Во избежание излишнего теоретизирования рассмотрим обозначенную в названии статьи проблему на конкретных примерах.

Первый пример. В книге Тиллиха «Систематическая теология» есть небольшой раздел «Теология и христианство», в котором Тиллих обосновывает притязание христианской теологии на универсальную значимость. Если «тео-логия» –  это рассуждение (logos) о Боге (theos), т.е. рациональная интерпретация религиозной сущности обрядов, символов и мифов, то у любой религии есть своя теология. Однако христианская теология имеет под собой основание в определенном смысле более глубокое, чем теология любой другой религии. И потому она притязает на то, что только она является теологией в полном смысле этого слова. Ниже приводится соответствующий текст¹.

«Основанием для этого является христианское учение о том, что Слово (Логос) стало плотью и что принцип божественного самооткровения проявил себя в событии “Иисус как Христос”. Если эта весть истинна, то христианская теология обрела такое основание, которое трансцендирует основание всякой другой теологии, но не может быть трансцендировано само. Христианская теология восприняла нечто такое, что абсолютно конкретно и в то же время абсолютно универсально. Ни миф, ни мистическое видение, ни метафизический принцип, ни священный закон не обладают той конкретностью, которая присуща лишь личностной жизни. В сравнении с личностной жизнью все остальное относительно абстрактно. И ни одно из этих относительно абстрактных оснований теологии не обладает универсальностью Логоса, который сам по себе является принципом универсальности. В сравнении с Логосом все остальное является частным. Христианская теология является теологией постольку, поскольку она основана на той напряженности, которая существует между абсолютно конкретным и абсолютно универсальным. Жреческие и профетические теологии могут быть очень конкретными, но при этом им не хватает универсальности. Мистические и метафизические теологии могут быть очень универсальными, но при этом им не хватает конкретности.

Кажется парадоксальным утверждение о том, что только нечто абсолютно конкретное может быть при этом и абсолютно универсальным (и наоборот), хотя подобное утверждение адекватно ситуации. Нечто чисто абстрактное ограничено в своей универсальности потому, что оно ограничено теми реальностями, от которых оно было абстрагировано. Нечто чисто частное ограничено в своей конкретности потому, что оно должно исключать другие частные реальности для того, чтобы сохранять себя как конкретное. И только то, что обладает силой представлять всякое частное, только оно абсолютно конкретно. И только то, что обладает силой представлять всякое абстрактное, только оно абсолютно универсально. И это сходится в той точке, где абсолютно конкретное и абсолютно универсальное тождественны. В этой вот точке и возникает христианская теология. И точка эта определяется как“Слово (Логос), ставшее плотью”».

К последней фразе Тиллих дает следующее примечание.

«Учение о Логосе неверно понимается в том случае, если существующая между универсальным и конкретным напряженность интерпретируется как напряженность между абстрактным и частным. Абстракция отрицает части того, от чего производится абстрагирование. Универсальность включает в себя каждую часть, поскольку она включает в себя конкретность. Частность исключает каждое частное из каждого другого частного. Конкретность представляет каждое другое конкретное, поскольку она включает в себя универсальность. Христианская теология существует между полюсами универсального и конкретного, а не между полюсами абстрактного и частного».

Текст оставляет неоднозначное впечатление. С одной стороны, есть ощущение, что в нем содержится глубокая и важная мысль. А с другой стороны, нельзя сказать, что эта мысль понятно изложена. Трудно избавиться от ощущения какой-то неясности, заумности. И когда начинаешь анализировать эти свои ощущения, то довольно быстро обнаруживается причина. В приведенном тексте универсальное противостоит конкретному, а абстрактное – частному. В русском же языке (да, наверное, и в любом языке, пригодном для философии) эти оппозиции выглядят совершенно неестественно. На самом деле противоположностью абстрактного является не частное, а конкретное, а универсального – не конкретное, а частное. Сразу же приходит мысль об ошибке переводчика. Но нет: в данном контексте единственное подходящее для словаparticular значение – это действительно «частное», а для словаconcrete – «конкретное».

