Священное Писание богодухновенно. Истины, которые оно в себе содержит, не порождение автономного человеческого гения, но плод соработничества Духа Божия и вдохновенного им автора. С одной стороны, те смыслы, которые наполняют Священный Текст, — прямое послание Бога человеческому роду, с другой — послание, преломленное через призму опыта автора как носителя определенной культуры. Важные составляющие последней, язык и литературная традиция, в той мере, в какой владеет ими автор, наделяют Откровение «плотью» и позволяют говорить о нем, как о литературном произведении.

Священное Писание как литературное произведения использует все средства художественной выразительности. Наряду с многочисленными фигурами речи в нем встречается и огромное число тропов (метафор, метонимий, синекдох, аллегорий, олицетворений, эпитетов и др.)

Благодаря своей природе, троп[1] занимает особое место в процессе толкования Св. Писания. Зачастую его наличие создает трудности связанные с пониманием текста. Причем эти трудности бывают разного порядка: начиная с того, какое выражение считать тропом[2] и заканчивая возможностью существования у тропа нескольких, порой друг другу противоположных значений[3].

Блж. Августин в третьей книге своей работы «Христианская наука» уделяет большое внимание тропу как явлению. Так он пишет: «ученые не должны забывать, что наши Св. Писатели употребляли все роды выражения, известные у грамматиков под греческим названием тропов и притом гораздо разнообразнейших и в большем обилии, нежели, как могут думать или верить те, которые не знают наших Св. Писателей и узнали сии тропы от одних только светских учителей. Знакомые с тропами легко их находят и в Св. Писании, и нередко пользуются ими к уразумению оного... В священных книгах есть не только примеры тропов, но встречаются даже и названия некоторых из них, например, аллегория, загадка, притча»[4]. По мысли блж. Августина, тропы имеют большое значение в герменевтическом процессе. «...Познание тропов, — пишет он, — необходимо при разрешении неоднозначностей, встречающихся в Св. Писании. Если из слов, в собственном значении взятых, выходит смысл несообразный, то нужно вникнуть, не употреблен ли такой или другой троп в изречении, которого мы не понимаем. Этим способом объяснено много такого, что прежде казалось темным»[5].

Особенность учения блж. Августина о тропах в Св. Писании заключается в том, что троп для него — не только троп языковой и стилистический, но всякий текст, который может быть понят иначе, нежели то предполагает его буквальный смысл. Блж. Августин говорит прямо, что язык тропов «гораздо обширнее и разнообразнее всяких правил науки. Ибо везде, где говорится одно, а другое разумеется, — везде там есть язык тропов, хотя в науке говорить (риторике), может быть, нет названия того или иного тропа»[6].

На каком основании блж. Августин делает такое заявление? На основании того, что зачастую интерпретатор используют топику тропов для того, чтобы построить иносказание. Так порой в основе иносказания лежит или метафора, или метонимия, или синекдоха, или другие смысловые отношения. Блж. Августин так и пишет: «когда откроется род речи, то откроется вместе и то, что иносказание, составляющее оную, взято или от сходства подобных между собой вещей, или от таких вещей, кои соприкасаются одна к другой по некоторой только близости»[7].

Таким образом, сам по себе текст может и не содержать языковых или стилистических тропов, но, тем не менее, будет восприниматься как троп в зависимости от своих особенностей или от того, как о нем мыслит интерпретатор.

На основании вышесказанного можно выделить различные уровни участия тропа в герменевтическом процессе. 

I. Первый уровень, на котором мы встречаемся с тропом — уровень автор-текст. Троп появляется тогда, когда автор не хочет называть описываемое явление прямо, но находит для его обозначения другое слово или целое выражение. Как пример можно привести поэтический текст книги Песнь Песней: «шея твоя — как столп из слоновой кости; глаза твои — озерки Есевонские, что у ворот Батраббима; нос твой — башня Ливанская, обращенная к Дамаску» (Песн.7:5). Или слова Христа, обращенные к ученикам: «Я есмь лоза, а вы ветви» (Ин.15:5); «Иисус сказал им: смотрите, берегитесь закваски фарисейской и саддукейской» (Мф.16:16)[8].

