Институт духовных миссий сыграл важную роль не только в истории Русской Православной Церкви, но и в истории всего Российского государства. Миссионерская деятельность Русской Церкви началась в XIV в. с присоединения к Руси северных земель c нерусским населением и активизировалась в период образования централизованного государства, включившего в свой состав народы, исповедовавшие ислам, язычество, буддизм[1]. Существовали внутренняя и внешняя миссии. Внутренняя занималась вопросами распространения православия среди народов, проживающих в пределах Российской империи, внешняя — действовала за пределами Российского государства. Святейший Правительствующий Синод выделял значительные денежные средства на деятельность миссий; в духовных семинариях и академиях готовил кадры для этой работы, издавал миссионерскую литературу и специализированные миссионерские журналы («Православный благовестник», «Миссионерское обозрение» и др.).
Русские духовные миссии за рубежом сыграли чрезвычайно важную роль в изучении языков, традиций, обычаев местных жителей; составлении для этих языков грамматик и словарей; знакомстве местного населения с православной верой, русской культурой, особенностями хозяйствования и быта; сборе информации об истории и современном состоянии иностранных государств. На начальном этапе, в частности, Русская духовная миссия в Пекине выполняла функции дипломатического представительства, осуществляла перевод и переписку делопроизводственной документации между ведомствами двух стран.
Таким образом, внешние духовные миссии работали в четырех направлениях:
— духовном, обслуживая религиозные потребности русских людей за рубежом;
— дипломатическом, зарабатывая симпатии местных жителей и доверие местных элит, налаживая контакты;
— научно-исследовательском, собирая разноплановые сведения о сопредельных государствах;
— миссионерском, распространяя слово Божие среди иноверцев.
Поэтому неслучайно данный институт можно назвать важным инструментом «мягкой силы» в деле знакомства зарубежной общественности с Русским миром, достижениями российской культуры и цивилизации.
Конфессиональный аспект был важной составляющей внешней политики Российской империи. По мнению И. Ю. Смирновой, в Российском государстве синодального периода «не было и не могло быть собственно церковной, то есть независимой от государства внешней политики». Россия как «духовная преемница Византии» вместе с православием как государственной религией «заимствовала и ответственность за охрану и защиту всего “православного мира”»[2]. Поэтому Святейший Правительствующий Синод как часть государственного аппарата, осуществляя деятельность за пределами Российского государства, делил свои полномочия с Министерством иностранных дел. Эти государственные структуры взаимодействовали в деле защиты интересов русских подданных за пределами Российской империи, занимались вопросами расширения российского присутствия в различных регионах мира, «обеспечивали взаимодействие дипломатических ведомств (посольств, консульств и пр.) и церковных учреждений (посольских церквей, духовных миссий)»[3].
В условиях обострения межимпериалистических и колониальных противоречий великих держав, имевших место особенно со второй половины XIX в., необходимость межведомственного сотрудничества становится все более очевидной, поскольку в орбиту межгосударственной конкуренции включаются не только политическая и экономическая, но и миссионерская и культурная сферы. Открытие в 1841 г. в Иерусалиме Англо-прусской епископии, активизация деятельности Американской епископальной церкви на Ближнем и Дальнем Востоке, оживление в Афро-азиатском регионе римско-католических миссионеров, носившее антиправославный и прозелитический характер, свидетельствовали о новом витке борьбы за «духовное порабощение Востока».
В этих условиях Российская империя была вынуждена реагировать: в дополнение к существующим в северной Америке (с 1799 г.) и в Китае (с 1715 г.) духовным миссиям в 1847 г. была учреждена Русская духовная миссия в Иерусалиме, в 1870 г. — в Японии, в 1897 г. — в Корее и в 1898 г. — в Урмии, предпринимались попытки основания миссии и на Африканском континенте. Создание новых миссий в большинстве своем вызывало озабоченность и тревогу правящих кругов европейских держав, рассматривалось ими как факт усиления российского присутствия в регионах и важный успех российской дипломатии. Их опасения не были лишены оснований, поскольку члены Русских духовных миссий нередко брали на себя выполнение дипломатических функций, налаживали контакты с представителями правящей элиты, религиозных общин, были проводниками российской политики в регионах, входивших в зону геополитических интересов Российского государства.
История отдельных миссий достаточно хорошо изучена в отечественной исторической науке[4]. Однако практически отсутствуют специальные исследования, посвященные анализу попыток организации духовной миссии в Абиссинии, которая включается в орбиту российских интересов во второй половине XIX в. В связи с этим целью статьи является рассмотрение таковых, их результатов и выявление причин их неудачного завершения.
Идея создания Русской духовной миссии на Африканском континенте принадлежит первому руководителю Русской духовной миссии в Иерусалиме (1847–1853) архимандриту Порфирию (в миру — Константину Александровичу Успенскому), который изложил доводы и аргументы в пользу религиозного и политического сближения России и Эфиопии[5].
Профессор богословия, церковной истории и церковного права, имеющий богатый опыт преподавательской, исследовательской и организационной деятельности, Порфирий в 1842 г. по решению Святейшего Синода был направлен в Иерусалим для ознакомления с жизнью христиан в Палестине и Сирии. Другой важной его задачей стало изучение возможностей для решения вопроса об учреждении на Святой земле российского церковного представительства. Вопрос этот возник еще в начале XIX столетия и оставался актуальным на протяжении полувека. Паломники из России в Иерусалиме испытывали многочисленные трудности, были лишены политического покровительства, возможности молиться на родном языке, нормального бытового обслуживания. Во многом благодаря архимандриту Порфирию в 1847 г. эта проблема была решена путем организации на Святой земле Русской духовной миссии, которую он и возглавил[6].
Верный идее «Москва — третий Рим», будучи в Иерусалиме, он активно изучал догматику и религиозные практики коптов, армян, сирийцев, грузин и представителей других христианских конфессий; налаживал с ними связи; оказывал всевозможную помощь и поддержку. Находясь на посту главы Русской духовной миссии, он совершил путешествия на Афон, Синай, в Александрию и Каир, посетил коптские монастыри. В это время он, по мнению А. В. Хренкова, старался «побольше узнать об Эфиопии, о ее государственном и церковном устройстве, знакомился с эфиопскими богослужебными книгами и вступил в непосредственный контакт с монахами эфиопской иерусалимской обители. Наблюдая эфиопскую литургию, расспрашивая монахов о символе веры и культе местных святых, он черпал <…> сведения о государственном устройстве этой страны, бытовой и культово-религиозной жизни ее населения. Дополнительные сведения об Эфиопии он получил из бесед с англиканским епископом Гоба, проведшим около трех лет во главе англиканской миссии в Эфиопии»[7]. По всей видимости, именно тогда к нему пришло осознание реальной возможности сближения Эфиопской церкви с православием. Для зондирования ситуации на месте в 1851 г. он планировал «лично отправиться в Эфиопию с иеромонахом Синайской обители греком Иосифом, но Святейший Синод не разрешил ему эту поездку»[8]. Впоследствии Порфирий предложил установить непосредственные связи с Эфиопской империей напрямую, без посредничества коптов.
Русская духовная миссия в Иерусалиме, демонстрируя хороший тандем Министерства иностранных дел (подчинялась МИД, существовала на его средства) и Святейшего Синода, выполняла не только религиозные, но и политико-дипломатические функции, получая инструкции непосредственно от Азиатского департамента МИД. Поэтому Порфирия интересовало не только религиозное сотрудничество с государствами региона, но и вопросы политические: он понимал все возможные выгоды российского присутствия на Ближнем Востоке и в Северо-Восточной Африке, российско-эфиопского взаимодействия, о чем свидетельствуют его статьи, опубликованные по прибытии в Россию в «Трудах Киевской Духовной Академии»[9], а также проекты, с которыми он обращался в Святейший Правительствующий Синод и другие инстанции.
