15 января на сайте «Благодатный огонь» была опубликована статья диакона Ильи Маслова с экспрессивным названием «Не трогайте наше богослужение!»[1]. Из подзаголовка становится понятным, что так называется ответ отца диакона на мою статью «Литургическое творчество: что это и зачем»[2]. К сожалению, вместо ответа по существу читатели получили набор передергиваний, стереотипов и ложных умозаключений, приправленных конспирологией, – т.е. всего того, чем обычно изобилуют статьи подобного рода на подобных порталах.

Отец Илья пишет, что «слабая и тенденциозная статья священника-модерниста не заслуживает вообще никакого серьезного внимания». Тут мне сразу видится противоречие – тот факт, что статья привлекла просвещенное внимание такого автора, как Илья Маслов, уже делает ее стоящей. Я, в свою очередь, считаю, что статья отца диакона вполне заслуживает большего внимания, хотя бы просто потому, что представляет яркий образец тех методов, которые приняло на вооружение консервативное крыло нашей Церкви.

О. Илья Маслов заходит издалека. Начинает он со своеобразного подведения итогов – перечня тех «экуменических и модернистких тенденций», которыми «был насыщен» прошедший 2016 год. Тут в одном ряду стоят встреча Святейшего Патриарха и папы Римского в Гаване, выход в свет книг митр.Илариона (Алфеева), литургическое «вырождение» (используем терминологию оппонента), «балаганы, и ярмарки, <…> просмотры кинофильмов». Это пространное вступление, видимо, призвано показать степень упадка, царящего в Русской Православной Церкви.

Сразу же автор демонстрирует свои представления о том, какое место в Церкви занимает такое важное ее свойство, как творчество. Это становится видно на примере, который прямо не относится к содержанию статьи. Рассуждая про синодальный перевод, о. Илья говорит, что тот был сделан «не современным библеистом <…>, а святителем Церкви – Филаретом Московским». Видимо, о. Илья плохо себе представляет исторический контекст появления синодального перевода, который делался вовсе не одним переводчиком, а именно «современными (для своего времени) библеистами», среди которых был и свт. Филарет. Едва ли митрополит Московский мнил себя при жизни «святителем Церкви», чей непреложный авторитет освящает проделанную им (и не только им) работу по переводу Священного Писания на русский язык. Это скорее было то самое творчество, которое так раздражает о. Илью, ведь перевод подразумевает поиск верных значений переводимых слов, верных формулировок для передачи смысла переводимого текста, а местами (это актуально как раз для синодального перевода) и толкование неясных мест[3].

К сожалению, дальнейшие рассуждения отца Ильи выдержаны в том же духе. Но прежде чем перейти к основной нашей теме, придется прокоментировать конспирологические измышления отца диакона, ведь подобные построения очень часто становятся доброй почвой для спекуляций. Например, такой пассаж: «описанные кощунства не случайны, а представляют собой постмодернистскую программу по созданию симулякров миссии и игрового Православия». Видимо, в представлении отца диакона существует некий «заговор постмодернистов», которые, подобно пресловутым масонам, составили свою собственную программу по разрушению Православной Церкви. Как же этот заговор работает? На основании писаний о. Ильи можно нарисовать себе следующую апокалиптическую картину: «вдохновители… новой постмиссии»[4] пишут учебники и «всевозможные пособия» по миссиологии. Эти пособия впоследствии внедряются в церковную жизнь «различными молодежными отделами» на разных уровнях. Наверно, неуместно просить у о. Ильи ссылки на те самые пособия, написанные указанными авторами и внедряемые на всех уровнях, – их просто нет. И почему, интересно, молодежные отделы должны внедрять пособия по миссиологии? Как вообще о. Илья представляет себе административную сторону церковной жизни? Скорее всего, никак. Это было бы небольшой бедой, если бы не становилось почвой для нагнетания паники. Впрочем, повторюсь, статьи подобного рода volens nolens преследуют именно такую цель[5].

