С Паисия Лигарида, «митрополита» Газского, и вплоть до синодальных учебников по «Истории и обличению раскола» сложилось мнение, что упорство ревнителей старого обряда было лишь порождением невежества духовных лиц, неумением их отличать букву от духа. Паисий Лигарид прямо заявлял, что причина раскола состоит исключительно «от неимения народных училищ и скудости библиотек»[i].

Однако на самом деле всё обстояло далеко не так просто.

Мы рассмотрим некоторых из ранних деятелей старообрядчества: духовного сына и соратника огнепального протопопа Аввакума – дьякона московского Благовещенского собора Федора Иванова и старца-архимандрита Спиридона (Потемкина).

Как своими союзниками, так и противниками дьякон высоко ценился за образованность. Инок Авраамий[ii] (так же, как и Федор, лишенный сана по приговору «градского суда») даже считал его «паче иных в Божественном писании потрудившимся и многое полезное о церкви ведущим»[iii]. Обладая исключительной памятью, в своих сочинениях Федор приводит слова не только Священного Писания, но и многочисленных святых отцов, а также вспоминает книги, говорящие в пользу старой веры, когда-то им виденные.

В составленном им «Прении священнодиакона Феодора с митрополитом Афанасием иконийским о сложении перст в знамении крестном» встречаются слова Федора о том, что он знаком с грамматикой и богословием, хорошо знает решения Стоглавого собора, прочел много богослужебной литературы и святых отцов (в частности, он ссылается на Патриарха Антиохийского Мелетия, Феодорита Блаженного, Петра Дамаскина, Максима Грека, Иоанна Дамаскина и Кирилла Иерусалимского), «и иных письменных и печатных читал книг десятков шесть»[iv]. В то же время Федор резко отметается от античной философии Платона и Аристотеля, говоря: «На что мне тыя книги чести еллинских безбожных поганых философов, которыи в болваны веровали и о тщетной мудрости упражнялися, а спасения себе не искали?»[v]. В этом отрицании языческих мудрецов Федору вторит протопоп Аввакум: «Платон и Пифагор, Аристотель и Диоген, Иппократ и Галин: вси сии мудри быша и во ад угодиша, достигоша с сатаною разумом своим небесных твердей»[vi]. Как и ранние христианские апологеты, сторонники старого обряда не видели смысла в изучении творений греческих философов[vii].

В своих сочинениях больше, чем кто-либо из его соузников, Федор цитирует по памяти святоотеческие и богослужебные книги, при этом понимая и толкуя их наиболее адекватно из всех четверых пустозерцев[viii]. Об отсутствии подходящей для апологии веры литературы в заключении он очень печалился: Пустозерск – «место неволное, книг многих… взять негде»[ix]. Приходилось рассчитывать на память и на те немногочисленные книги, что были под руками. Вероятно, узникам дозволялось иметь при себе Псалтирь и книги Нового Завета[x], на что косвенно указывает факт дословной цитации библейских текстов с указанием порядкового номера псалма либо евангельского или апостольского зачала. Тем не менее, круг иных источников, использованных Федором, остается довольно обширным.

Так, в «Послании сыну Максиму», написанном в весьма стесненных условиях, встречаются прямые ссылки на высказывания святых Иустина Философа, Григория Богослова (I, 137), Дионисия Ареопагита (I, 140; II, 197) Андрея Критского (I, 143), Феодора Студийского (I, 143), Афанасия Великого (I, 144; II, 195), Иоанна Златоуста (I, 144; I, 153; II, 165; II, 179), преподобного Иосифа Волоцкого (I, 146; II, 170; II, 198), равноапостольного царя Константина Великого (II, 164), Иоанна Дамаскина (II, 165; II, 219), Фотия, Патриарха Константинопольского (II, 165), Кирилла Иерусалимского (II, 169), Германа, Патриарха Константинопольского (II, 180), Василия Великого (II, 184).

В тексте послания также упоминаются святые Григорий Богослов (I, 130), Ефрем Сирин (I, 134; II, 196), Евсевий Самосатский, Григорий Солунский, Епифаний Кипрский (I, 135), Митрофан (I, 142), Мелетий Антиохийский, Феодорит Кирский, Петр Дамаскин, Максим Грек (I, 152; II, 174), святитель Григорий, папа Римский (I, 162), Иоанн Златоуст (I, 135; II, 182; II, 196), Максим Исповедник (II, 182), Ипполит Римский (II, 196).

