К настоящему времени в историография вопроса государственно-церковных отношений в СССР одним из сравнительно малоизученных периодов остается последние десятилетие перед Второй мировой войной. Его начало в 1929 г. ознаменовалось переходом советской власти к очередному и самому решительному наступлению на Церковь, а завершение - 1939 г. - стало временем, когда власть, побуждаемая опасностью мировой войны, впервые за все послереволюционные годы начала менять отношение к Русской Православной Церкви. При справедливой общепринятой оценке государственно-церковных отношений в 1929-1939 гг. в целом как периода жестоких гонений на Церковь со стороны советской власти, не всегда принимается во внимание разная степень интенсивности и форма этих гонений в разные годы рассматриваемого десятилетия.

В архивах Петербурга нами был выявлен ряд ранее не публиковавшихся документов, свидетельствующих о состоянии взаимоотношений властей и церковных структур в 1929-1939 гг. на территории Ленинграда и Ленинградской области. Значимость исторических свидетельств о состоянии церковной жизни в 1930-е г. в указанном регионе СССР определяется следующим рядом обстоятельств. Во-первых, Ленинградская область в 1930-е г. была крупнейшим наиболее развитым в промышленном и культурном плане регионом, включавшим в себя почти весь Северо-запад России[1]. Во-вторых, события церковной жизни в Ленинградской епархии имели значительное влияние на всю Русскую Церковь. В-третьих, именно в Ленинграде, рассматривавшимся советскими идеологами как «колыбель пролетарской революции», антирелигиозные акции богоборческих коммунистических властей принимали особо ожесточенный характер.
Исследованные нами документы из Центрального государственного архива Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), Центрального государственного архива историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб), Ленинградского областного государственного архива (ЛОГА), Архива Санкт-Петербургской епархии по рассматриваемому периоду церковной истории Ленинграда и области дополняют материалы, прежде введенные в научный оборот[2].

Методы и интенсивность воздействия государственных структур на Церковь на протяжении периода времени с 1929 г. по 1939 г. заметно варьировались, что просматривается и во взаимоотношениях с областными и местными партийно-государственными инстанциями епархиальных и приходских церковных структур Ленинграда и его области.

С 1929 г. по 1933 г. антицерковная деятельность государства разворачивалась в основном в рамках процесса насильственной коллективизации, вследствие чего особенно много было ликвидировано именно сельских приходов. В условиях начавшегося с 1929 г. наступления государства на Церковь еще более осложнилось положение ее священноначалия. Гонения со стороны государства, последовавшие, несмотря на все уступки сделанные ему церковной иерархией во главе с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским), усилили позицию противников его курса в Церкви. Епархиальным властям Патриаршей Церкви с большой осторожностью приходилось проводить в жизнь предписания высшей церковной власти. Так, только лишь 21 января 1929 г. митрополит Ленинградский Серафим (Чичагов) решился настоять на введении в Ленинградской епархии указа №549 ещё от 21 сентября 1927 г. о поминовении властей[3]. Но текст его распоряжения подчеркнуто состоял лишь в ссылке на соответсвующее предписание высшей церковной власти, поставленное в кавычки, без прибавления к нему каких-либо слов от себя. Данное обстоятельство свидетельствует, что митрополит Серафим, исполняя долг и послушание, серьёзно опасался обострения недовольства паствы.

В условиях резко усилившихся гонений на Церковь в 1929 г. иЗаместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) был вынужден с ещё большей настойчивостью требовать от духовенства поддержки своему курсу в отношениях с государством, заявленному в знаменитой Декларации 1927 г. В циркуляре митрополита Сергия от 2 апреля 1929 г. о необходимости соблюдения полной лояльности к советской власти, сохранившемся в Архиве Санкт-Петербургской епархии отмечалось, что лояльность Церкви будет признана государством, когда стремление засвидетельствовать её будет проявлено всем духовенством. В качестве мер принуждения к непослушным Заместитель Местоблюстителя указал: «Если же, паче чаяния, кем либо из духовенства епархии будет допущено то или иное действие или выступление противо-правительственного характера, Епархиальный Преосвященный обязан немедленно довести о нем Патриархии, сообщая вместе с тем и о мерах, принятых по отношению к виновному»[4]. Таким образом, в 1929 г. обострение государственных гонений на Церковь Патриархия пыталась ослабить более решительным отмежеванием от всех «нелояльных» по отношению к советскому государству своих членов.