Но это только полбеды. Заговор существует и на более высоком уровне – в самом Межсоборном присутствии. Главным проводником обновленческих идей названа комиссия по богослужению и церковному искусству. Достаточно просто ознакомиться со списком членов комиссии, чтобы понять необоснованность подобных заявлений. Неужели д. Илья Маслов считает, что именно эти церковные деятели и пытались воплотить в жизнь «богослужебный эксперимент»? Сперва кажется, что именно так. Однако в следующем предложении автор сам себе противоречит (видимо, поняв всю несостоятельность своих предположений). И вот оказывается, что «готовили полномасштабную богослужебную реформу в Русской Церкви» совершенно другие люди: историки протоиерей Георгий Митрофанов и А.Б. Зубов (не являющийся членом Межсобора), профессор СФИ Д.М. Гзгзян, который в сознании о. Ильи превращается в «представителей (sic!) секты свящ. Георгия Кочеткова», а также «подобные им либералы». Но благодаря «оперативности в информационном освещении» готовящейся «революции» (кем бы вы думали?)… порталом «Благодатный огонь» (воистину, сам себя не похвалишь – никто не похвалит) «очередная модернистская диверсия нынешних обновленцев была сорвана». В подтверждение приводится цитата из выступления Святейшего Патриарха на епархиальном собрании 2016 года, которую можно понимать в том ключе, в котором понимает ее Илья Маслов, только пойдя на компромисс со своей логикой[6].

Нельзя не отметить несоответствующие исторической реальности представления д. Маслова об истории обновленческого раскола. Общепризнанным в историографии является разделение «обновления» и «обновленчества»[7]. Так, например, любимый «ревнителями» термин «неообновленчество» впервые был употреблен свщмч. Серафимом Угличским по отношению к митрополиту Сергию (Страгородскому) не из-за литургических нововведений последнего, а из-за известной политики по отношению к безбожной власти[8]. И «обновленческими» по своему духу можно скорее назвать некоторые статьи на портале «Благодатный огонь». Так что еще большой вопрос, кто сегодня продолжает традиции обновленцев 20-х гг. – те, кто радеют за многообразие церковной жизни, или же те, кто оценивают людей, исходя из их политических предпочтений[9]? Также стоит напомнить о. Илье, что из членов группы 32 священников, о которой он так презрительно отзывается, трое были канонизированы (свщмч. Симон, епископ Уфимский, свщмч. Михаил Чельцов, свщисп. Роман Медведь), а основатель группы прот. Константин Аггеев завершил свою жизнь как мученик за Христа.

Рассуждая же о содержании статьи, отец диакон напоминает мне слова свт. Луки Крымского. Я благодарю о. Илью за напоминание. Однако хотелось бы спросить его: а причем тут обновление церковной жизни? В приведенной цитате говорится о «замене панихиды литией» и о «служении молебнов по выдуманному чину», также святитель говорит о недопустимом сокращении «чинопоследований, Таинств и обрядов». То есть эти слова архиепископа Луки направлены были скорее против священнического нерадения[10].

Акцент все-таки стоит сделать на другом – не столько на молебнах и литиях, сколько на границах творчества. Соответствуют ли принципу литургического творчества громоздкие чины крестных ходов с акафистами и водосвятием, например? Или чин освящения черного хлеба в первый день Великого поста? Или иные экзотические богослужебные формы? Едва ли. Благое литургическое творчество рождается там, где есть внутренняя культура, внутренняя глубокая церковность. Воспитать эти качества специально очень сложно, скорее они рождаются при участии многих факторов. Иными словами, творчество в Церкви должно совершаться со вкусом. Не будем забывать и о том, что любые творческие начинания неизбежно будут корректироваться той реальностью, в которой они воплощаются. То есть, иными словами, если священник, убежденный в своей собственной культурности, церковности и вкусе, начнет практиковать что-то, неприемлемое общиной, та сразу должна будет его скорректировать в духе братской любви (а не доносами, как у нас это бывает принято).

Рассуждая о богослужебных книгах, о. Маслов повторяет умозаключения многих авторов консервативной направленности: «Эти книги написаны Духом Святым, составлены великими молитвенниками и учителями Церкви. Безумное посягательство на них есть хула на Духа Святого». Автор под прикрытием благочестивых словес являет свое собственное представление об исторической литургике и вообще церковной истории. Откуда он черпает свое учение о богодухновенности Типикона? Кто конкретно из учителей Церкви написал требник? Кто конкретно составил часослов? И т.п. Вместо обоснованных рассуждений автор прибегает к лозунгам – тому, в чем он сам обвиняет меня и мою статью. Конечно, все богослужебные книги представляют собой очень большой авторитет для членов Православной Церкви. Но нельзя их превращать в бронзовые изваяния, которым чужда любая жизнь.

