры» монаху Корнилию и жил с ним в каменной пещере на Водле, а затем в келье на Кяткозере два года; тогда же он посетил другого монаха, преподобного Ефросина, который скрывался в Андомской пустыни»[xxix]. Согласно Пашкову, инок сначала пришел в «далную пустынь», потом отправился к известным пустынникам Корнилию и Евфросину и только «через несколько лет… вернулся на реку Суну и стал готовиться к обличению «новой веры»[xxx]. Такой же точки зрения придерживается автор соответствующей статьи в Словаре книжников и книжности Древней Руси[xxxi]. Возможно, сторонники данного видения событий основываются на выговской житийной традиции, в частности в жизнеописании Корнилия мы читаем: «В то время прииде к нему соловецкий старец именем Епифаний, и прият его Корнилий с радостию; и построиша келию на Кяткозере, и жил с Епифанием два года не з большим [и боле]»[xxxii]. Что интересно, по корнилиеву житию, от него будущий пустозерский страдалец отправился «к Москве и подаде челобитную самому царю»[xxxiii] (авторы словаря «Старообрядчество» буквально следуют этой традиции[xxxiv]). Но данные епифаниева жития противоречат этим утверждениям. Во-первых, инок указывает годы некоторых событий: «…во 172 (1664) году седящу бо ми в келии в пустыни моей Виданьской приехал ко мне в пустыню зимой християнин на лошаде, а на дровнях у него брусье изготовлено на большей крест»[xxxv], далее автор излагает чудо о кресте; «во 173-м (1665) году, до Покрова за две недели, возлегшу ми почити, и не сведохся в сон»[xxxvi], далее следует рассказ о бесовском нападении и избавлении по молитве к святителю Николаю, а затем явление Богородицы, которая «в руках у Себя беса мучит, кой меня мучил»[xxxvii]; «и во сто седмьдесят третьем году, после Велика дни вскоре…»[xxxviii], далее рукопашная схватка с бесом, а затем пожар и чудесное избавление по молитвам к Божией Матери. Во-вторых, Епифаний указывает сроки своего проживания: «40 недель»[xxxix]; времена спокойствия от бесовских нападений: «девятомесячное время безпакостно препроводих»[xl], «и от того часа близ году не видал, ни слыхал бесов ни во сне, ни на яве»[xli], «и после того больше году, мнит ми ся, не бывали беси ко мне в келию»[xlii]; время действия искушений: «и тоя напасти бесовския было больше трех месецов»[xliii]. Попробуем состыковать эти данные; удобнее считать в обратном порядке от указанного Епифанием 1665 года. Учитывая, что тогда смена года происходила 1 сентября по старому стилю, весь этот год инок провел у себя в пустыни (чудо перед Покровом, нападение и пожар после Пасхи, борьба с муравьями летом). На зиму 1664 года приходится приезд крестьянина «на лошаде, на дровнях», а на осень или на конец лета (1663 г.) – рукопашная с двумя бесами, после которой автор отдыхал «больше году». На осень 1663 года или на конец лета 1662 года выпадает завершение строительства келии, это событие возможно только в августе, а с учетом пожара – в начале сентября, т.к. оно привязано к жатве – Епифаний оставался на «два дни» у старца «труда ради мелничного»[xliv], и было достаточно тепло – «старец Кирило и печь склал каменную со глиною»[xlv]. Тогда же, только несколько позднее, произошло чудо с образом «вольяшным медяным»[xlvi], после которого инок пребывал в покое «близ году». Следовательно, прибытие Епифания в Сунорецкую пустынь состоялось в начале 1662 года осенью (по современному летоисчислению осенью 1661 г.), когда свою келию соорудить было уже нельзя и пришлось жить вместе со старцем Кириллом, у которого инок и пробыл «40 недель». Авторы статьи в Православной энциклопедии указывают время появления Епифания в Москве: «осень-зима 1666 / 1667 г.»[xlvii], т.е. у него было на завершение книги и путешествие в столицу чуть больше года, поэтому у Корнилия Выговского он мог остановиться ненадолго.

