Профессор протоиерей Георгий Митрофанов известен как историк Русской Церкви новейшего периода. Как любой историк, отец Георгий не может не быть и историософом, имеющим собственное представление о ходе и — главное для историка-богослова — о назначении мировой истории и силах, ее движущих. Нижеследующее — именно об этом его историософском подходе, выразившемся в новом сборнике «Трагедия России. "Запретные" темы истории ХХ в. в церковной проповеди и публицистике».
Амбивалентность названия получилась не случайной — невдомёк читателю, то ли обсуждаемые темы запретны сами по себе, то ли являются таковыми для церковной проповеди и публицистики. Прочитав труд автора, приходится согласиться с этим запретом и в том, и в другом случае. Сборник вполне персоноцентричен, однако персоны эти, мягко говоря, достаточно разнокалиберны — от священноисповедника Агафангела (Преображенского) и Антона Карташева до соцветия коллаборационистов с Власовым во главе. В промежутке — генералы царской армии, характеристики которым даются с детской непосредственностью, не делающей чести серьёзному историку: памятник генералу Брусилову, не посчитавшему возможным воевать против нового государства — это, конечно, «монумент конформизму», Деникин ошибся в выборе поддержки Советской России (вместо поддержки Третьего рейха, надо полагать), соратники Власова... Это отдельная тема.
Есть в книге вполне интересные работы (например: «Теоретический соблазн или мировоззренческая мутация коммунистической идеологии?», «В поисках вымышленного "православного" царства»), но общее впечатление определяется, увы, не ими.
Повторюсь ещё раз: единственное оправдание существования этой книги в том, что здесь о. Георгий выступает в качестве историософа, а не историка. Воспринимая автора в качестве последнего, вряд ли всерьёз можно хоть как-то оценивать подобные фразы: "Именно военная администрация, состоявшая из офицеров Вермахта, нередко благожелательно настроенных к перспективе религиозного возрождения на оккупированных территориях, оказывала наибольшее содействие стихийно и широко проявлявшемуся среди населения стремлению восстанавливать церковную жизнь, прежде всего, посредством открытия приходских храмов" (Церковное возрождение в контексте военного конфликта двух тоталитарных режимов).
Или: «Прежде всего, военная администрация, как это показывает, например, деятельность Псковской духовной миссии, разрешала русскому православному духовенству такие формы просветительско-миссионерского и социального служения, как преподавание Закона Божия в приходских и общеобразовательных школах, создание детских садов и детских приютов, катехизацию взрослых, просветительскую работу духовенства с учителями, предоставление духовенству возможности осуществлять свою миссионерскую деятельность на радио. Ничего подобного не допускалось коммунистическим режимом в СССР не только в довоенный, но и в течение всего послевоенного периода вплоть до 1989 г.» (там же). Вывод понятен, читатель? Между двумя тоталитарными режимами случился военный конфликт, но один из них оказался более тоталитарен и потому победил, в то время как второй, проигравший, делал всё для блага православных верующих, отплативших ему такой неблагодарностью как защита своей Родины, как бы она ни называлась.
Увы, в данной книге и в качестве историка, и в качестве историософа, о. Георгий являет полную беспомощность. О том, насколько «прежде всего военная администрация» оккупированных территорий покровительствовала открытию храмов и насколько это было искренней «поддержкой религиозному возрождению» — знают историки, изучающие далеко неоднозначную историю Псковской миссии (территориально охватывавшую, напомню, не только нынешние Ленинградскую и Псковскую области, но и территории современных Латвийской и Эстонской самоуправляемых Церквей) и подлинные причины подобной политики в доступных архивах рейха.
Историософская конструкция изоморфизма «двух тоталитаризмов» также не является изобретением уважаемого автора. Одной из первых её озвучила Ханна Арендт ещё в 50-е годы, затем подхватил Поппер, далее — везде. Однако в том случае была хоть какая-то, но попытка действительного анализа, соответствующая уровню рефлексии названных лиц — конфидентки Хайдеггера и одного из творцов современной эпистемологии. Видимо, для остальных сегодня требуется для аналогичных банальных сравнений идеологическая декларативность, а не анализ. Интеллектуальная честность заставила Арендт указать на главное отличие двух режимов — упование на архаичный концепт «крови и почвы» в одном случае (германский нацизм) и прогрессистский императив, наследуемый от европейского гуманизма (как бы к нему не относится) — в другом. Иначе это противопоставление выражается оппозицией Природа vs. История. Защищавшим возможность последней было естественно выиграть ту войну.
Проигравшие автоматически записываются автором в «претерпевшие беззаконные казни», «невинно пострадавшие рыцари веры» и прочие жертвы Ялты. Ибо «и весьма несовершенный, не умевший, подчас, казаться возвышенным и благородным Петр Николаевич Краснов, как и убиенный с ним казак-разбойник Андрей Григорьевич Шкуро, явили нам то, что всегда считалось отличительной чертой русского казачества: рыцарственный дух русской натуры, основанный вот на этой самой верности и чести» (Слово на панихиде в день 60-летия казни генерала П.Н. Краснова и его сподвижников). Не знаю, на каких сведениях основывается автор, но автору этих строк вспоминается давняя беседа с сидевшим в одной камере лубянской тюрьмы с означенными лицами Борисом Георгиевичем Врангелем (внучатым племянником последнего белого главнокомандующего). Его характеристика поведения Краснова и Шкуро во время следствия была весьма далека от восторженности перед идеалами «этой самой верности и чести»...