А что если перевести этот текст исходя не из словарных значений слов (и даже вопреки им), а из его общего смысла? Т.е. перевестиconcrete как «частное» или даже (чтобы оно более четко противостояло универсальному) как «уникальное», аparticular как «конкретное»? Тогда приведенный выше текст приобретет следующий вид:

«Христианская теология восприняла нечто такое, что является абсолютно уникальным и в то же время абсолютно универсальным. Ни миф, ни мистическое видение, ни метафизический принцип, ни священный закон не обладают той конкретностью, которая присуща лишь личностной жизни. В сравнении с личностной жизнью все остальное относительно абстрактно. И ни одно из этих относительно абстрактных оснований теологии не обладает универсальностью Логоса, который сам по себе является принципом универсальности. В сравнении с Логосом все остальное – не универсально. Христианская теология является единственной в своем роде, поскольку она основана на той напряженности, которая существует между абсолютно уникальным и абсолютно универсальным. Жреческие и профетические теологии могут быть весьма уникальными, но при этом им не хватает универсальности. Мистические и метафизические теологии могут быть весьма универсальными, но при этом им не хватает уникальности.

Утверждение о том, что только нечто абсолютно уникальное может быть при этом и абсолютно универсальным (и наоборот), кажется парадоксальным, но оно адекватно описывает ситуацию. Просто абстрактное ограничено в своей универсальности потому, что оно ограничено теми реальностями, от которых оно было абстрагировано. Просто конкретное ограничено в своей уникальности потому, что оно должно исключать другие конкретные реальности, чтобы сохранять себя как уникальное. И только то, что обладает силой представлять всякое конкретное, только оно абсолютно уникально. И только то, что обладает силой представлять всякое абстрактное, только оно абсолютно универсально. И это сходится в той точке, где абсолютно уникальное и абсолютно универсальное тождественны. В этой точке и возникает христианская теология. И точка эта определяется как “Слово (Логос), ставшее плотью”».

Примечание:

«Учение о Логосе неверно понимается в том случае, если напряженность между универсальным и уникальным интерпретируется как напряженность между абстрактным и конкретным. Абстракция отрицает части того, от чего производится абстрагирование. Универсальность включает в себя каждую часть, поскольку она включает в себя уникальность. Конкретное отделяет всякое конкретное от всякого другого конкретного. Уникальность представляет всякое другое конкретное, поскольку она включает в себя универсальность. Христианская теология существует между полюсами универсального и уникального, а не между полюсами абстрактного и конкретного».

Теперь вроде бы все стало на свои места. Однако вопрос, фигурирующий в названии статьи, остался. Что мы имеем в результате: правильный перевод или отсебятину?

Второй пример (тоже из Тиллиха). В книге «Мужество быть» есть раздел под названием Courageandfortitude, мужество и стойкость (других вариантов перевода англо-русский словарь не допускает). В этом разделе говорится о том, что исторически сложились два представления о мужестве: мужество как сила духа, способная одолеть все превратности судьбы, и более частное – мужество как воинская доблесть. Тиллих пишет, что его интересует мужество в первом значении, и потому его книгу нельзя было бы назвать « Thefortitudetobe » (« DieTapferkeitzumSein »). Но немецкое слово Tapferkeit , которым Тиллих поясняет английское fortitude , имеет значения храбрость, смелость, отвага. Кроме того, точный перевод «Стойкость быть» не соответствует нормам русского языка. Поэтому приходится отказаться от словарного значения слова fortitude и перевести его так, чтобы оно соответствовало немецкому Tapferkeit . Но это же слово стоит и в названии раздела. Как быть с этим названием?

На сегодняшний день существуют два перевода книги «Мужество быть», Т.И. Вевюрко и О.А. Седаковой. Т.И. Вевюрко и там, и там переводит fortitude как «отвага»; О.А. Седакова – в названии раздела как «стойкость», а во втором случае как «смелость». Т.е. оба переводчика были вынуждены отойти от словарного значения слова, но сделали это по-разному. Правда, тут все-таки можно выкрутиться и сохранить в обоих случаях словарное значение слова fortitude , если перевести указанную фразу так: «…книгу нельзя было бы назвать «Стойкость в бытии» или «Смелость быть» ( DieTapferkeitzumSein »)».

Эти примеры показывают, что трудности перевода возникают не только из-за отсутствия однозначного соответствия между разными языками, но и потому, что авторы не всегда четко выражают свои мысли. В данном конкретном случае, как можно предположить, путаница в оригинале объясняется тем, что к моменту написания этого текста Тиллих хотя и прожил в Америке почти 20 лет, но все же не чувствовал всех тонкостей английского языка. Однако едва ли найдется автор, у которого – даже если он пишет на родном языке – не было бы нечетко изложенных мыслей. Тем более что современные богословские тексты особой четкостью не отличаются. Имеет ли переводчик право исправлять оригинал, чтобы сделать его более понятным?

Приведенные примеры позволяют предложить следующий ответ на этот вопрос: да, если он не видит другого способа сделать так, чтобы текст перевода имел ясный смысл.

________________________