Волна гонений затронула не только сельские приходы, но и городские. В Ленинграде 9 августа 1931 г. Ленсовет прямо ставил вопрос о закрытии всех храмов в городе[5].

Хотя беззаконным акциям в ряде случаев пыталась противодействовать Комиссия по делам культов при Президиуме ВЦИК, ее постановления попросту игнорировались партийно-советским аппаратом. Наряду с создававшимися местными комиссиями по вопросам культов, на уровне районов продолжали существовать инспектора при РИКах по вопросам культов. В Ленинграде они подчинялись Отделу административного надзора при Исполкоме Ленсовета, а не Комиссии по вопросам культов. На заседании отдела адмнадзора Ленсовета 26 октября 1931 г. заведующий отдела         К.М. Неглюевич перед инспекторами ставил  задачу: «За текущий год по г. Ленинграду закрыто 10 церквей, что явно недостаточно, посему инспекторами должен быть проработан вопрос о закрытии не менее 20-ти церквей, для этого необходимо тщательно проверить функционирующие церкви, ознакомиться с наказами избирателей, подобрать весь материал о закрытии, требуемый законом, после чего ставить вопрос перед Президиумом Облика»[6]. Таким образом, инспектора должны были всемерно мешать нормальной приходской жизни и при малейшей возможности начинать процесс закрытия храмов. Влияния Комиссии по вопросам культов не хватало для нейтрализации чиновников из отдела адмнадзора[7].

Особенно вопиющими в 1930-е гг. были нарушения законодательства в сфере обложения налогами священнослужителей и активных мирян[8]. Показательна судьба священника церкви святых первоверховных апостолов Петра и Павла в поселке Дибуны Ленинградской области Харизаменова Павла Константиновича. В 1931 г. имущество семьи священника было подвергнуто ревизии. Доходы священника оказались мизерны[9]. Однако, «по решению Районной налоговой Комиссии Ленинградского Пригородного райисполкома хозяйство Харизаменова было привлечено «к индивидуальному обложению сельхозналогом по признакам: служитель культа, за извлечение нетрудовых доходов от сдачи помещения»[10]. И даже в 1935 г. о. Павлу так и не были возвращены гражданские права в полном объеме[11]. Столь же жестко советское государство обходилось с активными мирянами[12]. Видно, что налоговое бремя на служителей Церкви, как и на другие группы «классовочуждых элементов»,  имело целью лишить их хоть сколько-нибудь удовлетворительного материального благосостояния.

Добившись к середине 1933 г. в основном своих целей на селе и столкнувшись с опасным истощением ресурсов в сельском хозяйстве, власти ослабили свою репрессивную политику, связанную с коллективизацией и раскулачиванием. Заметно снизился в это время и накал антирелигиозной кампании. При некотором ослаблении прямых гонений на Церковь, продолжилась и приняла более изощрённые формы практика косвенного давления на священнослужителей через ограничение их в гражданских правах. Так, кампания ущемления прав священнослужителей через паспортизацию позволила власти повлиять и на высшие церковное управление Ленинградской епархии. Митрополит Ленинградский Серафим (Чичагов), не получив в результате в 1933 г. паспорта, был вынужден жить в Тихвине[13]. 22 сентября митрополит Серафим (Чичагов) был уволен на покой. А уже 5 октября Синод возвел на Ленинградскую кафедру митрополита Алексия (Симанского)[14]. Назначение митрополита Алексия, вероятнее всего, определялось тем, что именно он мог более последовательно утвердить в Ленинграде церковно-административную линию митрополита Сергия (Страгородского). Как отмечалось, митрополит Серафим не был достаточно решителен в отношении к внутрицерковной оппозиции в Ленинграде. Действительно, митрополит Алексий перешел к более активным административным мерам по отношению к тем, кто противился курсу Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Так, 19 октября 1934 г. он распорядился уволить за штат некоторых клириков Ленинградской епархии за несоблюдение должного отношения к митрополиту Сергию. Причём митрополит Алексий отмечал, что «многими из духовенства скрытое противление церковной власти проявлялось до последнего времени»[15]. Упомянутый указ об увольнении за штат некоторых клириков Ленинградской епархии за несоблюдение должного отношения к митрополиту Сергию свидетельствует и о ещё достаточно заметном присутствии в Ленинградской епархии церковной оппозиции, несмотря на разгром советскими спецорганами её наиболее радикальной части в лице иосифлян на рубеже 1920-х - 1930-х гг.

