Секция была открыта докладом Н.В. Котрелева «Вячеслав Иванов и церковь. Эволюция отношения», в которой был затронут предмет, сложно переводимый, по мнению автора, на язык академической науки: соотношение исповедания и собственно жизни автора (насколько отношение к религии, манифестируемое поэтом или писателем в своих произведениях соотносимо с его реальной религиозной жизнью). Котрелев обратил внимание слушателей на то, что данная тема никогда прежде не попадала в поле внимания исследователей, хотя Иванов уделял много времени «проповеди» в своих произведениях, в которой следует различать два плана: «проповедь общественную» и заметки о религии, сделанные только для себя. В этих записях принципиально важным моментом является выраженное в них отношение к Церкви, поскольку именно этот момент, по мнению Котрелева, позволяет судить о духовной жизни Иванова. Личный опыт Иванова включает опыт острого безбожия, пережитый в юношеском возрасте, затем религиозное обращение, в результате которого он глубоко изучает литургику, тесно общается с духовенством, но при этом остается невоцерковленным человеком в строгом смысле этого слова, что проявляется в его отношении к Таинствам Церкви и церковным канонам. В более позднем творчестве отношение Иванова к Церкви меняется. Революция не пошла по религиозному пути, вопреки его ожиданиям, потому у Иванова формируется новый образ храма, где он не только святилище, но и общественен. Возникает другое видение преемственности и исторической перспективы в Церкви. Описание архиерейской службы, в стихотворении «Митрополит Филипп» Иванов изображает полноту исторического времени, полнота церковной преемственности. В стихотворении «Собаки» человек уже оказывается призван к литургическому действу, литургическому соединению со всеми, мысль о жизни в Церкви у Иванова побеждает первоначальное желание переустроения религиозной жизни. Переход Иванова в католичество выражает, по мнению Котрелева, не только его отступничество от Православия, но и его подчинение авторитету Церкви. В своих произведениях Иванов впервые говорит о том, что он прихожанин, о том, что он не один, он в общине. В итоге, центром жизни для Вяч. И. Иванова становится литургия, обедня, месса, на чем и завершает свой доклад Котрелев.

Следующий доклад, прочитанный А.П. Козыревым, был посвящен «Топосу «младенчества» в русской культуре». В творчестве Вяч. Иванова этот топос представлен, прежде всего, в поэме 1918 г. «Младенчество». Это произведение Иванова перекликается с поэмой А. Блока «Возмездие», частично написанной тоже в 1918 г., в которой Блок излагает свою философию истории, сходную с ивановской. Иванов параллельно с «Младенчеством» пишет «Мелопею», между которыми, по мнению Козырева, существует определенная связь. Если обратиться к топосу «детства» как таковому в русской литературе, то можно сказать, что о детстве писали многие. Архетип младенчества встречается в «Выбранных местах из переписки с друзьями» Н.В. Гоголя, в 32, последнем, письме «Светлое Воскресенье», написанном Гоголем специально для этой книги. Она является венцом «Выбранных мест…», где Гоголь вопрошает, для чего вообще этот Праздник и отвечает, что некоторые люди светлеют в этот день и празднуют свое утраченное младенчество, слово «младенчество» повторяется Гоголем неоднократно, с определенной частотностью встречается во всем тексте. У Вяч. Иванова период младенчества это первые шесть лет жизни, детство это рай, Эдем. Козырев подчеркивает, что не пытается производить герменевтику поэмы в своем докладе, поскольку она, по его мнению, не столь уж эзотерична, Иванов просто описывает начало своей жизни. В поэме нет темы становления, в храме лирический герой получает разделение двух планов бытия, интересно же то, что «Младенчество» завершается упоминанием двойника. Чтобы объяснит этот образ, Козырев обращается к поэме «Мелопея», в первой части которой человек, утверждающий свою самость, сталкивается с проблемой двойника. Двойник приходит из зеркала, человек перед зеркалом - это не естественная положение, человек должен отражаться в глазах другого, зеркало только удваивает нашу самость, наше одиночество. Козырев напоминает, что человек перед зеркалом - это «старик», поскольку в младенчестве ребенок не способен узнать себя в зеркале. Образ двойника - это синоним некоторого онтологического повреждения. Хотя поэма Иванова заканчивается темой двойника на фоне романтического солнечного пафоса, в ней через этот образ намечается потеря целостности, дробление человека в зеркале. Козырев делает предположение, что это и есть символ утраты детства. Завершается доклад выводом, что целостность дана только младенчеству, о чем писал еще Н.В. Гоголь в главе «Светлое Воскресение».