На этом уровне мы не можем игнорировать троп, т.к. его создает автор Св. Писания, т.е. он задан самим текстом. Задача толкователя сводится единственно к тому, чтобы верно его интерпретировать. 

II. Второй уровень, на котором мы опять же встречаемся с тропом — уровень текст-интерпретатор. Если на первом уровне троп — средство украшения речи или способ передачи информации о реальности (согласно Полю Рикеру), то на втором — прием и способ интерпретации текста. Наличие тропа в тексте не всегда очевидно, но, независимо от этого, интерпретатор констатирует его наличие, т.к. это помогает ему истолковать текст по определенным правилам, а именно: используя топику тропа.

На этом уровне можно выделить по крайне мере три случая участия тропа в герменевтическом процессе. 

1. По мнению блж. Августина, если текст содержит в себе нечто противоречащие или логике, или христианскому вероучению, или закону нравственности (defectus litterae), то такой текст ни что иное, как троп — его следует понимать иносказательно, но не буквально. Так блж. Августин пишет: «все, что в Священном Писании, будучи принято в собственном смысле, не согласно с нравственностью или с истинами веры, все то должно разуметь в смысле иносказательном. Нравственность же вся утверждается на любви к Богу и ближнему, а истины веры — на познании Бога и ближнего»[9].

Ярким примером текстов такого рода являются те, о которых пишет в своей «Книге о семи правилах» донатистский епископ Тихоний. По словам блж. Августина, который уделяет достаточное внимание этой работе, «все правила Тихониевы, исключая одно (об обетованиях и законе), учат тому, как под одним разуметь другое, т.е. как понимать язык и речь, выраженную тропами»[10].

Анализ Тихониевых правил показывает, что он пытается объяснить defectus litterae наличием тропов в тексте. Поэтому в основе предложенных им интерпретаций лежит или метафора, или метонимия, или синекдоха[11].

Так, например, первое правило («О Господе и теле Его»), второе («О теле Господнем как двучастном») и последнее, седьмое («о диаволе и его теле»), говорят о том, что иногда в Св. Писании встречается перенос качеств или даже имени одного предмета на другой. Так, например, Церковь называется Спасителем, Сыном Божиим (Мф.26:64); говоря о Церкви, автор может говорить о ней, как об обществе неправедных и грешных (Ис.43:5-8); дьявол называется царем Вавилонским (Ис.14:12-21). Согласно Тихонию, такой перенос возможен в силу органического единства двух предметов, их онтологической близости. Таким образом, перед нами случаи метонимии.

Правило четвертое («О виде и роде») и пятое («О временах») говорит о том, что иногда вид может обозначать род, а часть — целое. Так, например, пророчество Давиду о царствовании его сына Соломона вместе с тем и пророчество о торжестве Церкви (2Цар.7:12-16); а слова Откровения: «будете иметь скорбь дней десять» (Откр.7:7), означают не буквально 10 дней, но определенный промежуток времени, который на самом деле будет намного продолжительней, десять же дней — всего лишь его малая часть. Сам Тихоний пишет об этом виде иносказаний, как построенном на синекдохе: «Количество времен в Писаниях часто имеет таинственное значение вследствие синекдохического образа выражения... А синекдоха есть или целое от части (то есть вместо части), или часть от целого»[12].

В шестом правиле («О повторении») Тихоний говорит, что в тексте могут встречаться такие повествования, в которых упоминается о событиях уже имевших место в Св. Писании, но в ином контексте. Поэтому само это повествование нужно понимать не прямо, а в соответствии с контекстом, т.е. в переносном смысле. Так слова Христа о том, что в день (по греч. w{ra «час») Его пришествия «кто будет на кровле, а вещи его в доме, тот не сходи взять их; и кто будет на поле, также не обращайся назад. Вспоминайте жену Лотову» (Лк.17:31,32) не означают, что мы должны забыть о своих вещах, не поворачиваться назад в момент Второго Пришествия и помнить о нем только в тот час, когда оно произойдет. Здесь час, по словам Тихония, означает все время жизни. И это время мы должны провести бодрствуя, в ожидании встречи со Спасителем. Таким образом, это просто метафора христианской трезвенной жизни, подкрепленная синекдохой (час — все время).