В частности, данной проблематике посвящен его проект «Участие России в судьбе Абиссинии». Этот документ содержит анализ конкретных шагов по установлению русско-эфиопских связей. С ним Порфирий обратился в высшую церковную инстанцию. Подчеркивая «близость эфиопской веры с православием», «схожесть духовной и политической культуры двух стран», их истории, многонациональность и поликонфессиональность, Порфирий настаивал на развитии тесного двустороннего сотрудничества и взаимодействия, полагая, что «Эфиопия — здоровое зерно христианства в Африке»[10], откуда оно могло бы быть распространено впоследствии вглубь Черного континента.
В связи с этим главными задачами России в Эфиопии на данном этапе Порфирий считал изучение всех сторон и проявлений эфиопской национальной жизни, подготовку благоприятной почвы для ее политического и церковного сближения с Россией, воспитание и поощрение в эфиопском клире идей христианского миссионерства по отношению к соседним языческим племенам и народам. Для решения поставленных задач он предлагал послать в Эфиопию ознакомительную, научно-исследовательскую по своему характеру экспедицию или духовную миссию, чтобы установить непосредственные контакты с эфиопской правящей элитой, завоевать ее благосклонность и симпатии путем оказания Эфиопской империи моральной, дипломатической и прочей помощи, пригласить эфиопских священников в Россию для более детального знакомства с особенностями российского православия.
Порфирий (Успенский) отлично понимал все сложности, в которыми Российская империя может столкнуться при продвижении своей африканской политики: усилившееся межимпериалистическое соперничество в регионе, активизацию римско-католического духовенства в Северо-Восточной Африке, серьезные обрядовые и вероучительные расхождения Православной и Коптской церквей. Однако он был уверен, что поскольку Российская империя никогда не преследовала в Африке колониальных интересов, у нее есть явное преимущество перед другими западными державами с точки зрения доверия и уважения со стороны эфиопской элиты. Как сильная европейская держава и покровительница восточного христианства, она могла бы поддержать начавшую процесс объединения Эфиопскую империю в ее борьбе за сохранение независимости и суверенитета. К тому же эфиопский негус Теодрос II (1855–1869) стремился к автокефалии Абиссинской церкви от Коптского патриархата в Каире и благоволил к великой православной державе. Сближению могли способствовать и тесные контакты членов Русской духовной миссии с эфиопской общиной в Иерусалиме: проявив внимание и заботу к абиссинцам в Вечном городе, русские заронили в их сердца зерна пиетета и благодарности к России, о чем не могли не знать правящие светские и духовные власти Эфиопской империи.
Однако начавшаяся в 1853 г. Крымская война не позволила реализовать предложенные Порфирием шаги к сближению двух стран. Обострилось положение и в самой Абиссинии: Теодрос II, стремясь сосредоточить в одних руках бразды правления и ресурсы, начал, по сути, секуляризацию церковных земель и подчинение эфиопского духовенства светской власти, что вызвало массовое недовольство и обострило отношения светских и церковных феодалов. Неудачной оказалась и внешняя политика негуса: направленная на укрепление самостоятельности и независимости страны, она привела к открытому англо-эфиопскому конфликту 1867–1868 гг.
Но идеи Порфирия (Успенского) легли на благодатную почву: они положили начало дискуссии о возможностях объединения Русской и Эфиопской церквей среди российской политической и церковной элиты[11], определенная часть которой считала вполне реальным подчинение эфиопских монофизитов Русской Православной Церкви. Многие последующие русские экспедиции в Абиссинию включали в свой состав священнослужителей и наряду с политическими имели цели установления тесных религиозных контактов.
Церковь играла важную роль в политической жизни Эфиопского государства. Ее отношения с материнской Коптской церковью на протяжении истории были сложными. С одной стороны, Коптский патриархат традиционно поддерживал свою дочернюю церковь, оказывал ей необходимую помощь и поддержку, обладал исключительным правом назначать в Абиссинию высших церковных иерархов. А с другой, духовное общение с материнской церковью оборачивалось для эфиопов серьезными сложностями и проблемами. В частности, в случае смерти главы Эфиопской церкви египетские светские власти требовали от абиссинцев высокую «мзду». А. К. Булатович, посетивший Эфиопию во второй половине 1890 гг., указывал, что за каждого епископа негус Йоханныс IV (1872–1889) заплатил Александрийской церкви по 10 тысяч талеров, «отношения епископов между собой были натянуты <…> они открыто не сходились друг с другом по многим вопросам <…> их отношения с местным духовенством были непростыми, абиссинцы называли их “наемниками”»[12]. В этих условиях Российская империя и Святейший Синод вполне могли рассчитывать на сближение и религиозное сотрудничество с эфиопскими светскими властями и духовенством.
При этом возможным считалось взаимодействие на всех уровнях: и через посредничество коптов, и напрямую с эфиопами. Свидетельством этого является деятельность вольного казака Николая Ивановича Ашинова (1856–1902), который вслед за архимандритом Порфирием активно продвигал эфиопский проект в 1880 гг. Сначала он установил непосредственные контакты с представителями Эфиопской церкви на Святой земле и в 1888 г., к празднованию 900-летия Крещения Руси, организовал приезд в Россию абиссинского иеромонаха Григория[13].
Параллельно Николай Иванович искал поддержки у Александрийского Коптского патриарха. Российский исследователь А. В. Хренков полагает, что определенная часть коптского духовенства, с которой активно сотрудничал еще в 1840–1850 гг. архимандрит Порфирий, «сочувственно относилась к возможности церковного союза» с русским православием, но определяющим мотивом подобного шага были, по его мнению, «соображения политической и материальной стабильности, которая подвергалась постоянной угрозе в условиях мусульманского владычества и при сравнительно небольшом числе приверженцев Коптской церкви в самом Египте»[14]. Копты полагали, что в нужный момент Россия сможет их защитить. Эта уверенность усилилась после того, как Российская империи продемонстрировала свою готовность защищать христианские народы с оружием в руках в войне с Османской империей 1877–1878 гг.
В 2021 г. в «Вестнике Екатеринбургской духовной семинарии» было напечатано письмо Н. И. Ашинова Александрийскому Коптскому патриарху Кириллу V (1874–1928), хранящееся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки, с просьбой о помощи и поддержке предстоящей в Абиссинию экспедиции[15]. Научный сотрудник отдела Ближнего и Среднего Востока Института восточных рукописей РАН Е. В. Гусарова, опубликовавшая это письмо, полагает, что Николай Иванович «не без помощи русских дипломатов» «хорошо ориентировался в политической ситуации» на Африканском Роге, знал, что «патриарх Кирилл находится в отличных отношениях с эфиопским негусом Йоханнысом IV и с российским императором Александром III», поэтому мог рассчитывать на его поддержку в деле организации экспедиции. Он полагал, что Коптский патриарх может «снабдить его рекомендательным письмом, представить влиятельным людям, посодействовать духовной миссии братской Русской Православной Церкви»[16]. Опираясь на косвенные данные, исследовательница высказывает предположение о том, что патриарх и Николай Иванович были реально знакомы, хоть и заочно, и состояли в переписке. Это, в свою очередь, могло навести Н. И. Ашинова «на мысль о возможности организации Русской духовной миссии в Абиссинию и ее использования в качестве инструмента для достижения политических (и экономических) целей»[17]. Однако в действительности заручиться поддержкой Коптского иерарха не получилось. Опубликованное письмо не дошло до адресата и осело в дипломатическом ведомстве Российской империи. По всей видимости, российские дипломаты, работая на перспективу и понимая возможность будущего осложнения отношений Александрийской материнской Коптской церкви с эфиопами из-за появления там представителей Русской Православной Церкви — хоть и братской, но конкурирующей организации, — решили на корню прекратить связи Ашинова с коптским руководством.