Федор также приводит отрывки из житий преподобных Иоанна Лествичника (I, 136), Александра Свирского (I, 138), Симеона Столпника (I, 145; II, 223), Ефросина Псковского (I, 155; II, 178), Саввы Освященного (II, 202), святителей Василия Великого (II, 194), Иоанна Златоуста (II, 201), Филиппа (Колычева) (II, 201), цитируется «Повесть о Варлааме и Иоасафе» из Пролога (II, 170).

Немало – для доказательств истинности старого обряда – Федор использует и богослужебных текстов: Октоих святого Иоанна Дамаскина (цитируются песнопения ирмосов 9-х песен канонов, богородичны, степенны 8-го гласа, воскресный богородичен 6-го гласа на стиховне, ирмос 2-й песни воскресного канона 5-го гласа, ирмос 4-й песни воскресного канона 7-го гласа), песнь Богородице «О Тебе радуется» из чина Литургии Василия Великого (I, 134), Триодь постная (I, 139), Триодь цветная (утреня в Великую Субботу, воскресная стихира на «Господи, воззвах» 3-го гласа), канон преполовения Пятидесятницы (I, 142), канон празднику Троицы (I, 143), стихи на литии в праздник Троицы (I, 151), канон Пресвятой Троице 6-го гласа на воскресной полунощнице (I, 141), заупокойная служба (припевы по непорочных), антифоны Божественной литургии «по вся дни и на Господския праздники» (II, 180), «на праздник великомученика Георгия стих на литии» (II, 180), Синаксарь недели мясопустной (II, 185), ирмос канона 6-го гласа Великого четверга (II, 200).

Помимо общеизвестных текстов, Федором упоминаются и цитируются: книга «Зерцало» «киевских святых отец» (I, 137; I, 143, I, 149), «часовники» (часословы), изданные при Патриархах Иоасафе и Иосифе, псалтирь учебная Патриарха Иосифа, Большой Катехизис Патриарха Филарета (I, 141), Канонник, «списан с Киевских Иаковом попом» (I, 145), «Кириллова книга» (I, 146; II, 163; II, 167), «Книга Стоглав руских святых» (I, 152; II, 219-220), сербская «Псалтырь с восследованием»[xi], принадлежавшая сербскому митрополиту Феодосию (I, 156; II, 167), часослов якобы митрополита Киприана (I, 157), подлинный «рукописной» служебник митрополита Киприана (I, 157; II, 168), «послание ахайских пресвитеров» (II, 163), Кормчая – «святая книга святых правил» (II, 164), книга «О вере правой», написанная «некоим игуменом Нафанаилом благочестивым Михайловскаго монастыря» (II, 165; II, 190), «острожския печатныя книги» (II, 167), «сербския печатныя книги, и в тех аз сам видех и прочтох» (II, 167), книга «Орел», «в ней же написано явно, при коем царе и патриархе превращенна будет вера на Москве»[xii] (I, 158; II, 169; II, 194; II, 197), «книга харатейная, за триста лет писаная, …на латынския ереси многих святых слова в ней собраны» (II, 169), «правильная книга[xiii] великая старая, в ней же на полылисты писаны, якоже и в Библии» (II, 170), «вкладная Псалтырь с совоследованием многим» Дионисия Радонежского (II, 170), «греческие книги старые» (II, 174), «Скрижаль» Патриарха Никона (II, 194). Возможно, приводя исторические сведения из церковной жизни Византийской империи, Федор использовал т.н. Хронограф (книгу, в которой систематически излагались основные этапы всемирной истории, начиная от сотворения мира).

Особый интерес для исследователя представляют упомянутые Федором «Кириллова книга» и «Книга о вере». Обе они являются сборниками переведенных с украинского языка важнейших антиуниатских сочинений. Возможно, именно из них Федор заимствовал учение о времени преложения Святых Таин.

Очевидно, что весь этот корпус литературы был изучен Федором как до ареста, так и уже под арестом в Троице-Сергиевой лавре, где заключенный пользовался богатой монастырской библиотекой. «Вся сам видех и прочитах, и Бог свидетель, яко не лгу» (II, 166), – говорит он. Все прочитанные книги он использовал для доказательств своей правоты и ранее – как в личных прениях на судах, так и в посланиях. Важнейшим принципом борьбы с никоновыми нововведениями для него было сравнение: «Аще бо кто разумный муж и ведая добре Святая Писания, и ереси вся зная, и сведет всякую новопреводную книгу с древле переводными старыми словенскими книгами, тогда узнает, кое тма и кое свет есть» (I, 151-152).

Столь большой объем «использованной литературы» позволяет нам справедливо усомниться в правоте слов Паисия Лигарида об отсутствии библиотек и книг на Руси XVII века.