Далее мы читаем рассуждения в том же русле: «действие Духа Божьего создало все известные нам церковные формы Предания: библейский канон, богословие, богослужебные чинопоследования, православную архитектуру, иконопись». Как автор представляет себе это самое действие Духа Божьего? Как нью-эйджевский channeling? Или как соработничество Бога и людей? Если второе, то в соработничестве и являет себя творчество – и божественное, и человеческое. Но для Ильи Маслова такое соработничество – это не Дух Божий, а «дьявольское вдохновение».

Несогласие вызывает и другое утверждение диакона Ильи: «Совершение таинства может быть или верным (то есть соответствующим уставной традиции), и тогда оно совершилось, или неверным (то есть не соответствующим чинопоследованию), и в этом случае был лишь кощунственный спектакль». Еще раз рекомендую о. Илье ознакомиться с прекрасной статьей И. Неронова «Литургическое обновление: стихийное или осознанное?»[11], в которой приводится несколько примеров отступления современной богослужебной практики Русской Православной Церкви от того, что зафиксировано в богослужебных книгах. Значит ли это, что все богослужения в нашей Церкви представляют собой «кощунственный спектакль»? Едва ли сам отец диакон так считает.

Предвидя, однако, такой аргумент, о. Илья Маслов вступает в очередное противоречие со своими собственными словами: «обычаи и традиции Поместной Церкви… могут иметь вполне каноническое значение». Автору, видимо, сложно понять, что обычаи и традиции тоже имели свое начало во времени (если только он не считает, что все нынешние традиции были напрямую спущены с неба). Иными словами, было время, когда любая традиция являлась нововведением, а значит, по логике Ильи Маслова, не имела никакого канонического значения. Так вот выходит, что в древности (и даже в советское время) в Церкви было возможно появление практик, противоречащих Типикону, но, тем не менее, ставших традицией, а вот сегодня – уже нет. Нормально ли это? Ведь, по выражению одного известного московского священника, «догматизация обряда, прекращение его развития в какой-либо момент времени – это ересь и непонимание природы церковной жизни»[12].

О. Илья задается вопросом, кто «освящает» творчество современных «профессоров литургики и миссионеров». Конечно, это не «тень парижской школы», как он сам (надо признать, весьма оригинально) отвечает. Но литургическое творчество – это не кабинетные теоретические рассуждения. Научные труды действительно используются для литургического творчества, так как любое творчество в Церкви должно основываться на предшествующем опыте, но не слепо копировать его, а вдыхать в него новую жизнь. Это творчество, рожденное из живой потребности, живой веры и живого богообщения. Конкретные примеры проявления этого творчества могут быть более или менее удачны, но в итоге из нескольких таких частных случаев и выкристаллизовывается то, что становится традицией. Это и есть жизнь, это и есть творчество.

Уважаемый оппонент считает, что «основным <…> мотивом литургического возрождения» является «приспособление Устава под современную немощь некоторых рафинированных церковных интеллигентов». К сожалению, о. Илья немного отстал от жизни. Речь идет уже не о рафинированных интеллигентах. Речь идет о соответствии церковной жизни сознанию и мировосприятию современного человека. Предвижу вопрос: но разве Церковь должна меняться вслед за изменениями в обществе? Мы привыкли слышать, что, конечно же, нет. Но, к сожалению, измениться придется – если только Церковь желает сохранить свой авторитет, а не стать маргинальным «музеем древностей». Волей-неволей придется приноравливаться к особенностям (но не к греховным склонностям, которые на самом-то деле в любую эпоху одинаковы) современного человека в его восприятии реальности, к тому факту, что информация сегодня гораздо доступнее, чем когда-либо. И для того, чтобы такая синхронизация прошла максимально безболезненно для Церкви, и необходим творческий подход к тем аспектам церковной жизни, где творчество уместно и допустимо.