На материалах петербургских архивов можно дать оценку обозначившемуся в 1933-1934 гг. переходу местных советских властей от методов прямого административного закрытия церквей к менее радикальным методам подавления церковной жизни. На очередном совещании инспекторов культа города Ленинграда в связи с «антипасхальной кампанией» 28 марта 1934 г. председательствующий на собрании заведующий Отдела адмнадзора Исполкома Неглюевич требовал: «Не разрешать служителям культа совершать хождения с молебном по квартирам, мотивируя отказ эпидемическим заболеваниями /гриппом/»[16]. Характерно, что в 1934 г. для запрета священникам совершать молебны на дому у прихожан требовалось, хотя и лживое, но обоснование. Опытом организации осведомления поделился на этом собрании с инспекторами культов представитель ОГПУ Берендсон, он советовал: «Желательно из среды двадцаток иметь «своего человека», чем обеспечивается работа по наблюдению за деятельностью двадцатки»[17]. Распространение тайных богослужений в 1934 г. стало значительной проблемой для государственных органов, поэтому представитель ОГПУ констатировал: «...установлено, что некоторые служители культов на частных квартирах совершают церковные службы, как бы  переходя в «подполье»»[18].

По итогам работы инспекторов по культам в ходе «антипасхальной кампании» 1934 г. был составлен бюллетень «Итогов и мероприятий по наблюдению за проведением пасхальных служб в 1934 г.». Содержание этого документа дает преставление о состоянии церковной жизни в Ленинграде и отношении к ней властей. Торжественность пасхальных богослужений власти пытались снизить запретами на остановки во время крестных ходов, полным запретом предпраздничных крестных ходов и т.д.[19]. В качестве положительного примера работы местных антирелигиозных организаций в бюллетени упоминается опыт проведения антипасхальных акций в городе Детское село[20]. Там «... на улицах города был устроен карнавал с музыкой и танцами, собравший массу народа и отчасти отвлекший молодежь от церквей... Против Екатерининского собора на стене Горсовета был устроен экран и показывалась кино-картина»[21].

В структурах советской власти и в партийном аппарате тогда несколько ослабла нацеленность на антирелигиозную пропаганду. На это указывает очередное ослабление деятельности Союза воинствующих безбожников (СВБ) - «передового  отряда» партии на антирелигиозном пропагандистском фронте. Состояние организации безбожников в 1934 г. активно критиковалось её собственными представителями[22]. В Отчёте о состоянии Ленинградского СВБ и задачах антирелигиозной работы в 1935 г. говорилось: «При подготовке вопроса о СВБ для секретариата Горкома ВКП/б/ в 1934 г. называлась цифра в 400-500 тысяч членов СВБ по городу и области. Эта цифра - фиктивна... В Пригородном районе из 8-ми тысяч числяшихся в списке безбожников - 6 тысяч учащихся, в Василеостровском районе из 2000 - 1600. ... из месяца в месяц организация идет ко все большему упадку...»[23]. Здесь ясно прослеживается формально-бюрократический подход партийно-государственных органов к организации антирелигиозной работы. Ослабление гонений в это время ощущалось и в среде верующих[24]. Таким образом, гонения не прекращались, а временно приняли менее жесткую форму.