Тем не менее Ашинов не отказался от задуманных планов и в 1888–1889 гг. организовал получастную-полугосударственную экспедицию на Красноморское побережье Африки. Эта экспедиция в период разгара борьбы европейских держав за континент имела целью основание в Таджурском заливе вблизи Эфиопии русской колонии Новая Москва. Россия тогда очень нуждалась в ремонтной базе или угольной стоянке для заправки своих кораблей, следующих на Дальний восток через Суэц. Чтобы замаскировать истинные задачи отряда, насчитывавшего около 200 человек, ему был придан характер духовной миссии, направляемой в Эфиопскую империю для установления церковных контактов со страною «черных христиан». Религиозный характер командировки, в отличие от хорошо вооруженной экспедиции, имеющей в своем распоряжении даже митральезу (скорострельное многоствольное артиллерийское орудие, по сути пулемет), должен был свидетельствовать о мирном характере предполагаемого поселения[18]. К тому же Николай Иванович не отказывался в дальнейшем от установления более тесных, в том числе и церковных, контактов с христианской Эфиопией.
Главой Русской духовной миссии в Абиссинии стал монах, управляющий Пантелеймоновского подворья в Константинополе, отец Паисий (в миру Василий Филиппович Балабанов (1832–1912). Сведения об этом человеке весьма противоречивы. Архивные документы свидетельствуют о его нелицеприятном прошлом: он некогда принадлежал к религиозной секте скопцов, за что был осужден на ссылку в Сибирь на поселение[19]; был малограмотным человеком — «еле разбирал печать, а писать совсем не умел», свидетельствовали современники; существенной роли в самой экспедиции не играл, выполняя чисто религиозные функции. Несмотря на то что он долгое время прожил на Афоне и в Константинополе, где в основном руководил строительными работами, он мало подходил на роль руководителя миссии, которыми обычно назначались образованные люди, хорошо знающие богословскую литературу и иностранные языки. До конца непонятно, почему выбор пал именно на этого человека. Вероятно, решающую роль в этом сыграли личные связи, которые подтверждают изложенное нами выше утверждение о тесном взаимодействии Святейшего Правительствующего Синода с Министерством иностранных дел. Имеются некоторые факты, указывающие на личное знакомство отца Паисия с H. И. Aшиновым[20] и на связь этого монаха с Азиатским департаментом МИД. В частности, на территории Aфонского подворья проходили встречи представителей МИД с Aшиновым[21]; русский посол в Константинополе (1883–1897) Александр Иванович Hелидов поручил Aшинову передавать сведения о поездке в Эфиопию через отца Паисия[22].
Занимающийся исследованием биографии отца Паисия архимандрит Тихон (Затёкин) изображает его очень положительным персонажем. Подтверждая факты его безграмотности (родился в семье казаков, которые не могли дать ему образования) и сектантства («был совращен в шалопутскую секту»), автор отмечает его большой боевой опыт (вступил в Оренбургское казачье войско и участвовал в походах в Среднюю Азию с 1840 по 1862 г.), лидерские качества (благодаря своей природной смекалке в секте приобрел авторитет и стал ее руководителем), природный ум, сметливость и строительный талант (руководил постройкой Свято-Пантелеймоновского подворья в Константинополе, оказывал помощь паломникам на Святой земле, «ежегодно тысяч до 4–6 пропускал через свои отеческие руки»), мужество и патриотизм (не покинул Стамбул даже в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг., остался на своем посту, твердо и бестрепетно исповедовал русское имя)[23].
Таким образом, данные исследователя во многом противоречат архивным материалам. Не имея возможности проверить все имеющиеся в работе архимандрита Тихона факты, хочу подчеркнуть, что основным источником информации для него послужила статья о Паисии, опубликованная в 1888 г. в «Русском паломнике»[24]. Эта статья, написанная в разгар подготовки экспедиции Н. И. Ашинова, имела целью обосновать несомненную пользу и необходимость для России затеянного Николаем Ивановичем предприятия, отсюда ее пафосность и идеализация Паисия. В ней, в частности, утверждается, что «несмотря на свои преклонные уже годы и немощи телесные» отец Паисий «самоотверженно взял на себя тяжелый и ответственный пост строителя и начинателя миссии», «возгорелся снова как юноша сердцем и душою, готовый всецело отдаться новому великому и святому делу», «выпустил воззвание с просьбою жертвовать средства на постройку храма во имя Крестителя Господня Иоанна», чтобы Россия могла «пособить своей младшей сестре» (т. е. Абиссинии. — С. Г.), находящейся от нее в тысячах верст, но «обращающей к ней свои взоры», «полные благодати», которой осенит ее Русская Православная Церковь. Несомненно, что автор статьи и редакция журнала «Русский паломник», выходившего в Санкт-Петербурге в 1885–1917 гг., подобной риторикой стремились получить поддержку элит, общественного мнения в деле создания Русской духовной миссии в Африке, собрать пожертвования и завоевать симпатии русских людей, что было вряд ли возможно, если бы во главе миссии стояли не вполне компетентные люди. Поэтому говорить об объективности и достоверности представленной в данном историческом источнике информации вряд ли возможно.
О том, что Паисий был не вполне подходящей кандидатурой на должность руководителя духовной миссии, говорят следующие факты. Во-первых, спешка в подготовке миссии и головокружительная карьера отца Паисия. По всей вероятности, у Святейшего Синода и церковных властей не было времени для поиска более достойного человека. Отца Паисия, скорее всего, предложил сам Николай Иванович, для которого личность монаха была наиболее приемлемой, поскольку его необразованность и неопытность в миссионерских делах делали его зависимым от Ашинова, исключали всякую самостоятельность и инициативность в деле руководства предприятием. К тому же Паисий имел боевой опыт, что было важно в случае столкновения с местными племенами или европейскими конкурентами, и строительные навыки, необходимые для постройки будущей колонии. Поэтому данная кандидатура была рассмотрена и одобрена церковными иерархами. В 1888 г. Паисий переехал из Константинополя в Санкт-Петербург, там он был принят в братство Aлександро-Hевской Лавры. Стараниями управляющего Канцелярией Святейшего Правительствующего Синода B. K. Cаблера и митрополита Hовгородского, Петербургского и Финляндского Исидора (Никольского) Паисий 6 августа 1888 г. был произведен в иеродиаконы, 7 августа — в иеромонахи, а 13 августа — в сан архимандрита и поставлен во главе духовной миссии в Эфиопию[25].