Дополнение к докладу Козырева сделал Н.В. Котрелев, обратив внимание на то, что у Блока уже в более ранних произведениях прослеживается тема происхождения, вникания в себя доисторического, и что интерес к подобным темам является большим содержанием эпохи в целом.

Следующий доклад «Иванов: революция как миф и трагедия», прочитанный А.Л. Доброхотовым, посвящен теме, занимавшей в творчестве Иванова довольно важное место, но не отмеченный большими текстуальными событиями. Доброхотов замечает, что интерес к революции в русской культуре проявлялся с 19 столетия еще в творчестве А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, затем в радикальной публицистике, которая встречает контрреакцию в творчестве Достоевского. После постановки 1913 г. в МХАТе, «Бесы» начинают восприниматься как критическая теория революции. Однако к 1917 г. наметился спад интереса к революции. Доброхотов полагает, что стадии увлечения Иванова данной проблематикой совпадают с общими тенденциями начала XX века. Размышления Иванова о революции 1905-1907 гг., связаны, главным образом, с выстраиванием дионисийской мифологии. Центральна идея Иванова в этот период, заключается в том, что Европа переживает кризис гуманизма, вследствие ложно понятого индивидуализма. Идет атомизация европейского общества, индивидуума следует понимать как автономную единицу, индивидуализм в Европе выражается в потере связи с родом, представляющим цельность, то, что откололось от рода - это некая сингулярнасть, не обладающую вторым субъектом и потому беззащитная перед злой силой. Здесь, по замечанию Доброхотова, Дионис неожиданно становится псевдонимом традиции повышения индивидуальности путем присоединения к роду в плане церковно-соборной концепции. Эта тема получает богатую разработку. Второй этап творчества Иванова - аполлонийский. Некоторые говорят о смене парадигмы, но следует помнить, что Дионис и Аполлон одно и тоже: оба собирают и разрушают. После революции Иванов начинает сотрудничать с большевиками в театральном отделе. Это находит перекличку с темой коллективного народного действа, театра как социального ритуала, через который что-то можно спасти (революцию Иванов в это время воспринимает критически). После 1917 г. революция практически перестает быть предметом рефлексии Иванова, который отношения к большевикам не скрывает, но предпочитает молчать. По мнению Доброхотова, революция перестала интересовать Иванова. Он развивает мысль о том, что Европа должна восстановить человечество как единство. Но для этого надо погрузится в дохристианские глубины, поскольку человек – единица глубинная. Иванов считает, что надо спасать то, что есть на этих глубинных уровнях. Кроме того, он разрабатывает миф о восстановлении праединства человека в будущей соборности, здесь революция представлена как разрыв с культурной памятью, который надо преодолеть. Революция выступает в качестве архаической силы, пытающейся разорвать культуру как цепочку символов. В это время у Иванова возникает идея метафизической ответственности за революцию. Смысл античной трагедии в том, что невиновный герой принимает на себя вину, вследствие чего происходит онтологическое восстановление. Подытоживат свой доклад Доброхотов, еще раз напоминая, что Иванов, не принимая революцию, старается уйти от нее к исследованию глубинных уровней бытия.

 

Котрелев сделал некоторое дополнение к докладу, касающееся причин провала первой попытки Иванова выехать за границу. Кроме того, Котрелев особо подчеркнул, что взятие Ивановым на себя ответственности за революцию (идея о том, что революция была подготовлена с внутреннего согласия русской интеллигенции) – принятие на себя вины за то, что произошло в России, выделяет его из числа других представителей Серебряного века.