В 1935-1937 гг. новая волна репрессий в отношении духовенства была связана со значительным ростом интенсивности репрессий в целом по стране после убийства С.М.Кирова. Однако статистические данные за указанные годы, обнаруженные в архивах Санкт-Петербурга, показывают, что репрессии 1935-1936 гг. не приводили к катастрофическим последствиям для Церкви. Так, хотя, по наблюдениям представителей Ленинградского областного совета СВБ, в течение 1933 -1936 гг. количество служившего в храмах Ленинграда духовенства снизилось в 3 раза, количество прихожан, посещавших храмы города Ленинграда на Пасху, оставалось примерно на одном уровне - 140 тысяч человек[25]. О по-прежнему значительной религиозности населения СССР в данный период свидетельствуют статистические данные по Псковскому округу Ленинградской области, приведённые в Докладной записке в Псковский Окружком ВКП/б/ от председателя Ленинградского Областного Совета СВБ Дулова «О состоянии религиозности и антирелигиозной работы в Псковском округе». Согласно этим данным, собранным только по «Сергиевской ориентации» из всех родившихся в Пскове с июня по декабрь месяц 1935 г. 54% были крещены, а похоронены по церковному обряду около 40%.  А в одном из сёл Псковского района, насчитывавшего около 1500 жителей, 75% крестьянских детей посещали церковь, над 95% усопших совершали отпевание, венчалось 5% пар, исповедовались и причащались 50% жителей[26]. Таким образом, в 1935-1936 гг. при усилении репрессий против представителей духовенства, советская власть ещё не ставила себе целью полную ликвидацию церковной жизни в СССР.   

Заметным событием 1936 г. были подготовка и принятие новой Конституции СССР. Демагогические тезисы[27] новой Конституции действительно вызвали оживление надежд части верующих на либерализацию советского режима в отношении к Церкви. В сводке о деятельности церковников и состоянии антирелигиозной пропаганды в Ленинградской области за 1936 г. говорится: «Служители культа всячески пытаются использовать в целях религиозной пропаганды новую Конституцию... В областную Комиссию по вопросам культов за последнее время обращается значительно больше ходоков от религиозных организаций по вопросам о крестных ходах, регистрации дополнительных священников, о свободном хождении с иконами по домам, о сборе денег по квартирам на содержание храмов и даже о постройке новых молитвенных зданий...»[28].

В условиях, когда верующие были практически лишены возможности как-либо активно противодействовать государственному давлению на Церковь и религиозные обычаи, стало более заметным пассивное противодействие насаждаемому новому безбожному укладу жизни. Советских антирелигиозных функционеров особенно часто раздражали факты многочисленных прогулов работы в дни больших церковных праздников в городах и в престольные праздники в селах. Например, в докладной записке о прошедшем празднике Пасхи в 1936 году в сельских районах Ленобласти «и.о. Председателя Леноблсовета» СВБ Милежик писал: «... в большинстве мест в день пасхи в колхозах не работали...  В период подготовки к пасхе и в последующие дни пасхи многие колхозники уходили с работы под всякими предлогами»[29].

Серьёзной проблемой для церковных приходов в 1935 г. стали кражи утвари и богослужебных предметов. Так, в Ленинградской епархии был выпущен специальный циркуляр, призывавший причты к усилению мер по обеспечению сохранности церковного имущества и свидетельствующий о необычно высоком уровне краж из церквей в то время[30]. Хотя митрополит Алексий указывал здесь на недостатки в охране имущества со стороны причтов и церковных советов, понятно, что определяющую роль в обеспечении охраны имущества граждан играли государственные правоохранительные органы. Именно попустительство со стороны государства уголовным элементам в их посягательствах на имущество общин верующих могло определить столь высокий уровень краж из храмов в то время. Имеются свидетельства об участившихся фактах краж и ограбления храмов в 1935-1936 гг. и в других частях страны[31].

Представление о темпах уничтожения церковной жизни в пределах Ленинграда и Ленинградской области в годы самых лютых гонений времен «большого террора» 1937-1938 гг. дают сведения из отчета о деятельности Обкома ВКП(б) в 1938 г.. По данным названного источника из 861 церквей,  остававшихся в 1937 г., на следующий год уцелело только 613, то есть за год было уничтожено 248 (29%) храмов. Примерно такое же количество храмов закрывалось в Ленинграде и Ленинградской области и в предыдущие годы: 148 - в 1934 г., 213 - в 1935 г.[32]. Однако, особенностью времен «большого террора» было то, что большое число приходов, неучтенных в приведенной статистике, исчезало не из-за закрытия храмов, а из-за катастрофической убыли духовенства в результате репрессий.  В упомянутом отчете за 1938-й год говорится: «... многие из оставшихся церквей не функционируют из-за отсутствия попов /арестованы/. В связи  с этим наблюдается такое явление, когда молиться ходят за 20-25 км (Валдай и др.), иногда даже в другой район»[33].