Такой карьерный взлет был вряд ли возможен без участия главы высшего органа, ведавшего делами Церкви, — обер-прокурора Святейшего Синода K. П. Победоносцева, хотя прямых доказательств этому нет. B нашем распоряжении имеется немало фактов, подтверждающих симпатии обер-прокурора к Aшинову и его делу. Однако во всех бумагах, касающихся произведения отца Паисия в сан архимандрита и связанных с духовной миссией в Эфиопию, фигурирует только имя B. K. Cаблера и митрополита Исидора. По всей вероятности, Победоносцев, согласившись со столь сомнительной кандидатурой, как отец Паисий, проявил крайнюю осторожность: отсутствует его подпись в соответствующих документах. Hо остается бесспорным, что обер-прокурор тщательно следил за всем, что касалось деятельности Aшинова и отца Паисия, о чем ярко свидетельствует собранная его сотрудниками подробнейшая информация (вплоть до отечественных и иностранных газетных статей) о продвижении духовной миссии, хранящаяся в секретном отделе Канцелярии Святейшего Правительствующего Синода[26]. Эту же мысль подтверждает письмо Aшинова к K. П. Победоносцеву, в котором он приносит искреннюю благодарность обер-прокурору за то, что он «помог нашему русскому делу <…> и что через него то и будет слияние и сближение двух Eдиноверных церквей, а с ними и народов <…> что он один из сановников понял сее дело...»[27]
Во-вторых, личность отца Паисия характеризует его поступки во время нахождения в Африке. Духовная миссия, предназначенная для путешествия в Абиссинию, насчитывала около 40 человек, имела все необходимое для будущего храма и совершения богослужений: иконы, церковную утварь и одеяния, православные книги. Миссию сопровождал и охранял отряд казаков под командованием Ашинова. Экспедиции Ашинова посвящено достаточно много исследований[28]. Подробная информация об этой миссии, допросы ее членов и решения по каждому сохранились в специальном деле, указывающем на причастность государственной машины к этой «авантюре»[29]. К большому сожалению, закончилась она печально. Основанная русскими на побережье Красного моря станица Новая Москва была обстреляна французскими кораблями, поскольку, как оказалось, находилась на территории Французской Республики. Русские колонисты, уверенные в правоте своего дела и поддержке со стороны российского правительства, категорически отказались признать французский протекторат и спустить поднятый над Новой Москвой российский флаг, что и стало причиной вооруженного конфликта. Своих задач не выполнила и духовная миссия. Ее формальный руководитель отец Паисий оказался неспособным ни договориться с французами, ни отговорить Ашинова от сопротивления властям Обока, ни остановить кровопролитие, что еще раз доказывает истинные цели и намерения ашиновцев и показывает роль отца Паисия в событиях. Увы, ни организаторские, ни дипломатические, ни лидерские качества он в данной ситуации не продемонстрировал. Хотя подлинно известно, что французские власти, заинтересованные в сближении с Российской империей, не препятствовали продвижению духовной миссии в Абиссинию. «Французы объявили архимандриту Паисию, что берут всю духовную миссию на борт своих кораблей и отвезут русских в Джибути, откуда начиналась прямая сухопутная дорога в Абиссинию. Они клятвенно пообещали, что помогут с организацией каравана для отправки миссии и даже оплатят все расходы, связанные с этим. Единственное требование, которое выдвинули французы, заключалось в полной сдаче всего оружия»[30]. Отец Паисий оказался перед дилеммой — разделить участь всех участников экспедиции и возвратиться на родину или во главе духовной миссии отправиться в Эфиопию. Он выбрал первое, продемонстрировав свою неспособность принимать собственные решения и брать на себя полную ответственность за судьбу Русской духовной миссии.
Некомпетентность, слабохарактерность отца Паисия, неготовность идти до конца в реализации поставленных перед ним Святейшим Правительствующим Синодом и Министерством иностранных дел задач нашли отражение в оценке миссии, данной ей императором Александром III (1881–1894). В телеграмме сразу после провала Ашиновского предприятия император написал: «Мне кажется, что и духовная миссия Паисия так плохо составлена и из таких личностей, что нежелательно его слишком поддерживать; он только компрометирует нас, и стыдно будет нам за его деятельность»[31]. А на отчете о следствии по делу Н. И. Ашинова заметил: «Глупейшая экспедиция и жалкая смехотворная духовная миссия с неграмотным мужиком Паисием во главе!»[32]
После возвращения в Россию и многочисленных допросов, отец Паисий был отправлен монахом в Свято-Успенскую Саровскую пустынь Тамбовской епархии. Позднее судьба забросила его далеко от Центральной России — в Грузию, где он стал настоятелем Сафарского Саввинского монастыря. В 1906 г. указом Святейшего Синода он был перемещен на покой в нижегородский Вознесенский Печерский монастырь. Вторая попытка организации Русской духовной миссии в Абиссинии провалилась.
Третья попытка основать Русскую духовную миссию в Абиссинии связана с именем иеромонаха Ефрема (в миру Михаила Михайловича Цветаева). Он принадлежал к дворянскому роду, получил хорошее образование (окончил медицинский факультет Московского университета со степенью лекаря и званием уездного врача и Московскую духовную академию), в 1890 г. принял постриг с именем Ефрем и был причислен к московскому Донскому монастырю. Более подробно его биография изложена в работе В. И. Ульяновского «Эфиопская грамота архимандрита Ефрема и ее контексты»[33]. В 1894 г. доктором А. В. Елисеевым ему было предложено войти в состав экспедиции в Абиссинию, на что он согласился в силу ряда причин. Во-первых, он был совершенно свободен, оставив службу при Патриаршей ризнице для перехода на службу во флот. Во-вторых, его интересовала религиозная жизнь Абиссинии, о которой имелось много различных слухов, поэтому составить о ней собственное представление и рассказать о ней в России виделось важной задачей. В-третьих, по мнению архимандрита, собралась достойная компания из образованных людей, имеющих богатый опыт путешествий[34]: врач и путешественник А. В. Елисеев и поручик запаса, есаул Уманского полка Кубанского казачьего войска Н. С. Леонтьев. Первый в 1880 гг. посетил Египет, Ливию, Тунис, Алжир, Палестину, Сирию; странствовал по Малой Азии, где по поручению Императорского православного Палестинского общества исследовал Святую землю; в 1893 г. побывал в охваченном махдистским восстанием Судане. Н. С. Леонтьев был действительным членом Императорского русского географического общества, человеком образованным, жаждущим славы и открытий.
Идея участия Ефрема в экспедиции была одобрена прокурором Московской синодальной конторы кн. А.А. Ширинским-Шихматовым, который предоставил ему «годичный отпуск и все нужное для поездки»[35]. По сути, эта экспедиция ставила перед собой цели, сформулированные когда-то архимандритом Порфирием — изучение политического, религиозного, военного состояния Абиссинии и создание условий для российско-эфиопского сближения.
Научные задачи и частный характер экспедиции были скорее прикрытием, поскольку путь до Эфиопской империи проходил через колониальные владения европейских стран, что было чревато обострением их отношений с Россией. На то, что миссия была не совсем частной, указывают следующие факты: деятельность членов миссии (особенно Н. С. Леонтьева и отца Ефрема) была направлена скорее на налаживание контактов с местной элитой, нежели на научные изыскания. Экспедицию одобрили и поддержали Святейший Правительствующий Синод и митрополит Палладий (Раев), который благословил епископа Одесского и Херсонского Иустина выдать антиминс, дарохранительницу, напрестольный крест, Евангелие и все необходимое для походной церкви святителя Николая, а духовенство Казанского собора передало сосуды, кресты, облачения и Евангелия для абиссинцев[36]. Как говорилось выше, Святейший Синод действовал в тесном взаимодействии с внешнеполитическими структурами Российской империи, поэтому всяческую помощь и содействие миссия Елисеева получила со стороны официальных представительств России за рубежом. В частности, архимандрит Ефрем описывает прием путешественников российским послом в Константинополе А. И. Нелидовым[37].
В отличие от предшествующих попыток, эта увенчалась успехом: члены миссии достигли Абиссинии, были приняты при дворе эфиопского негуса Менелика II (1889–1912) как официальные представители Российской империи, хоть и не имели таковых полномочий и рекомендательных писем. Архимандрит Ефрем тщательно изучил эфиопскую церковную символику и атрибутику, систему богослужения, обратил внимание на значимость эфиопского священства в государстве и его высочайший авторитет среди народа. Ему удалось посетить многие абиссинские храмы и даже поучаствовать в богослужениях, в частности в выносе Плащаницы в Великую Пятницу. Поскольку миссия имела разведывательные цели, Ефрем в своих воспоминаниях подробно описал полезные ископаемые и ресурсы Абиссинии, которые могли бы заинтересовать россиян: разнообразные металлы, включая золото, обилие мака, из которого делают «прекрасный опиум», каучука, привел демографические данные (10 млн населения) с описанием внешности, выносливости, воинственности и прочих черт абиссинцев[38].