И тут перед нами встает вопрос, который немного затрагивает и о. Илья. О роли священника и месте, которое в общине занимает богослужение.

О. Илья пишет: «Священник чаще всего не проповедует сегодня, а участвует в акциях; не пастырствует, а координирует приходские мероприятия; не учит вере, а участвует в молодежных тусовках». Казалось бы, вполне справедливые слова. Только они охватывают лишь одну сторону церковной жизни – внутриприходскую. Внутри своего прихода священник действительно должен проповедовать, пастырствовать и учить вере, но только все эти благие деяния остаются в стенах его храма. Участвовать же в акциях, молодежных тусовках, координировать мероприятия тоже важно уметь, это тоже часть священнического служения в современном мире, нравится нам это или нет. Для того чтобы привлечь современного человека в Церковь, священнику приходится (перефразируем оппонента) проповедовать, участвуя в акциях, пастырствовать, координируя приходские мероприятия, учить вере, участвуя в молодежных тусовках. По-другому сегодня уже не получится. Рискну быть непонятым, но все же отмечу: для того, чтобы как-то соответствовать стремительно меняющемуся обществу, священник должен принять на вооружение как раз принцип творчества. В том числе и в литургической жизни.

Илья Маслов пишет далее: «Благоговейное совершение уставного богослужения этому (внебогослужебной деятельности – свящ. Ф.Р.) никак не противоречит, а, наоборот, помогает и расставляет правильные акценты: сердцевина приходской жизни – это богослужение (выделено д.И.М. – свящ. Ф.Р), а все остальное (социальное служение, миссия, катехизация, проповедь) должно выстраиваться вокруг него».

Здесь можно смело согласиться с выделенной строчкой – действительно, весьма справедливо. Если бы речь не шла именно об уставном богослужении. Почти все православные христиане имеют опыт участия в уставном богослужении на первой седмице Великого Поста. Как такие богослужения помогут выстроить внебогослужебную приходскую деятельность, если они настолько насыщены и пространны, что отнимают и у молящихся, и у совершителей очень много сил? Уставное богослужение – скорее роскошь, доступная немногим (например, монашествующим или тем приходам, которые ставят своей задачей следование Типикону). Но дело не только и не столько в этом. Уставное богослужение совершенно не вписывается в мироощущение современного человека, привыкшего, в первую очередь, к взаимодействию, понятности и информативности. Сколько бы мы не толковали о важности, красоте и глубине уставной службы, современный человек пройдет мимо, потому что принципы, на которых основывается уставное богослужение, и принципы организации его жизни слишком разные.

По этой самой причине очень важно сейчас сделать шаг навстречу и, в рамках немногочисленных отдельных приходов, творчески подойти к богослужебной (и вообще приходской) жизни: дать благословение служить по-русски, переосмыслить чинопоследование богослужений, переориентировать их со священнослужителей, наглухо закрывшихся в алтаре, на собравшийся в храме народ, разработать разные программы катехизации, организовывать неформальные объединения по типу братств – со своими принципами и уставами, и т.п. Никто ведь и не говорит о полном реформировании Русской Православной Церкви или о пресловутой «отмене Типикона» (вернее, о ней говорит только портал «Благодатный огонь») – это было бы тогда не творчество, а диктатура. Речь идет о том, чтобы постепенно в нашей Церкви возникло бы то многообразие, в котором каждый ищущий смог бы найти то, что делает этого конкретного человека ближе к Богу. Это, кстати, еще один принцип современного мира с его вариативностью и субкультурностью.

В заключение позволю себе обратиться напрямую к оппоненту. Дорогой о. Илья, спешу вас успокоить – никто не собирается «трогать ваше (с каких пор, кстати, вы его приватизировали?) богослужение». Никто не будет отменять Типикон и заставлять вас и иже с вами служить ни «открытую» Литургию, ни Литургию ап. Марка, ни даже Литургию ап. Иакова. Вы вполне сможете сохранить у себя на приходе уставное богослужение, если община верных, собирающаяся при храме, выразит такое желание. Вы со своими мнениями о том, на каких началах надо организовывать приходскую и богослужебную деятельность, вполне органично вписываетесь в церковную жизнь, устроенную по принципу творчества и многообразия. Только не думайте, что вы в ней одни.