Авторская логика безупречна. Были ли предателями воевавшие в составе немецких войск (пусть не вермахта, а СС) советские военнопленные? Были, отвечает автор, но не тогда, когда взяли в руки немецкое оружие, а когда ... не поддержали Белое движение! В самом деле, «конечно, они были предателями 25 лет своей жизни, сделав свой ложный выбор в годы Гражданской войны и участвуя в созидании той военно-политической системы, которая уничтожала русский народ. Но они перестали быть предателями тогда, когда в трагических условиях Второй мировой войны попытались вступить в борьбу с тем самым большевизмом, в созидании которого им довелось сыграть немаловажную роль» (Слово на панихиде по генералу А. А. Власову и его сподвижникам 1 августа 2008 года). Здесь, правда, автор спохватывается и признает, что нацизм был «не менее бесчеловечным и богоборческим режимом», но это опять на тему о «равнозначности двух тоталитаризмов».
Интересно, как священник Русской Православной Церкви соотносит эти свои слова с осуждением изменников вере и Отечеству Собором епископов Российской Православной Церкви 8 сентября 1943 года? Напомню текст этого определения, никогда церковной властью не отмененного: «Иудино предательство никогда не перестанет быть иудиным предательством... Святая Православная Церковь, как русская, так и восточная, уже вынесла свое осуждение изменникам христианскому делу и предателям Церкви. И мы сегодня, собравшиеся во имя Отца, Сына и Святаго Духа, подтверждаем это осуждение и постановляем: всякий виновный в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма, как противник Креста Господня, да числится отлученным, а епископ или клирик — лишенным сана».
Чем являются эти слова? Церковным суждением о несчастных «русских патриотах, аристократах и рыцарях» или же, как до сих пор удобно полагать многим, «вынужденными словами сергианских архиереев, находящихся под пятой тоталитаризма»? И как соотносится с этими словами сорок третьего года проводимые у московского храма Всех Святых на Соколе панихиды у странной мемориальной плиты в честь «генералов Белого движения и казачьих атаманов»? До разрушения и восстановления этой плиты два года назад бывшие на ней имена «генералов Белого движения» были достаточно своеобразными: наряду с теми же Красновым и Шкуро там значились Султан Келеч-Гирей, Тимофей Доманов и командир 15-го кавалерийского корпуса войск СС генерал-лейтенант Гельмут фон Паннвиц.
С последним вообще вышла занятная история. В апреле 1996 года, накануне визита тогдашнего президента России в Германию, фон Паннвиц был реабилитирован Главной военной прокуратурой в соответствии с п. «а» ст. 3 Закона Российской Федерации «О реабилитации жертв политических репрессий». Пять лет спустя та же самая прокуратура признала это решение о реабилитации нацистского преступника неправомерным и оно было отменено, почему имя фон Паннвица и исчезло с этого странного «мемориала». Имя нацистского преступника, проводившего карательные акции на русской и сербской земле и называемого современным русским священником «убиенным героем лютеранского происхождения»...
Имена остальных казаков 15-го корпуса СС — остались. Их память призывает чтить о. Георгий, находя в этом трогательную поддержку со стороны таких скандальных персонажей как «духовник Русского Православного Национал-социалистического Движения, архиепископ Готфский и Всех Северных Земель Катакомбный Церкви истинных православных христиан» Амвросий и прочих ряженых. Это тем более странно, что сама Русская Православная Церковь не имеет отношения к памятнику, лукаво названному «Мемориалом Примирения народов России и Германии, воевавших в мировых войнах» и охраняемому, в частности, членами «военно-патриотической» организации «Добровольческий Корпус» Леонидом Ламмом и Янисом Бремзисом. С немецкой стороны инициативу поддержало ... кельнское «Товарищество ветеранов 15 кавалерийского корпуса». Тем самым, речь идёт не о примирении, а о памятнике своим соратникам по службе в казачьих частях СС, установленном в Москве у православного храма.
Трудно предположить, что автору книги, известному своими высказываниями о «победобесии властей» в нашей стране накануне 9 мая, не понятны последствия призывов подобного рода, например, в соседней Прибалтике. У противников маршей тех же ветеранов латышских и эстонских дивизий СС подобными призывами уничтожаются всякие аргументы: ведь тем не приходилось воевать со своими единоверцами и сородичами, а значит, воевали они действительно за независимость от советской оккупации с помощью привычной немецкой оккупации. Почему бы бойцам не вспомнить старые дни? Вот ведь и сами русские священнослужители возводят их коллег в герои... А кем тогда являются их противники, советские ветераны, ещё живущие в этих странах?
Вполне понимаю, что на любой аргумент уважаемый профессор Санкт-Петербургских духовных школ ответит вполне обоснованным контраргументом, а посему множить их — дело неблагодарное. Просто хотелось бы напомнить о том, что есть темы и действия, которые должны оставаться запретными без всяких кавычек. Нельзя хамить родителям, нельзя политкорректность подменять нравственным релятивизмом. Фильм-программа перестройки «Покаяние» содержал призыв выбросить труп отца на свалку. Чем закончился призыв — каждый, живущий в современной России, ощущает на себе (ну, разве что кроме автора некролога «Он пытался изменить ход истории»). Может, стоит вспомнить и о пятой заповеди — даже тем, кто не заботится о своём долголетии?
Есть в прикладной политологии термин — devil for dirty job, описывающий ситуацию, зафиксированную в текстах о. Георгия. Дьявол, призываемый для грязной работы («немецкий нацизм для воссоздания Святой Руси»), работу эту охотно выполняет. И также охотно потом остаётся в выметенном доме.
Да не случится этого с нами.