12 сентября 2014 года в конференц-зале ПСТГУ состоялась открытая лекция профессора Фрибургского университета Мишеля Вьеня на тему «Духовный мир средствами кинематографа». Профессор кратко изложил взгляд на отличительные художественные средства кинематографа, выработанный западными исследователями XX столетия, и предложил анализ отрывков из трех фильмов «Андрей Рублев» А. Тарковского, «Одиннадцать "Цветочков" Франциска Ассизского» Р. Росселлини, «Под солнцем сатаны» М. Пьяла. Во время обсуждения русским любителям кино удалось познакомиться с разработанным опытом исследования нового искусства за рубежом.
Дождь, монахи идут под дождем, спускаясь с возвышения дороги, их предводитель молчалив и, собрав руки в ободранные рукава мешковины, он теряется в толпе, подпрыгивающей от холодного ливня. Все черно-белое, как и цвета в конференц-зале, где сосредоточенный профессор из Швейцарии, обернувшись, смотрит отрывок из фильма, – так выглядел просмотр отрывка из фильма «Одиннадцать "Цветочков" Франциска Ассизского» Р. Росселлини.
В России Мишель Вьень впервые. В течение недели он вел лекции на общую тему «Сомнение и вера в французской литературе». Специалист по литературе XIX–XX веков, несколько лет заведовавший отделением французской филологии во Фрибургском университете, он первый преподаватель, приехавший в Россию по договоренности, заключенной ПСТГУ в ноябре этого года. В конференц-зал православного университета профессор пришел после последнего лекционного дня и первого своего посещения Третьяковской галереи. Будучи специалистом в области литературы, профессор Мишель темой открытой лекции выбрал кинематограф – новое искусство, которое ещё не имеет посвященных себе факультетов. Его исследователи, как и известные ученые прошлого, сейчас занимаются на Западе теологией и филологией, в то же время формируя теорию современного искусства. Один из них и Мишель Вьень.
«Я хочу начать лекцию цитатой моего коллеги из Фрибургского университета, который, к сожалению, умер три года назад, – отца Гибидуэна, который занимался изучением теологии и кинематографа и даже написал две книги “Кино и невидимое” и “Кино и духовность”», – начал Мишель. В последней книге отмечается, что, в отличие от других видов искусств, которые зародились как сакральные, – музыка, литература и живопись вышли из религиозных таинств, – кино появилось совершенно иным образом. Это современное искусство, которое не имеет истоков в сакральном. Зато у него есть технические средства, которые помогают ему реализовывать свои цели. И поэтому современное искусство сталкивается с трудностями выражения духовности, хотя оно и обладает особенными возможностями. Какими? Это возможность выразить невыразимое. В этом смысле ближе всего к кино стоит театр, который мы называем полифонией информации: всего он предоставляет зрителю более десяти каналов восприятия. Но что кино может предложить в дополнение к театру? В ответе на этот вопрос я бы также хотел вспомнить двух известных режиссеров: первый – француз Роберт Брессон, представитель новой волны, он разделял кино и кинематограф. Для него кино – это театральное действие, снятое на пленку; кинематограф же – новая планета, которую только предстоит открыть. Второй режиссер – Юджин Грин – отмечал, что кино отличается именно техническим языком: работой камеры, оператора. Но поэтику кинематографа составляет не это, а как раз поиск ответов на фундаментальные, метафизические вопросы.
Для тех, кто первый раз был лекции, на которой разбираются не текстовые произведения, а то, что снято на пленку, может показаться, что это особо виртуозный литературный анализ. После введения в тему были рассмотрены три связанных друг с другом отрывка из трех разных фильмов, каждый символ и движение актеров было разобрано подобно тому, как в текстах изучают авторский стиль, исторический контекст метафор и пр. Этим анализом было показано, как используются в кино знакомые из других искусств средства и технические приемы в поиске ответов на вечные вопросы.
«И, конечно же, образ дождя, – объясняет Мишель, акцентируя внимание на описанном нами в самом начале кадре, – это чудо. Это потоп, рождение нового мира, в то же время это и грязь, но сам образ глины двойственен: это и хаос, и та глина, из которой Господь сотворил человека».
Этот образ, по словам профессора, может иметь несколько значений:
«Смирение Кирилла оказало на скомороха определенное действие, он даже выходит на порог, под дождь, чтобы омыться. Это очищение от греха. Опять образ дождя», – говорит профессор уже после просмотра второго отрывка из фильма А. Тарковского «Андрей Рублев» (глава «Скоморох»).
В последнем отрывке рассматриваются подробней технические приемы: игра теней, молчание, камера показывает только выражение лица актера и др.
Хотя сам Мишель проводил сравнение кино лишь с театром и живописью, филологический подход профессора (ведь его научные интересы тесно связаны с литературой) сильно расширил идейность сцен, значение тех или иных действий и слов актеров.
«Построчный» разбор кино был последовательным объяснением того, какими способами этот вид искусства может показывать духовные реалии. Преподаватель абсолютно убежден в этой способности кинематографа (несмотря на риторическое начало лекции), в отличие от русской публики, судя по одному из вопросов которой подобное утверждение ещё требовало уточнения. У швейцарского киноведа спросили: можем ли мы все же считать, что кино дает нам возможность духовного сопереживания, если, к примеру, последний просмотренный отрывок из фильма «Под солнцем сатаны» М. Пьяла скорее трогал своей эмоциональностью?
Несмотря на подготовленную публику, слушавшую курс лекций на французском языке и общую на английском, чувствовалось, что для аудитории эта встреча была только борьбой за высокое кино, за его определение. До сих пор лекции по идейному содержанию кинематографа можно в малом количестве найти в расписании частных лекториев, в выступлениях ищущих себя талантов в антикафе. Для российского студенчества профессиональный разбор кино стал, очевидно, открытием нового берега. Применение аналитического аппарата филолога для толкования принесло аудитории помимо глубины восприятия ещё и чувство эксперимента, когда накопленный опыт удается применить для освоения совершенно новой сферы. И благодаря этому кино, которое окружает нашу жизнь сейчас, становится полем для творчества самого зрителя: то, как осмысливается классическое искусство, теперь можно применить и к кинематографу.
Сложилось устойчивое мнение, что в кино, в отличие от литературы и театра, зритель остаётся пассивным. Что касается массового кино – это так, но то, что называется кинематографом, к этому определению не относится, – как раз отметил в конце своего выступления Мишель Вьень.