Существует и другая точка зрения: А.Н. Старицин, ссылаясь на Н.Ю. Бубнова, В.И. Галко, А.А. Романова и Е.М. Юхименко, предполагает, «что Епифаний прожил в Курженской пустыни (у Евфросина) около года в 1657 / 1658 г., т.е. до прихода на Суну»[xlviii]. Второй взгляд представляется более предпочтительным, хотя и его следует уточнить. Как известно, новые богослужебные книги были присланы на Соловки в «октябре 1657 г.»[xlix], В.И. Малышев, ссылаясь на Материалы по истории раскола (т.3, с.3-5), указывает дату точнее: «октября 10»[l]. Как развивались события дальше, рассказывает один очень интересный документ, который издан в третьем томе Материалов по истории раскола и называется «Челобитная соловецких священноиноков патриарху Никону на архимандрита Илию за воспрещение служить по новоисправленным книгам»[li] (см. Приложение, №1). Исходя из указанного нами первоисточника, новые книги могли прибыть в обитель и раньше указанного Малышевым срока, но были утаены Илией и его советниками от братии. Рассмотрение книг в узком кругу выпадает на шестую неделю Великого поста 1658 года, когда «попы, убояся ево архимарита, руки приложили, как он велел», а официальное объявление об этих книгах приходится на 8 июня. «…И учал быти шум великий, – пишут авторы челобитной, – почал он, архимарит, говорить всей братее и плакать: видите, братия, последнее время и востали новые учители, и от веры православныя и от отеческаго предания нас отвращают…» По-видимому, Епифаний сообщает об этих событиях: «Тогда у нас в Соловецком монастыре святии отцы и братия тужити начаша и плакати горко…»[lii] Было принято решение сообщить об отказе от новоисправленных книг во все подчиненные монастырю владения: «…Да и все помория он, архимарит, утвержает и по волостям монастырским и по усольят заказывает, чтоб отнюдь служебников новых не принимали, а крестилися бы попрежнему, а кто крестится тремя персты, тово проклинает». Возможно, эту миссию возложили и на Епифания, когда он отправился в «далную пустыню». Симеон Денисов, например, сообщает, что инок, «выйдя вместе с одним чернецом из Соловецкой киновии в начале Никоновых нововведений и прийдя в обонежские края, укрепил в благочестии многих из живших там, наставил многих на путь спасения»[liii], а в другом своем произведении пишет о Епифании, что он «по многим пустыням ходя, наконец царствующего Россиею града достизает»[liv]. Таким образом, можно предположить, что «преподобный и многострадальный отец» после 8 июня «время некое» пребывает с братией и покидает монастырь только летом 1658 года. Между прочим, этим годом датируется уход инока из обители в книге С.А. Зеньковского[lv]. Если же все-таки придерживаться традиционной хронологии и предположить возможность описываемых Епифанием событий в октябре 1657 года, то покинуть Соловки с ноября по апрель было бы крайне затруднительно. Гидрометеорологические условия в указанное время в Белом море очень сложные: во-первых, это шторма: «Штормы наиболее часты в период с октября по март, когда прогрессирует циклоническая деятельность… наибольшая скорость ветра во время штормов чаще всего наблюдается в Северной части, Горле и в центральной части Бассейна моря, где она достигает 40 м/сек.; такие скорости ветра чаще наблюдаются осенью и зимой»[lvi]. Во-вторых, в ноябре – ледостав, а весной – таяние этих льдов, которые никогда не успевают растаять полностью, море очищается от них за счет того, что лед выносится ветрами и течениями дальше в Арктику. Да и ледовая обстановка зимой своеобразна: «особенностью ледяного покрова Белого моря является его неустойчивость, вызываемая сильными приливно-отливными течениями и ветрами… вдоль подветренных юго-западным ветрам берегов заливов за кромками неподвижного льда образуются полыньи; эти полыньи устойчиво сохраняются от года к году в одном и том же определенном районе… ширина стационарной полыньи достигает… нескольких миль»[lvii]. Только «в суровые зимы Соловецкий залив покрывается сплошным льдом, который обычно держится с конца декабря до начала апреля»[lviii]. Таким образом, Епифаний в любом случае должен был ждать весенне-летнего периода, чтобы отправиться в свое странствие «по многим пустыням» или покинуть обитель значительно раньше, что противоречит указанным им самим срокам пребывания его в послушании после иноческого пострига. Следовательно, у «преподобного Ефросина», смерть которого наступила в 1660–1662 годы[lix], инок мог находиться в 1658/1659 г., в этот же период он мог посетить и монаха Корнилия, но уже в конце 1661 года (как тогда считали – в начале 1662 года) осенью Епифаний прибыл на «Суну-реку». Подтверждением данной точки зрения может служить приход соловецкого инока Варлаама в Сунорецкую пустынь «вслед за Епифанием»[lx], причем он мог появиться там только после смерти Евфросина, о чем извещает нас автор Жития, сообщая, что именно он принес ему весть: «друг наш, и брат, и отец Ефросин святый преставися и ныне дивныя чудеса творит благодатию Духа Святаго»[lxi].

Возникает вопрос, почему автор не написал подробно о своих странствиях? Попытаемся найти ответ в произведениях инока, при этом наибольший интерес в данном случае представляет его автобиографическая записка. По житийным данным создается впечатление, что у Епифания было благословение идти именно в описываемую им «далную пустыню». «Благословением же и советом их изыдох в пустыню далнюю и приидох…»[lxii] на место более чем через три года! Как видим, ситуация неприятная, ведь «всеблагодатный подвижник», согласно жизнеописанию, делает все исключительно по благословению. Нельзя исключать и возможность конфликта двух различных послушаний, данных одновременно двумя начальниками – духовником и настоятелем. Вероятно, перед нами пример епифаниевых умолчаний неудобных жизненных фактов. Можно предположить, что Епифаний хотел набраться опыта пустынножительства у искусных подвижников-пустынников, но почему тогда он об этом ничего не сообщает? Впрочем, причину указанных умолчаний можно усмотреть и в любви страдальца к пустынножительству. Инок сосредоточенно ищет уединения: вот как он переживает, увидев свою новопостроенную келью «опалену»: «Не добра ли тя стража избрах, да почто не сохранила еси, о Пресвятая, своим честным и святым образом келейцы моей! Се мне ныне, грешному, камо ся дети, где прибегнути и молчанию научитися?»[lxiii] В автобиографической записке именно отсутствие возможности безмолствовать явилось причиной строительства этой кельи. «Восхоте же ми ся изыти во иное место и жити в безмолвии, – пишет Епифаний, указывая на возникшую проблему, – бе бо ко брату тому приход мирским людем и молва немала»[lxiv]. После чуда с явлением Божией Матери осенью 1664 года, когда, по воспоминанию автора, «приложи ми ся желание к желанию, еже жити ми единому в пустыни…», инок стал молиться Пречистой об «умной молитве Исусове, да дасть ми ся от нея»[lxv]. После немалых трудов и слезных молений, когда «изнемогаше уд языка» пустынника, он получает просимое. «И во едину от нощей уснух сном тонким, и абие слышу: ум мой молитву Исусову творит светло, и красно, и чюдно, яко николиже тако бысть, отнелиже и родихся! Аз же возбнух и прохватихся, а ум мой, яко лебедь доброгласный, вопиет ко Господу сице: “Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!”»[lxvi]. «Добро в пустыне – псалмы, молитва, рукоделие и чтение, – читаем мы у Епифания, – так о Христе Иисусе зело красно и весело жити»[lxvii]. «О, пустыня моя прекрасная!»[lxviii] – восклицает страдалец, вспоминая самое лучшее время своей монашеской жизни, поэтому он, наверное, и пишет в основном только о своем пребывании «на Суне-реке», ведь именно там ему удалось преуспеть в пустыннической жизни и сподобиться стольких милостей от Бога.

Следующий период жизни Епифания более известен по документам и другим источникам и достаточно подробно изучен исследователями, поэтому ограничимся лишь тезисами и некоторыми замечаниями.