Несмотря на то что сами участники этой экспедиции по-разному оценивают свою роль в ней и ее результаты (доктор Елисеев акцентировал внимание на ее научном характере; Леонтьев, выдавая себя чуть ли не за руководителя российского посольства, главным считал завоевание доверия эфиопской элиты и установление взаимовыгодных отношений; архимандрит Ефрем как глава духовной миссии закрывал глаза на разительный контраст абиссинского монофизитства с православием, понимая, что религиозные связи могут сослужить хорошую службу в деле завязывания двусторонних контактов), миссия 1894–1895 гг. имела положительные итоги для обеих стран. Она ознаменовала начало непрерывных контактов России и Эфиопии. Вместе с экспедицией негус Менелик II направил в Российскую империю делегацию, которая свидетельствовала о желании эфиопской стороны завязать более прочные межгосударственные связи с единоверной державой. Это посольство, которое включало в свой состав и священнослужителя (архимандрита Габбро Экзиагвера), было принято многими влиятельными особами и представителями российской правящей элиты, в частности генерал-губернатором вел. кн. Сергеем Александровичем[39], митрополитом Палладием и обер-прокурором Святейшего Правительствующего Синода К. П. Победоносцевым[40], вдовствующей императрицей Марией Федоровной и самим императором Николаем II на царском приеме 30 июня 1895 г.[41]
Деятельность самого Ефрема по налаживанию двусторонних контактов была высоко оценена эфиопскими властями, которые наградили «нашего друга, посланного из государства Московского, отца Ефрема Орденом почета II степени с правом носить его на шее», что подтверждает опубликованная В. И. Ульяновским эфиопская грамота архимандрита Ефрема из собрания музея «Ростовский кремль»[42]. Сам исследователь полагает, что «во всем этом калейдоскопе событий архимандрит Ефрем, вне сомнения, может считаться реальным первым священнослужителем Русской Православной Церкви, побывавшим в столице Эфиопии, принимавшим участие в священнодействиях Эфиопской церкви и бывшего в контактах с представителями высшей светской и духовной власти страны»[43].
Успех экспедиции 1894–1895 гг. породил надежды на продолжение церковных контактов: митрополит Палладий сказал на приеме, что обдумывает открытие постоянно действующей Русской духовной миссии в Абиссинии и хочет назначить Ефрема ее начальником, возведя его в сан епископа, что очень обрадовало абиссинцев[44]. Тут же митрополит наградил Ефрема иконой Богоматери, поблагодарив за «полный успех» экспедиции.
Но эти планы по ряду причин не были претворены в жизнь. Во-первых, прибытие представителей Русской Православной Церкви в Абиссинию вызвало панику среди коптов, видевших в ней проявление «церковного прозелитизма». Российские власти не хотела обострения отношений с дружественным Александрийским патриархатом. Во-вторых, российская дипломатия понимала, что стремление Менелика II к церковному единению в условиях обострения межимпериалистической борьбы за Северо-Восточную Африку имеет не религиозный, а политический подтекст[45]. В-третьих, начавшаяся первая Итало-абиссинская война 1895–1896 гг. заставила Россию действовать в Африке более осторожно и осмотрительно и отказаться на время от идеи открытия духовной миссии в Абиссинии. В-четвертых, в 1898 г. были установлены официальные русско-эфиопские отношения, заработала Российская чрезвычайная дипломатическая миссия в Аддис-Абебе, которая взяла на себя все вопросы двустороннего сотрудничества.
На начало XX в. приходится четвертая попытка основать Русскую духовную миссию в Африке. Ее инициатором стал иеромонах Антоний (в миру Александр Ксаверьевич Булатович). Еще до пострига он несколько раз побывал в Абиссинии: сначала сопровождая санитарный отряд Российского Красного Креста; затем в 1897–1900 гг. в составе Российской чрезвычайной дипломатической миссии в Аддис-Абебе. А. К. Булатович вписал свое имя в историю как исследователь Черного континента, первым из европейцев посетивший и описавший неизвестную науке область Каффу; как популяризатор Эфиопии и автор ряда книг об этой стране[46]; как лихой кавалерист, неутомимый и бесстрашный воин, разведчик, доверенное лицо эфиопского негуса Менелика II (1889–1912). Его мирская жизнь была яркой и запоминающейся: он верой и правдой служил родине, принимал участие в подавлении восстания ихэтуаней в Китае, в Русско-японской войне 1904–1905 гг.[47]
Получив отставку в 1906 г., под влиянием Иоанна Кронштадтского и по его благословению 8 марта 1907 г. на Афоне он принял схиму с именем Антоний. В научной литературе до сих пор дискутируется вопрос о том, что заставило этого лихого вояку столь кардинально поменять свою жизнь. Называются разные причины: безответная любовь к дочери командира полка Васильчикова; нервное расстройство, вызванное жесточайшим подавлением боксерского восстания в Китае; влияние Иоанна Кронштадтского[48]; разногласия с военным начальством, которое обвинило Александра Ксаверьевича в бессмысленной гибели солдат его подразделения в одном из боев[49].
До 1911 г. он вел замкнутый образ жизни, работал над переводами церковных книг, занимался составлением летописи Андреевского скита, был рукоположен в иеромонахи[50]. Однако долго находиться вдали от мирских дел ему было нелегко. Как утверждает в своей статье украинский историк, директор Международного института Афонского наследия С. В. Шумило, жизнь на Афоне «не очень удовлетворяла эмоциональный характер бывшего лихого гусара»[51], привыкшего быть в гуще мирских событий, пристрастившегося к подвигам и приключениям. Поэтому ему в голову пришла идея основать специальный монастырь для таких же, как он, отставных военных. Именно желание осуществить ее на практике заставило Булатовича, по мнению ученого, отправиться в Абиссинию, подальше от жестких порядков Андреевского скита, под влиянием накопленного духовного опыта и с надеждой на помощь и поддержку эфиопских властей.
В исследовательской литературе указываются разные предлоги поездки Булатовича в Эфиопию. Шумило, ссылаясь на отчет поверенного в делах Российской империи в Аддис-Абебе С. Чемерзина от 15 декабря 1911 г., утверждает, что он якобы поехал причастить и навестить своего крестника и воспитанника Ваську, которого ранее привозил для обучения в Россию (1898–1907)[52]. Г. В. Ижицкий полагает, что наряду с этой причиной, узнав из газет о тяжелой болезни негуса Менелика и его возможной скорой кончине, иеромонах Антоний решил отправиться в Аддис-Абебу, чтобы помочь своему бывшему покровителю исцелиться[53]. Он привез с собой с Афона несколько чудотворных икон, освященное масло и святую воду.
Рассчитывая на свое личное знакомство с эфиопским негусом, Антоний планировал получить от последнего разрешение на создание в Эфиопии на собственные средства скромного подворья Афонского Свято-Андреевского скита для бывших военных с собственным хозяйством и школой. Для скита он выбрал небольшой нелюдимый островок на оз. Хорошал в двух днях пути к юго-западу от абиссинской столицы.
Однако попытки получить разрешение властей на основание скита закончились неудачно. Менелик II лежал в параличе, за его спиной шла борьба за власть между новыми элитами: сторонниками внука императора Лиджа Иэясу и северо-эфиопской знатью во главе с императрицей Таиту, влияние российских представителей на которые было нулевым.