Конечно же, Тихоний иногда и правда усматривает действительные авторские тропы в тексте Св. Писания. Так, например, в пятом правиле («О временах») Тихоний утверждает, что речь о трехдневном пребывании Христа во гробе достоверна лишь тогда, когда мы примем за целый день его малую часть (изначально автором здесь употреблена синекдоха). Однако в большинстве текстов, которые он приводит, наличие авторских тропов неочевидно и тогда троп превращается у Тихония в способ преодоления defectus litterae.

Стоит также сказать о том, что большинство тропов, на которые указывает Тихоний, мыслятся как тропы лишь в контексте христианской традиции. Потому что только в ней между двумя предметами могут возникнуть определенные отношения, благоприятствующие переносу смысла (например, Христос — глава, Церковь — Его тело, отсюда Церковь — Христос). Но не всегда и христианину будет очевидно наличие этих отношений. Например, по мысли Тихония, 40 дней поста, 40 дней потопа, 40 лет странствий в пустыне (что мы понимаем буквально) — число, означающее некую полноту (метафора или синекдоха)[13].

Благоприятной почвой для построения иносказания с помощью топики тропа может стать и сам стилистический троп, как своеобразный defectus litterae. Это происходит в том случае, если образ, который встречается в тексте, зарекомендовал себя в традиции или вызывает какие-то ассоциации у самого толкователя. Как пример можно привести образ горы в святоотеческой экзегезе. С одной стороны «гора» — это стилистический троп, который имеет свое основное значение (то, которое имел в виду автор), с другой — толкователь может наполнить его иным смыслом, параллельным или даже противоположным авторскому замыслу[14]. Так у псалмопевца «гора Господня» (Пс.23:3) означает храм. Перед нами случай стилистического тропа, а именно, метонимии. Господь пребывает в Своем храме, а храм расположен на горе, отсюда гора Господня = храм; в сознании еврея (не только древнего) гора Господня — именно та самая гора, на которой находится тот самый храм. Таким образом, здесь имеет место перенос смысла по смежности понятий.

С другой стороны ничто не мешает толкователю, наполнить этот образ иным смыслом. Так, контекст псалма[15], позволяет говорить о горе, например, как о высоте догматов Церкви (что нередко встречается в толковании отцов) или же, как о высоте добродетелей[16]. Таким образом, перед нами уже не метонимия, но, по мысли толкователя, метафора, построенная на основании наличия сходных признаков у двух предметов.

Интересен сам механизм построения иносказания на стилистическом тропе. Образ больше не указывает на тот смысл, который имел в виду автор: эта связь стирается. Образ наполняется новым смыслом, которым его наполнил не автор, но толкователь (порой этот смысл диаметрально противоположен авторскому)[17]. В результате этого может меняться и топика, на основании которой строится иносказание. Автор, например, видел это как метонимию, но интерпретатор строит иносказание в основе, которого лежат, как мы уже видели выше, метафорические отношения.

2. Иногда толкователь усматривает троп в тексте, который не содержит в себе defectus litterae (не противоречит ни логике, ни вере, ни нравственности и пр.), но имеет очевидный буквальный смысл. Здесь присутствие тропа в тексте выступает для автора гарантом наличия в нем иносказания. Поэтому само существование тропа становится необходимо. Например, свт. Григорий Нисский, изъясняя заповедь Спасителя «Блаженны изгнанные за правду» (Мф.5:10), так рассуждает о том, что есть правда: «Божественное Писание по обычаю своему в упоминании о части нередко объемлет целое, например, когда естество Божие объясняется какими-либо именами... Из сего дознаем, что богодухновенное слово под какою-либо частию умеет обнимать многое». На основании этого он делает вывод: «именем ее (правды — Д.Б.) слово означает всякий вид добродетели»[18]. Таким образом, несмотря на то, что текст и конкретное слово имеет и свое буквальное значение, св. Григорий мыслит его как троп (синекдоха) и на этом основании строит расширительно-нравственное толкование по типу галахического.