Прежде всего, хотелось бы обратить внимание на необычное послушание инока. «…Яви ми ся во сне преже почивший преблаженный архимарит Соловецкого монастыря Илия, иже мя иногда и постриже, – сообщает автор, – аз же взем, показуя ему, ведерцы рукоделия своего; он же их повелевая изнести вон, глаголя, указуя перстом на киноварницу: «Се есть, – рече, – твое дело!»[lxix] Не затрагивая вопроса происхождения епифаниевых видений и его доверия этим видениям[lxx], отметим, что послушание для «благозаконного страдальца» являлось наиболее веским побуждением ко всем его действиям. В данном случае это проявилось так: «востах убо, помолихся, и начах писати от Божественных словес Евангельских, апостольских, по чину поставляя и во уряд полагая, и из ыных книг присоединяя благопотребнейшая…»[lxxi]

Подготовка к борьбе за старую веру заняла достаточно продолжительное время, по крайней мере Епифаний написал об этом следующее: «и елика даде ми ся помощь от Бога, и с трудом многим и зельным, вчерне первие написуя, и исправя, и набело преписав, устроих книжицу на подкрепление себе же и ближнему, сиречь правоверному, еретиком же и прелестником чревобожным, пияным мудрецем, слепым пастырем – на обличение»[lxxii]. Описываемое видение, по Н.Ю. Бубнову и Е.М. Юхименко, произошло «после 1659»[lxxiii], когда соловецкий архимандрит уже умер. Возможно, более точно можно было бы ответить на данный вопрос, познакомившись с «книжицей» инока, но этот первоисточник исследователями пока не обнаружен.

Написав книгу, пустынник не ограничился проповедью среди местного населения «обонежского края», которая, по записанному выговскими писателями преданию, была весьма активной. О.Я. Карманова, ссылаясь на Житие Епифания, составленное в Выговском общежитии, сообщает: «…два рассказа… сохранили предания о крестах в церкви и часовне, нарисованных рукою Епифания и им же надписанных “како рукою креститися двема персты”»[lxxiv]. Приводит она и свидетельство дореволюционного историка П.С. Смирнова «о хранящихся в церкви села Кондопожского и в часовне деревни Кодостровской двух крестах, сделанных Епифанием, с надписями о двуперстии»[lxxv]. Инок решил дойти до столицы и вручить свое сочинение самому государю: «умыслив же и царю иную, с тое списав, подати»[lxxvi]. «Аще вразумится, то благо, – пишет он в своей автобиографической записке, – аще ли же ни – то аз без вины о сем»[lxxvii]. В Пустозерске «юзник о Господе» так вспоминает эту свою решимость: «…поидох в Москву, хотех царя избавити от погибельныя, злыя ереси никониянския, ныне же царь болши стараго християн зле мучит, сам же необратъно погибает»[lxxviii]. В пространной редакции епифаниева Жития его воспоминания звучат еще более трагично: «…пошел к Москве, хотел царя отвратити от погибели его, злые ереси никониянския хотел от него отлучить и спасти его. А ныне царь пуще и старово погибает, християн зле всяко мучит за истинную святую старую Христову Веру»[lxxix].

Следует отметить, что послушание инока Илье или его толкование «архимаритова» повеления вошло в противоречие с благословением духовного отца Епифания священноинока Мартирия, что позволяет предположить ошибочность некоторых выводов и действий страдальца на данном этапе его жизни. Это подтверждается и святоотеческой традицией, запрещающей пустынникам оставлять уединение: «Если враг, – наставляет древний египетский подвижник авва Дула, – будет внушать нам, чтобы мы оставили безмолвие: то не послушаем его, потому-что никакой подвиг не может сравняться с пребыванием в безмолвии и пощении»[lxxx].

Точное время прибытия инока Епифания в Москву «неизвестно», но по предположению С.А. Зеньковского, «он попал туда только осенью или ранней зимой 1666 г.»[lxxxi], эту точку зрения разделяет О.Я. Карманова[lxxxii] и авторы указанной выше статьи Православной энциклопедии[lxxxiii]. «Главный оплот противников никоновских реформ, – пишет Зеньковский, – находился в это время в доме богатой боярыни Морозовой…»[lxxxiv] Именно там, считает историк старообрядчества, и остановился пустынник, где познакомился с иноком Авраамием, благодаря которому и дошла до нас в составе его «Христианоопасного щита веры против еретического ополчения» епифаниева автобиографическая записка[lxxxv]. Возможно, у Морозовой инок доработал свое сочинение и подготовил экземпляр для царя, по крайней мере, в вышеупомянутой записке он только собирался это сделать. Несомненно, что проинформировали Епифания о том, когда будет удобнее вручить обличительное сочинение Алексею Михайловичу, или сама боярыня, или кто-то из ее близкого окружения. «Скорей всего, – пишет О.Я. Карманова, – это было в день праздника Казанской иконы Божьей Матери, 8 июля по ст. ст., так как «по мале времени» после ареста Епифания состоялся его первый допрос 17 июля»[lxxxvi]. Дальнейшие события описаны в выговском Житии страдальца и развивались следующим образом. Свою книгу Епифаний «нача чести всем людям вслух» и подал ее шедшему «на моление в соборную церковь»[lxxxvii] государю. «Царь же, приняв челобитную, и прочте ю всю, и разгневася на старца о едином слове, написанном в челобитной: «О царю, веру свою христианскую в России проклятым Никоном потерял еси, а ныне ищещи веры по чюжим землям, аки лев рыщеши»[lxxxviii]. Автор исследования считает эту фразу в выговсвском Житии Епифания подлинной, «не будь это подлинный документ, он не уцелел бы в тексте»[lxxxix], т.к. на Выге традиционно лояльно относились к российским самодержцам. Так пустынник сделался «юзником о Господе» и познакомился с другим «бедным горемыкой» протопопом Аввакумом, по малышевским материалам к летописи жизни которого можно проследить дальнейшие события епифаниевой жизни (см. Приложение, №2).

«А я ныне в темнице, яко во гробе, сижу, жив, землею погребен; всякую нужу терплю темничную, дым горкой глотаю, глаза дымом, копотию, и всякою грязию выело, – пишет узник, переживший в таких условиях отрубание перстов правой руки и дважды урезание языка, – одна темница – то и церковь, то и трапеза, то и заход. А клопы жива хотят съесть и червям не хотят оставить»[xc]. Было с чего воскликнуть: «Господи, Господи! Возьми душу мою от мене! Не могу терпети болезней горких!»[xci] В таких скорбных обстоятельствах инок сумел написать свое Житие, которое С.А. Зеньковский называет «очень интересным литературным произведением», не имеющим, по его мнению, «непосредственного отношения к апологии или определению новых условий существования общины старой веры»[xcii]. Кроме того, он редактировал и оформлял сборники «пустозерской горькой братии» и, имея только одну полноценную руку, делал деревянные кресты.