Судя по документам государственно-партийных органов, занимавшихся религиозными организациями, периода 1937-1938 гг., тогда ещё больше, чем в предыдущие годы, распространились невыходы на работу в дни церковных праздников[34].

Об обстоятельствах церковной жизни в епархиях во второй половине 1930-х гг. свидетельствуют некоторые документы Ленинградской митрополии. Нажим государства заставлял церковные власти непрестанно идти на новые и новые уступки властям и на местном уровне. При этом от священноначалия требовалось делать вид, что сомнительные с точки зрения полезности для Церкви распоряжения исходят от него самого. Так, в мае 1937 г. митрополит Ленинградский Алексий (Симанский) издал указ об упразднении благочиний, причем в качестве причины данного действия названо было не катастрофическое сокращение числа священников, а «необходимость непосредственных сношений архиереев с подведомственным духовенством»[35]. Явно под нажимом властей в июне 1937 года митрополит Алексий направил настоятелям предписание запирать храмы днем, когда нет урочных богослужений[36]. 15 октября 1937 г. митрополит Алексий предписывал духовенству, «что по примеру прошлых лет 6-го, 7-го и 8-го ноября никаких служб в городских храмах производиться не будет, служба родительской субботы переносится на субботу 30 октября»[37]. Нужно обратить внимание на то, что ради советского праздника в честь Октябрьской революции не только переносилась на неделю раньше родительская суббота, но и совершенно отменялись богослужения, притом в воскресный день, ибо 7 ноября в 1937 г. выпало на воскресенье.

Содержание рассмотренных документов ясно свидетельствует о наличии мощного давления и даже диктата по отношению к епархиальному духовенству со стороны местных властей. При этом целью властей было создание всевозможных препятствий для богослужебной жизни остававшихся приходов и для осуществления церковного управления.

Снижение к концу 1938 г. накала репрессий в целом по стране привело и к довольно резкому снижению интенсивности гонений на Церковь. Состояние церковной жизни к концу периода массовых репрессий отразилось в отчётах инструкторов СВБ по Ленинградской области за май-июль 1938 г. В названных документах отмечалось:  «Несмотря на то, что за последнее время значительная часть попов, сектантских вожаков и членов двадцаток арестована за к/революционную, подрывную и шпионскую деятельность и большая часть церквей в связи с этим не функционирует, все же, с наступлением с/х работ, то есть посевной-уборочной и при проведении выборов в ВС РСФСР, среди оставшейся части попов, активных членов двадцаток, сектантов и пр. заметно значительно оживление деятельности церковных мракобесов...»[38]. При наличии практически непреодолимых препятствий для организации полноценной приходской деятельности верующие использовали самые минимальные возможности для совершения совместных молитв и церковных обрядов, даже в отсутствии священников[39]. Приведенные свидетельства подтверждают значительную убыль количества священнослужителей в ходе репрессий и сокращение в результате этого числа действующих храмов. Важно отметить и некоторое оживление церковной жизни в стране при наступившем в 1938 г. ослаблении  интенсивности государственного террора.

Несмотря на ослабление гонений, весь арсенал методов подавления церковной жизни, выработанный советской властью, к концу 1930-х гг. продолжал активно использоваться и по-прежнему угнетал её до самых минимальных пределов[40]. Очевидное изменение государственно-церковных отношений произойдет лишь осенью 1943 г., когда с разрешения и даже содействия властей будет избран Патриарх и начнется нормализация церковного управления и приходской жизни в СССР.