Чрезмерная самостоятельность Антония, нежелание кого-либо посвящать в свои планы, их несогласованность с руководством Андреевского скита на Афоне, представителями Святейшего Правительствующего Синода и Министерства иностранных дел Российской империи сделали его проекты неосуществимыми и обострили отношения с руководством обители. Не учел Антоний и изменение внешнеполитического курса и экономических приоритетов Российского государства при Николае II (1894–1917), когда интерес к Эфиопии существенно снизился[54].
Не получив никакой поддержки со стороны эфиопских властей, российских дипломатических представителей в Аддис-Абебе, Афонского монашества, покинутый своими спутниками (с Антонием в Абиссинию первоначально прибыли еще два монаха) и оставшийся в полном одиночестве, он был вынужден 8 декабря 1911 г. покинуть Африку и вернуться на Афон. Очередная попытка создания в Эфиопской империи постоянного представительства Русской Православной Церкви закончилась неудачей.
Таким образом, следует отметить, что церковные контакты действительно могли стать фундаментом, на котором можно было выстроить здание более широких официальных связей Российской и Эфиопской империй. В условиях обострения борьбы за Африканский континент духовная миссия могла быть важным инструментом получения информации о политическом, религиозном, военном состояния христианской Абиссинии, механизмом установления контактов с представителями правящей элиты и духовенства, отличным прикрытием колониальных экспедиций. Христианские ценности, сходство веры и исторического пути двух стран, тождественность их политических интересов и целей были важными предпосылками создания Русской духовной миссии в Абиссинии. Можно отметить четыре попытки создания такого представительства в Абиссинии во второй половине XIX — начале XX в. Однако все они, за исключением третьей, не принесли желаемых результатов, что было обусловлено прежде всего недостаточным вниманием российской правящей элиты к региону, ее неготовностью отстаивать интересы страны в столь отдаленных от собственных границ областях, межведомственными и внутриведомственными разногласиями, непродуманной кадровой политикой. В начале ХХ в. к вышеперечисленным аспектам прибавились начавшийся на рубеже XIX–XX вв. кризис Русской Православной Церкви, переориентация внешней политики Российской империи, изменение ситуации в Эфиопии, связанная со сменой правящих элит в силу тяжелой болезни императора Менелика II.
Литература
Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. Политархив. Д. 833.
Булатович А.К. Из Абиссинии через страну Каффа на озеро Рудольфа // Известия Русского Географического Общества. 1899. № 35–36. С. 259–283.
Булатович А.К. От Энтото до реки Баро: отчеты о путешествии в Юго-Западной области Эфиопской империи в 1896–1897 гг. СПб., 1897.
Булатович А.К. С войсками Менелика II: дневник похода из Эфиопии к северу Рудольфа. СПб., 1900 (переизд.: М., 1971).
Булатович А.К. Третье путешествие по Эфиопии. М., 1987.
Герд Л.А. Англиканская и русская православная миссии к несторианам Персии и Турции в конце XIX в. (по материалам донесений британских дипломатов) // Христианское чтение. 2015. № 2. С. 137–157.
Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 102. Оп. 92. Д. 598. 3-е делопроизводство. Т. 1.
Григорьева С.В. (a) Русско-эфиопские отношения: страницы прошлого. Нижний Новгород, 2014.
Григорьева С.В. (b) Николай Иванович Ашинов: африканская эпопея «атамана вольных казаков» / Слава и забвение: Парадоксы биографики: Сб. научных статей. СПб., 2014. С. 504–523.
Григорьева С.В. Дискуссия о возможностях объединения Русской и Эфиопской церквей в историографическом дискурсе второй половины XIX в. // Христианство на Ближнем Востоке. 2023. Т. 7. № 1. С. 196–219.
Гусарова Е.В. Заметки по истории абиссинского монастыря в Иерусалиме // Петербургская эфиопистика. Памяти Севира Борисовича Чернецова / Отв. ред. А.Ю. Желтов, С.А. Французов. СПб., 2019. С. 192–199.
Гусарова Е.В. Роль Александрийского Коптского Патриархата в «абиссинской авантюре» Н.И. Ашинова (на основе архивных материалов) // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2021. № 34. С. 197–213.
Гусарова Е.В. Эфиопские рукописи наследство экспедиции Н.И. Ашинова в Абиссинию // Сборник музея антропологии и этнографии. Кунсткамера: коллекции и хранители. Т. 62. СПб., 2016. С. 78–91.
Дмитриевский А.А. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме / Сост., подг. текста и комм. Н.Н. Лисового. М.; СПб., 2009.
Елисеев А. Отец Паисий и Русская Духовная миссия в Абиссинии // Русский паломник. 1888. № 44. С. 522–523.
Елисеев А. Отец Паисий и Русская Духовная миссия в Абиссинии // Русский паломник. 1888. № 45. С. 535–537.
Елисеев А. Отец Паисий и Русская Духовная миссия в Абиссинии // Русский паломник. 1888. № 47. С. 563–567.
Епископ Порфирий (Успенский). (b) Восток христианский. Участие России в судьбе Абиссинии // Труды Киевской Духовной Академии. 1866. № 8. С. 415–440.
Епископ Порфирий (Успенский). (а) Абиссиния. Церковное и политическое состояние Абиссинии с древнейших времен до наших дней // Труды Киевской Духовной академии. 1866. № 3. С. 305–344.
Епископ Порфирий (Успенский). (а) Абиссиния. Церковное и политическое состояние Абиссинии с древнейших времен до наших дней // Труды Киевской Духовной академии. 1866. № 4. С. 556–604.
Епископ Порфирий (Успенский). (а) Абиссиния. Церковное и политическое состояние Абиссинии с древнейших времен до наших дней // Труды Киевской Духовной академии. 1866. № 5. С. 3–32.
Епископ Порфирий (Успенский). (а) Абиссиния. Церковное и политическое состояние Абиссинии с древнейших времен до наших дней // Труды Киевской Духовной академии. 1866. № 6. С. 142–167.
Ефрем, архим. Поездка в Абиссинию. М., 1901.
Ижицкий Г.В. О духовном и жизненном пути А.К. Булатовича // С войсками Менелика II. Дневник похода из Абиссинии через страну Каффа на озеро Рудольфа А.К. Булатовича. Харьков, 2021. С. 6–72.
Кацнельсон И.С. А.К. Булатович гусар, землепроходец, схимник // Булатович А.К. С войсками Менелика II. М., 1971. С. 3–31.
Константин (Горянов), архиепископ. История православной миссии в Иране // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2012. № 2 (4). С. 12–39.
Криндач О.Е. Русский кавалерист в Абиссинии. Из Джибути в Харар. СПб., 1898.
Лисовой Н.Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в ХIХ начале XX в. М., 2006.
Лисовой Н.Н., Мельникова Л.В., Назаренко А.В., Смирнова И.Ю. Империя и Церковь в истории России: духовные основы политики, национальной безопасности и русского присутствия в мире (XVIII начало XX вв.) // Историческая память и российская идентичность / Под ред. В.А. Тишкова и Е.А. Пивневой. М., 2018. С. 70–97.
Луночкин А.В. «Атаман вольных казаков» Николай Ашинов и его деятельность. Волгоград, 1999.
Полунов А.Ю. Народная монархическая инициатива в представлениях консерваторов 1880-х гг. (к истории абиссинской экспедиции Н.И. Ашинова) // Христианское чтение. 2020. № 2. С. 143–152.
Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 796. Оп. 205. Д. 517–518.
Российский государственный исторический архив. Ф. 796. Оп. 445. Д. 64.
Российский государственный исторический архив. Ф. 797. Оп. 48. Д. 41.
Российский государственный исторический архив. Ф. 797. Оп. 58. Стол 3. Отд. II. Д. 180.