Литературное наследие Епифания исчерпывается двумя редакциями Жития, автобиографической запиской и посланием к Антониде Афанасьевне. К несохранившимся произведениям относят поданную царю «Книгу обличений» и упоминаемое старообрядческим писателем XIX века Павлом Любопытным послание о браке, написанное в ответ на вопрос нескольких христиан во главе с боярыней Морозовой[xciii]. Подобно священнику Лазарю, если не в большей степени, инок Епифаний принимал активное участие в издательской деятельности «умственного центра» гонимого староверия. Наибольшее влияние инок оказал на протопопа Аввакума и его произведения. «…Епифаний не ограничился составлением и оформлением сборника, – пишет А.Н. Робинсон об их совместной работе, – сознавая значение автографов Аввакума, он принял на себя обязанности правщика»[xciv].

Об иноке Епифании можно сказать, что он самая симпатичная личность из всех пустозерцев. Если Аввакум – это пламенный борец, «богатырь-протопоп», «исполин», Феодор – «богослов-интеллектуал», Лазарь – «истовый и простодушный» иерей, то Епифанию сложно подобрать эпитет. Он не от мира сего, он хоть и расстриженный, но инок, он иной во всей этой когорте. Тихость и кротость, стремление примирить спорящих соузников[xcv] сочетается в нем с послушанием и твердостью в своих убеждениях. Народное предание усваивает иноку Епифанию дар пророчества[xcvi], а во время сожжения пустозерских узников 14 апреля 1682 года «подобно славному пророку Илии на огненной колеснице» восхищение на небо[xcvii]. По поводу отношения к этим и другим приведенным в данной статье преданиям, считаем своим долгом согласиться с суждением Н.В. Понырко. «В любом случае, – пишет она, – имеют ли они в основе документированный материал или отражают лишь старообрядческую традицию, факты эти важны, ибо добавляют нечто новое либо к облику писателя, либо к трактовке этого облика в среде его духовных преемников»[xcviii]. В качестве итога всему вышесказанному уместно привести заявление С.Г. Вургафта и И.А. Ушакова, которые утверждают, что «старообрядческая традиция оказывает иноку Епифанию исключительное уважение»[xcix]. Такое отношение к этому пустозерскому писателю-узнику вполне оправдано и имеет, на наш взгляд, самые серьезные основания.

В заключение хотелось бы отметить, что основным результатом нашего исследования является наглядно продемонстрированная важность понимания христианской традиции, ошибаясь в которой или сознательно отвергая её, исследователь рискует впасть в заблуждение и сделать неправильные выводы, особенно если они касаются оценки тех или иных аспектов христианской и монашеской жизни. В настоящем случае взгляд на жизнь инока не только с позиций внешнего знания, но и с точки зрения опыта пребывания в монастырских стенах позволил хотя бы приблизительно выявить круг деятельности Епифания во время его пребывания в монастыре.

Изучение и сопоставление первоисточников помогло прояснить некоторые спорные и малоизученные стороны жизни подвижника на берегах Онежского озера и уточнить датировки оставления иноком Соловецкого монастыря, которое выпадает на лето 1658 г., и его прибытия в Сунорецкую пустынь осенью 1661 г. Кроме того, был выявлен факт умолчания этим пустозерским писателем о некоторых жизненных событиях, являющихся, по-видимому, неудобными для читателя или неоднозначными для самого автора. По крайней мере маловажными и для Епифания, и для исследователя-историка они не являются. Но указанная особенность лишь более ярко очерчивает облик страдальца, делая его менее иконографичным, показывая тяготы духовной борьбы, через которые иноку пришлось пройти. В данном контексте наибольшей трагедией является то, что такую светлую личность, самым большим недостатком которой являлось неумение без видимой необходимости перестроиться с одной церковной традиции на другую, соборно осудили, искалечили, заточили, а затем ещё и сожгли. В вопросах относительно церковной реформы инок слишком категоричен. Воспитанный в традициях русской дониконовской книжности и наставленный старшей братией монастыря, Епифаний видит в церковных исправлениях падение «веры Христовой». К несчастью, способы убеждения, предпринятые властями, не оставили страдальцу возможности усомниться в своей правоте.

