Сегодня Церковь празднует один из двунадесятых праздников — Крещение Господне, или Богоявление.

Обычно событие крещения Господа Иисуса Христа рассматривается с точки зрения того, какой смысл оно имело и имеет в деле спасения мира. При этом остается несколько в тени его значение, так сказать, самого по себе, а если конкретнее — его значение для главного участника этого события Богочеловека Иисуса Христа, насколько вообще такое понимание доступно людям. Происходит же это, видимо, по причине недостаточной оценки одного немаловажного момента, который обнаруживается при вчитывании в текст Евангелий от Марка и от Луки, где повествуется о крещении Господа от Иоанна.

Как известно, рассказ о крещении, или омовении (греч. — baptisma), Христа в реке Иордан от Иоанна Крестителя, содержится во всех трех синоптических евангелиях (в Евангелии же от Иоанна есть лишь косвенное и при этом неоднозначное указание на него Иоанна Крестителя, но не описана сама сцена крещения; см. Ин 1:26-34). Но несмотря на почти полное сходство в свидетельствах синоптиков, в Евангелиях от Марка и от Луки имеется одна особенность, отдельный анализ которой может в определенной степени способствовать углублению нашего восприятия и понимания события крещения. Речь идет о том, кто видел «голубя, сходящего на Него» (то есть Иисуса) и слышал слова, произнесенные Голосом с небес (Мк 1:10-11). В Евангелии от Луки все выглядит довольно однозначно — Духа «видит» и Голос «слышит» сам Иисус (судя по тексту это происходит в ответ на Его молитву — Лк 3:21-22). Что касается Марка, то здесь вроде бы тоже все нужно понимать однозначно, в том же смысле, что и у Луки, однако в Синодальном переводе для уточнения смысла (в тексте перевода слово выделено курсивом) вставляется после слова «увидел» имя «Иоанн», и тем самым вносится в текст евангелия смысл, который в нем, скорее всего, не содержится. Но для чего было внесено такое дополнительное уточнение? Очень вероятно, что переводчик архимандрит Поликарп (Гайтанников) или кто-то из редакторов текста хотел приблизить версию Марка к версии Матфея. Впрочем, нужно отметить, что и у самого Матфея нет такого уточнения, однако Иоанн в Евангелии от Матфея описан как свидетель, если не видящий Духа, сходящего на Иисуса, то, по крайней мере, слышащий Голос. Это становится ясно из слов, произнесенных «Голосом с неба» (буквально): «Это есть Сын мой возлюбленный, в котором Мое благоволение» (Мф 3:17). Из этой фразы понятно, что Бог обращается не только, а может и не столько, по мысли евангелиста Матфея, к Своему Сыну, сколько к Иоанну Крестителю, перед которым и свидетельствует о Божественном сыновстве Христа. Однако несколько иной вариант этих слов дают нам евангелисты Марк и Лука: «Ты Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение!» (Мк 1:11; конец фразы в Лк 3:22 немного отличается: «...в Тебе мое благоволение»). То есть перед нами предстают свидетельства о схождении Духа на Господа Иисуса Христа при крещении в форме таинственного диалога между Ним и Его Небесным Отцом.

Но как можно оценивать указанную трактовку крещения евангелистами Марком и Лукой в контексте земного странствия и служения Спасителя, то есть прежде всего в смысле значения этого события для личности самого Господа?

Во-первых, стоит учитывать тот факт, что именно крещение от Иоанна во всех евангелиях предваряет выход Христа на проповедь. Также примечательно, что иорданское Богоявление описывается в евангелиях посредством аллюзий и прямого цитирования царского псалма (Пс 2), что можно понимать как образ помазания по образцу израильских царей Иисуса Христа Духом Святым на служение, которое Он в дальнейшем и совершает. Таким образом, в личной истории Спасителя крещение от Иоанна, судя по всему, было событием, благодаря которому Он по своему человечеству окончательно осознал собственное призвание и получил откровение начать осуществлять это призвание — возвещать о наступающем эсхатологическом правлении Бога Израиля и уже здесь и сейчас свидетельствовать о реальности этого правления посредством «деяний силы», знамений, и, главное, актов милосердия и прощения грешников.

Такая биографическая интерпретация крещения, наряду с трактовкой этого события как поворотного момента в истории спасения, делает, думается, более понятным то направление в раннехристианском богословии, которое отражено в посланиях апостола Павла: его трактовку крещения христианина как таинства соумирания и совоскресения со Христом в мистическом единстве с Ним[1]. При этом едва ли стоит понимать это соумирание и совоскресение как единовременный акт, но, скорее, как некое сокровенное духовное делание, совершающееся в сердце верующего на протяжении всей его жизни при постоянном содействии и вдохновении Духа Святого.

Стоит отметить также, что, видимо, сходное с Павловым понимание жизни и служения Господа обнаруживается наиболее отчетливо как раз в Евангелии от Марка. Прежде всего, только в этом евангелии в описании сцены крещения используется деепричастие от глагола schidzo (греч.), что можно перевести как «разрывать, раздирать» (в Синодальном переводе — «разверзающиеся»: «...тотчас увидел разверзающиеся небеса» (Мк 1:10)). Этот же глагол обнаруживается в сочинении Марка еще только один раз — при описании событий, сопровождавших смерть Спасителя: «...И завеса в храме разодралась (eschisthe[2]) надвое, сверху донизу» (Мк 14:38). Многие эгзегеты предлагают видеть в выявленном словоупотреблении указание на двойное Богоявление — в начале служения Христа и в момент Его смерти. Эти два Богоявления как бы перекликаются друг с другом: одно, возвещая трудный, полный непонимания и скорбей путь служения; другое — вершину этого служения, смерть божественного Служителя, открывающую новую эпоху богопочитания для всех народов (разрыв храмовой завесы как символ упразднения старого способа богопоклонения). Такое толкование подтверждается, кроме всего прочего, общим характером Евангелия от Марка, в котором автор особо подчеркивает (по сравнению с другими синоптиками) непонимание Вести Иисуса слушателями (в том числе и апостолами) и многократное ее отвержение, а также указывает на очень раннюю смертельную опасность, нависшую над Спасителем, вызванную враждебностью иудейской духовной и политической элиты (см. Мк 3:6). Выходит, что тень смерти, по мысли евангелиста, появляется в жизни Христа уже в самом начале его проповеднической деятельности, а по сути осмысляется и рассматривается как возможность, заложенная в самом стремлении Господа следовать своему призванию, следовать Воле Своего Отца, прозвучавшей в небесном таинственном Голосе на Иордане.

[1] См., например, Рим 6:3 и далее; сравните с Мк 10:38-39 («Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? Они отвечали: можем. Иисус же сказал им: чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься»).

[2] Форма пассивного аориста того же глагола schidzo.