В целом, на основании приведенных документов можно видеть, что часть из них существенно дополняет представление об известных событиях процесса государственно-церковных отношениях 1930-х гг. в СССР. Так, при освещении вопроса о смене епархиальной власти в Ленинграде в 1933 г. ценным представляется сопоставление церковно-административных линий сщмч. Серафима (Чичагова) и сменившего его митрополита Алексия (Симанского). Указ Заместителя Патриаршего Местоблюстителя от 2 апреля 1929 г. дополняет картину усилий, предпринимавшихся митрополитом Сергием, с одной стороны, в противостоянии с церковной оппозицией, а с другой, в политике умиротворения гонителей. Уже известные методы ущемления гражданских прав священнослужителей и активных мирян в начале 1930-х гг. могут быть дополнены материалами, обнаруженными в ЛОГА. Статистические данные о разных проявлениях церковной жизни в Ленинграде и области за 1935-1936 гг. свидетельствуют, что гонения до этого времени не приводили еще к катастрофическому слому легальных церковных структур и религиозности русского народа. В архивах Петербурга отложилось значительное количество документов, свидетельствующих о реакции в церковной среде на обсуждение и принятие Конституции 1936 г. и последующие проведение выборов в Верховный Совет, причем внушительный объем этих документов совершенно несопоставим с довольно скромной проработкой этого вопроса в историографии. Документы за 1938 г. подтверждают наличие, с одной стороны,  катастрофической убыли духовенства после «большого террора», а с другой, заметного оживления церковной жизни в последние предвоенные годы, хотя и в чрезвычайно стесненных обстоятельствах.

Опираясь на указанные в настоящей статье данные, можно выявить и ранее не рассматривавшиеся в историографии обстоятельства государственно-церковных отношений. Так, анализ функций инспекторов исполкомов по вопросам культов раскрывает их важную роль в механизме противодействия правозащитным усилиям Комиссии по вопросам культов на местном уровне в начале 1930-х гг. Материалы петербургских архивов за 1933-1934 гг. дают право охрактеризавать период с середины 1933 г. по декабрь 1934 г. в Ленинграде как время ослабления интенсивности антицерковных акции и перехода местных советских властей от прямых гонений к рутинной антирелигиозной работе. Указанные в статье документы ленинградского епархиального церковного управления свидетельствуют о том, что под жестким диктатом государства церковные власти были вынуждены сами ограничивать приходскую и богослужебную жизнь.

Итак, исследованные документы имеют принципиально важное значение для уяснения процессов государственно-церковных отношений в 1929-1939 гг. на местном и, частично, на общегосударственном уровнях.

[1] В состав Ленинградской области к началу 1930-х годов входили бывшие губернии: Ленинградская, Мурманская, Новгородская, Псковская и Череповецкая.

[2] См.: Санкт-Петербургская епархия в двадцатом веке в свете архивных материалов. 1917-1941 / Сост. Н.Ю. Черепнина, М.В. Шкаровский. СПб., 2000; Санкт-Петербургский мартиролог. Сост.: М.В. Шкаровский, Т.Н. Таценко, А.К. Галкин, А.А. Бовкало. Отв. редактор - проф., прот. Владимир Сорокин. СПб., 2002; Шкаровский М.В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат 1917-1945. СПб., 1995. 207 с.; Шкаровский М.В. Монастыри северо-запада России в 1920-1930-е годы // Церковь в истории России. Сб. 1. М., 1997 С. 187-189.  Сорокин В., протоиерей. Исповедник. Церковно просветительская деятельность митрополита Григория (Чукова). СПб., 2005 и др.

[3] Архив СПб епархии Ф.3. Оп.3. Д.88. (Копия).

[4] Архив СПб епархии Ф.3. Оп.3. Д.90. (Копия).

[5] См.: Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущёве. ... с.90.

[6] ЦГА СПб. Ф. 1000, Оп.48 Д.77. Л.189.

[7]  Отсутствие противодействия нарушению законодательства со стороны местной комиссии по вопросам культа может быть объяснено тем, что она находилась под контролем местных властей. Так, в Ленинграде такую комиссию, вероятно, возглавлял тот же самый чиновник К.М.  Неглюевич, так как в ЦГА СПб, правда уже за 1933 год,  содержатся протоколы решения Ленинградской комиссси по вопросам культом, за подписью  Ответственного секретаря - Неглюевича. См.: ЦГА СПб. Ф.7384. Оп.ЗЗ. Д.194. Л.270.