Не следует думать, что Федор был узколобым начетчиком, фанатично стоявшим «за единый “аз”» и считавшим, подобно Аввакуму, «до нас положено: лежи оно так во веки веком!»[xiv]. Бывший дьякон критически относился к слепому доверию к тексту, справедливо замечая, что и в старых книгах есть погрешности: «За опись бо кую в книге какой ни есть и погрешенное слово не подобает нам ни спиратися, ни стояти; а за превращение книг старых и догмат правых изменение подобает всякому християнину и страдати, и умирати, обаче с разумом, испытав всякую опасно писанием святых отец» (I, 145).

Федор знал греческий и латинский языки. О том говорят прочитанные им греческие книги. В Послании он пишет: «и в греческих же книгах старых и “аллилуйя” по-старому стоит и доднесь дважды, а третие “докса Си, Феос”, по-руски: “слава Тебе, Боже”» (I, 152; II, 174); «Не един бо тот глагол есть, еже рещи “Господа истинного”, но два глагола, не едино имены сии и в греческом языце и в русском. По-гречески бо “Кирион”, а по-русски “Господа”. И паки: по-гречески “алифтион”, а по-руски “истиннаго”. Зри се, яко не един глагол, но два разноименны» (I, 156). Ниже Федор сравнивает, как переводится «Аллилуйя» на разные языки, включая латынь: «“Аллилуйя” же ангельскаго языка речение есть, а “слава Тебе, Боже” по-руски и “докса Си, о Феос” по-гречески, и “глория Ти би, Деус” по-римски…» (II, 180). С.А. Зеньковский считает, что, кроме греческого и латинского языков, Федор знал частично и польский[xv]. Н.Ю. Бубнов же соглашается с митрополитом Макарием (Булгаковым), утверждая, что мнение о знании Федором даже греческого и латинского языков сильно преувеличено. Основанием для этого Бубнов считает тот факт, что используемая Федором «вкладная Псалтырь» Дионисия Радонежского (сохранившаяся до нашего времени) – это Псалтирь греческая с параллельным русским переводом[xvi]. Тем не менее, для использования этой Псалтири Федору, если он не знал греческого языка, пришлось бы привлекать соответствующих специалистов. Кроме того, вышеуказанные иностранные фразы приведены бывшим дьяконом в русской транскрипции, написать же их без знания языка или общения с его носителем не представляется возможным.

Но Федор не только тщательно изучал литературу и беседовал с русскими книжниками, но и неоднократно обсуждал интересующие его проблемы с находившимся в Москве греческим духовенством. Так, например, он вспоминает, что «много беседовах о всем» с конархистом[xvii] иерусалимского храма гроба Господня, «именем Павла» (II, 174).

Характерной особенностью в полемическом труде Федора является то, что он ссылается не только на книги. В качестве примера правильности «старого варианта» Символа веры он приводит надписи на иконе московского Успенского собора «Единородный Сын в житии», где «весь Символ писан по статьям» (I, 158; II, 169). Насколько справедливы его замечания, судить не представляется возможным, – икона эта до нашего времени не сохранилась. По словам Федора, «ту древнюю икону тайно вынесли вон из соборны церкви татие и разбойницы церковнии лучшия» (I, 158; II, 169). Н.Ю. Бубнов проследил в трудах Федора историю этого аргумента и выяснил, что впервые об иконе «Единородный Сын» опальный дьякон упомянул еще на допросе 11 мая 1666 г., позднее уточнив судьбу иконы со слов инока Авраамия[xviii]. Сам этот факт, кроме того, свидетельствует и о личном общении Федора с Авраамием.

Федор так определяет цель своих изысканий: «Аз же, грешный диякон, зело трудихся, исках и прочитах многия древния харатейныя книги, и гоних Никона по следу, яко пес волка и лиса лукаваго, и везде обретох его лукавнующа в завете Господни и святых пределы преступивша и солгавша» (II, 165).

В своих источниковедческих изысканиях можно отметить определенную объективность Федора, его пристальный интерес к используемым материалам. Все использованные опальным дьяконом книги позднее будут использоваться для полемики и другими старообрядческими писателями.

Таким образом, можно сделать вывод, что Федор, несмотря на свою молодость, был достаточно глубоко образован, имел независимое от своих «соузников» мышление, к которому, вольно или невольно, прислушивались остальные.