 

Доклад Н.А. Вагановой был посвящен «Дионисийской религии как объекту теоретического исследования в творчестве Вяч. Иванова», а точнее - теме женского божества в контексте религии страдающего бога. Женская оргиастическая религия, по мнению Иванова, требовала мужского коррелята, периодически умирающего и возрождающего божества. Иванов предпринимает попытку реконструкции религии Диониса: в праисторическом культе находилось некое жеское или муже-женское божество, представленное в островном и материковом культах, и впоследствии слившиеся в дионисийскую религию. Великая богиня, согласно Иванову, имеет множество имен в разных религиях, которые одинаково утверждаются как оргиастические представители жеского единобожия с подчиненным мужским коррелятом. В Элевсине создается представление о мистическом сопрестольничестве Диониса, Деметры и Коры, где женское божество мыслится в двух ипостасях (многоименной матери богов). Дионисийские культы развивалась сходным образом и первоначально, согласно Иванову, имели соборный характер. Иванов уделяет много времени институту менад, рудименту матриархата, доказывая, что он древнее культа Диониса и пытаясь предположить, как выглядел культ, справляемый менадами. Процесс замены реальных человеческих жертв фиктивно реальными совпадает с формированием культа страдающего и умирающего бога, что фиксирует миф о Мелампе. Об эллинской религии Диониса можно говорить, по мнению Иванова, лишь с того момента, как мужское божество в дуалистическом муже-женском культе начинает пониматься как воплощение бога-отца (например, дионисово божество выводится из божества зевсова). В дальнейшей эволюции дионисизма важная роль принадлежит трагедии, которая возвращает страдающего героя к своему прадионисическому истоку. Кроме того, Иванов в своем исследовании дионисизма затрагивает софийную тему, исходя из союза Диониса с Артемидой, он описывает отношение божественной Премудрости к страдающему богу. В своем исследовании Иванов старается доказать существование женского прамонотеизма. В эллинской религии со временем оргиастичность сменяется сухой рациональной религией олимпийцев (которая в итоге приводит к скепсису и атеизму), вытесняющей женский в своем основании дионисийский культ. Реконструкция дионисийского культа, произведенная Ивановым встречает у современных исследователей резкую критику, но Иванов, по мнению Вагановой, ставил перед собой задачу показать вневременное начало духа, то есть имел задачи не филологические, а скорее метафизические, он сам, подобно Ницше, создает миф. В своих работах Иванов пытался кроме всего прочему предсказать будущее искусства, предпринимал попытки реализовать свои представления о дионисийстве, работая в театре. В заключение своего доклада, Ваганова обратила внимание слушателей на то, что в современной постмодернистской культуре и даже политике огромною роль все еще играет коллективное действо.

После завершения выступления Вагановой был задан вопрос о том, корректно ли говорить о созидающем начале в культе, включающем в себя человеческие жертвоприношения (в ходе доклада неоднократно повторялось, что дионисийский культ является двусоставным по существу, подразумевает как созидание, так и разрушение).

Н.А. Ваганова ответила, что созидающим зерном в дионисийском культе, как он представлен у Иванова, является естественная форма соборности, в которой преодолевались границы собственного эго и для человека становилось возможным слиться с универсумом, он обретал мистическую жизнь.

Заключительным докладом секции стал доклад А.И. Резниченко, который был посвящен архивным исследованиям творчества отца П. Флоренского и Вяч. Иванова, связанных с проблематикой философии имени и рецепцией Каббалы в русской религиозной мысли.

 

В ходе работы секции А.В. Юдиным была сделана презентация второго сборника «Вяч. Иванов: Исследования и материалы», составленного из материалов конференции, прошедшей год назад в Пушкинском доме и в РХГА, центральным предметом которого является дионисийская тема в творчестве Вяч. Иванова с выходом на христианскую проекцию, попытка преодоления Ивановым ницшеаского понимания этой проблематики.

Надежда Коренева

 
Источник pstgu.ru