Великому государю, святейшему Никону патриарху московскому и всея Великия и Малыя и Белыя России, бьют челом и извещают богомольцы твои, Соловецкого монастыря попы: поп Виталей, поп Спиридон, поп Герман, того-ж Соловецкого монастыря на архимандрита Илью, на ево советников. В прошлом, государь, во 165 году (1657 г. – А.В.), по вашему государеву указу, присланы в Соловецкий монастырь твоего государева исправления Служебники из Великого Новагорода от Новгородсково митрополита Макария, и что по тем Служебником служить божественная служба и прочая священнодействия по чину святыя соборныя апостольския и восточныя церкви; и архимандрит Илья, те Служебники приняв тайно с своими советники и не объявя их никому из нас, и положил в казенную палату, и лежат другой год и не переплетены; и как, государь, про те Служебники в монастыре стало ведомо, почали про них говорить меж собою: для чего тех Служебников нам не покажут ни посмотрить! И в нынешнем государь во 166 году (1658 г. – А.В.), во святый и великий пост, на шестой недели, вымысля он архимандрит с советники своими, написал приговор на те Служебники и, созвав нас всех попов, понудил с великим угрозом и прещением к тому своему бездельному приговору прикладовать руки, для тово, что он, такую смуту и беду сворачивая с себя на нас, хочет перед тобою, великим государем, быти прав, бутто и не ево дело и бутто он архимарит Служебники нам давал, а мы у нево не приняли и служити не хотим. А мы, государь, у нево Служебников прошали посмотрить, и он нам и посмотрить не дал, не токмо служить, и меня, попа Германа, дважды плетьми били за то, лише толко обедню пропел против тех Служебников в пределе с Евфимием архидьяконом, и его было хотели бить за то. И наша братья, попы, убояся ево архимарита, руки приложили, как он велел, что не служить по новым Служебником. И говорили ему архимариту все, чтоб он сам почал по тем Служебникам служить, и мы с ним; и он, архимарит, с своими советники про те Служебники и слышать нехочет, не токмо чтоб служить. И как почали в Соловецкой монастырь приезжать с Руси богомольцы разных городов и почали зазирать, что в Соловках поют не наречь и служат по прежним Служебником, а не по твоему, великово государя, исправлению, и как он, архимарит, то услышал, вымыслил своим лукавством с своими советники иной приговор такой уж не тайно, но объявил всей братье, что отнудь нынешних Служебников не приимать и по них не служить, и никакова повеления о том от тебя, великово государя, или от митрополита не слушать; а если которые попы станут служить, и братье в церковь не ходить и божественныя службы не слушать, и не причащатся святых таин и ни коей святыни от такой службы; а естли каков гнев будет от патриарха, или от митрополита на архимарита, и нам, всей братье, за отца нашего архимарита стоять вседушно голова в голову, и ни в чем не выдать. И как он, архимарит, написал такой свой приговор июня, великий государь, во 8 день, собрал он, архимарит, всею братью и болнишных в трапезу на черной собор, и призвал анзерсково строителя и священника з братьею; и прилучились в то время богомольцы разных городов, и учал быти шум великий, почал он, архимарит, говорить всей братье и плакать: видите, братия, последнее время и востали новые учители, и от веры православныя и от отеческаго предания нас отвращают, и велят нам служить на ляцких крыжах по новым Служебником, неведомо откуда взято: помолитеся, братия, чтоб нас Бог сподобил в православной вере умереть, якоже и отцы наши, и чтоб латынской службы не принимать. И прочел им вслух то свое писание, и братия, люди простыя и ни Служебников кто из них видел, как он, архимарит, говорил слово, и против его слов, как их наговорили ево советники, вси закричали великими гласы: нам де латынской службы и еретическово чину не приимать и причащаться от такой службы не хотим, и тебя де отца нашего ни в чем не выдадим, в том руки приложим, вси заедино стоять готовы. А советники ево архимаричьи: келарь Сергеи, Саватей Обрютин, старец Евстратей, Макарей Бешеной, Герасим Фирсов, он же и тетрати на крест изложил, Тихон будильник, велие враги и хулники на чин святыя восточныя церкви, и иные многие; да и все помория он, архимарит, утвержает и по волостям монастырским и по усольят заказывает, чтоб отнюдь Служебников новых не принимали, а крестилися бы попрежнему, а кто крестится тремя персты, тово проклинает. И почал нас он, архимарит, к тому своему приговору насилу нудить руки прикладовать, и иные наша братья попы, убояся, приложили безо всякаго ответа; а мы, богомольцы твои, стали ему архимариту говорить, что он такую смуту чинит, и полагались мы на волю Божию и на вашу государеву, и к такому ево приговору рук прикладовать не хотели; и на нас архимарит закричал с своими советники, яко дивии звери, и почали неподобныя слова износить и нас, богомольцов твоих, бранить: попенца де худые, страдники! или хотите латынскую еретическую службу служить! живых де не выпустим из трапезы! И мы, богомольцы твои, убоявся ево архимаритовых угроз и прещения, руки приложили, потому что он, архимарит, обнадежен вашею государьской милостию и нас, богомольцев твоих, смиряет, придираяся не поделу, за свои прихоти, а не за церковную вину, мучит в тюрьмах скованных недели по-две, и потри, и болши, и морит голодом, и бьет плетьми, и емлет на нас записи, и как служит собором и раздает тело Христово, и в те поры х клятве приводит и заклинает в то в самое тело Христово, чтоб нам на нево архимарита вам, государем, не извещать и не бить челом ни в чем, и делает что хощет, - третей год стал пить, а от вас, государей, не имеет никакова опасения: места далные, а путь скорбной, побити челом тебе, великому государю, и милости попросить невозможно, да и не кем; а от него, архимарита, великой крепкой заказ, чтоб никаких писем от нас не имал нихто, и емлет богомольцев тайно к себе в келью, и приводит к образу, и заклинает всячески чудотворцами, нет ли от ково какова письма к вам, государем; и сию челобитенку насилу докучились добру человеку чтоб довес до тебя, великово государя, и невесть дойдет ли. И июля, великий государь, во 18 день, он, архимарит Илия, призвал меня, попа Виталея, в олтарь и учал мне говорить: вы де на мене воставаете, и в соединении с нами быть не хощете, и на соборе сопротивляетеся, и за православную веру не стоите и за крест святый, и хвалите латынские крыжы, уже де вас миряня на дворце прокляли, да и мы вас проклинаем. И яз ему отвещал: страшно нам проклятие святыя соборныя апостольския церкви, и святейшаго патриарха и всего собора, а твое нам проклятие не страшит; аще бы на нас какая и церковная вина была, и тебе такой власти ни от Бога, ни от святителя не дано, не токмо проклинать, но ни извергнути. И за то он, архимарит, на нас, богомольцов твоих, грозится всякими вымыслы. Милостивый великий государь, святейший Никон, патриарх московский и всея Великия и Малыя и Белыя Росии, помилуй нас бедных и возри на святое место сие, умири святую церковь и злую сию сонмищу изпроверзи, как тебя великово государя Святый Дух наставит, и изми нас бедных от таковаго мучителя. Ей тебе, великому государю, по священству и по иноческому нашему обещанию истину возвещаем, что в Соловецком монастыре сие содевается. А мы бедные кроме Бога и тебя, великого государя, помощника не имеем, зане слышим твою, великого государя, благоутробную ко всем милость и благое разсуждение. Великий государь, смилуйся.

Материалы для истории раскола за первое время его существования. Под редакцией Н.И. Субботина. Т.3. Акты, относящиеся к истории соловецкого мятежа. М., 1878, с.6-12.

1667

Июля 17. Приговор собора в отношении Аввакума, Лазаря («паки… проклятию предаша») и Епифания («проклятию предаша, и иночества обнажиша, и острищи повелеша, и осудиша отослати к грацкому суду»).

Августа 5. Допрос архимандритами Филаретом Владимирским, Иосифом Хутынским и Сергием Ярославским Аввакума, Лазаря и Епифания. «А по допросу Аввакум подал письмо своей руки».

Августа 26. Указ о ссылке протопопов Аввакума и Никифора, попа Лазаря и инока Епифания в Пустозерск с сотником Федором Акишевым и десятью стрельцами приказа Василия Бухвостова.