Св. Илларий Пиктавийский, комментируя 15 главу книги Исход, предлагает считать «горькие воды Меры» тропом (метафорой), указывающим на народ Израильский. Это помогает ему построить типологическое толкование данного фрагмента. «...Весь народ, — пишет он, — обретающийся в пустыне и пока не имеющий достигнуть обетованной земли, горький из-за роптания своего, каковое происходит от непокорства, через таинство древа делается сладким»[19]. 

3. К третьей группе можно отнести те случаи, когда, с одной стороны, текст не содержит в себе defectus litterae, с другой, сам интерпретатор, не указывая на наличие тропа в тексте, строит с помощью его топики иносказание. Т.е. иносказание имеет в своем основании или метафору[20], или метонимию[21], или синекдоху[22] или др.

Например, Адам часто понимается как разумная сторона человека, а Ева — как чувственная. Перед нами перенос смысла, основанный, на метафорических отношениях (основан на сходстве качеств). В то же время диспозиция Адам — Христос, Ева — Богородица может быть организованна с помощью топики как метонимии (предыдущее — последующее во времени), так и метафоры (общие качества: отцовство и материнство над человечеством ветхим, с одной стороны, и новым с другой). 

Конечно, предложенная схема ни в коем случае не претендует на универсальность и завершенность, хотя бы по той причине, что не все иносказания используют смысловую топику тропов. Также не стоит говорить, что тот или иной троп строго соответствует тому или иному виду иносказаний[23].

Предложенная схема призвана показать: 1. троп встречается не только на уровне автор-текст, но и на уровне текст-интерпретатор, где толкователь зачастую использует его топику, чтобы построить иносказание; 2. использование тропа на уровне текст-интерпретатор неоднозначно и имеет вариативность, которая зависит с одной стороны от особенностей текста и задачи интерпретатора с другой; 3. зная законы, по которым строится троп, мы можем отчасти предугадать те законы, по которым будет строиться то или иное толкование, что дает нам возможность использовать еще один принцип классификации иносказаний.

[1] Укажем на некоторые из ныне существующих определений тропа:

1) «Тропом называется прием речи, состоящий в таком замещении речения (слова или словосочетания) другим, при котором замещающее речение, используясь в значении замещенного, обозначает последнее и сохраняет смысловую связь с ним». См. Волков А.А. Курс русской риторики. М., 2001. С. 303.

2) «Троп - средство выразительности, основанное на переносе значения, совмещения смыслов...» См. Приходько В.К. выразительные средства языка. М., 2008. С. 7.

3) «Приемы изменения основного значения слова именуются тропами». См. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М., 2003. С. 52.

[2] Так показателен пример с толкованием Пс.1:3: «И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет» (Пс.1:3). С точки зрения скандинавского исследователя Энгнелла, перед нами не метафора, но отражение идеологической и культовой реальности Древнего Израиля, связанной с сакральным значением фигуры царя. См. Вайс М. Библия и современное литературоведение. М., 2001. С. 149-151.

[3] В этом отношении показательна статья Дунаева А.Г. «О границах поэтической аллегории при толковании Священного Писания (на примере образа горы у Оригена и в святоотеческой экзегезе)», в которой он приводит различные, порой противоположные одно другому, толкования образа горы. См. www.danuvius.orthodoxy.ru/gora.htm.

[4] Блаженный Августин. Христианская наука или основания священной герменевтики и церковного красноречия. С-Пб., 2006. С. 151-152.

[5] См. там же. С. 153.

[6] См. там же. С. 167.

[7] См. там же. С. 147-148.

[8] Формально троп не ограничивается ни словосочетанием, ни предложением. Ярким тому подтверждением служат притчи и аллегории, которые представляют собой ни что иное, как развернутые тропы.

[9] Блаженный Августин. Христианская наука или основания священной герменевтики и церковного красноречия. С-Пб., 2006. С. 135.

[10] См. там же. С. 166-167.