[8] См.: Писенко К.А. Исторический обзор налогообложения церковных имуществ в истории России // Церковь и время. 2003. № 2 (23). С. 97.

[9] Доход о.Павла составлял около 40 рублей в месяц, при стоимости, например, свинины - 10 рублей за килограмм,  см.: ЦГАИПД СПб. Ф. 24, Оп. 8. Д.293. Л.129.; или в 8.5 раз меньше зарплаты советского чиновника - председателя райсовета Союза воинствующих безбожников. (ЦГАИПД СПб. Ф. 24, Оп. 10. Д.420. Л.52.).

[10] ЛОГА. Ф. Р-3173, Оп.4. Д.29. Л.31.

[11] ЛОГА. Ф. Р-407, Оп.5. Д.1. Л.6; Д.2. Л.13; Д.4. Л.30; Д.10. Л.7; Ф. Р-3173, Оп.4. Д.42. Л.32; Д.85. Л.68.

[12] См.: ЛОГА. Ф. Р-407, Оп.5. ДД.113,453; Д.3. Л.12; Д.1. Л.5 об.; Д.2. Л.13; Д.10. Л.7.

[13] См.: Шкаровский М.В. Петербургская епархия в годы гонений  ...  С.153.

[14] См.: Цыпин В., прот. РПЦ (1925-1938) ... С.256.

[15] Архив СПб епархии Ф.3. Оп.3. Д.105. (Копия).

[16] ЦГА СПб. Ф.7384. Оп.2. Д.39. Л.32.

[17] ЦГА СПб. Ф.7384. Оп.2. Д.39. Л.33.

[18] Там же.

[19] То есть чин погребения в Великую Пятницу.

[20] Бывшее Царское село.

[21] ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп.2. Д.39. Л.45.

[22] ЦГАИПД. Ф. 25. Оп.10. Д.21. Л.3 об.

[23] ЦГАИПД.  Ф.25. Оп.10. Д.21. Л.33.

[24] Краснов-Левитин А. Лихие годы. 1925-1941. Воспоминания. - Paris: YMCA-PRESS, 1977. С.252.

[25] ЦГАИПД Ф.24. Оп.8. Д.293. Л.180.

[26] ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.8. Д.293. Л.33.

[27] В Конституции 1936 г.: Статья 124: В  целях  обеспечения  за  гражданами  свободы совести церковь в СССР отделена от государства и школа от церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признаются за всеми гражданами. [28] ЦГАИПД Ф.24. Оп.10. Д.316. Л.11.

[29] ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.8. Д.293. Л.129, 130.

[30] Архив СПб епархии Ф.3. Оп.2. Д.3.

[31] Бахтенков Е. Переписка райисполкомов и сельсоветов с религиозными объединениями второй половины 1930-х гг. как исторический источник (по документам Государственного архива Вологодской области) // Новгородский архивный вестник. Великий Новгород, 2000. № 2. С.126.

[32] ЦГАИПД. Ф.24.Оп.8. Д.293. Л.57.

[33] ЦГАИПД Ф.24. Оп.10. Д.420. Л.25-26.

[34] ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп. 10. Д.316. Л.4.

[35] Архив СПб епархии Ф.3. Оп. 2. Д.6.

[36] Архив СПб епархии Ф.3. Оп. 2. Д.7.

[37] Архив СПб епархии Ф.3. Оп. 2. Д.10.

[38] ЦГАИПД Ф.24. Оп.10. Д.420. Л.85.

[39] ЦГАИПД Ф.24. Оп.10. Д.420.  Л.86.

[40] В декабре 1941 г. протоиерей Николай Чуков, при своем первоначальном отказе от предлагавшегося ему сана епископа, констатировал отсутствие в СССР условий для осуществления легальной церковной деятельности. См.: Архив СПб епархии Ф.3. Оп.3б. Д.83; Сорокин В., протоиерей. Исповедник. Церковно- просветительская деятельность митрополита Григория (Чукова). СПб., 2005. С. 418.