Августа 27. «Казнь» (урезанием языка) Лазаря и Епифания на «Болоте».

Августа 30—31. Аввакума, Никифора, Лазаря и Епифания из села Братошина (Братовщино, в 32 верстах от Москвы) повезли на «ямских подводах» в Пустозерский острог, в сопровождении стрелецкого сотника приказа Василия Бухвостова Федора Акишева и десяти стрельцов того же приказа.

Декабря 12. Аввакума, Никифора, Лазаря и Епифания привезли в Пустозерск и поместили «порознь, очистя пустозерских крестьян избы, по одному человеку в ызбе», за караулом сотника Ф. Акишева и девяти стрельцов.

1669

Не ранее 1669 г. Иноком Авраамием закончено составление сборника «Христианоопасный щит веры», где он приводит два сочинения Аввакума (первая челобитная царю Алексею Михайловичу и «Записка о заточениях и расстрижении и сношениях с Лазарем и Епифанием после первой их казни»), упоминает об ответном послании Аввакума Андрею Плещееву (в сборнике слов Спиридона Потемкина, слово пятое) и пытается доказать несправедливость возведенных на Аввакума собором обвинений и церковного проклятия, называя Аввакума священным страдальцем, стражем церкви, который, не стыдясь, сказал правду царю.

1670

Апреля, около 10 числа. Приезд в Пустозерск стрелецкого полуголовы Ивана Кондратьевича Елагина «со стрельцами» для совершения казни узников. По словам Епифания, Елагин, «приехав к нам, и взяв нас ис темниц, и поставил нас пред собою, и наказ стал прочитати». После этого, до казни 14 апреля, «три дни нудил нас всяко отврещися святыя веры Христовы старой».

Апреля 14. Аввакум взят полуголовой Иваном Елагиным из тюрьмы, вместе с Епифанием, Лазарем и Феодором, и поставлен перед плахой для зачтения приговора и исполнения публичной казни («перед всем народом пустозерским»). Указано Аввакума «вместо смертной казни» содержать в земляной тюрьме на хлебе и воде; отвели тут же в темницу. Лазарю, Феодору и Епифанию вырезали языки (второй раз) и отсекли пальцы правой руки.

Апреля 21. Этим днем Епифаний датирует свое видение Богородицы и отсеченных перстов.

Августа 1. Григорий Михайлович Неелов, стряпчий рейтарского строя, стрелецкий голова, принял Пустозерское воеводство от московского дворянина Ивана Саввиновича Неелова. В сдаточной «описи предметам» сказано: «Да в особой тюрьме, в розных осыпных избах, ссыльные люди, бывшей протопоп Аввакум, роспопа Лазарь, роздьякон Федька, бывшей старец Епифаней за караулом Московского сотника стрелецкого Лариона Ярцова и московских стрельцов — десятника Сеньки Тимофеева с товарищи». В «описи» упомянуты также «в тюрьме Киприян Нагой» и «ссыльные люди»: Пименко Суконников с сыном Стенькою, «нищей» Юшко Федоров, жена Лазаря Домника, человек ее Стенька и бывший благовещенский сторож Андрюшка Самойлов.

1676

Августа 25. Разрядный приказ послал в Новгородский приказ память о переводе Аввакума, Лазаря, Феодора и Епифания из Пустозерского острога в Кожеозерский и Спасо-Каменный монастыри, в которой говорилось: «держать их в тех монастырех под самым крепким началом, з большим бережением, чтобы они ис тех монастырей не ушли никоторыми делы, и никого к ним припускати не велеть и говорить с ними никому ничего не давать, и писем бы никаких у них никто не имал, и к ним ни от кого нихто не приносил никоторыми делы». Приказу предписывалось также известить о переводе пустозерского воеводу и названные монастыри.

Августа 26. Новгородский приказ известил отпискою Разрядный приказ о том, что Кожеозерский и Спасо-Каменный монастыри «в Новгородцком приказе неведомы» и что грамота пустозерскому воеводе «об отдаче» Аввакума «с товарыщи» «тому, кто по них будет прислан, послана будет тотчас».

Сентября 7 (?). Написан царский указ пустозерскому воеводе Петру Григорьевичу Львову о переводе Аввакума, Лазаря, Феодора и Епифания из Пустозерского острога в Кожеозерский и Спасо-Каменный монастыри и о выдаче их «тотчас» присланному из Разрядного приказа и об извещении об этом Новгородского приказа.

Сентября 20. Дьяк Новгородского приказа Любим Домнин «отдал» ижемскому целовальнику Костьке Хозяинову «отвесть» пустозерскому воеводе П. Г. Львову царские грамоты, посланные из Разрядного и Новгородского приказов о переводе Аввакума, Лазаря, Феодора и Епифания из Пустозерского острога в Кожеозерский и Спасо-Каменный монастыри и о выдаче их тем, «хто прислан будет» за ними из Разрядного приказа «тотчас, безо всякого мотчания», а также о подаче отписки в Новгородский приказ о передаче этому лицу «колодников».

1677

Февраля 24. Сделана запись в Новгородском приказе о посылке грамоты в Пустозерск о возвращении протопопа «с товарыщи» из монастырей в тюрьму Пустозерского острога: «И февраля в 24 день, по памяти из Стрелецкого приказу послана великого (государя) грамота в Пустоозерский острог к воеводе. Велено, как Аввакума протопопа с товарыщи из монастыря в Пустоозерский острог привезут, и их велено посадить по-прежнему о тех тюрм, где преж сего сидели. Воиводе сее учинить по грамоте, какова прислана будет из Стрелецкого приказу. Память и отпуск грамоте вклеен ниже сево. Февраля в 24 день».

Марта 14. В Пустозерске получены царские грамоты о переводе Аввакума «с товарыщи» из Пустозерского острога в Спасо-Каменный и Кожеозерский монастыри.