Смирнова И.Ю. (a) Конфессиональный вектор внешней политики России: к истории взаимодействия МИДа и Св. Синода в XIX в. // Вестник Исторического общества Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2021. № 3 (8). С. 351–359.
Смирнова И.Ю. (b) Министерство иностранных дел и русские духовные миссии за рубежом (вторая половина XIX в.) // Государственный аппарат управления в империи Романовых: эффективность деятельности властных структур и бюрократии. Материалы Всероссийского научного симпозиума, посвященного 100-летию со дня рождения видного российского историка-археографа Натальи Федоровны Демидовой (Уфа, 16–18 декабря 2020 г.). Уфа, 2021. С. 245–250.
Смирнова И.Ю. Русские Духовные Миссии в Пекине и Иерусалиме: особенности реформирования после Крымской войны (1850-е 1860-е гг.) // Православный Палестинский сборник. 2018. № 115. С. 49–60.
Смирнова И.Ю., Шавлидзе З.Б. К предыстории Русской духовной миссии в Уремии (вторая половина XIX в.): по документам Архива внешней политики Российской империи // Отечественные архивы. 2020. № 4. С. 61–68.
Соколов А. Православный прозелитизм на Ближнем Востоке и в Эфиопии: мифы и действительность // Азия и Африка сегодня. 2005. № 10. С. 60–65.
Тихон (Затёкин), архим. Отец Паисий и Русская Миссия в Абиссинии // Иерусалимский вестник Императорского православного палестинского общества. 2014. № 5–6. С. 20–24.
Ульяновский В.И. Эфиопская грамота архимандрита Ефрема и ее контексты // Сообщения ростовского музея. 2020. № 25. С. 125–181.
Федоров В.А. Русская православная церковь и государство: Синодальный период (1700–1917). М., 2003.
Хренков А.В. К истории русско-эфиопских религиозных контактов // Страны и народы Востока. 1991. № 27. С. 180–207.
Хренков А.В. Русские в Африке: ашиновская авантюра // Вестник Российского Гуманитарного Научного фонда. 1996. № 4. С. 37–50.
Хренков А.В. Эта экспедиция делает нам стыд и позор. Африканская авантюра вольных казаков // Источник. 1999. № 5. С. 37–47.
Шубина С.А. Российская духовная миссия в Китае: опыт межцивилизационного взаимодействия (XVIII начало ХХ в.) // Вестник социально-политических наук. 2015. № 14. С. 169–173.
Шумило С.В. Неизвестное письмо иеросхимонаха Антония (Булатовича) на имя императора Николая II как источник по истории скита «Черный Вир» и «имяславских споров» на Афоне // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2020. № 95. С. 94–117.
Jesman Cz. The Russians in Ethiopia. London, 1958.
[1] Федоров В.А. Русская православная церковь и государство: Синодальный период (1700–1917). М., 2003.
[2] Смирнова И.Ю. (a) Конфессиональный вектор внешней политики России: к истории взаимодействия МИДа и Св. Синода в XIX в. // Вестник Исторического общества Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2021. № 3 (8). С. 353.
[3] Смирнова И.Ю. (b) Министерство иностранных дел и русские духовные миссии за рубежом (вторая половина XIX в.) // Государственный аппарат управления в империи Романовых: эффективность деятельности властных структур и бюрократии. Материалы Всероссийского научного симпозиума, посвященного 100-летию со дня рождения видного российского историка-археографа Натальи Федоровны Демидовой (Уфа, 16–18 декабря 2020 г.). Уфа, 2021. С. 245.
[4] См., например: Герд Л.А. Англиканская и русская православная миссии к несторианам Персии и Турции в конце XIX в. (по материалам донесений британских дипломатов) // Христианское чтение. 2015. № 2. С. 137–157; Дмитриевский А.А. Русская Духовная Миссия в Иерусалиме / Сост., подг. текста и комм. Н.Н. Лисового. М.; СПб., 2009; Константин (Горянов), архиепископ. История православной миссии в Иране // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2012. № 2 (4). С. 12–39; Лисовой Н.Н. Русское духовное и политическое присутствие в Святой Земле и на Ближнем Востоке в ХIХ начале XX в. М., 2006; Лисовой Н.Н., Мельникова Л.В., Назаренко А.В., Смирнова И.Ю. Империя и Церковь в истории России: духовные основы политики, национальной безопасности и русского присутствия в мире (XVIII начало XX вв.) // Историческая память и российская идентичность / Под ред. В.А. Тишкова и Е.А. Пивневой. М., 2018. С. 70–97; Смирнова И.Ю. Русские Духовные Миссии в Пекине и Иерусалиме: особенности реформирования после Крымской войны (1850-е 1860-е гг.) // Православный Палестинский сборник. 2018. № 115. С. 49–60; Смирнова И.Ю., Шавлидзе З.Б. К предыстории Русской духовной миссии в Уремии (вторая половина XIX в.): по документам Архива внешней политики Российской империи // Отечественные архивы. 2020. № 4. С. 61–68; Шубина С.А. Российская духовная миссия в Китае: опыт межцивилизационного взаимодействия (XVIII начало ХХ в.) // Вестник социально-политических наук. 2015. № 14. С. 169–173; и др.
[5] Григорьева С.В. (a) Русско-эфиопские отношения: страницы прошлого. Нижний Новгород, 2014. С. 33–35; Григорьева С.В. Дискуссия о возможностях объединения Русской и Эфиопской церквей в историографическом дискурсе второй половины XIX в. // Христианство на Ближнем Востоке. 2023. Т. 7. № 1. С. 196–198; Ульяновский В.И. Эфиопская грамота архимандрита Ефрема и ее контексты // Сообщения ростовского музея. 2020. № 25. С. 131–132; Хренков А.В. К истории русско-эфиопских религиозных контактов // Страны и народы Востока. 1991. № 27. С. 186–189.
[6] Хренков А.В. К истории русско-эфиопских религиозных контактов // Страны и народы Востока. 1991. № 27. С. 186.
[7] Там же. С. 187.
[8] Епископ Порфирий (Успенский). (b) Восток христианский. Участие России в судьбе Абиссинии // Труды Киевской Духовной Академии. 1866. № 8. С. 419, 423.
[9] Епископ Порфирий (Успенский). (а) Абиссиния. Церковное и политическое состояние Абиссинии с древнейших времен до наших дней // Труды Киевской Духовной академии. 1866. № 3-5; Он же. (b) Восток христианский. Участие России в судьбе Абиссинии // Труды Киевской Духовной Академии. 1866. № 8.
[10] Епископ Порфирий (Успенский). (b) Восток христианский. Участие России в судьбе Абиссинии // Труды Киевской Духовной Академии. 1866. № 8. С. 415.
[11] См. подробнее: Григорьева С.В. Дискуссия о возможностях объединения Русской и Эфиопской церквей в историографическом дискурсе второй половины XIX в. // Христианство на Ближнем Востоке. 2023. Т. 7. № 1. С. 196–219.
[12] Булатович А.К. От Энтото до реки Баро: отчеты о путешествии в Юго-Западной области Эфиопской империи в 1896–1897 гг. СПб., 1897. С. 177.
[13] Гусарова Е.В. Заметки по истории абиссинского монастыря в Иерусалиме // Петербургская эфиопистика. Памяти Севира Борисовича Чернецова / Отв. ред. А.Ю. Желтов, С.А. Французов. СПб., 2019. С. 192–199.
[14] Хренков А.В. К истории русско-эфиопских религиозных контактов // Страны и народы Востока. 1991. № 27. С. 187.
[15] Гусарова Е.В. Роль Александрийского Коптского Патриархата в «абиссинской авантюре» Н.И. Ашинова (на основе архивных материалов) // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2021. № 34. С. 204–205.