[11] На это указывает в своей работе митр. Антоний (Храповицкий). Он пишет: «В Библии иногда по-видимому одному и тому же предмету приписываются противоположенные, или во всяком случае, неподходящие к нему признаки. Очевидно, что во всяком случае слово, обозначающее предмет, на самом деле относится не к этому предмету, но к другому, с ним сродному, очевидно, что пред нами оборот метонимический, метафорический, или pars pro toto (часть вместо целого - Д.Б.), или ему подобный. Такие-то явления в библейской речи следует толковать при помощи первого, или второго, или четвёртого, или двух последних правил Тихония: все они вращаются около указанного вида библейской речи, различаясь между собой только по предмету». См. Митрополит Антоний (Храповицкий). О правилах Тихония и их значении для современной экзегетики. // Альфа и Омега. 1999, №2(20). С. 95.

[12] Тихоний Африканский. Книга о семи правилах для исследования и нахождения смысла Священного Писания. // Альфа и Омега. 1999, №4(22). С. 93-94.

[13] Конечно, нельзя однозначно утверждать, что Тихоний отрицал буквальное значение этих чисел. Однако наряду с буквальным, здесь, по его мысли, скрывается и таинственный смысл, на который Тихоний указывает, используя топику тропа.

[14] Об этом же пишет А.Г. Дунаев в своей статье, посвященной исследованию образа горы у Оригена: «Если само Писание и дает иногда некоторые основания для образов Оригена, то в Писании это, скорее, поэтические образы-сравнения («тропы»), которые при желании можно «уложить» в шкалу «школьных» литературоведческих терминов, тогда как у Оригена аллегории переносятся на все Священное Писание и приобретают устойчивость, самостоятельность и «системность», явно переходящую границы поэзии». См. www.danuvius.orthodoxy.ru/gora.htm.

[15] «Кто взойдет на гору Господню, или кто станет на святом месте Его? Тот, у которого руки неповинны и сердце чисто, кто не клялся душею своею напрасно и не божился ложно [ближнему своему]» (Пс.23:3-4).

[16] По словам А.Г. Дунаева, в толкованиях Оригена «гора» имеет целый спектр значений: превосходство во власти, знании или мудрости, высокие благодатные и духовные дары и добродетели, пророки и святые, любой верующий, отличающийся святостью жизни и глубокой разумной верой, собрание святых, церковь, Сам Христос; «горы» во множественном числе могут указывать на Бога и на Св. Троицу. Иногда наоборот горы - языческие боги. См. www.danuvius.orthodoxy.ru/gora.htm.

См. также Словарь переносных, образных и символических употреблений слов в псалтири. Сост. Клименко Л.П. Нижний Новгород, 2005. С. 49, 239-240.

[17] ««Механика» переноса очевидна: поэтический образ «накладывается» на заранее определенную «космологическую» и «экзегетическую» схему (мiр - Писание), откуда следуют интерпретации, никак не вытекающие ни из самого образа, ни из интерпретируемых текстов». См. www.danuvius.orthodoxy.ru/gora.htm.

[18] Григорий Нисский, св. Полное собрание творений в 8 т. М., 1861. Т. 2. С. 411-412.

[19] Илларий Пиктавийский, св. Изъяснение тайн. / Памятники средневековой латинской литературы 4-7 веков. Сост. Нестерова О.Е. М., 1998. С. 26.

[20] «Метафора - самый значительный и употребительный троп, поскольку отношения подобия раскрывают широкий круг сопоставлений и образов предметов, не связанных обязательными отношениями, поэтому область метафоризации практический безгранична...» См. Волков А.А. Курс русской риторики. М., 2001. С. 305.

[21] «Метонимический перенос связан с описанием и обстоятельственными топами, которые являются смысловой основой метонимии: предыдущего и последующего, причины и действия, деятеля и действия, содержащего и содержимого, знака и означаемого, времени и предмета или действия, материала и вещи». См. Волков А.А. Курс русской риторики. М., 2001. С. 306.

[22] Для синекдохи характерны отношения рода и вида, части и целого, единичного и множественного. См. Волков А.А. Курс русской риторики. М., 2001. С. 307.

[23] Так, например, можно было бы сказать, что для типологии характерны метонимические отношения, а для аллегорезы - метафорические. Однако, утверждение, что аллегорическое толкование никогда не использует топику метонимии, а типологическое - метафоры, было бы слишком скоропоспешным. Вернее всего данный вопрос нуждается в дополнительном исследовании.