Апреля 16. Пустозерский воевода П. Г. Львов отправил отписку в Новгородский приказ о получении грамот о переводе Аввакума «с товарыщи» в монастырские тюрьмы и о том, что за ними никто не приезжал, а 16 апреля прибыл новый караул под командой сотника Матвея Угрюмова, в составе десятника Никиты Солоношника (приказа Федора Головленкова) и 9 стрельцов, для их охраны в тюрьме, в «прежних избах»: «и того же, великий государь, апреля в 16 день по твоему, великого государя, указу и по грамоте велел я, холоп твой, сотнику Матвею Угрюмову у сотника московских стрельцов, у Ондрея Чупреянова, колодников, Аввакума с товарищи, в тюрьме, в розных прежних избах, в которых они посажены, принять и беречь накрепко, чтобы они не ушли, и никово к ним припускать, и говорить ни с кем и чернил и бумаги дават отнюдь не велел, и над стрельцами приказал смотреть накрепко, чтобы никакова дурна не учинили. Да и сам я, холоп твой, досматриваю тех колодников по вся дни». А. Чупреянов с 1675 г. «был на карауле с московскими стрельцами у тюремных сидельцов, у церковных раскольников, у Аввакума с товарищи».

Июля 7. Новгородский приказ получил отписку пустозерского воеводы П. Г. Львова (доставил пустозерский стрелец Игнашка Попов) о том, что, хотя грамоты о переводе Аввакума «с товарыщи» в монастырские тюрьмы получены в Пустозерске еще 14 марта, по 16 апреля за ними никто не приезжал, а 16 апреля с царской грамотой прибыл на смену старому караулу новый караул, которому приказано «стоять… против прежнего» и «колодников» «беречь накрепко».

1679

Сентября 2. В Пустозерске получена царская грамота, предписывающая содержать «Аввакума с товарыщи» в тюрьме «с великою крепостью», и, если их тюремные помещения обветшали, «укрепить тотчас»... В то время, по сведениям Пустозерской переписной книги и письма Г. Я. Тухачевского, в Пустозерском остроге имелось «на посаде и в жирах посадцких, тягловых, с монастырскими, опричь церковных причетников пятьдесят три двора, да нищих и вдов восемь дворов, а людей в тех дворех двесте шездесят восем человек, да без дворных и нищих сто семь человек». Кроме того, имелось шесть дворов причетников, в которых проживал 21 человек, и 23 пустых двора (жители сбежали или умерли), 4 церкви (Введенская, Никольская, Спасская и Пречистенская) и подворье («для рыбного промыслу») Красногорского Пинежского монастыря. Священником пустозерской Введенской церкви был Андрей, служивший по старым служебникам, ученик и последователь Аввакума, живший в Пустозерске еще 1713 г.

1680

Июля 30. Стряпчий Андреян Тихонович Хоненев принял Пустозерское воеводство у воеводы стольника Гаврилы Яковлевича Тухачевского. В росписном сдаточном списке Пустозерска сказано: «Церковныя раскольники, что сидят в тюрьме, в осыпных в розных избах, за караулом пустоозерских стрельцов: бывшей протопоп Аввакум, роспопа Лазарь, роздьякон Феодор, бывшей чернец Епифаней». Здесь же указано, что в Пустозерске «сто человек стрельцов и с ссыльными» и названы имена 10 бывших защитников Соловецкого монастыря, сидящих в тюрьме, четверых ссыльных, живущих на посаде, и имя ссыльной Домницы, жены попа Лазаря, которая «живет в Пустоозерском остроге в своем дворе».

1681

Января 6. В день Богоявления, во время крещенского водосвятия, в присутствии царя Феодора Алексеевича на «иордани», старообрядцы «безстыдно и воровски метали свитки богохульныя и царскому достоинству безчестныя... тайно вкрадучися в соборныя церкви, как церковныя ризы, так и гробы царския дехтем марали и сальные свечи ставили... наущением того же расколоначальника и слепаго вождя своего Аввакума. Он же сам... на берестяных хартиях начертавал царския персоны и высокия духовныя предводители с хульными надписании, и толковании, и блядословными укоризнами весьма запретительными, не токмо от всего священнаго писания, но от божественных уст Спасителя нашего... ».

1682

Март — первая половина апреля. Капитан И. С. Лешуков ведет сыск в Пустозерске по поводу распространения Аввакумом из земляной тюрьмы «злопакостных» и «злохульных» писаний, направленных против царя и высшего духовенства.

Апреля 14. Казнь (сожжением на костре) Аввакума, Епифания, Лазаря и Феодора.

Малышев В.Н. Материалы к «Летописи жизни протопопа Аввакума» / Древнерусская книжность. По материалам Пушкинского дома. Л., 1985, с.306-320.

Источники и литература

1. Игнатий Ставропольский (Брянчанинов), свт. Отечник, составленный святителем Игнатием Брянчаниновым (репринт). М.: Подворье Русского на Афоне Свято-Пантелеимонова монастыря, издательство «Правило Веры», 1996. 512 с.

2. Аввакум, протопоп. Житие протопопа Аввакума. / Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. Публикация Н.К. Гудзия, предисловия и комм. В.Е. Гусева, А.С. Елеонской, А.И. Мазухина, В.И. Малышева, Н.С. Сарафанова. М.: ГИХЛ, 1960. С. 53-122.

3. Аввакум, протопоп. Послание «чадом церковным» о дьяконе Федоре. / Житие Аввакума и другие его сочинения. / Сост., вступит. ст. и коммент. А.Н. Робинсона. М.: Сов. Россия, 1991. С. 186-188.

4. Денисов С. Виноград Российский или описание пострадавших в России за древлецерковное благочестие (репринт). М.: Старообрядческое издательство «Третий Рим», 2003. 284 с.

5. Денисов С. История об отцах и страдальцах соловецких: Лицевой список из собрания Ф.Ф. Мазурина / Изд. подгот. Н.В. Понырко, Е.М. Юхименко. - М.: Языки славянской культуры, 2002. 272 с., ил.

6. Епифаний, инок. Соловецкого монастыря о старце Епифании, иже подал на собор написав книгу. / Карманова О.Я. Автобиографическая записка Соловецкого инока Епифания (к проблеме мотивации текста). Приложение. / Старообрядчество в России (XVII – XX вв.): Сб. науч. трудов. / Отв. ред. и сост. Е.М. Юхименко. М.: «Языки русской культуры», 1999. С. 255-260.

7. Епифаний, инок. Житие, им самим написанное. / Дробленкова Н.Ф. Ранняя редакция Жития Епифания. / Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1974. Т.29, с. 234-242.