[16] Гусарова Е.В. Роль Александрийского Коптского Патриархата в «абиссинской авантюре» Н.И. Ашинова (на основе архивных материалов) // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2021. № 34. С. 206.
[17] Там же.
[18] Григорьева С.В. (a) Русско-эфиопские отношения: страницы прошлого. Нижний Новгород, 2014. С. 68-70.
[19] PГИA. Ф. 797. Оп. 58. Стол 3. Отд. II. Д. 180. Л. 24.
[20] PГИA. Ф. 797. Оп. 58. Стол 3. Отд. II. Д. 180; Гусарова Е.В. Роль Александрийского Коптского Патриархата в «абиссинской авантюре» Н.И. Ашинова (на основе архивных материалов) // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2021. № 34. С. 202–203; Гусарова Е.В. Эфиопские рукописи наследство экспедиции Н.И. Ашинова в Абиссинию // Сборник музея антропологии и этнографии. Кунсткамера: коллекции и хранители. Т. 62. СПб., 2016. С. 80.
[21] ГA PФ. Ф. 102. Оп. 92. Д. 598. 3-е делопроизводство. Т. 1. Л. 162.
[22] Там же.
[23] Тихон (Затёкин), архим. Отец Паисий и Русская Миссия в Абиссинии // Иерусалимский вестник Императорского православного палестинского общества. 2014. № 5–6. С. 20–24.
[24] Елисеев А. Отец Паисий и Русская Духовная миссия в Абиссинии // Русский паломник. 1888. № 44, 45, 47.
[25] ГA PФ. Ф. 102. Оп. 92. Д. 598. 3-е делопроизводство. Т. 1. Л. 132; PГИA. Ф. 796. Оп. 205. Д. 517. Л. 8–11.
[26] PГИA. Ф. 796. Оп. 205. Д. 517–518; Оп. 445. Д. 64.
[27] PГИA. Ф. 796. Оп. 205. Д. 518. Л. 17–23.
[28] См, например: Григорьева С.В. (a) Русско-эфиопские отношения: страницы прошлого. Нижний Новгород, 2014; Григорьева С.В. (b) Николай Иванович Ашинов: африканская эпопея «атамана вольных казаков» / Слава и забвение: Парадоксы биографики: Сб. научных статей. СПб., 2014. С. 504–523; Гусарова Е.В. Роль Александрийского Коптского Патриархата в «абиссинской авантюре» Н.И. Ашинова (на основе архивных материалов) // Вестник Екатеринбургской духовной семинарии. 2021. № 34. С. 197–213; Луночкин А.В. «Атаман вольных казаков» Николай Ашинов и его деятельность. Волгоград, 1999; Полунов А.Ю. Народная монархическая инициатива в представлениях консерваторов 1880-х гг. (к истории абиссинской экспедиции Н.И. Ашинова) // Христианское чтение. 2020. № 2. С. 143–152; Хренков А.В. Русские в Африке: ашиновская авантюра // Вестник Российского Гуманитарного Научного фонда. 1996. № 4. С. 37–50; Хренков А.В. Эта экспедиция делает нам стыд и позор. Африканская авантюра вольных казаков // Источник. 1999. № 5. С. 37–47; Jesman Cz. The Russians in Ethiopia. London, 1958; и др.
[29] РГИА. Ф. 796. Оп. 205. Д. 518. Л. 1–138.
[30] Тихон (Затёкин), архим. Отец Паисий и Русская Миссия в Абиссинии // Иерусалимский вестник Императорского православного палестинского общества. 2014. № 5–6. С. 20–24.
[31] Там же.
[32] ГA PФ. Ф. 102. Оп. 92. Д. 598. 3-е делопроизводство. Т. 1. Л. 382.
[33] Ульяновский В.И. Эфиопская грамота архимандрита Ефрема и ее контексты // Сообщения ростовского музея. 2020. № 25. С. 125–181.
[34] Ефрем, архим. Поездка в Абиссинию. М., 1901. С. 12.
[35] Там же.
[36] Там же. С. 12, 15.
[37] Там же. С. 15.
[38] Там же.
[39] Там же. С. 129.
[40] Там же. С. 147.
[41] Там же. С. 147, 151.
[42] Ульяновский В.И. Эфиопская грамота архимандрита Ефрема и ее контексты // Сообщения ростовского музея. 2020. № 25. С. 125.
[43] Там же. С. 169.
[44] Ефрем, архим. Поездка в Абиссинию. М., 1901. С. 138.
[45] АВПРИ. Ф. Политархив. Д. 833. Л. 56–59 об.; Соколов А. Православный прозелитизм на Ближнем Востоке и в Эфиопии: мифы и действительность // Азия и Африка сегодня. 2005. № 10. С. 64.
[46] Булатович А.К. От Энтото до реки Баро: отчеты о путешествии в Юго-Западной области Эфиопской империи в 1896–1897 гг. СПб., 1897; Булатович А.К. Из Абиссинии через страну Каффа на озеро Рудольфа // Известия Русского Географического Общества. 1899. № 35–36. С. 259–283; Булатович А.К. С войсками Менелика II: дневник похода из Эфиопии к северу Рудольфа. СПб., 1900 (переизд.: М., 1971); Булатович А.К. Третье путешествие по Эфиопии. М., 1987.
[47] Ижицкий Г.В. О духовном и жизненном пути А.К. Булатовича // С войсками Менелика II. Дневник похода из Абиссинии через страну Каффа на озеро Рудольфа А.К. Булатовича. Харьков, 2021. С. 6–72; Кацнельсон И.С. А.К. Булатович гусар, землепроходец, схимник // Булатович А.К. С войсками Менелика II. М., 1971. С. 3–31; Криндач О.Е. Русский кавалерист в Абиссинии. Из Джибути в Харар. СПб., 1898.
[48] Ижицкий Г.В. О духовном и жизненном пути А.К. Булатовича // С войсками Менелика II. Дневник похода из Абиссинии через страну Каффа на озеро Рудольфа А.К. Булатовича. Харьков, 2021. С. 52–55; Кацнельсон И.С. А.К. Булатович гусар, землепроходец, схимник // Булатович А.К. С войсками Менелика II. М., 1971. С. 26–29.
[49] Ижицкий Г.В. О духовном и жизненном пути А.К. Булатовича // С войсками Менелика II. Дневник похода из Абиссинии через страну Каффа на озеро Рудольфа А.К. Булатовича. Харьков, 2021. С. 54; Шумило С.В. Неизвестное письмо иеросхимонаха Антония (Булатовича) на имя императора Николая II как источник по истории скита «Черный Вир» и «имяславских споров» на Афоне // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2020. № 95. С. 98.
[50] Ижицкий Г.В. О духовном и жизненном пути А.К. Булатовича // С войсками Менелика II. Дневник похода из Абиссинии через страну Каффа на озеро Рудольфа А.К. Булатовича. Харьков, 2021. С. 56.
[51] Шумило С.В. Неизвестное письмо иеросхимонаха Антония (Булатовича) на имя императора Николая II как источник по истории скита «Черный Вир» и «имяславских споров» на Афоне // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2020. № 95. С. 100.
[52] Там же.
[53] Ижицкий Г.В. О духовном и жизненном пути А.К. Булатовича // С войсками Менелика II. Дневник похода из Абиссинии через страну Каффа на озеро Рудольфа А.К. Булатовича. Харьков, 2021. С. 56-57.
[54] Григорьева С.В. (a) Русско-эфиопские отношения: страницы прошлого. Нижний Новгород, 2014. С. 93–98.
Источник: Григорьева С. В. Попытки организации русских духовных миссий в Абиссинии и их судьба // Христианство на Ближнем Востоке. 2023. Т. 7. № 4. С. 62–76.