Учителем Федора, как и прочих вождей старообрядчества, по праву считается «богомудрый и благородный старец» Спиридон (в миру Симеон Федорович) Потемкин (умер в ноябре 1664 г.), архимандрит Покровского монастыря в Москве, уроженец Смоленска, принадлежавший по рождению к боярской аристократии. Он приходился родным дядей другу и фавориту царя Алексея Михайловича Федору Ртищеву через свою сестру Ульяну, был человеком весьма образованным: по свидетельству современников, знал пять языков, в том числе греческий, латинский, польский немецкий и древнееврейский, разбирался не только в догматическом богословии, но и в классической философии. Не вызывает сомнения, что до пострига, проживая в Смоленске, находящемся под Речью Посполитой, будущий идеолог старообрядчества обучался в местных католических школах, разумеется, не принимая католичества, но активно используя для Православия «преподаваемое учение». Неоднократно он принимал участие в прениях с католиками и униатами, что лишний раз подчеркивает его знание католического вероучения. Во время «никоновых новин» реформаторы попытаются склонить старца на свою сторону, предложив ему кафедру новгородского митрополита, но он будет непреклонен: «Лучше бо аз на виселиницу пойду с радостию, нежели на митрополию в новыя книги» (II, 210).

В своей «Книге»[xix] Спиридон пытался доказать, ссылаясь на «Кириллову книгу», что время, переживаемое Московским государством, и есть то самое «последнее время», о котором говорит Священное Писание. Он утверждал, что отступление Руси уже произошло в результате церковной реформы, начавшейся в 1653 г., и что если антихристу не дать немедленного и решительного отпора, то что случится в предсказанном «Книгой о вере» 1666 г. (году «конечного отступления от веры») – «страшно и помыслить о сем». Любое, даже самое незначительное изменение в церковном ли обряде или в книгах, по Спиридону Потемкину, в настоящее «последнее время» просто недопустимо, так как это путь завоевания антихристом Божьего мира. Увы, старец не указал, следует ли понимать под антихристом какое-либо конкретное лицо, в каком обличье придет антихрист и где именно он объявится. На эти вопросы старообрядческим вождям пришлось давать ответ самостоятельно, исходя из обстановки вокруг.

Учение Спиридона Потемкина оказало огромное влияние на эсхатологические воззрения Федора, и, прежде всего, это отнесение текущего момента ко времени накануне наступления царства антихриста. Федор уверен: в 1666 г. «Богу попустившу, сатане свое дело совершити. И великое российское наше царство – увы! – отторже сатана хоботом своим Никоном»[xx]. Собор 1666–1667 гг. только довершил предательство: «Нынешнии лжеучителие, гречестии и рустии, не со Христом собирают прежних святых отец Христову веру, и со своими растленными догматы антихристу путь уготовляют, ему же сести в Церкви, яко Богу, и показати себя, аки Бога, по апостолу»[xxi].

Именно Федор развил учение Спиридона о «последнем времени», составив окончательный вариант теории своего учителя о четырех отпадениях от веры Христовой: 1000 г. – разделение церквей; 1600 г. – Брестская уния; 1660 г. – реформа Никона и собор на него; 1666 г. – собор против старообрядцев. Этой теории будут придерживаться и все последующие поколения старообрядцев.

Следует заметить, что Федор не только обличал «никониан», наставлял в правой вере и предсказывал конец православного русского царства. В «Послании ко всем православным об антихристе» Федор, толкуя послание апостола Павла к солунянам (фессалоникийцам), по мнению авторитетного исследователя русских мистических сект А.А. Панченко, упоминает о возникновении на Руси сект вероятнее всего христовского (хлыстовского) направления: «Тогда, при Апостоле, процвете Христова вера в Селуне от сих проповедников истинных Христовых, и диавол воздвиг своих некиих безчинников и льстецов развратных, якоже и зде окрест Костромы и Павлова Перевоза, о нихже глаголете многая, блядуще, лживая и нечестивая учения диаволя, – гатко и слышати нам. И тако они селуняне обхождаху братию и прельщаху, глаголюще, яко уже пришествию Христову второму наставшу, и слышащих ужасаху и смущаху, и Павла Апостола облыгающе тем, сказующе, яко от него слышаще, еще же и от Духа глаголюще сицевая слышати, яко Христос грядет уже на суд»[xxii].

Не следует думать, что Федор был единственным в своем роде. Многочисленные расколоучители как этого времени, так и позднейшего также славились знанием святоотеческой и богослужебной дониконовой литературы. Их ученики – начетчики – позднее, в XIX – нач. XX вв., используя «наработки» своих учителей и собственные изыскания, познаниями будут ставить в тупик даже знаменитых синодальных миссионеров.

Список литературы