8. Епифаний, инок. Житие, им самим написанное. / Пустозерские узники – свидетели Истины. Сборник. Составление, предисловие, комментарии, оформление под общей редакцией епископа Зосимы. Ростов-на-Дону: Издательство Донской и Казанской епархии Русской Православной Старообрядческой Церкви, 2009. С. 453-488.

9. Пахомий, инок. Повесть душеполезная о житии и жизни преподобнаго отца нашего Корнилия, иже на Выге-реце (Первая редакция 1720 года, составленая келейником Корнилия, Пахомием). / Русская Православная Старообрядческая Церковь (официальный сайт Московской Митрополии) [Электронный ресурс]. – URL:http://rpsc.ru/history/staroobryadcheskie-svyatie/korniliy-vyigovskiy2/ (дата обращения: 22.12.2015).

10. Челобитная соловецких священноиноков Патриарху Никону на архимандрита Илию за воспрещение служить по новоисправленным книгам. / Материалы для истории раскола за первое время его существования. Под ред. Н.И. Субботина. Т.3. Акты, относящиеся к истории соловецкого мятежа. М., 1878. С.6-12.

11. Бубнов Н.Ю., Юхименко Е.М. Епифаний. / Православная энциклопедия. Электронная версия, 1998-2009. Церковно-научный центр «Православная Энциклопедия» [Электронный ресурс]. – URL:http://www.pravenc.ru/text/190079.html (дата обращения: 22.12.2015).

12. Виноградов А.В. О чудесах пустозерских узников. Часть 1.1. / Научно-богословский портал Богослов.Ru [Электронный ресурс]. – URL:http://www.bogoslov.ru/text/4787988.html (дата обращения: 24.11.2015).

13. Вургафт С.Г., Ушаков И.А. Старообрядчество. Лица, предметы, события и символы. Опыт энциклопедического словаря. М.: Церковь, 1996. 317 с.

14. Галко В.И., Романова А.А., Юхименко Е.М. Евфросин. / Православная энциклопедия. Электронная версия… [Электронный ресурс]. – URL:http://www.pravenc.ru/text/187845.html (дата обращения: 22.12.2015).

15. Гидрометеорологический очерк. / Лоция Белого моря, 1964г. / Под парусами в походах и гонках. Ассоциация рулевых МАРИНС. Московский парусно-туристический клуб [Электронный ресурс]. – URL:http://parusa.narod.ru/bib/books/ws_loc/ (дата обращения: 22.12.2015).

16. Еремин И.П. Житие Епифания. Легенды о Никоне. / История русской литературы: в 10 т. / АН СССР. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941-1956. Т. II. Ч. 2. Литература 1590-х – 1690-х гг. 1948, с.322-329 (Фундаментальная электронная библиотека «Русская литература и фольклор» [Электронный ресурс]. – URL:http://feb-web.ru/feb/irl/il0/i22/i22-3222.htm (дата обращения: 22.12.2015).

17. Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. В 2-х томах / Сост. Г.М. Прохоров. Под общ. ред. В.В. Нехотина. М.: Институт ДИ-ДИК, Квадрига, 2009. 688 с.

18. Карманова О.Я. Автобиографическая записка Соловецкого инока Епифания (к проблеме мотивации текста). / Старообрядчество в России (XVII – XX вв.): Сб. науч. трудов. / Отв. ред. и сост. Е.М. Юхименко. М.: «Языки русской культуры», 1999. С. 247-255.

19. Карманова О.Я. Об одном из источников выговского Жития инока Епифания. / Труды Отдела древнерусской литературы / Российская академия наук. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Гл. ред. серии Д.С. Лихачев, Ред.: А.А. Алексеев, М.А. Салмина. СПб.: Дмитрий Буланин, 1996. Т.49, с. 410-415.

20. Концевич И.М. Стяжание Духа Святаго в путях Древней Руси (репринт). М.: Издательский отдел Московского Патриархата, 1993. 230 с.

21. Малышев В.Н. Материалы к «Летописи жизни протопопа Аввакума» / Древнерусская книжность. По материалам Пушкинского дома. Л., 1985. С.277-322.

22. Пашков А.М. Троицкая Сунорецкая пустынь в истории России. / Кондопожский край в истории Карелии и России (материалы III краеведческих чтений, посвященных памяти С.В. Шежемского (7-8 апреля 2000г.). Петрозаводск-Кондопога, 2000г. / Жемчужина Карелии город Кондопога [Электронный ресурс]. – URL:http://www.kondopoga.ru/_history/?H12.php (дата обращения: 24.11.2015).

23. Понырко Н.В. Кирилло-Епифаниевский житийный цикл и житийная традиция в выговской старообрядческой культуре. / Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. Д.С. Лихачев. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1974. Т.29, с. 154-169.

24. Робинсон А.Н. Аввакум и Епифаний. (К истории общения двух писателей) / Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. В. И. Малышев. М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1958. Т.14, с. 391-403.

25. Робинсон А.Н. Жизнеописания Аввакума и Епифания: Исследование и тексты. М.: Изд-во АН СССР, 1963. 314, [2] с.

26. Робинсон А.Н. Житие Епифания как памятник дидактической автобиографии. / Труды Отдела древнерусской литературы / Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом); Отв. ред. Д.С. Лихачев. М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1958. Т.15, с. 203-224.

27. Старицын А.Н. Курженская пустынь. // Вестник церковной истории, 2009г., №3-4 (15-16), с. 191-205. / Седмица.RU Церковно-научный центр «Православная Энциклопедия» [Электронный ресурс]. – URL:http://www.sedmitza.ru/data/2010/05/04/1233600395/09_staricyn.pdf (дата обращения: 24.11.2015).

28. Шашков А.Т. Епифаний. / Словарь книжников и книжности Древней Руси. / Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН; Отв. ред. Д.С. Лихачев. СПб.: Издательство «Дмитрий Буланин», 1992. Вып. 3 (XVII в.), часть 1 (А – 3). С. 304-309.

29. [Зосима, еп. (старообрядческий)]. Предисловие. / Пустозерские узники – свидетели Истины. Сборник. Составление, предисловие, комментарии, оформление под общей редакцией епископа Зосимы. Ростов-на-Дону: Издательство Донской и Казанской епархии Русской Православной Старообрядческой Церкви, 2009. 608 с.