Самое древнее упоминание исторических источников о мученице Акилине содержится в «Пасхальной хронике», где к правлению Юстиниана I (483-565 годы жизни) относится сообщение о пожаре в Константинополе, в результате которого сгорел храм святой Акилины, находившийся «близ Форума Константина»[1] «в квартале Филоксена»[2]. В нем, вероятно, находились ее святые мощи, которые были спасены, а, может, и были нетронуты пожаром[3]. Позднее храм был восстановлен, о чем свидетельствует один из греческих стишных прологов XII века[4].
До нас дошло довольно позднее Мученичество Акилины, которое можно датировать IХ веком[5]; относить его к более раннему периоду препятствует почти полное отсутствие однозначно выявляемых деталей Мученичества в каноне утрени Иосифа Песнописца (IX век), который, скорее всего, имел под руками какое-то очень краткое и весьма отличное от развернутого сказание о святой. В каноне красной нитью проходит тема девственности мученицы (этим, в общем, и заканчивается сходство между каноном и пространным Мученичеством), о чем, видимо, указывалось и в кратком несохранившемся Мученичестве; также, судя по намекам, в нем говорилось только о пытках, которые обычно применялись в Римской империи в ходе судебных разбирательств: избиении, прижигании раскаленными предметами[6]. По причине общепринятости данных видов экзекуций они не могут выступать решительным аргументом в пользу знакомства Иосифа с развернутой редакцией Мученичества (хотя избиения упоминаются в последней). Помимо этого, во второй песне канона есть слова о том, что Акилина «была подвергнута изуродованию членов тела» (по-славянски: «...подъяла еси твердо растерзание удов...» (перевод авт. — П.Л.))[7], однако такую подробность слишком общего и неопределенного характера можно, думается, расценивать как риторическое преувеличение панегирического по своей направленности текста канона. При этом довольно сложно идентифицировать это указание с какими-то конкретными пытками из развернутого Мученичества.
Что касается того эпизода дошедшего до нашего времени повествования о страданиях святой Акилины, где описано, как судья приказал «раскаленными железными прутьями просверлить святой голову через уши»[8], то оно, насколько мне известно, не имеет аналогов в других — по крайней мере доступных мне - Мученичествах и Житиях, почему может быть расценено как фантазия самого агиографа. При помощи этой довольно жутковатой сцены он, вероятно, стремился показать все изуверство гонителей и палачей (особенно если учитывать двенадцатилетний возраст Акилины), намекая одновременно на особую извращенность нравов в нехристианизированной Римской империи. Впрочем, нельзя совершенно исключить возможности того, что такого рода садистская казнь могла прийти в голову кому-нибудь из римских чиновников того времени, тем более что в проявлении жестокости они были ничем не ограничены.
Еще один момент, на который, думается, стоило бы обратить внимание — излияние молока вместо крови из раны святой мученицы Акилины. Этот литературно-мифологический мотив можно встретить в описании мученичества святой Екатерины[9], святого Власия[10] и других святых. Значение его однозначно установить теперь невозможно, но вполне допустимо сделать некоторые предположения. Учитывая долгую историю в древних религиозных традициях символики молока (а вместе и коровы) как божественной пищи и источника этой пищи, то есть в конечном счете самого Божества, подающего жизнь всему, а также образа процветания и благоденствия[11], вполне резонно увидеть и в сцене с истечением молока из ран мученицы указание на божественное присутствие, на единство со Христом самих страдалиц и на дар небесной жизни через их страдания[12]. Вместе с тем интерпретация образа молока может быть проще (не исключая при этом только что приведенной). Если агиограф здесь делает акцент на несправедливости (молоко как символ младенческой невинности) страданий мученицы, тогда образ молока просто передает (но явно не в изоляции от вышеуказанной трактовки) идею святых страданий. Агиограф как бы стремится сказать, что кровь превращается в молоко, так как пролитие крови в данном случае несправедливо, и сам Бог оправдывает святую мученицу посредством превосходящего законы естества знамения. Кстати, вполне возможно, что ту же мысль несет в себе и сцена чудесного оживления святой после того, как ей была просверлена голова. Едва ли автор Мученичества и его первые читатели воспринимали этот момент буквально. То, что в «действии» возвращения к жизни святой Акилины содержится аллюзия на воскресение Христа, причастность к которому делает человека бессмертным, — понятно само собой. Но кроме того, в описании этого оживления, за которым следует возвращение Акилины на суд правителя и ее вторичное окончательное умерщвление, присутствует опять-таки мысль о безвинности ее смерти (что доказывается оправданием ее Богом) и бессилии зла и несправедливости, которые в конечном счете будут упразднены Создателем мира.
[1] Chronicon paschale, 880 // PG. 92. Col. 880.
[2] Synaxarium Ecclesiae Constantinopolitanae. Mensis Iunius // Propylaeum ad Acta Sanctorum. Novembris. Bruxellis, 1902. Col. 748.
[3] Об их существовании и почитании их в IX веке говорится в каноне Иосифа Песнописца (третий тропарь восьмой песни: «Различные болезни людей исцеляет и нейтрализует демонические воздействия твое святое тело, о Акилина преславная, в гробнице лежащее» (перевод мой - П.Л.)).
[4] Архиепископ Сергий (Спасский). Полный Месяцеслов Востока в 3-х томах. Т. 3. М., 1997. С. 221-222.
[5] Балландисты атрибутируют пространную версию автору, жившему и творившему немного раньше Симеона Метафраста (Х в.) - см. Acta Sanctorum. Junius. T. 2. Venezia, 1742. P. 672-673; в X-XI веке существовали немного отличные от опубликованного в «Acta Sanctorum» варианты Мученичества (см. Bibliotheca Hagiographica Greaca. T. 1. Bruxselles, 1957, N 163).
[6] См. первый и второй тропари шестой песни соотвественно.
[7] О том же см. первый тропарь шестой песни.
[8] Acta Sanctorum. Junius. T. 2. Venezia, 1742. P. 677 (выдержка из Мученичества дана в перевод святителя Димитрия Ростовского).
[9] Память - 27 ноября по старому стилю.
[10] Память - 11 февраля по старому стилю.
[11] Жертвеннo-ритуальный напиток сома сравнивался с молоком, так как нагреваемое при ведийском жертвоприношении молоко понималось как символ божественного потока жизни. В древнеегипетском искусстве встречаются изображения, на которых богиня Исида кормит бога-фараона своей грудью. Также можно вспомнить коровий образ небесных богинь (Нут - в Египте, Геры - в Греции) и прочее. Ср. - «течет молоко и мед» (Исх 3:8).
[12] По косвенной аналогии со сценой Причащения сыром (то есть молочным продуктом) в видении мученицы Перпетуи (память 1 февраля по старому стилю) можно подумать, что в сцене из Мученичества Акилины (как Мученичества Екатерины, а также Мученичества Власия) тоже содержится намек на Евхаристию в ее благодатных последствиях, то есть на проявление единства мученицы со Христом во время страданий. Однако нужно не забывать о возможности иного, неевхаристического истолкования видения Перпетуи...